Крестовский Всеволод Владимирович - Тамара Бендавид

y">   Тогда Ольга взяла его за руку и повела в кабинет к отцу.

   - Папа, - сказала она решительно и твердо, отчасти даже как бы приказывающим тоном, - потрудись, пожалуйста, выслушать... брось свою газету.

   Старик послушно отложил в сторону газетный лист, поднял на лоб очки и повернулся в кресле к дочери.

   - Что, дружок, прикажешь?

   Но увидев стоявшего рядом с ней улана, он тотчас же "подтянул" самого себя, принял генеральскую осанку и, точно бы принимая своего адъютанта, явившегося к нему с докладом по службе, заговорил, протягивая ему руку, совсем уже иным, отрывисто военным тоном:

   - А, поручик!.. Здравствуйте. Очень рад. Прошу садиться. Что скажете-с?

   - Вот что, папа, - тем же своим тоном продолжала Ольга. - Аполлон Михайлович сделал мне предложение.

   - Как?! Второе? - удивился генерал, откинувшись в кресло и окидывая взглядом обоих.

   - Да, вот его письмо, - можешь прочесть его.

   Генерал спустил на нос очки, осанисто насупился и быстро стал пробегать глазами отчетливые строки Аполлонова предложения.

   - С своей стороны, ничего не имею против, - разрешил он по-военному, передавая письмо обратно. - Вы, друзья мои, стало бьгть уже порешили? Ну, что ж, очень рад. Поздравляю!

   - Не в том дело, - остановила его Ольга. - Лучшего зятя, конечно, ты и желать не мог бы, но... к несчастью, я не могу быть его женой.

   Генеральские очки опять очутились высоко на лбу, а лицо приняло выражение человека, совершенно сбитого с толку.

   - Вот те и на!.. Что же это такое?

   - Видишь ли, - продолжала Ольга. - Мне трудно... тяжело говорить, но надо же наконец решиться. Постарайся выслушать спокойно.

   И наклонившись к отцу, она обняла рукой его шею и поцеловала в голову.

   - Я скрывала от тебя, пока было можно, мое положение, думала, ты сам догадаешься. Ну, а теперь больше незачем. Прости, дорогой мой, я... я...

   И Ольга, превозмогая себя, объяснила ему о своих отношениях с графом и о том, что она решила - во что бы то ни стало - заставить этого негодяя на себе жениться. Это должно быть так, и это будет. Аполлон Михайлович знает все и готов содействовать. - Помоги же и ты, если тебе дорого имя твоей дочери.

   Старик до того был ошеломлен всем этим, что забыл даже рассердиться. Он только бессильно уронил руки на валики своего глубокого "вольтеровского" кресла и, весь как-то осунувшись - точно бы в нем что рухнуло - глубоко и тяжело задумался, устремив глаза на одну какую-то арабеску растянутого по полу персидского ковра, меж тем как Ольга, рассказав ему где и как находится Каржоль, продолжала развивать свой замысел и свои предположения, каким образом возможно осуществить его.

   - Да, пожалуй, что другого ничего и не остается больше, - со вздохом проговорил наконец старик, после долгого, сосредоточенного раздумья. - Что ж тут!.. Снявши голову, по волосам не плачут. Хорошего, однако, муженька приготовила себе дочка, нечего сказать! - с горькой иронией покачал он на нее головой.

   - Мой грех, мой и ответ, - покорно пожала она плечами.

   - Да, но ты должна будешь жить с таким мерзавцем.

   - Я?.. Никогда! - гордо выпрямилась Ольга.

   - То есть, как же так, однако?

   - А, это уже мое дело.

   - Но и его, полагаю. У него будут известные права на тебя, каку мужа.

   - Повторяю тебе, - настойчиво подтвердила она, - я должна быть графиней Каржоль де Нотрек, а там уже, в остальном, предоставь распорядиться мне, как знаю. Ни тебя, ни себя я не обременю его особой.

   Старик еще раз задумался.

   - Так как же, папа? Могу я рассчитывать на тебя?

   - Делай, как знаешь, - развел он руками. - Господь с тобой! Мне, как отцу, бросать тебя, конечно, не приходится. Нужна моя стариковская помощь, я готов. В случае чего, и сам на барьер вытяну этого негодяя!

   Решено было втроем ехать в Кохма-Богословск, а там... Там уже видно будет.

   Стали готовиться к отъезду. Генерал взял, по текущему своему счету, из банка две тысячи рублей на дорожные и иные расходы. Он понимал, что медлить с этим делом нельзя - Ольга ходит на шестом месяце, - и удивлялся только самому себе, как это он, старый дурак, до сих пор не догадывался, в чем дело, а только радовался, что дочка-де так полнеет, здоровеет, значит, слава Богу. - Вот-те и поздоровела. А ведь после анонимного-то письма, кажись, не трудно было бы раскрыть глаза себе. Так вот, поди ж ты, слепота какая! - и во сне даже не допускал подобной возможности.

