Сологуб Федов - Мелкий бес

же ты чурался? - спрашивал он.

  Но уже Передонов молчал.

  - Что ты за Варвару так уцепился? - говорил Рутилов. - Ты думаешь, хорошо тебе будет, если ты через нее получишь место? Она тебя оседлает.

  Это было непонятно Передонову.

  Ведь она для себя старается, - думал он. - Ей самой будет лучше, когда он будет начальником и будет получать много денег. Значит, не он ей, а она ему должна быть благодарна. Да и во всяком случае с нею ему удобнее, чем с кем бы то ни было другим.

  Передонов привык к Варваре. Его тянуло к ней, - может быть, вследствие приятной для него привычки издеваться над нею. Другую такую ведь и на заказ бы не найти.

  Было уже поздно. У Передонова в квартире горели лампы, окна ярко выделялись в уличной темноте.

  Вокруг чайного стола сидели гости: Грушина, - она же теперь ежеденничала у Варвары, - Володин, Преполовенская, ее муж, Константин Петрович, высокий человек лет под сорок, матово-бледный, черноволосый и необычайно молчаливый. Варвара принарядилась, - надела белое платье. Пили чай, беседовали. Варвару, как всегда, беспокоило, что Передонов долго не возвращался. Володин с веселым блеющим хохотом рассказал, что Передонов пошел куда-то с Рутиловым. Это увеличило Варварино беспокойство.

  Наконец явился Передонов с Рутиловым. Их встретили криком, смехом, глупыми, нескромными шутками.

  - Варвара, а где же водка? - сердито крикнул Передонов.

  Варвара метнулась из-за стола, виновато ухмыляясь, и быстро принесла водку в большом, грубо граненом графине.

  - Выпьем, - угрюмо пригласил Передонов.

  - Подожди, - сказала Варвара, - Клавдюшка закуску принесет. Копа, шевелись, - крикнула она в кухню.

  Но уже Передонов разливал водку по рюмкам и бормотал:

  - Чего ждать, время не ждет.

  Выпили и закусили пирожками с черносмородинным вареньем. У Передонова, чтобы занимать гостей, только и было в запасе, что карты да водка. Так как за карты сесть еще нельзя было, - чай надо было пить, - то оставалась водка.

  Меж тем принесли и закуску, так что можно было и еще выпить. Клавдия, уходя, не затворила двери, и Передонов забеспокоился.

  - Вечно двери настежь, - ворчал он.

  Он боялся сквозняка, - простудиться можно. Поэтому в квартире всегда было душно и смрадно.

  Преполовенская взяла яйцо.

  - Хорошие яйца, - сказала она, - где вы их достаете?

  Передонов сказал:

  - Это еще что яйца, а вот в нашем имении у отца курица по два крупных яйца в день круглый год несла.

  - Что ж такое, - ответила Преполовенская, - эка невидаль, нашли чем хвастать! У нас в деревне была курица, несла в день по два яйца и по ложке масла.

  - Да, да, и у нас тоже, - сказал Передонов, не замечая насмешки. - Если носят другие, так и она несла. У нас выдающаяся была.

  Варвара засмеялась.

  - Петрушку валяют, - сказала она.

  - Уши вянут, такой вздор вы несете, - сказала Грушина.

  Передонов свирепо посмотрел на нее и ответил с ожесточением:

  - А коли вянут, оборвать их надо.

  Грушина смутилась.

  - Ну, уж вы, Ардальон Борисыч, всегда такое скажете! - жалобно сказала она.

  Остальные сочувственно смеялись. Володин, щуря глаза и потряхивая лбом, смешливо объяснял:

  - Если у вас уши вянут, то вам их оборвать надо, а то нехорошо, коли они у вас завянут и так мотаться будут, туда-сюда, туда-сюда.

  Володин показал пальцами, как будут мотаться вялые уши. Грушина прикрикнула на него:

  - Ну уж вы, туда же, сами ничего придумать не умеете, на готовенькое прохаживаетесь! Володин обиделся и сказал с достоинством:

  - Я и сам могу, Марья Осиповна, а только как мы в компании приятно время проводим, то отчего же не поддержать чужую шутку! А если это вам не нравится, то как вам будет угодно,- как вы к нам изволите, так и мы к вам изволим.

  - Резонно, Павел Васильевич, - со смехом одобрил его Рутилов.

  - Уж Павел Васильевич за себя постоит, - с лукавою усмешкою сказала Преполовенская.

  Варвара отрезала кусок булки и, заслушавшись затейливых речей Володина, держала нож в руке. Острие сверкало. Передонову стало страшно,- а ну, как вдруг зарежет. Он крикнул:

  - Варвара, положи нож!

  Варвара вздрогнула

  - Чего кричишь, испугал! - сказала она и положила нож. - Ведь вы знаете, у него все привереды, - объяснила она молчаливому Преполовенскому, видя, что он поглаживает бороду и собирается что-то сказать.

