Никандров Николай Никандрович - Путь к женщине

nbsp;    Две молодые женщины, нарядная Настя и босая, просто­волосая, похожая на подростка-нищенку Манька-Одесса, выходят из тени на середину руин, берут бесчувственного китайца за руки, за ноги и при свете луны уволакивают его через один из проломов за боковую стену.

   Фигура без лица встает, медленно-медленно потягивается, как бы показывает луне свои красивые формы, потом садится на прежний камешек и вновь надолго окаменевает - уже в другой позе.

   Это она проделывает время от времени и потом, в про­должение всей ночи...

  

  

  

  

   Мужик, лохматый бородач лет пятидесяти, в грязном фар­туке и смазанных сапогах, из мастеровых, тяжело перешагнув через разбросанный кирпич передней стены, идет по рядам сидящих на камешках женщин, присматриваясь, выбирает.

   Когда мужик доходит до Антоновны, она заправляет под платок седые космы, прикрывает рукой синяк под глазом, кивает в глубь развалин:

   - Сходим, что ли?

   Мужик приостанавливается, не решается:

   - Оно и надо бы сходить... и вроде предсторегаются... не знамши.

   Антоновна удивляется:

   - А чего тут остерегаться? Ты молодых остерегайся, глупых. А я женщина пожилая, рожалая, детей имею - сама каждого остерегаюсь. Сразу видать, что недавно из деревни приехал.

   Мужик стоит, кособочится, думает, шлепает губами:

   - Кто его знает...

   Потом морщит нос на ее ветхое, в заплатах платье, на замусоленный, в дырках платок... Антоновна не смущается:

   - Ты на мою одежду не смотри. Я, по крайней мере, каждую неделю в баню хожу. А другая и в шляпке, и в шелковых чулочках, а в бане сроду не бывает.

   Встает, берет мужика под руку, наклоняет и прячет лицо в тень, хихикает:

   - Идем?

   Мужик загорается внутренним жаром, широко раскры­вает темный рот, похожий в этот момент на пасть, таращит заблестевшие в лунном свете глаза, обнимает легонько Антоновну за талию, покалывает ее щеку проволочной бородой, шепчет:

   - Пройдемся в темный уголочек...

   Антоновна вывертывается из его объятий. С достоинством:

   - Ну нет! Я не урод какой-нибудь, чтобы по темным уголкам прятаться, и не заразная!

   Мужик жарко, хрипло, тихо:

   - Ну посидим под стенкой покеда...

   Антоновна решительно:

   - И сидеть не хочу! Чем время зря терять сидевши, лучше сразу идти до места!

   Мужик, низко свесив одну руку, прощупывает длинный, вро­де кишки, карман:

   - А почем?

   Антоновна сговорчиво:

   - С тобой сладимся. Не беспокойся, лишнего не возьму. Знаю, что в другой раз придешь. Только спроси Антоновну, меня тут каждый знает... А ты что, вдовый?

   Мужик откровенно:

  - Я с одной на фатере четыре года жил, потом у нас вышло расстройство, и она на той неделе к молодому ушла. Думает, с молодым будет мед! А я, покедова с новой с какой познакомлюсь, пришел вот сюда, к вам, - охоту сбить.

  - И хорошо сделал, что пришел. Познакомишься со мной, постоянно будешь ходить.

  - Я и сам не хочу трепаться зря - сегодня с одной, завтра с другой. Я люблю, чтобы все было к череду, по-семейному.

  - Вот и идем со мной.

  - А сколько ты с меня слупишь? Может, у меня и денег таких нету?

  - Ну трешня-то найдется.

  - Трешня - дорого.

  - Это дорого? Раз в "Эрмитаже" мне один гражданин двадцать рублей дал!

  - Тута не "Ермитаж". Тута воля. За место не платите.

  - А сколько же для тебя не дорого?

  - Рублевку дам, чтобы не торговаться. По своему достатку.

  - Ополоумел, что ли? Кто же с тобой за рублевку пойдет?

  - Не пойдет тута, в другом месте найду. Бабы, они везде бабы.