   Через день после этого, неожиданно для старика, но вполне жданно для его дочери, приехал к ним из Петергофа в двухмесячный отпуск родной племянник генерала, корнет Засецкий, большой приятель Ольги, с которым она одно время росла в своем детстве. Незадолго до предложения Аполлона, явившегося для нее совершенной нечаянностью, Ольга предполагала осуществить свои замысел именно с помощью кузена Жоржа, и потому, по секрету от отца, написала к нему в Петергоф, чтобы он непременно брал возможно более продолжительный отпуск и как можно скорее приезжал к ним в Украинск, так как присутствие его здесь серьезно составляет для нее вопрос почти жизни или смерти; отец ничего-де пока не знает об этом, а в чем дело, она объяснит на месте. Кузен Жорж не заставил долго ожидать себя и явился к дяде как снег на голову, не предупредив о себе даже телеграммой, потому что Ольга попросила его не делать этого. Хотя роль, предназначавшаяся ею для Жоржа, была отдана теперь Аполлону, как наиболее подходящему для сего человеку, но раз кузен уже приехал, тем лучше: у Ольги вместо двух будет трое защитников. Гвардеец сразу же сошелся с уланом, как добрый малый и товарищ по оружию, а Ольга объяснила Аполлону, что надо и его посвятить в дело, тем более, что отъезд отлагать нельзя, да и "положения" своего перед ним не скроешь, и наконец - не оставаться же ему одному в Украинске. Авось-либо и он на что-нибудь пригодится.

   - Превосходно! - согласился поручик. - Взять, непременно взять и его! Вдвоем-то мы как приступим к его сиятельству такими архангелами, да еще с генералом в резерве, - много разговаривать не станет.

   Мадам Лифшиц, между тем, продолжала с заднего крыльца навещать по утрам Ольгу и, таким образом, находилась в курсе всего, что делается в генеральском доме, помогала ей даже в приготовлении к дороге и знала заранее предназначенный день отъезда.

   - А што, маво милаго барышню, и когда ж мадам Лифшиц не хорршаво совет вам давала?.. Ага!.. Ви только слушийте мадам лифшид, и у все гунц-хипш будет!.. Зер хипш! Вот посмотритю!.. Бо мадам Лифшиц любит вас, как свово дитю.

   И после каждого своего визита к Ольге, она аккуратно захаживала, с заднего же крыльца к Абраму Иоселиовичу Блудштейну, "до габинету", и секретно докладывала ему о положении дела. Тот уже заранее потирал себе руки от удовольствия, - как все это пока хорошо налаживается, - ну, точно бы они по нотам разыгрывают его музыку!

   Спустя около недели после того, как в генеральском доме произошло решительное объяснение, четверо спутников экспромтом нагрянули в Кохма-Богословск, где Мордка Олейник, вовремя извещенный Блудштейном, уже два дня поджидал их, бегая каждый раз на станцию к приходу пассажирского поезда.

  

   Мы оставили наших путников за чаем и закуской в нумере генерала Ухова, в тот момент, когда "нумерной" доложил его превосходительству о приезде полицеймейстера. За несколько минут перед этим, все они с живейшим интересом внимали Аполлону Пупу, который, в отличнейшем расположении духа, сообщал им целый ворох новостей о Каржоле, только что почерпнутых им из рассказов Мордки Олейника. Генерал однако слушал скептически, далеко не разделяя розовых надежд поручика, воображавшего, что теперь все пойдет прекрасно, лишь бы поскорей захватить Каржоля. Он понимал, что, сколь ни подробны Мордкины сведения, сколь ни близки они, пожалуй, к истине, но одних только этих "сведений" слишком еще недостаточно для того, чтобы немедленно же приступить к надлежащему действию в совершенно чужом и незнакомом городе. - Что ж из того, что Каржоль открывает где-то там завод, или ухаживает, в ущерб полицеймейстеру, за какою-то судьихой?! - Тут главный вопрос в стратегии - с какой стороны ловчее подойти, чтобы прямо взять этого быка за рога и принудить его венчаться немедленно без отговорок и отвиливании. Для этого, конечно, нужен прежде всего целый план, и план настолько хорошо и верно рассчитанный, чтобы не получилось ни малейшей осечки. А такого-то плана и не имелось еще в голове ни у генерала, ни у его спутников. Поэтому генерал даже впал в ипохондрическое настроение, полное мрачных сомнений. Он стал испытывать такие сомнения еще в дороге, и чем ближе подвигался к цели, тем сильнее начинал глодать его этот червяк, но генерал хранил пока свои думы про себя, даже боялся высказываться, чтобы не раздражать и не печалить преждевременно Ольгу, у которой и без того на душе было несладко. Но тут его уже, что называется, прорвало: не совладал с собой и высказался весь наружу. - "Заставить!" Легко сказать "заставить", но как это исполнить на деле?.. Не возьмешь же человека за шиворот и не потащишь прямо к аналою! Да и аналой-то надо еще наперед приготовить - попа найти, который согласился бы... Дуэль;- Прекрасно. А если этот негодяй как-нибудь извернется и улизнет из города до дуэли, даже раньше объяснения с ним, чуть лишь пронюхает о приезде генерала с ассистентами? - Ведь это так возможно, особенно в таком городишке, где каждый шаг на виду у всех, и где поэтому приезд их не может остаться тайной, а стало быть и молва о нем легче легкого дойдет до Каржоля, пожалуй, прежде еще, чем тут успеют сообразить насчет плана. Генерал тем более чувствовал себя не в духе, что теперь по прибытии на место, ему вдруг представилось с поразительной для него самого ясностью - насколько, в самом деле, легкомысленно была задумана и исполнена сгоряча вся эта поездка, и насколько нелепо было ему на старости лет, поддаться сумасбродной идее своей дочки, не взвесив наперед всех шансов за и против ее осуществления. Там, в Украинске, под влиянием Ольги и в пылу собственною негодования против Каржоля, это "заставить" казалось ему не только осуществимым, но и довольно легким делом - возьмем, мол, да и заставим! - Но тут, на месте, оно превратилось в огромный знак вопросительный. Как его заставишь?.. А если не удастся, тогда что?.. В Украинск вернуться на смех добрым людям, - поехали-де не по что, приехали ни с чем! Здравствуйте!.. Вся эта затея казалась ему теперь более чем сомнительной, даже глупой, и он чувствовал себя в дурацком и беспомощном положении. - Ну, вот и приехали, и сидим в каких- то "московских нумерах", ну, и узнали, положим, кое-что, - а дальше-то что же?.. Не к судьихе же этой обращаться за помощью и советом!.. Но к кому-нибудь да надо, - надо непременно, без этого не обойдешься. К кому же?!.. Если бы еще тут был хоть один знакомый человек более или менее своего круга, или если бы можно было, по крайней мере, предварительно пожить здесь несколько дней в полнейшем инкогнито, поосмотреться, поразмыслить, - но ведь об этом и думать нечего! Ольга и слушать никаких резонов не хочет, - наладила себе одно "сейчас" да и баста! - Сейчас-де отправляться всем к Каржолю на квартиру и ждать; или же пускай Аполлон Михайлович отправляется один и поджидает его приезда на улице, около дома, и когда даст нам знать, - мы все и нагрянем. Генерал только руками отмахивался, точно бы от назойливых мух, жужжащих у него над ушами.