  - Это бывает, - сладостным и грустным голосом заговорил Преполовенский, - у меня был один знакомый, так тот иголок боялся, все боялся, что его уколют и иголка уйдет во внутренности. И ужасно боялся, представьте, как увидит иголку...

  И, раз начавши говорить, уже он не мог остановиться и все на разные лады пересказывал одно и то же, пока его не перебил кто-то, заговорив о другом. Тогда он опять погрузился в молчание.

  Грушина перевела разговор на эротические темы. Она рассказала, как ее ревновал покойник-муж и как она ему изменила. Потом рассказала слышанную от столичного знакомого историю о любовнице некоего высокопоставленного лица, как она ехала по улице и встретила своего покровителя.

  - Она ему и кричит: здравствуй, Жанчик! Это на улице-то! - рассказывала Грушина.

  - А вот я на вас донесу, - сердито сказал Передонов: - разве можно про таких знатных лиц такие глупости болтать?

  Грушина испуганно залепетала:

  - Да ведь я что ж, - мне так рассказывали. За что купила, за то и продаю.

  Передонов сердито молчал и пил чай с блюдечка, налегая на стол локтями. Он думал, что в доме будущего инспектора не подобает непочтительно говорить о вельможах. Он злился на Грушину. Еще досадовал его и был ему подозрителен Володин: что-то уж слишком часто называл он Передонова будущим инспектором. Один раз Передонов даже сказал Володину:

  - Что, брат, завидно, небось! Да, вот ты не будешь инспектором, а я буду.

  На это Володин, придав своему лицу внушительное выражение, возразил:

  - Всякому свое, Ардальон Борисыч, - вы в своем деле специалист, а я в своем.

  - А Наташа-то наша, - сообщила Варвара, - от нас прямо к жандармскому поступила.

  Передонов вздрогнул, и лицо его выразило ужас.

  - Врешь? - вопросительно сказал он.

  - Ну вот, чего мне врать, - ответила Варвара, - хоть сам поди к нему, спроси.

  Это неприятное известие подтвердила и Грушина. Передонов был ошеломлен. Наскажет чего и не было, а жандармский на ус намотает и, пожалуй, напишет в министерство. Это скверно.

  В это самое время глаза Передонова остановились на полочке над комодом. Там стояло несколько переплетенных книг: тонкие - Писарева и потолще - "Отечественные Записки". Передонов побледнел и сказал:

  - Книги-то эти надо спрятать, а то донесут.

  Раньше эти книги Передонов держал на виду, чтобы показать, что у него свободные мнения.- хотя на самом деле он не имел ни мнений, ни даже охоты к размышлениям. И эти книги он только держал, а не читал. Давно уже не прочел он ни одной книги, - говорил, что некогда, - газет не выписывал, новости узнавал из разговоров. Впрочем, и узнавать ему нечего было, - ничто во внешнем мире его не занимало. Над подписчиками на газеты он даже издевался, как над расточителями денег и времени. Дорого, подумаешь, было для него его время!

  Он пошел к полочке, бормоча:

  - Уж у нас такой город, сейчас донесут. Помоги-ка, Павел Васильевич, - сказал он Володину.

  Володин подошел к нему с серьезным и понимающим лицом и осторожно принимал книги, которые передавал ему Передонов. Себе взял Передонов пачку книг поменьше, Володину дал побольше и пошел в залу, а Володин за ним.

  - Куда же вы их спрячете, Ардальон Борисыч? - спросил он.

  - А вот увидишь, - с обычною угрюмостью ответил Передонов.

  - Что же это вы потащили, Ардальон Борисыч? - спросила Преполовенская.

  - Строжайше запрещенные книги, - ответил Передонов на ходу. - Донесут, коли увидят.

  В зале Передонов присел на корточки перед печкою, свалил книги на железный лист, - и Володин сделал то же, - и принялся с усилием запихивать книгу за книгою в неширокое отверстие. Володин сидел на корточках рядом с ним, немного позади, и подавал ему книги, сохраняя глубокомысленное и понимающее выражение на своем бараньем лице с выпяченными из важности губами и склоненным от избытка понимания крутым лбом. Варвара заглядывала на них через дверь. Со смехом сказала она:

  - Пошел валять петрушку!

  Но Грушина остановила ее:

  - Ой, голубушка, Варвара Дмитриевна, вы так не говорите, - за это большие неприятности могут быть, коли узнают. Особенно, если учитель. Начальство страсть как боится, что учителя мальчишек бунтовать научат.