  - Давай два!

  - Полтора!

  - Ну, идем. И это только для тебя. Вижу, что трудящий.

  - Знамо, трудящий. Не буржуй.

   Антоновна ведет мужика под руку к боковой стене, останав­ливается перед самым проломом - ходом в смежное помещение.

  - Деньги вперед!

  - Ладно, ладно.

  - Не "ладно", а давай сейчас!

  - На, на, не бойся.

   Они низко наклоняют головы, проходят гуськом в пролом, исчезают за стеной.

   Настя, в тени, под стеной, попыхивая папироской, кричит со своего места:

  - Осиповна, за сколько она, за полтора пошла? Осиповна устало, в землю:

  - За полтора.

  

  

  

  

   Под фундаментом задней стены, в одной из трех лисьих нор, в средней, в черной темноте вспыхивает желтым огоньком спичка и освещает две руки, отсчитывающие деньги. А в следу­ющий момент оттуда вылезают на поверхность земли моло­денькая Фроська и ее гость, мужчина средних лет с выбритым, строгим, почти свирепым лицом.

   Фроська, здоровая на вид, цветущая, живая, в яркой шляпке, в короткой юбке, одной рукой стряхивает с колен землю, а в другой держит перед недовольно-удивленным лицом деньги:

  - Сколько же вы дали?..

  - Как договаривались.

   И бритый-строгий, покаянно опустив в землю глаза, спе­шит к выходу из руин.

   Фроська цепко виснет на его руке:

  - Прибавьте полтинник на пиво!

  - Довольно с вас. Достаточно заплатил.

  - Ну, двугривенный на папиросы!

  - Нет, нет. Не могу.

  - Ну хоть гривенник на трамвай! Всего гривенник! Гри­венника жаль?

   - Не люблю, когда клянчат. Я ведь, кажется, с вами не торговался, считал неудобным, а сколько запросили, столько и дал. А вы и еще клянчите.

   - Гражданин! Только гривенник! Я не прошу рубль! А другие и по три рубля мне дарят!

   Бритый-строгий, чтобы отвязаться, с раздражением дает ей:

   - Нате!

   Фроська отпускает его руку:

  - Вот теперь спасибо!

   Останавливается в руинах, кричит ему вслед:

  - Счастливо вам! Заходите в другой раз!

   Прячет в чулок деньги, становится лицом к луне, пудрит перед зеркальцем нос, красит губы, румянит щеки, поправляет возле ушей кудряшки волос, запихивает под кофту на месте грудей два высоких комка тряпья, потом, оглядев всю себя и изобразив примерную дергающуюся походку, которой она сей­час защеголяет по освещенным улицам Москвы, уходит из руин в город - за новым хорошим гостем.

   Осиповна встает, идет, подсаживается к Насте, обращает­ся к ее гостю:

   - Гражданин, одолжите покурить.

   Гость охотно угощает ее:

   - Пожалуйста! Курите! Мне не жалко! Я такой человек! Каждому сочувствую!

   Осиповна курит, наслаждается, сплевывает:

   - А Фроська, шкуреха, опять на Неглинную побежала гостя ловить.

   Настя пускает изо рта дым:

   - Ну и что ж?

   Осиповна прежним тоном:

   - За сегодняшний вечер она уже шестерых приняла, за седьмым побежала. А вся ночь еще впереди.

   Настя с одобрением:

  - Что же. Хорошо.

  - Мало хорошего. Она будет семерых принимать, а дру­гие вовсе без почина сидят.

   - Значит, умеет. Сумей ты. Сумей семерых принять.

   Осиповна с гордостью:

   - Семерых? Никогда! Я еще понимаю принять девушке в вечер двух-трех гостей, ну от силы четырех. Но не семерых же!