   - Это только в водевилях так бывает! - говорил он с горечью и досадой.

   - Ну, да однако что же иначе? - раздраженно возражала ему Ольга. - Раз, что мы уже здесь, сидеть и ждать сложа руки еще глупее!

   В эту-то минуту как раз и вошел "нумерной" с докладом.

   - Кто такой, говоришь ты? - с неудовольствием обернулся на него Ухов.

   - Полицеймейстер здешний... Вашему превосходительству представиться желают, - повторил тот у дверей, понижая голос до какой-то особенной таинственности, проникнутой почтительностью.

   - Эх, черт возьми, вот уж некстати! - досадливо проворчал про себя генерал. - Тут едва кусок в рот, а он "представиться"... Скажи, что я извиняюсь... А впрочем, - передумал он вдруг, - постой... Где он?

   - Тут-с, в колидоре дожидаются, - еще таинственнее кивнул тот на дверь головой и глазами.

   - Хм... в коридоре?.. Нечего делать, проси!

   Генерал хотя и был недоволен, что посторонний человек набивается к нему со своим визитом в такую неподходящую минуту, но в то же время, как "отставной", он остался в душе приятно польщен изъявлением такой "аттенции" к своей превосходительной особе, тем более, что отставные на этот счет у нас далеко не избалованы. Это даже предрасположило его в пользу "почтительного" полицеймейстера, да и кроме того, генерал сообразил, что авось-либо он может быть в чем-нибудь полезен "по делу".

   В комнату вошел представительный и несколько дородный мужчина - что называется в провинции, "бэль-ом", - лет сорока "с хвостиком". Это был высокого роста курчавый брюнет, с высокоподстриженным, воловьим, красным затылком, и тщательно расчесанными, надушенными подусниками, которые вполне можно было назвать роскошными. Полицейский мундир его, с гражданскими жгутами вместо погон, был украшен несколькими орденами и, в том числе, крестом за покорение Кавказа.

   - Позвольте иметь честь представиться вашему превосходительству, - заговорил он несколько катаральным, но приятным баском, щелкнув по-военному шпорами. - Надворный советник Закаталов, местный полицеймейстер... Узнав о прибытии вашего превосходительства, счел долгом...

   - Очень приятно, - поднялся навстречу ему генерал, с достоинством протягивая руку, - оччень приятно... Прошу извинить, - застаете нас несколько в неглиже, в такой... обстановке, по-семейному... Прошу садиться.

   Полицеймейстер снова прищелкнул шпорами.

   - Ваше превосходительство, не узнаете меня? - задал он вдруг вопрос, осклабляясь приятно мистифицирующей улыбкой. - Неужели не узнаете?!. А я так вот сразу узнал вас.

   На лице генерала отразилось некоторое замешательство, вместе с вопрошающим недоумением.

   - Позвольте... виноват, - пробормотал он, пожимая плечами. - Судя по вашему кавказскому кресту, вероятно, мы с вами когда-нибудь на Кавказе встречались?

   - Так точно, ваше превосходительство. Не изволите ли припомнить, когда вы еще командовали 1-м батальоном Шушенского полка, я у вас в батальоне был юнкером. - Закаталов... Под вашим начальством, так сказать, службу свою начал.

   Лицо генерала вдруг озарилось радостью, точно бы он сделал необычайную находку.

   - Батюшки-светы!.. Дорогой мой!.. Да неужели это вы?!. Вот встреча-то!.. - И он от всей души заключил "бэль-ома" в свои широкие объятия и расцеловался с ним совсем по-родственному, влепив в его здоровенные щеки три звонких поцелуя.