  Напились чаю и уселись играть в стуколку, все семеро вокруг ломберного стола в зале. Передонов играл с азартом, но плохо. Каждое двадцатое число ему приходилось уплачивать дань своим соучастникам в игре, особенно Преполовенскому; этот получал и за себя и за жену. В выигрыше чаще всего были Преполовенские. У них были условленные знаки, - постукивание, покашливание, - посредством которых они обменивались известиями о своих картах. Сегодня Передонову сразу не повезло. Он спешил отыграться, а Володин медлил сдавать и тщательно уравнивал карты.

  - Павлушка, сдавай, - нетерпеливо крикнул Передонов.

  Володин, чувствуя себя в игре особою, равною всем остальным, сделал значительное лицо и спросил:

  - То есть как это Павлушка? По дружбе или как?

  - По дружбе, по дружбе, - небрежно ответил Передонов, - только сдавай скорее.

  - Ну, если по дружбе, то я рад, я очень рад, - говорил Володин с радостным и глупым смехом, сдавая карты, - ты хороший человек, Ардаша, и я тебя очень даже люблю. А если бы не по дружбе, то это был бы другой разговор. А если по дружбе, то я рад. Я тебе туза сдал за это, - сказал Володин и открыл козыря.

  Туз точно, оказался у Передонова, но не козырный, и подвел его под ремиз.

  - Сдал! - сердито ворчал Передонов,- туз, да не тот. Под руку говоришь. Надо было козырного, а ты что сдал? На что мне тиковый пуз?

  - На что тебе тиковый пуз, у тебя свое пузо растет,- подхватил со смехом Рутилов.

  - Будущий инспектор язычком заплетается, - пуз, пуз, карапуз.

  Рутилов непрерывно болтал, сплетничал, рассказывал анекдоты, иногда весьма щекотливого содержания. Чтобы подразнить Передонова, он стал уверять, что гимназисты плохо себя ведут, особенно те, которые живут на квартирах: курят, пьют водку, ухаживают за девицами. Передонов верил. И Грушина поддерживала. Ей эти рассказы доставляли особое удовольствие: она сама хотела было, после смерти мужа, держать у себя на квартире трех-четырех гимназистов, но директор не разрешил ей, несмотря на ходатайство Передонова, - о Грушиной в городе была дурная слава. Теперь она принялась бранить хозяек тех квартир, где жили гимназисты.

  - Они взятки дают директору, - заявила она.

  - Хозяйки все стервы, - убежденно сказал Володин, - вот хоть моя. У нас с нею был такой уговор, когда я комнату нанимал, что она будет давать мне вечером три стакана молока. Хорошо, месяц, другой так мне и подавали.

  - И ты не опился? - спросил Рутилов со смехом.

  - Зачем же опиваться! - обиженно возразил Володин. - Молоко - полезный продукт. Я и привык три стакана выпивать на ночь. Вдруг вижу, приносят мне два стакана. Это, спрашиваю, почему же? Прислуга говорит: Анна Михайловна, говорит, просят извинить, что коровка у них, говорит, нынче мало молока дает. А мне-то что за дело! Уговор дороже денег. У них совсем коровка не даст молочка, так мне и кушать не дадут? Ну, я говорю, если нет молока, то скажите Анне Михайловне, что я прошу дать мне стакан воды. Я привык кушать три стакана, мне двух стаканов мало.

  - Павлушка у нас герой, - сказал Передонов. - Расскажи-ка, брат, как ты с генералом сцепился.

  Володин охотно повторил рассказ. Но теперь его подняли насмех. Он обиженно выпятил нижнюю губу.

  За ужином все напились до-пьяна, даже и женщины. Володин предложил еще попачкать стены. Все обрадовались: немедленно, еще не кончив есть, принялись за дело и неистово забавлялись. Плевали на обои, обливали их пивом, пускали в стены и в потолок бумажные стрелы, запачканные на концах маслом, лепили на потолок чертей из жеваного хлеба. Потом придумали рвать полоски из обоев на азарт, - кто длиннее вытянет. На этой игре Преполовенские еще выиграли рубля полтора.

  Володин проиграл. От этого проигрыша и опьянения он внезапно загрустил и стал жаловаться на свою мать. Он сделал укоризненное лицо и, толкая зачем-то вниз рукою, говорил:

  - И зачем она меня родила? И что она тогда думала? Какая теперь моя жизнь! Она мне не мать, а только родительница. Потому как настоящая мать заботится о своем детище, а моя только родила меня и отдала на казенное воспитание с самых малых лет.

  - Зато вы обучились, вышли в люди, - сказала Преполовенская.

  Володин уставился вниз лбом, покачивая головою, и говорил:

  - Нет, уж какая моя жизнь, - самая последняя жизнь. И зачем она меня родила? она тогда думала?

  Вчерашние ерлы вдруг опять припомнились Передонову. "Вот, - думал он про Володина,- на свою мать жалуется, зачем она его родила,- не хочет быть Павлушкой. Видно, и в самом деле завидует. Может быть, уже и подумывает жениться на Варваре и влезть в мою шкуру",- думал Передонов и тоскливо смотрел на Володина.