   Настя смеется:

   - Фроська, она и семнадцать примет. И осуждать ее за это тоже нельзя. Пока молода, пока мужчины интересуются ею, она старается обеспечить себя на будущее. Она в твои годы не будет так, как ты, в развалке сидеть. Мы вот и курим, и нюхаем, и выпиваем, а она знает одно: копит и копит деньги. Которая с ней на квартире девушка Лелька живет, так та рассказывает, что у Фроськи две тысячи денег в трудовой сберегательной кассе на книжке лежат. А до чего экономная она в расходах! Привозит ей мужик с базара дрова, а она заместо денег предлагает ему остаться с ней. Приходит к ней из коммунхоза получать деньги за электричество старичок, а она и его замарьяжит. То же самое с обойщиком, когда оклеивает новыми обоями комнату, и с печником, когда ремонтирует печь, - со всеми, со всеми! И никому не платит, и денежки целиком остаются у ней в кармане.

   Гость, вернее силуэт гостя, едва заметный под стенкой, в тени:

   - Гы-гы-гы! И трубочиста с собой положит, когда тот почистит у них в доме трубы? Гы-гы-гы! Такая девушка всегда будет хорошо жить.

   Настя:

   - А конечно! Она и сама говорит: "Девочки, мне еще только год поработать, а тогда буду барыней".

   Осиповна:

   - Да... Будет... Как раз... Держи карман шире...

  

  

  

  

   Из пролома в боковой стене выходят, согнувшись, гуськом, прежний лохматый мужик и Антоновна.

   Антоновна, веселая, легкая, довольная, что заработала, про­вожает мужика к выходу из руин:

   - Пупсик! Подари гривенничек!

   Мужик, разочарованный, мрачный, с перекошенным чер­ным лицом:

   - Нету, нету. Чего там. И так дорого заплатил, погорячимшись. А приведись мне сейчас, я б тебе и копейки не дал. Задаром с тобой не пошел бы.

   С отвращением плюет в сторону.

  - Тьфу!

   - Ну пятачок!!! Только один пятачок! Пятачок не деньги!

  - И не проси. Все равно не дам. Будет с тебя. Пожил с тобой я каких-нибудь пятнадцать минут, а полтора рубля выско­чило! А мы за полтора рубля знаешь сколько работаем?

  - Ну три копейки! Мне не для денег, мне только для почину, у тебя рука легкая!

   Обнимает его за необъятную талию, нежно:

   - Пупсик, ну не скупись, не скупись...

   Мужик, не глядя на нее, с озлоблением тычет ей в руку медяк:

   - На, с-смола!!!

   Он уходит.

   Она ему в гневную, удаляющуюся спину:

   - До свидания! Смотри в другой раз когда приходи! Тогда можно будет и подешевле!

  

  

  

  

   Солдат входит в руины, стоит, волнуется, глотает большими глотками воздух, переступает с ноги на ногу, жадно щурится на сидящих под стенами женщин.

   Настя к Осиповне:

   - Жалуешься, что без почину? Вон солдат пришел. Иди, замарьяжь его.

   Осиповна с жестом пренебрежения:

  - Этот без денег. Это только так. Этому только бы по­смотреть. Это не гость.

  - А какие же ты хочешь? Позже, когда окончатся театры, тогда, безусловно, можно ожидать приличную публику. А пока чище этих не будет.

  - А ну его. Не пойду. Чего зря ходить? Пускай какая другая идет, если хочет...

   Беременная женщина, с высоким животом, с немолодым изможденным лицом, выходит из темного угла на свет, прибли­жается к солдату, заигрывает с ним:

   - Люблю военных!.. Военные - это моя болесть!.. А молоденький какой!.. Чего молчишь?.. Давно на службе?..

   Солдат глядит вбок:

   - С этого года.

   Беременная ласково:

   - Ну что?.. Пойдем?.. Чем так стоять, смотреть, только себя расстраивать...

   Солдат с разочарованным видом:

  - Рад бы в рай.

  - А что? Больной?

  - Хуже!

  - Денег нет?

  - Да.

  - Это плохо. Хотя я дорого с тебя не возьму. Сознаю, что военный. Где тебе взять? Мне бы какой-нибудь рублик.

  - И того нету.

  - Но полтинник найдется?