   - Старый боевой товарищ!.. Закаталов!.. юнкер Закаталов!.. Как же, как же! - восклицал Ухов, радушно взяв его за руки и как бы дивясь на него ласковыми глазами. - Вот, уж подлинно гора с горой, говорится... Да какой же вы молодец еще!.. Хо-хо!.. Присаживайтесь-ка к нам, без церемоний, - по-нашему, по-кунацки!.. Позвольте вам представить моих.

   И генерал познакомил его с дочерью и офицерами.

   - Мне как только доставили ваши виды. - объяснял меж тем полицеймейстер, - смотрю, что такое!? - "генерал-лейтенант Орест Аркадьевич Ухов". - Батюшки, думаю себе, да ведь это мой отец-командир!.. Сейчас же разумеется, мундир на плечи и самолично... самолично-с к вашему превосходительству. Какими судьбами, скажите пожалуйста?

   - Ну, о судьбах мы потом. А пока - рюмку водки и... чем Бог послал... по-бивачному. Помните, как бывало в Дагестане-то?.. а?..

   Завтрак прошел, как и всегда в подобных случаях: отрывочные и смешные воспоминания о том, о сем, о прежней службе и сослуживцах прерывались разными расспросами о самом Закаталове, о его житье-бытье, о городе Кохма-Богословске, а промежутки между такими разговорами восполнялись обычными врсклицаниями, вроде "так-тос!" "так вот как, батюшка!"- восклицаниями, в сущности, бесцельными, но в общем изъявлявшими обоюдное удовольствие и удивление по поводу столь неожиданной и приятной встречи.

   После завтрака полицеймейстер стал уже было откланиваться, но генерал удержал его, сказав, что хочет переговорить с ним по одному делу. Остальные, по самому тону этого предупреждения, поняли, что будут, пожалуй, лишними при предстоящем разговоре и потому удалились из комнаты. От старика не ускользнул несколько удивленный, недоумевающий взгляд, мимолетно орошенный Закаталовым на фигуру Ольги, когда та поднялась со своего места. Он понял причину и значение этого, быть может, нечаянного взгляда, и его невольно передернуло. Затрудняясь первым приступом к такому щекотливому делу, - как и с чего начать, - генерал сам заглянул в коридор - нет ли там кого лишнего - и плотно затворил дверь, А затем, насупясь с серьезным, обдумывающим видом, стал озабоченно и медлительно скручивать себе папиросу. Ему было и неловко, и совестно, и в то же время он чувствовал, что иначе нельзя, что это надо, потому что никто лучше Закаталова не может помочь ему, на первых порах, хотя бы насчет необходимых справок и точных сведений. Надо было превозмочь, переломить самого себя, и - сколь ни трудно - старик решился на это.

   - Скажите, пожалуйста, - начал он деловым тоном, - проживает у вас тут некто граф Каржоль де Нотрек, Валентин Николаевич?

   Полицеймейстер отвечал утвердительно.

   - Вы его знаете сколько-нибудь?

   - Как не знать! Очень хорошо знаю. А что?

   - Да видите ли... Впрочем, может быть, он вам приятель?

   - Приятель, это слишком много сказать, а так, знакомый.

   - Как по-вашему, что это за человек?

   - По-моему?.. Как вам доложить? - пожал Закаталов плечами, - по-моему, человек легкий и... едва ли обстоятельный.

   - Ну-с, а по-моему, просто-таки мерзавец, - резко порешил генерал своим обычным безапелляционным тоном. - Скажите, что он здесь делает? Завод какой-то, слыхал я, открывает?

   - Да, анилиновый, на счет купца Гусятникова.

   - Хм... А затем?..

   - А затем, что ж ему делать? С фабрикантами в мушку играет, жуирует, за барынями ухаживает...

   - И только?

   Закаталов опять пожал плечами.

   - Другого пока ничего не замечено, - сказал он, - по внешности, по крайней мере.

   - Хм... Ну, а насчет женитьбы?.. Думает, на ком жениться?

   - Насчет женитьбы не слыхал... Впрочем, едва ли думает, - непохоже на то.

   Генерал озабоченно потер лоб рукой, как бы облегчая этим внутренние потуги какой-то тяжелой, беспокоящей его мысли. По выражению его лица можно было заметить, что ему очень трудно комбинировать свои дальнейшие вопросы, которых впереди у него еще очень много и которые, тем не менее, далеко не исчерпывают собой главный, заботящий его предмет, а все только бродят вокруг да около, не решаясь, или не зная, как подойти к нему прямо.

   - Видите ли, дело вот в чем... Как старый сослуживец, я буду говорить с вами откровенно и, надеюсь, вы мне поможете? - сказал он, наконец, крепко пожав Закаталову руку.

   - Готов, ваше превосходительство, - отвечал тот, прищелкнув, с коротким поклоном, шпорами.

   Генерал, в явном затруднении, насупясь и нервно поводя скулами, прошелся по комнате.

   - Дело очень серьезное, - веско начал он, обдумывая, как бы получше объяснить его и, в то же время путаясь в собственных мыслях, потому что должен был перемогать внутренний конфуз, претящий ему высказать наголо самую суть этого дела.