  Хоть бы женить его на ком-нибудь.

  Ночью, в спальне, Варвара говорила Передонову:

  - Ты думаешь, все эти девки, что за тобою вяжутся, молоденькие, так и хорошенькие? Они все дряни, я их всех красивее.

  Она поспешно разделась и, нахально ухмыляясь, показала Передонову свое слегка раскрашенное, стройное, красивое и гибкое тело.

  Хотя Варвара шаталась от опьянения и лицо ее во всяком свежем человеке возбудило бы отвращение своим дрябло-похотливым выражением, но тело у нее было прекрасное, как тело у нежной нимфы, с приставленною к нему, силою каких-то презренных чар, головою увядающей блудницы. И это восхитительное тело для этих двух пьяных и грязных людишек являлось только источником низкого соблазна. Так это и часто бывает, - и воистину в нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной.

  Передонов угрюмо хохотал, глядя на свою голую подругу.

  Всю эту ночь ему снились дамы всех мастей голые и гнусные.

  Варвара поверила, что натирание крапивою, которое она себе сделала по совету Преполовенской, ей помогло. Ей казалось, что она сразу начала полнеть. У всех знакомых она спрашивала:

  - Правда, ведь я пополнела?

  И она думала, что уж теперь непременно Передонов, увидев, как она полнеет, и получив к тому же поддельное письмо, женится на ней.

  Далеко не так приятны были ожидания Передонова. Уже он давно убедился, что директор ему враждебен, - и на самом деле директор гимназии считал Передонова ленивым, неспособным учителем. Передонов думал, что директор приказывает ученикам его не почитать, - что было, понятно, вздорною выдумкою самого Передонова. Но это вселяло в Передонова уверенность, что надо от директора защищаться. Со злости на директора он не раз начинал поносить его в старших классах. Многим гимназистам такие разговоры нравились.

  Теперь, когда Передонов захотел стать инспектором, директоровы неприязненные отношения к нему являлись особенно неприятными. Положим, если княгиня захочет, то ее протекция превозможет директоровы козни. Но все же они не безопасны.

  И другие были в городе люди, - как заметил в последние дни Передонов, - которые враждебны ему и хотели бы помешать его назначению на инспекторскую должность. Вот Володин: недаром он все повторяет слова "будущий инспектор". Ведь бывали же случаи, что люди присваивали себе чужое имя и жили себе в свое удовольствие. Конечно, заменить самого Передонова Володину трудненько, - да ведь у дурака, такого, как Володин, могут быть самые нелепые затеи. И еще Рутиловы, Вершина со своею Мартою, сослуживцы из зависти - все рады ему повредить. А как повредить? Ясное дело, опорочат его в глазах у начальства, выставят человеком неблагонадежным.

  Итак, у Передонова явились две заботы: доказать свою благонадежность и обезопасить себя от Володина, - женить его на богатой.

  И вот однажды Передонов спросил Володина:

  - Хочешь, к Адаменковой барышне тебя посватаю? Или все еще по Марте скучаешь? Целый месяц утешиться не можешь?

  - Что ж мне по Марте скучать! - ответил Володин. - Я ей честь честью сделал предложение, а коли ежели она не хочет, то что же мне! Я и другую найду, - разве уж для меня и невест не найдется? Да этого добра везде сколько угодно.

  - Да, а вот Марта натянула тебе нос, - подразнил Передонов.

  - Не знаю уж, какого жениха они ждут,- обидчиво сказал Володин, - хоть бы приданое большое было, а то ведь гроши дадут. Это она в тебя, Ардальон Борисыч, втюрилась.

  Передонов посоветовал:

  - А я бы на твоем месте ей ворота дегтем вымазал.

  Володин захихикал, но сейчас же успокоился и сказал:

  - Ежели поймают, так неприятность может выйти.

  - Найми кого-нибудь, зачем самому, - сказал Передонов.

  - И следует, ей-богу, следует, - с одушевлением сказал Володин. - Потому как ежели она в законный брак не хочет вступать, а между прочим к себе в окно молодых людей пускает, то уж это что ж! Уж это значит - ни стыда, ни совести нет у человека.

  

  VI

  

  На другой день Передонов и Володин отправились к девице Адаменко. Володин принарядился, - надел новенький свой узенький сюртучок, чистую крахмальную рубашку, пестрый шейный платок, намазал волосы помадою, надушился, - и взыграл духом.

  Надежда Васильевна Адаменко с братом жила в городе в собственном кирпичном красном домике; недалеко от города было у нее имение, отданное в аренду. В позапрошлом году кончила она учение в здешней гимназии, а ныне занималась тем, что лежала на кушетке, читала книжки всякого содержания да школила своего брата, одиннадцатилетнего гимназиста, который спасался от ее строгостей только сердитым заявлением:

  - При маме лучше было. Мама в угол только ставила.