  - Ни копейки нету.

  - А это вовсе нехорошо.

  - Вот это главное!

   Беременная после небольшой паузы:

  - Так и будешь тут стоять?

   Солдат передергивает плечами:

  - Постою.

   Беременная раздумывает:

   - Что же мне с тобой делать, что же мне с тобой делать?.. Жаль хорошего человека, жаль... Вот что: хочешь, оставишь что-нибудь из одежи?

   Солдат осматривает свой наряд:

  - Из одежи нельзя. Будет видать. И тогда не распутаешься.

  - Ну из белья: исподники, рубаху?

  - А это ничего, подходяще.

  - Белье старое? Давно выдавали?

  - Вовсе новое, ни разу не стиранное.

  - Ну что с тобой делать. Пойдем. Тоже и таким кто-нибудь сочувствовать должен.

   Ведет его к боковой стене. Солдат идет, спотыкается, бор­мочет в землю:

  - На чужой стороне... Нету подходящих знакомств... Беременная проталкивает его в один из проломов в стене:

  - Идем туда. Там повольней белье скидавать.

   Они скрываются за стеной.

  

  

  

  

   Инвалид, на двух костылях, с красными мясистыми щеками, с бравыми унтер-офицерскими усищами, входит, весело глядит вокруг, находит глазами Осиповну, направляется прямо к ней, разливается широченной улыбкой во все лицо:

   - Ты тут?

   Осиповна встает, идет навстречу, радуется:

   - А то где же мне быть? Заждалась тебя. Думала, не придешь, обманешь.

   Инвалид геройски:

   - Я человек однословный: сказал - сделал!

   Осиповна прощупывает мотню висящей на нем холщовой сумки с подаянием:

   - А винца обещал взять - взял?

   Инвалид с торжеством достает из-под полы бутылку в вытянутой руке, отстраняет ее:

   - А это что? - Прищелкивает языком: - А закуска какая!

   Похлопывает ее рукой по спине.

   Осиповна провожает его к одному из пролазов в стене:

  - А деньги опять медяками принес?

  - Червонцами не подают!

  - Два часа считать...

  - Сосчитаем! Ко мне и так старший приказчик два раза из магазина на улицу выходил, мелочь для сдачи у меня забирал.

  - Сегодня где стоял?

  - Возле магазина бывшего Елисеева. Теперь МСПО.

  - Все-таки порядочно настрелял?

  - Не больно.

  - Почему так?

  - Мало в обращении мелкой медной монеты, редко у кого в кармане имеется. Чеканка производится в Ленинграде: пока начеканят да пока подвезут... Потом наладится - будет лучше.

   Осиповна со скрытым недоверием, протяжно:

  - Безногому должнь! хорошо подавать.

   Обнимает его, нежно целует в щеку:

  - Полчервяка все-таки настрелял? Инвалид уклончиво:

  - Будет время - сосчитаем. Щиплет ее за талию:

  - Говоришь, думала обо мне?

  - Только об тебе и думала.

  - Что же ты думала?

  - Все.

  - Ну что "все"? Хе-хе.

   - Думала, гдей-то он там сейчас стоит. Думала, да как ему там сейчас стоять, не прогоняет ли милиция. Думала, да как ему там сейчас подают. Думала, да скорей бы бросал стоять, сюда приходил.

   - Хе-хе... Только об этом и думала? Больше ни о чем? А такого ничего не думала? А? Хе-хе...

   Тормошит ее, хохочет. Осиповна улыбается.

   - Как не думала? Думала.

   Инвалид с жаром целует ее в губы, страстно шепчет:

  - Когда получше познакомимся, на квартиру жить возьму! На жилой площади будешь жить!

  - Это все мужчины так говорят. Чтобы девушка лучше старалась.

  - Нет! Тогда увидишь! Я не люблю двуличничать! Лишь бы ты со мной не двуличничала!

   Они пролезают в пролаз.

  

  

  

   Бритый-строгий, прежний, возвращается в руины, с реши­тельным видом догоняет увиливающую от него Фроську:

   - Фрося, стойте! Куда же вы от меня бежите? Все равно не уйдете!