   Полицмейстер, между тем, стоял в полном молчании, изображая всей фигурой своей готовность почтительного внимания, и это молчание смущало старика еще более.

   - Н-да-с... очень серьезное... очень серьезное?.. Оно конечно... бывает и хуже, н-но... все же как порядочный человек вы меня поймете, - отрывисто бормотал старик, шагая по комнате и избегая при этом глядеть прямо в глаза собеседнику - Давеча, просматривая наши виды, - продолжал он, круто повернувшись вдруг к Закаталову и чуть не в упор остановясь перед ним, - вы... вы, конечно, заметили, что дочь моя показана девицей?

   - Так точно, ваше превосходительство, - с тем же коротким поклоном подтвердил Закаталов.

   - Н-да... девицей... А между тем, - вы ее видели, в каком она положении.

   И для пущей изобразительности, генерал округло развел перед собственным животом руками.

   Полицеймейстер промолчал, только состроил очень серьезную, сострадающую мину и скромно потупил взор.

   - Н-да-с... Так вот, этим самым ее положением мы обязаны графу Каржолю, - поклонился вдруг Ухов.

   Закаталова, при этом имени, точно бы что отшатнуло назад, и он невольно вскинул на генерала изумленные глаза.

   - Может ли быть?! Скажите пожалуйста!.. Каржоль?!?

   - Да-с, как видите. Сорвал банк и удрал... Тайком удрал, как самый последний трус и негодяй!.. Мерзавец!., мерзавец, говорю вам!

   Генерал начинал уже кипятиться и пофыркивать сквозь натопорщившиеся усы. Полицеймейстер сочувственно покачивал головой.

   - Что ж теперь делать предполагаете вы? - озабоченно спросил он.

   - Хм!.. В этом-то и вопрос, что делать! - Одно из двух: или заставить его жениться, или убить, как собаку, - что ж тут больше! Мы для этого и приехали.

   - Первое, конечно бы, лучше всего, - раздумчиво заметил Закаталов, - но... боюсь одного: как бы он не пронюхал да не удрал бы загодя. Если уж удрал из Украинска, пожалуй, удерет и отсюда... Тут надо действовать живо.

   - Так, так, - подхватил генерал. - Именно, как вы говорите, живо, немедленно. - Это и моя мысль. - Чтоб и опомниться не успел! Главное, никаких оттяжек и проволочек! Никаких!

   Закаталов задумался. В глубине души, ему очень улыбалась заманчивая мысль - поставить своего счастливого соперника в критическое положение перед коварной судьихой: это и ей было бы мщением. Нагрянули вдруг, - трах! - и окрутили молодца, как мокрую курицу. Вот-те и Дон Жуан! Прелестно!.. Это было бы истинное торжество и для самого Закаталова, для его уязвленного самолюбия. Весь город потешался бы над графом, и уж, конечно, после такого сюрприза, едва ли бы он остался в Кохма-Богословеке. - Нет, уж ему тут не жить! Всеобщим посмешищем быть не захочет, это верно. Ну, а после его провала, полицеймейстер останется единственным "бэль-омом" в городе, и тогда ему не трудно будет помириться с легкомысленной судьихой, утешить ее, возобновить старую дружбу... Теперь он пока только друг с ее мужем, но это тем легче поможет ему опять подружиться и с ней. О, да это просто сама судьба посылает Закаталову такой счастливый случай, - надо им воспользоваться, надо помочь бедному генералу. И ему тем приятнее будет помочь, что этим он оказывает существенную услугу бывшему своему отцу-командиру. - "Черт возьми, тут надо по-военному!"

   - Так как же вы думаете, ваше превосходительство? - обратился он к Ухову, который, между тем, ажитированно похрустывая пальцами, продолжал ходить по комнате.

   - Я? - круто повернулся тот на каблуках к Закаталову. - Да что ж тут думать!.. Я полагал бы сейчас же ехать к нему и объясниться решительным манером: или в церковь, или на барьер!

   - Это напрасно, теперь вы его все равно не застанете, - предупредил полицеимейстер. - Он теперь на заводе и, вероятно, раньше как к вечеру не возвратится.

   - Все равно! Будем дожидаться у него в квартире.

   - Ну, это, я полагал бы, неудобно. Ведь у него люди дома, лакей... Мало ли что, - предупредят, пожалуй, на завод-то смахать недолго.

   - Ах, черт возьми, и в самом деле! - хлопнул себя генерал по лбу. - Но как же быть тогда?

   Полицеймейстер опять призадумался.

   - Мне казалось бы, не лучше бы вот как, - начал он, поразмыслив с минутку, - во-первых, я сейчас же отдам строжайшее приказание здешнему хозяину и всей прислуге - не выставлять на доску ваших фамилий и никому, ни под каким видом, не сообщать, кто приехал и сколько, - чтобы ни гу-гу! Это первое. Во-вторых, попросил бы вас и всех ваших не показываться пока на улицах, потому лакей ведь у него из Украинска, - не ровен час, как-нибудь встретится, узнает в лицо, - и весь план тогда, пожалуй, насмарку! Тут, по-моему, важнее всего - сохранить до поры до времени строжайшее инкогнито. Да кстати! - как бы вспомнив что-то, прибавил Закаталов. - В коридоре здесь я видел комиссионера-еврейчика... Он, помнится мне, тоже из Украинска?