  С Надеждою Васильевною жила ее тетка, существо безличное и дряхлое, не имевшее никакого голоса в домашних делах. Знакомства вела Надежда Васильевна со строгим разбором. Передонов бывал у нее редко, и только малое знакомство его с нею могло быть причиною предположения, что эта барышня может выйти замуж за Володина.

  Теперь она удивилась неожиданному посещению, но приняла незванных гостей любезно. Гостей надо было занимать, - и Надежде Васильевне казалось, что самый приятный и удобный разговор для учителя русского языка - разговор о состоянии учебного дела, о реформе гимназий, о воспитании детей, о литературе, о символизме, о русских журналах. Всех этих тем она коснулась, но не получала в ответ ничего, кроме озадачивших ее отповедей, обнаруживших, что ее гостям эти вопросы не любопытны. Она увидела, что возможен только один разговор - городские сплетни. Но Надежда Васильевна все-таки сделала еще одну попытку.

  - А вы читали "Человек в футляре" Чехова? - спросила она. - Не правда ли, как метко?

  Так как с этим вопросом она обратилась к Володину, то он приятно осклабился и спросил:

  - Это что же, статья или роман?

  - Рассказ, - объяснила Надежда Васильевна.

  - Господина Чехова, вы изволили сказать? - осведомился Володин.

  - Да, Чехова, - сказала Надежда Васильевна и усмехнулась.

  - Это где же помещено? - продолжал любопытствовать Володин.

  - В "Русской Мысли", - ответила барышня любезно.

  - В каком номере? - допрашивал Володин.

  - Не помню хорошенько, в каком-то летнем, - все так же любезно, но с некоторым удивлением ответила Надежда Васильевна.

  Маленький гимназист высунулся из-за двери.

  - Это в майской книжке было напечатано, - сказал он, придерживаясь рукою за дверь и обводя гостей и сестру веселыми синими глазами.

  - Вам еще рано романы читать, - сердито сказал Передонов, - учиться надо, а не скабрезные истории читать.

  Надежда Васильевна строго посмотрела на брата.

  - Как это мило - за дверьми стоять и слушать, - сказала она и, подняв обе руки, сложила кончики мизинцев под прямым углом.

  Гимназист нахмурился и скрылся. Он пошел в свою комнату, стал там в угол и принялся глядеть на часы; два мизинца углом - это знак стоять в углу десять минут. "Нет, - досадливо думал он, - при маме лучше было: мама только зонтик ставила в угол".

  А в гостиной меж тем Володин утешал хозяйку обещанием достать непременно майский номер "Русской Мысли" и прочесть рассказ господина Чехова. Передонов слушал с выражением явной скуки на лице. Наконец он сказал:

  - Я тоже не читал. Я не читаю пустяков. В повестях и романах все глупости пишут.

  Надежда Васильевна любезно улыбнулась и сказала:

  - Вы очень строго относитесь к современной литературе. Но пишутся же теперь и хорошие книги.

  - Я все хорошие книги раньше прочел, - заявил Передонов. - Не стану же я читать того, что теперь сочиняют.

  Володин смотрел на Передонова с уважением. Надежда Васильевна легонько вздохнула и - делать нечего - принялась пустословить и сплетничать, как умела. Хоть и не люб ей был такой разговор, но она поддерживала его с ловкостью и веселостью бойкой и выдержанной девицы.

  Гости оживились. Ей было нестерпимо скучно, а они думали, что она с ними исключительно любезна, и приписывали это обаянию прелестной наружности Володина.

  Когда они ушли, Передонов на улице поздравлял Володина с успехом. Володин радостно смеялся и прыгал. Он уже забыл всех отвергнувших его девиц.

  - Не лягайся, - говорил ему Передонов, - распрыгался, как баран. Погоди еще, натянут тебе нос.

  Но говорил он это в шутку, а сам вполне верил в успех задуманного сватовства.

  Грушина чуть не каждый день забегала к Варваре, Варвара бывала у нее еще чаще, так что они почти и не расставались. Варвара волновалась, а Грушина медлила, - уверяла, что очень трудно скопировать буквы, чтобы вышло совсем похоже.

  Передонов все еще не хотел назначить дня для свадьбы. Опять он требовал, чтобы ему сначала место дали инспекторское. Помня, как много у него готовых невест, он не раз, как и прошлою зимою, грозил Варваре:

  - Вот сейчас пойду венчаться. Вернусь утром с женой, а тебя - вон. Последний раз ночуешь.

  И с этими словами уходил - играть на биллиарде. Оттуда иногда к вечеру приходил домой, а чаще кутил в каком-нибудь грязном притоне с Рутиловым и Володиным. В такие ночи Варвара не могла заснуть. Поэтому она страдала мигренями. Хорошо еще, если он вернется в час, в два ночи, - тогда она вздохнет свободно. Если же он являлся только утром, то Варвара встречала день совсем больная.