   Фроська, разгоряченная, красная, вызывающе останавли­вается:

  - Чего вы от меня хотите? Я вам должна?

  - Да! Должны!

  - Сколько я вам должна?

  - Не сколько, а что! Вы должны сказать мне правду: вы больны или нет?

   Фроська нагло хохочет:

  - Ха-ха-ха!

   К женщинам:

  - Девочки, слыхали: я больная! Ха-ха-ха!

   К бритому-строгому:

  - Может, вы сами больные? Настя с своего места:

   - А вот это скорей! Жаль, Владьки тут сейчас нет! А то бы он ему показал, какая она больная!

   Антоновна подходит:

   - Гражданин, об этом надо было раньше думать, если вы так боитесь. Которые так боятся, те сюда не ходют.

   Бритый-строгий размахивает руками:

   - Как это так, "раньше" думать! Раньше мне не надо было думать, потому что я доверился на ее честное слово! Пока мне другие про нее не сказали, я даже ничего не подозревал!

   Фроська щурится, нацеливается в него щелочками глаз, вытягивает шею вперед:

   - Кто, какая гнида вам на меня доказала?..

   Бритый-строгий отводит рукой ее взгляд:

  - Это не важно, кто. Важно, чтобы вы сами сознались мне во всем. Тогда, по крайней мере, я смогу сейчас же начать лечиться, если вы меня заразили.

  - Ну и лечись!

  - Прошу говорить со мной по-человечески.

  - А я - по-собачьему?

   Антоновна примирительно:

  - Фрося...

   Фроська дергается от нее:

   - А ну его! Надоел! С самой Неглинной пристал ко мне: "больная" и "больная"!

   Антоновна в сторону:

   - Хотят и удовольствие получать, и быть здоровыми.

   Фроська вертится на месте, злится:

  - Помешался умом! Сознайся ему, что я больная, когда я даже ничего не замечаю за собой! Не шел бы тогда со мной, если я больная! Наверное, сам уже не раз болел, оттого и боит­ся опять заразиться! Жаль, Владька мой сидит арестованный...

  - Пожалуйста, без угроз!

  - А кто вам грозит?

  - В-вы! И если вы говорите, что вы здоровы, тогда отчего же вы боитесь пойти сейчас со мной к доктору на осмотр?

  - К доктору? Срамить себя? Вот еще новости какие!

  - Он только освидетельствует вас, а потом, когда будет делать анализ, вы можете даже уйти - значит, и всего-то вы потеряете каких-нибудь десять минут.

  - Девочки! Глядите! Ну разве не помешанный? Пойду я ему средь ночи к доктору!

  - Но я от вас так все равно не уйду! Неужели вы дума­ете, что я смогу сейчас уйти домой и лечь спокойно спать? Да ни за что! Предупреждаю: если вы добровольно пойдете сей­час со мной на осмотр, я отблагодарю вас за потерянное время, а если откажетесь - с милицией возьму!

  - Иди зови милицию! Иди! Зови!

   Антоновна хозяйственно:

  - А сколько вы ей дадите, если она пойдет?

   Бритый-строгий, момент подумав:

  - Трояк дам.

   Фроська со смехом:

  - О!.. "Трояк"!.. Я за это время скольких гостей отпущу! Антоновна спокойно:

  - Трояка, гражданин, мало. Теперь не день. Днем она и за два рубля пошла бы. А теперь ночь, когда у нас са­мые гости.

  - Ну пятерку!

  - За пятерку я тоже не согласная. Буду я мараться за пятерку.

   Бритый-строгий, не в силах скрыть бессильную злобу, со скрежетом зубов, раздельно:

   - Сколько же вы... хотите... с меня... содрать???

   Фроська смотрит на Антоновну. Та показывает ей десять пальцев.

  - Десятку дадите, пойду.

  - Идемте!

   Они быстро уходят.

   Антоновна Насте, садясь на камешек:

   - Вот как Фроське деньги в руки лезут, - сами! Только бери.