   Генерал подтвердил, что этот их знает и даже сам в нумера их доставил, и Каржоля знает также.

   - Прекрасно! В таком случае, я его, без разговоров, прямо с места в кутузку и продержу, пока будет нужно, чтобы часом гоже не проболтался где. Ну, а свадьбу надо будет сыграть сегодня же.

   - Вы полагаете? - вопросил генерал, как будто даже оторопев несколько от такой стремительной поспешности.

   - Обязательно-с, - подтвердил полицеймейстер. - Обязательно. Сами же вы изволили согласиться, что надо как можно живее.

   - Да, но разве это возможно? Ведь тут же должны быть предварительно разные формальности, оглашение там, и прочее?..

   - Насчет формальностей не изволите сомневаться, все будет в порядке, - поспешил успокоить старика Закаталов, - у меня тут по соседству батька-приятель есть, в селе Корзухине - это всего в четырех верстах. Катеринку в руку - и готово!

   Генерал даже развеселился. - Только-то?! Я готов и две дать!

   - Зачем? Баловать не нужно, - возразил полицеймейстер. - Ведь сомнений насчет правильности брака возникнуть не может, потому тут на лицо, во-первых, вы сами, как родитель невесты и, наконец, я, как лицо официальное; со стороны вашей дочери двое свидетелей есть, со стороны жениха буду я... Ну, а четвертым, если позволите, приглашу мирового судью здешнего - тоже приятель и, надеюсь, не откажет. Кстати, как раз и будет четверо шаферов.

   - Дорогой мой! Голубчик! Отец-благодетель просто! Это вот по-нашему, по-кавказски!.. Вот что значит кавказцы-то! - восклицал обрадованный старик, заключая Закаталова в свои объятия и снова влепляя в обе его щеки по сочному поцелую. - Нет слов благодарить! Ведь это просто само провидение принесло вас ко мне! Бй-Богу, провидение!

   - Документы вашей дочери, конечно, с вами? - продолжал Закаталов. - Позвольте-ка мне их сюда, я сейчас же духом смахаю в Корзухино и подготовлю всю музыку заблаговременно.

   - Да, но как же насчет мерзавца-то, будущего зятька моего, - спохватился вдруг генерал. - Ведь надо же предварительно встретиться где-нибудь с ним, объясниться?..

   - Об этом опять же не беспокойтесь, вы встретитесь у меня, - предупредил его самым уверенным тоном полицеймейстер. - Это я уже все обработаю, чтобы к назначенному часу все было готово... Положитесь на меня и ждите моего возвращения.

   Генерал тут же передал Закаталову метрические документы Ольги, и они расстались.

  

   Арестовав мимоходом, в коридоре, Мордку Олейника и сдав его городовому для отвода в кутузку, Закаталов от генерала на минуточку только заехал к себе домой - переоблачиться в сюртук и сказать два слова жене, чтоб она, на всякий случай, приготовилась, так как у них будут сегодня или обедать, или ужинать гости - человека четыре, а может и шесть, - поэтому чтобы все было хорошо, в порядке, уха стерляжья, прекрасный ростбиф, дичь и прочее, а главное, не забыть послать в погреб к купцу Харлашкину, чтобы прислал вин да бутылок шесть шампанского, - полицеимейстер-де требует!

   М-mе Закаталова, страдавшая вечными флюсами и насморками, не любила вылезать из своего фланелевого капота и потому кисло поморщилась при этом, не совсем-то для нее приятном, известии, тем более, что оно так неопределенно, - или обедать, или ужинать! Уж что-нибудь одно бы! Она сочла себя вправе узнать, по крайней мере, что за гости, ради которых такие вдруг хлопоты? - Но заторопившийся супруг, впопыхах, только руками замахал на нее. - После, матушка, после! Теперь некогда... лечу, стремлюсь... Не до тебя!.. Одним словом, важные гости, очень важные, - смотри, лицом в грязь не ударь... Да чтобы шампанское-то заморожено было!

   И лихой полицеймейстер полетел в село Корзухино.

   Корзухинский батюшка был дома и, конечно, только руками развел от приятного удивления, при виде такого редкого и неожиданного гостя. - Откуда мне сие? - говорит, - и чем чествовать? Рябиновкой или вишневкой?

   - Ну, батя, выручай! - изображая из себя повинную голову, обратился к нему гость. - Выручай, голубчик, будь другом!

   - Кого, из чего и как? - систематически отозвался ему на это хозяин, довольный посещением своего городского и столь сановного друга.

   - Это тебе все равно кого, - заметил полицеймейстер. - А главное, можешь ты мне сегодня покрутить одну пару?

   - Одну? Могу и десять, только не сегодня.

   - Вот те и на!.. Почему не сегодня? День ведь не под праздник и не постный!

   - Не постный, а только не порядок. Надо наперед оглашение троекратное сделать, без того нельзя.

   - А ты без оглашения валяй, - лукаво подмигнул ему Закаталов.

   - Эво что выдумал!.. Без оглашения!.. Нашему брату за это и под запрещение попасть можно.

   - Да ведь никто ж на тебя доказывать не пойдет.

   - Не в том сила, а не порядок, говорю, - вот что.