  Наконец Грушина изготовила письмо и показала его Варваре. Долго рассматривали, сличали с прошлогодним княгининым письмом. Грушина уверяла: похоже так, что сама княгиня не узнала бы подделки. Хоть на самом деле сходства было мало, но Варвара поверила. Да она же и понимала, что Передонов не мог помнить мало знакомого ему почерка настолько точно, чтобы заметить подделку.

  - Ну вот, - радостно сказала она, - наконец-то. А то я уже ждала, ждала, да и жданки потеряла. А только как же конверт, - если он спросит, что я скажу?

  - Да уж конверта нельзя подделать, - штемпеля, - сказала Грушина, посмеиваясь, поглядывая на Варвару лукавыми, разными глазами: правый - побольше, левый - поменьше.

  - Так как же?

  - Душечка Варвара Дмитриевна, да вы скажите ему, что конверт в печку бросили. На что же вам конверт?

  Варварины надежды оживились. Она говорила Грушиной:

  - Только бы женился, тогда уж я не стану для него бегать. Нет, я буду сидеть, а он пусть для меня побегает.

  В субботу после обеда Передонов шел поиграть на биллиарде. Мысли его были тяжелы и печальны. Он думал:

  "Скверно жить среди завистливых и враждебных людей. Но что же делать, - не могут же все быть инспекторами! Борьба за существование!"

  На углу двух улиц он встретил жандармского штаб-офицера. Неприятная встреча!

  Подполковник Николай Вадимович Рубовский, невысокий плотный человек с густыми бровями, веселыми серыми глазами и прихрамывающею походкою, отчего его шпоры неровно и звонко призвякивали, был весьма любезен и за то любим в обществе. Он знал всех людей в городе, все их дела и отношения, любил слушать сплетни, но сам был скромен и молчалив, как могила, и никому не делал ненужных неприятностей.

  Остановились, поздоровались, побеседовали. Передонов насупился, оглянулся по сторонам и опасливо сказал:

  - У вас, я слышал, наша Наташа живет, так вы ей не верьте, что она про меня говорит, это она врет.

  - Я от прислуги сплетен не собираю, - с достоинством сказал Рубовский.

  - Она - сама скверная, - продолжал Передонов, не обращая внимания на возражение Рубовского, - у нее любовник есть, поляк; она, может быть, нарочно к вам и поступила, чтоб у вас что-нибудь стащить секретное.

  - Пожалуйста, не беспокойтесь об этом, - сухо возразил подполковник, - у меня планы крепостей не хранятся.

  Упоминание о крепостях озадачило Передонова. Ему казалось, что Рубовский намекает на то, что может посадить Передонова в крепость.

  - Ну, что крепость, - пробормотал он, - до этого далеко, а только вообще про меня всякие глупости говорят, так это больше из зависти. Вы ничему такому не верьте. Это они доносят, чтоб от себя отвести подозрение, а я и сам могу донести.

  Рубовский недоумевал.

  - Уверяю вас, - сказал он, вздергивая плечами и бряцая шпорами, - я ни от кого не получал на вас доноса. Вам, видно, кто-нибудь в шутку погрозил, - да ведь мало ли что говорится иногда.

  Передонов не верил. Он думал, что жандармский скрытничает, - и стало ему страшно.

  Каждый раз, как Передонов проходил мимо Вершинского сада, Вершина останавливала его и своими ворожащими движениями и словами заманивала в сад.

  И он входил, невольно подчиняясь eе тихой ворожбе. Может быть, ей скорее Рутиловых удалось бы достичь своей цели, - ведь Передонов одинаково далек был от всех людей, и почему бы ему было не связаться законным браком с Мартою? Но, видно, вязко было то болото, куда залез Передонов, и никакими чарами не удавалось перебултыхнуть его в другое.

  Вот и теперь, когда, расставшись с Рубовским, Передонов шел мимо, Вершина, одетая, как всегда вся в черном, заманила его.

  - Марта и Владя домой на день едут, - сказала она, ласково глядя сквозь дым своей папироски на Передонова коричневыми глазами, - вот бы и вы с ними погостить в деревне. За ними работник в тележке приехал.

  - Тесно, - сказал Передонов угрюмо.

  - Ну вот, тесно, - возразила Вершина, - отлично разместитесь. Да и потеснитесь не беда, что ж, недалеко, шесть верст проехать.

  В это время из дома выбежала Марта спросить что-то у Вершиной. Хлопоты перед отъездом немного расшевелили ее лень, и лицо ее было живее и веселее обычного. Опять, уже обе, стали звать Передонова в деревню.

  - Разместитесь удобно, - уверяла Вершина, - вы с Мартой на заднем сиденье, а Владя с Игнатием на переднем. Вот посмотрите, и тележка на дворе.