   Настя со своего камешка:

  - Она тебе тоже должна из той десятки что-нибудь дать, что ты ей посоветовала.

  - А конечно, должна.

  

  

  

  

   Солдат и беременная выходят из пролаза. Солдат в печальном раздумье, опустив голову:

   - Прощайте, мамаша!

   Беременная, с узелком солдатского белья под мышкой, кротко:

  - Прощай, сынок! Заходи когда!

   Солдат не поднимает головы:

   - Зайду, если...

   Беременная, отставая от него:

   - Может, вам из продуктов что выдают? Я и продуктами возьму: мылом там, табаком, крупами... У меня семейство.

   Солдат:

   - Ладно.

   Исчезает.

   Беременная садится на землю рядом с Антоновной. Они, работая в четыре руки, внимательно разглядывают на лунный свет солдатское белье: исподники, рубаху...

  

  

  

  

   Из другого пролома выходят инвалид на костылях и Оси­повна с повязанной щекой, оба легонько выпившие. Осиповна жалобно:

   - Прибавил бы мне еще рублик. Я так ждала тебя. Скольким хорошим гостям отказала.

   Инвалид твердо:

  - Пой, ласточка, пой! Ты и так у меня, у калеки у несчаст­ного, много медяков из кармана повытаскала! Думаешь, не видел? Пьяная-пьяная, а свое дело знает!

  - Ничего подобного!

  - Со мной - не спорься! Раз говорю, значит видал!

  - Если я и подобрала с земли какую мелочь, то все равно ты сейчас пойдешь жуликам в карты проиграешь.

  - А это неизвестно! Может, выиграю!

  - У жуликов не выигрывают. Дай, правда, рублик. Луч­ше в другой раз меньше дашь. А то в деревне, пишут, издох­ла корова, я на корову, на хорошую, на колмогорскую собираю.

  - Мели, Емеля! Здесь - на этой мусорной свалке, тебе так же нужна колмогорская корова, как мне, допустим, на Тверской, возле Елисеева, нильская крокодила! Хе-хе...

   Он уходит, постукивает по кирпичам костылями... Она ос­тается, садится под стенкой, высыпает на землю кучу медяков, счастливо улыбается в лунном свете, считает.

  

  

  

  

   Возвращаясь от доктора в руины, Фроська прихватывает с собой по дороге юношу-вузовца. Антоновна приветливо:

   - Скоро ты, Фрося, скоро. Магарыч с тебя, что я тебе помогла десятку с того человека слизнуть. Десять рублей не десять копеек!

   Фроська:

   - Знаю. Магарыч потом, я не отказываюсь. А сейчас, видишь, некогда!

   Вузовцу:

   - Ну, молодой человек, чего же вы остановились? Идемте!

   Вузовец стоит у кирпича передней стены, глядит в руины глазами приговоренного к смертной казни, меняется в лице:

   - Как будто... немного того... страшновато...

   Фроська весело изумляется:

   - Кого, меня боитесь? А еще, говорите, студент! Но, может, не боятся.

   Пробует обнять вузовца. Вузовец мучительно отстраняется.

   Фроська:

   - Чего вы боитесь? Не бойтесь! Тут вас никто не обидит. На квартирах у девушек фрайера вас скорей оберут и еще изобьют!

   Вузовец не отрывает смертельных глаз от руины:

   - Погодите, не торопите меня... Я сперва посмотрю...

   Дрожит.

   Фроська со смехом:

   - А дрожит как! Видать, что в первый раз пришел. - К женщинам: - Девочки! Глядите! Невинного привела!

   Смеется.

   Антоновна встает из-под стены, подходит, обращается спер­ва к студенту:

   - Здравствуйте. - Потом к Фроське: - Это у них без привычки. Привыкнут - будут смелей. А ты не смейся. Смеяться нехорошо. Проводи их туда. - Указывает в глубь развалин: - Там им будет вольней распорядиться.

   Уходит на свое место. Фроська вузовцу:

  - Ну как? Идемте?