   - Да плюнь ты на свои порядки. Чего там! - шутливо махнул тот рукою.

   - Эге! Не бойсь, ты на свои не плюешь, голова-то одна на плечах... Ну, да уж что с тобой антимонии разводить! - согласился, подумав, батюшка. - Уж если тебе и в самом деле так до зарезу пришло, можно будет нарочно отслужить сегодня вечерню и огласить единожды, да завтра дважды, после заутрени и обедни, - уж так и быть, нарочно отслужу. Дело-то, по крайности, в порядке будет, а после литургии и повенчаем.

   Закаталов наморщился и озабоченно закусил губу.

   - Необходимо сегодня, - проговорил он серьезно и решительно. Но батюшка на это только пожал плечами да руками развел.

   - Слушай, батя, не ломайся, - продолжал он дружески убеждающим тоном. - Оглашение вовсе уж не такая важная формальность, если все остальное в порядке. Не брата же на родной сестре венчать будешь и не жену от живого мужа, - за это я тебе головой ручаюсь, и подводить ни тебя, ни себя, конечно, не стал бы. А дело вот в чем: хочешь заработать сотнягу рублей так венчай сегодня. Детишкам на молочишко годится. Подумай-ка сам, когда-то еще тебе благостыня такая перепадет! Ведь сто рублей не шутка!

   "Батя" с каким-то сладко меланхолическим выражением, раздумчиво устремил взор в пространство и медленно стал поглаживать себе сивенькую бородку.

   - Милый человек, ведь я это только по дружбе к тебе, - сердечно продолжал доказывать ему полицеймейстер, - потому мужик ты хороший и приятель к тому же. Люблю я тебя, вот что!.. А станешь артачиться, к другому поеду, - другой и ахти не молвя повенчает. Сотня рублей на голодное поповское брюхо, особенно вашему брату, попу деревенскому, сам понимаешь, что значит!

   - Так-то так, а все же... как будто сумнительно, - тряхнул бородкой батюшка.

   - Ну, вот те и здравствуй!.. Что же тут "сумнительного"? Да и чего опасаться-то?! Документы, говорю тебе, все в порядке, жених с невестой совершеннолетние, при венчании будет сам отец невестин - почтенный, заслуженный генерал, четверо свидетелей налицо, да и я сам - понимаешь ли, - сам буду в свидетелях-то, вместе с мировым, - уж чего тебе, значит, законнее?!. Приедем без шума, вечером, попозже, - село-то ваше все спать, поди чай, будет, - в церкви, значит, лишнего народу ни души, освещения парадного не надо, - ну, и знать никто не будет, да и про оглашение никто не домекнется, - было ли, нет ли, Господь его знает! Раз в книгу записано, стало быть, было, вот и конец. Ну, а уж хочется оглашать, огласи, пожалуй, за вечерней, - полторы старухи услышат, и удовольствуйся!

   Батюшка уже не возражал, а только головой порою потряхивал, с выражением, которое ясно говорило: "ишь ты, поет-то как, соловушком курским!"

   - Документы невестины можешь хоть сейчас получить, - продолжал между тем Закаталов, - ну, а жениховы с собой привезем. Ведь запись-то в метрику сделать и пятнадцати минут работы не надо, - и все будет в порядке! В полчаса всю свадьбу отваляешь и получай радужную... Дьячку с пономарем тоже ублаготворим хорошо, останутся довольны, и все это, как говорится, по-тиху, по-сладку, самым душевным манером... Подумай-ка, право!

   Батюшка, все с тем же сладко меланхолическим выражением продолжал глядеть в неопределенное пространство и поглаживать бороду.

   - Что уж больно таинственно? Роман, что ли, какой? - спросил он наконец, со скромной, но несколько лукавой усмешкой.

   - Последствия романа, - вздохнул с такой же усмешкой Закаталов. - Главная причина, что невеста-то с кузовом, - добавил он, выразительно понизив голос. - Понимаешь?

   - Ясно. Грех, стало быть, прикрыть законом желают?

   - Во-вот, оно самое и есть! Ты у меня, батя, догадливый! - подмигнул ему полицеймейстер, весело потирая руки. - Именно, прикрыть его, аспида, пока еще время.

   - Хе-хее... Понимаем. Что же они, здешние будут, аль как?

   - Приезжие, и даже издалека... Ну, да тебе-то что!

   - Повенчаются и укатят себе восвояси, поэтому и желательно без огласки, - пояснил полицеймейстер. - Тебе даже лучше: уехали и с плеч долой!.. Так как же, батя? Согласен?

   - Ну, да уж-что с тобой поделаешь! - покорно вздохнул батюшка. - Змей-искуситель ты, одно слово! Иерея в соблазн привел, греходник эдакой! - с шутливой укоризной покачивал он головой. - Разве уж для тебя только, для друга, а то ни за что бы!

   - Ну, ладно, разводи бобы-то!.. Стало быть к вечеру приготовься.

   Несколько минут спустя, полицеймейстер уже катил обратно в город. На этот раз, его лихая пара впристяжку остановилась перед домиком, на стене которого была прибита известной формы овальная вывеска "мирового судьи", а на дверях подъезда блестела медная дощечка с надписью "Аристарх Иванович Сычугов". Зная, что в этот час мировой судья обыкновенно разбирает дела, Закаталов прошел к нему прямо в камеру и выразительно перемигнулся с ним, - дело, мол, есть. Судья сейчас же объявил перерыв заседания, - ибо здесь это делается патриархально, - и удалился с полицеймейстером в свой кабинет "покурить".