  Передонов вышел за Вершиною и Мартою во двор, где стояла тележка, а около нее возился, укладывая что-то, Владя. Тележка была поместительная. Но Передонов, угрюмо осмотрев ее, объявил:

  - Не поеду. Тесно. Четверо, да еще вещи.

  - Ну, если вы думаете, что тесно, - сказала Вершина, - то Владя и пешком может итти.

  - Конечно, - сказал Владя, улыбаясь сдержанно и ласково, - пешком дойду в полтора часа отлично. Вот сейчас зашагаю, так раньше вас буду.

  Тогда Передонов объявил, что будет трясти, а он не любит тряски. Вернулись в беседку. Все

  уже было уложено, но работник Игнатий еще ел на кухне, насыщаясь неторопливо и основательно.

  - Как учится Владя? - спросила Марта.

  Другого разговора с Передоновым она не умела придумать, а уже Вершина не раз упрекала ее, что она не умеет занять Передонова.

  - Плохо, - сказал Передонов, - ленится, ничего не слушает.

  Вершина любила поворчать. Она стала выговаривать Владе. Владя краснел и улыбался, пожимался плечами, как от холода, и подымал, по своей привычке, одно плечо выше другого.

  - Что же, только год начался, - сказал он, - я еще успею.

  - С самого начала надо учиться, - тоном старшей, но слегка от этого краснея, сказала Марта.

  - Да и шалит, - жаловался Передонов, - вчера так развозились, точно уличные мальчишки. Да и груб, мне дерзость сказал в четверг.

  Владя вдруг вспыхнул и заговорил горячо, но не переставая улыбаться:

  - Никакой дерзости, а я только правду сказал, что вы в других тетрадках ошибок по пяти прозевали, а у меня все подчеркнули и поставили два, а у меня лучше было написано, чем у тех, кому вы три поставили.

  - И еще вы мне дерзость сказали, - настаивал Передонов.

  - Никакой дерзости, а я только сказал, что инспектору скажу, - запальчиво говорил Владя, - что же мне зря двойку...

  - Владя, не забывайся, - сердито сказала Вершина, - чем бы извиниться, а ты опять повторяешь.

  Владя вдруг вспомнил, что Передонова нельзя раздражать, что он может стать Марте женихом. Он сильнее покраснел, в смущении передернул пояс на своей блузе и робко сказал:

  - Извините. Я только хотел попросить, чтобы вы поправили.

  - Молчи, молчи, пожалуйста, - прервала его Вершина, - терпеть не могу таких рассуждений, терпеть не могу, - повторила она и еле заметно дрогнула всем своим сухоньким телом. - Тебе делают замечание, ты молчи.

  И Вершина высыпала на Владю не мало укоризненных слов, дымя папироскою и криво улыбаясь, как она всегда улыбалась, о чем бы ни шла речь.

  - Надо будет отцу сказать, чтобы наказал тебя, - кончила она.

  - Высечь надо, - решил Передонов и сердито посмотрел на обидевшего его Владю.

  - Конечно, - подтвердила Вершина, - высечь надо.

  - Высечь надо, - сказала и Марта и покраснела.

  - Вот поеду сегодня к вашему отцу, - сказал Передонов, - и скажу, чтобы вас при мне высекли, да хорошенько.

  Владя молчал, смотрел на своих мучителей, поеживался плечами и улыбался сквозь слезы. Отец у него крут. Владя старался утешить себя, думая, что это - только угрозы. Неужели, думал он, в самом деле захотят испортить ему праздник? Ведь праздник - день особенный, отмеченный и радостный, и все праздничное совсем несоизмеримо со всем школьным, будничным.

  А Передонову нравилось, когда мальчики плакали, - особенно, если это он так сделал, что они плачут и винятся. Владино смущение и сдержанные слезы на его глазах, и робкая, виноватая его улыбка - все это радовало Передонова. Он решил ехать с Мартою и Владею.

  - Ну, хорошо, я поеду с вами, - сказал он Марте.

  Марта обрадовалась, но как-то испуганно. Конечно, она хотела, чтобы Передонов ехал с ними, - или, вернее, Вершина хотела этого за нее и приворожила ей своими быстрыми наговорами это желание. Но теперь, когда Передонов сказал, что едет, Марте стало неловко за Владю, - жалко его.

  Жутко стало и Владе. Неужели это для него Передонов едет? Ему захотелось умилостивить Передонова. Он сказал:

  - Если вы думаете, Ардальон Борисыч, что тесно будет, то я могу пешком пойти.

  Передонов посмотрел на него подозрительно и сказал:

  - Ну да, если вас отпустить одного, вы еще убежите куда-нибудь. Нет уж, мы вас лучше свезем к отцу, пусть он вам задаст.