   Вузовец с улыбкой больного:

  - Погодите, погодите немного...

  - Чего ждать-то?

  - И хочется пойти с вами... боюсь.

   - А как же другие ходют, не боятся? Надо пересиливать страх!

   Вузовец, как в лихорадке:

   - Один голос во мне говорит: "Иди, не бойся". А другой: "Не ходи, пропадешь". Вот и разрываюсь на части. Знаю, что если пойду, то потом недели две-три буду каяться, убиваться, ночей не спать, все думать, что заразился от вас. А не пойду - тоже не могу...

   Фроська обиженно:

   - Вот глупости какие! Если бы я была заразная, а то я совсем здоровая! Можете даже у девочек спросить!

   Кричит Антоновне:

   - Антоновна, слышишь, я заразная!

   Антоновна из-под стены:

   - Разве такие девочки бывают заразные? Вы только поглядите на нее! Это даже если кто не понимает, и то...

   Вузовец с нежностью глядит на холодное лицо Фроськи, тепло улыбается:

   - Главное, вы страшно напоминаете мне мою прежнюю. Такая же миниатюрненькая, аккуратненькая, с такими же красными щечками...

   Ласкает ее подбородок, жмурится от испуга и наслаждения.

  - Вот и пойдемте со мной, если я вашу вам напоминаю. По крайней мере, вспомните.

  - В конце концов, конечно, не слажу с собой и пойду... Мужчина в этом отношении скверно устроен, прямо возмути­тельно... Иногда на нас накатывается такая волна, такая смер­тельная тоска, когда ничем не заменить нам вашего брата...

   Фроська хвастливо:

   - С нами ни один человек не затоскует! Мы любую тоску из человека в два счета выгоним!

   Приглядывается к нему:

   - А красивенький какой! И я, дура, только сейчас это заметила! Сядем пока, если так.

   Сажает его рядом с собой на кучу битых кирпичей.

   - Ты такой хорошенький, такой симпатичный, что, пока я разговаривала с тобой, уже успела влюбиться в тебя. Потрогай, как бьется мое сердце. Дай руку, не бойся, трогай, трогай. Видишь, что ты сделал со мной? Теперь я так не отпущу тебя! Раз мужчина мне нравится, то я уже не могу его так отпустить.

   Смотрит на него в упор, любуется им. Вузовец смотрит на нее, любуется ею:

  - Ну вылитая моя! Как две капли воды! Так жалею, что разошелся с ней... Такая была редкостная, такая замечательная...

  - Обойдешься без ней.

  - Теперь жду: из провинции должна приехать ко мне другая. Пришлось выписать из провинции: в Москве нет таких знакомых. Вот поэтому я и побаиваюсь решиться с вами: вдруг и себя заражу, а потом, когда она приедет, и ее!

  - Вовсе даже глупые ваши слова, товарищ студент! "За­ражусь" да "заражусь"! Первый раз слышу! Какое может быть заражение от такой чистенькой девочки, как я! Смотрите, какая я!

   Расстегивает ворот, показывает шею, грудь... Вузовец с гримасой отчаянья:

   - Проклятая мужская природа!.. Кто мог бы подумать, что я сюда попаду!.. Тут надо заниматься, а тут лезут в голову разные мысли о женщинах!.. Какая-то рассеянность, невнимательность ко всему, что читаешь!.. Мысли обрываются, скачут, не имеют никакой связи!.. Настоящее сумасшествие!..

   Обхватывает руками голову, стонет.

   Фроська с любопытством приглядывается к нему:

  - О, какие вы нервенные! Не люблю нервенных мужчин. Тогда они делаются хуже нас, баб. По-моему, боишься - не ходи.

  - О, если бы я знал, что вы не больная!..

   - Клянусь моим счастьем, что я совсем здоровая!..

   Неожиданно ловит его за шею, притягивает к себе, насильно целует в губы.

   Вузовец вырывается:

   - О, что вы, что вы...

   В испуге морщит лицо, кривит рот и потом все время украдкой трет платком губы.