   - Большая просьба к вам, любезный друг, - приступил к нему Закаталов, не забыв предварительно вплотную притворить дверь в гостиную, на случай излишнего женского любопытства. - Можете вы не поспать сегодняшний вечер?

   - Не поспать вечер... хм... трудновато! - усомнился мякишеобразный и белотелый судья. - Трудновато-с... А впрочем, было бы из-за чего. Дело, что-ли, какое?

   Закаталов объяснил, что оно, пожалуй, и дело, а вместе с тем и пикничок выйдет превеселый, соединенный с маленькой экскурсией за город, потому что парочку одну повенчать ему надо экспромтом, преинтересную, - так вот, не угодно ли вместе с ним в свидетели, - "по женихе, мол, ручаюсь".

   Сычугов, естественно, полюбопытствовал узнать наперед, кого с кем венчать предполагается? Но Закаталов решительно заявил, что это пока секрет, а только свадьба будет прекурьезная, - конечно, с выпивкой, - и как судья потом будет сам хохотать, да пухляшки свои потирать от удовольствия, так просто мое почтение! Ему же спасибо скажет!

   Усомнившийся Сычугов принял, однако, все это предложение за приятельскую мистификацию, потому что, в самом деле, кому с кем у нас венчаться? Невесты все наперечет, женихи тоже, и ежели бы взаправду предстояло что-либо подобное, то заранее всему городу было бы известно.

   - Да уж стало быть есть кому, коли говорю! - с жаром твердой уверенности вступился за себя Закаталов и принялся убеждать и упрашивать судью - сделать это в личное ему одолжение, за которое он и в свой черед отслужит при случае. - Ведь не трудно же! А уж зато какая потешная штука выйдет, и как кутнем-то! Напропалую!

   - Да что ж, я бы пожалуй, - согласился податливый судья, - вот, как жена только, не знаю...

   - Нет уж вы, пожалуйста, жене ни гу-гу! - поспешил серьезно предупредить его Закаталов. - Попридержите пока про себя... А ежели спросит, скажите, по делу, мол, нужно; полицейместер нарочно сам заезжал... Я и мою бабу в это не путаю. Повенчаем, - тогда пускай их звонят хоть на весь город!

   И он взял с Сычугова честное слово, что тот не проболтается, а затем уговоренный судья дал ему окончательное свое согласие быть свидетелем на неизвестной ему свадьбе. Для судьи тут были три подкупающих обстоятельства: во-первых, любопытство, - что за таинственная свадьба такая? Затем дружеское одолжение приятелю и, наконец, заманчивая перспектива чего-то потешного с хорошей выпивкой.

   - Ну, вот и прекрасно! М-манифик! - горячо потряс ему за это руку Закаталов, и предупредил, что в достодолжную минуту пришлет за ним, экипаж и вестового; костюмов-де не нужно никаких: в чем есть, в том и валите, - поезжайте прямо в Корзухино, к батьке в дом, а мы следом за вами.

   От Сычугова полицеймейстер отправился к Каржолю и, не застав его, конечно, дома, настрочил на клочке бумаги самое дружеское приглашение приехать к нему тотчас же по возвращении с завода, по крайне спешному и очень интересному для самого Каржоля делу, а затем полетел в "московские нумера", к генералу.

   - Готово, ваше превосходительство, все готово! - объявил он, сияя весь радостью и, как нельзя более, довольный самим собою. - Теперь только распорядиться на почте насчет лошадей и экипажеи, но это плевое дело, это мы мигом!

   Обрадованный старик с чувством протянул ему обе руки для энергичного пожатия.

   - Не имею слов и прочее... вы понимаете, - пробормотал он своей обычной отрывистой манерой.

   Закаталов тут же пригласил генерала пожаловать к нему, вместе с остальными-его спутниками, в четыре часа, откушать попросту чем Бог послал, и предупредил, что после обеда они, по всей вероятности, встретятся у него с графом, объяснение с которым гораздо лучше-де иметь в частной квартире, чем здесь, в "нумерах"; дом же Закаталова, на этот случаи, весь к услугам его превосходительства. Генерал, за себя и за своих, с благодарностью принял это любезное приглашение, - и полицеймейстер полетел домой приготовиться к надлежащему приему своих гостей и распорядиться насчет кое-чего к вечеру.

  

   Возвратясь домой в седьмом часу вечера, Каржоль нашел у себя на столе записку полицеймейстера и пробежал ее глазами не без некоторого недоумения.

   - Сами заезжали, - пояснил ему камердинер, - и мне даже наказывали доложить вашему сиятельству чтобы беспременно пожаловали, очень просят.

   - Не говорил, зачем?.. Игра верно? Гости?

   - Не могу знать, а только сказывали, что очень нужное дело и просили, чтобы сейчас же.

   Граф призадумался. - Что за экстренность такая? И по какому такому делу могло бы это быть?.. Что-нибудь неприятное верно? - И он стал перебирать в уме, какая неприятность и с какой стороны могла бы угрожать ему? Долг кому-нибудь,