   Фроська шипит, наклонившись к нему:

   - А зачем ты меня так раздразнил?.. Вот что значит долго не встречалась с мужчиной!..

   Вузовец с надеждой:

   - А разве вы долго... не встречались с мужчиной?

   Фроська:

   - А вы не видите? Два месяца терпела, а сегодня говорю себе: дай выйду, может, порядочного какого встречу. Вышла, смотрю: вы идете.

   Вузовец проясняется, как младенец:

  - Правда?

  - А понятно, правда. Спросите, кого хотите. Антоновна, правда я тут два месяца не была?

   Антоновна издалека:

   - Правда, правда, гражданин! Ей тут два месяца не было! Только сейчас с вами пришла!

   На лице вузовца мука, борьба:

   - Сам не знаю, что делать... Это называется потерять волю... А раньше какая была сила воли!.. Ехал в Москву, храбрился!.. Мечтал покорить едва не весь мир!.. Казалось, всё в моей власти!.. А выходит, не всё... И главное, каждый день так: подойду к вашей сестре на Тверской, договорюсь, сторгуюсь, а потом вдруг как побегу прочь! А завтра снова на Тверской... Ужас, что такое!..

   Фроська:

   - Бояться хуже. Кто боится, тот скорей попадается, - как с вашей стороны, так и с нашей. Тут у нас были, которые...

   Вузовец не слушает ее, мучается своим, вдруг выкрикива­ет с восторгом, как победитель:

   - А вчера я все-таки победил себя! Уже вошел к одной в комнату, уже снял пальто, шапку, а когда она вышла в кухню с кувшином за водой, я кубарем как покатился по лестнице вниз! И убежал... Только она все-таки успела вылить мне на голову с третьего этажа ведро вонючих помоев... Зато потом, весь день я так хорошо себя чувствовал, таким героем, что переборол-таки себя, убежал!

   Фроська со злобой:

   - Ненормальный! Тогда зачем же ты за мной с самой Театральной волокся? Кто тебя просил? Хотел над бедной девушкой посмеяться?

   Вузовец не то смущаясь, не то пугаясь:

   - Вы не сердитесь, не сердитесь. Я еще, может, пойду... - Указывает, щурясь, на руины: - А там у вас как? Какая-нибудь мебель?

   Фроська с усмешкой:

   - Зачем мебель? Просто земля, вроде песочка. Мебель хуже: на ней скорей всякая паршь разводится. Об этом-то вы не беспокойтесь, там у нас хорошо, чисто. Вот пойдемте, посмотрим. Только посмотрим.

   Она поднимает его, он встает, она тащит его за подмышку, он упирается, как бык перед воротами бойни, но все же понем­ногу сдается, шаг за шагом идет.

   Фроська повторяет:

   - Только посмотришь!.. Оставаться не будешь! Только посмотришь местность!..

   Вузовец доходит с ней до пролома в стене, а там со всей проснувшейся в нем силой вдруг вырывается из ее рук:

   - Нет! Решил! Не пойду! Не хочу!

   Она ловит его сзади за плечи, силится протолкнуть в дыру в стене.

   Он вывертывается, бежит к выходу. Она кидается за ним:

   - Девочки! Держите его! Держите паршивца! Два часа голову даром крутил!

   Хватает с земли кирпичину, заносит руку с кирпичиной выше головы.

   Настя вскакивает, бежит, наклоняется на бегу за камнем:

   - Бей его, супника! Бей!

   Фроська швыряет через стену в вузовца кирпичом. С тор­жеством:

   - Попала! В самую хребину! Так и согнулся! Будет помнить, как бедных девушек обманывать!

   Беременная выходит из тени на свет, дико улыбается при луне:

   - А все-таки хорошо попала? Так ему! Их, таких, учить надо! Без денег хотел! Нам тоже не даром достается!

   Осиповна с камнем в руках, взволнованная, дрожащая, зеленая при луне:

   - Котовать пришел! У нас своих котов много!

   Антоновна по-старушечьи, удаляясь на свое место:

   &nb