  Владя покраснел и вздохнул. Ему стало так неловко и тоскливо, и досадно на этого мучительного и угрюмого человека. Чтобы все-таки смягчить Передонова, он решился устроить ему сиденье поудобнее.

  - Ну, уж я так сделаю, - казал он, - что вам отлично будет сидеть.

  И он поспешно отправился к тележке. Вершина посмотрела вслед за ним, криво улыбаясь и дымя, и сказала Передонову тихо:

  - Они все боятся отца. Он у них очень строгий.

  Марта покраснела.

  Владя хотел было взять с собою в деревню удочку, новую, английскую, купленную на сбереженные деньги, хотел взять еще кое-что, да это все занимало бы в тележке не мало места. И Владя унес обратно в дом все свои пожитки.

  Было не жарко. Солнце склонялось. Дорога, омоченная утренним дождем, не пылила. Тележка ровно катилась по мелкому щебню, унося из города четырех седоков; сытая серая лошадка бежала, словно не замечая их тяжести, и ленивый, безмолвный работник Игнатий управлял ее бегом при помощи заметных лишь опытному взору движений вожжами.

  Передонов сидел рядом с Мартою. Ему расчистили так много места, что Марте совсем неудобно было сидеть. Но он не замечал этого. А если бы и заметил, то подумал бы, что так и должно: ведь он - гость.

  Передонов чувствовал себя очень приятно. Он решил поговорить с Мартою любезно, пошутить, позабавить ее. Он начал так:

  - Ну, что, скоро бунтовать будете?

  - Зачем бунтовать? - спросила Марта.

  - Вы, поляки, ведь все бунтовать собираетесь, да только напрасно.

  - Я и не думаю об этом, - сказала Марта, - да и никто у нас не хочет бунтовать.

  - Ну да, это вы только так говорите, а вы русских ненавидите.

  - И не думаем, - сказал Владя, повертываясь к Передонову с передней скамейки, где сидел рядом с Игнатием.

  - Знаем мы, как вы не думаете. Только мы вам не отдадим вашей Польши. Мы вас завоевали. Мы вам сколько благодеяний сделали, да, видно, как волка ни корми, он все в лес смотрит.

  Марта не возражала. Передонов помолчал немного и вдруг сказал:

  - Поляки - безмозглые.

  Марта покраснела.

  - Всякие бывают и русские и поляки, - сказала она.

  - Нет, уж это так, это верно, - настаивал Передонов. - Поляки - глупые. Только форсу задают. Вот жиды - те умные.

  - Жиды - плуты, а вовсе не умные, - сказал Владя.

  - Нет, жиды - очень умный народ. Жид русского всегда надует, а русский жида никогда не надует.

  - Да и не надо надувать, - сказал Владя, - разве в том только и ум, чтобы надувать да плутовать?

  Передонов сердито глянул на Владю.

  - А ум в том, чтобы учиться, - сказал он, - а вы не учитесь.

  Владя вздохнул и опять отвернулся и стал смотреть на ровный бег лошади. А Передонов говорил:

  - Жиды во всем умные, и в ученьи, и во всем. Если бы жидов пускали в профессора, то все профессора из жидов были бы. А польки все - неряхи.

  Он посмотрел на Марту и, с удовольствием заметив, что она сильно покраснела, сказал из любезности:

  - Да вы не думайте, я не про вас говорю. Я знаю, что вы будете хорошая хозяйка.

  - Все польки - хорошие хозяйки, - ответила Марта.

  - Ну, да, - возразил Передонов, - хозяйки, сверху чисто, а юбки грязные. Ну, да за что у вас Мицкевич был. Он выше нашего Пушкина. Он у меня на стене висит. Прежде там Пушкин висел, да я его в сортир вынес, - он камер-лакеем был.

  - Ведь вы - русский, - сказал Владя, - что ж вам наш Мицкевич? Пушкин - хороший, и Мицкевич - хороший.

  - Мицкевич - выше, - повторил Передонов. - Русские - дурачье. Один самовар изобрели, а больше ничего.

  Передонов посмотрел на Марту, сощурил глаза и сказал:

  - У вас много веснушек. Это некрасиво.

  - Что же делать, - улыбаясь, промолвила Марта.

  - И у меня веснушки, - сказал Владя, поворачиваясь на своем узеньком сиденье и задевая безмолвного Игнатия.

  - Вы мальчик, - сказал Передонов, - это ничего, мужчине красота не нужна, а вот у вас, - продолжал он, оборачиваясь к Марте, - нехорошо. Этак вас никто и замуж не возьмет. Надо огуречным рассолом лицо мыть.

  Марта поблагодарила за совет.

  Владя, улыбаясь, смотрел на Передонова.

  - Вы что улыбаетесь ? - сказал Передонов, - вот погодите, приедем, так будет вам дера отличная.

  Владя, повернувшись на своем месте, внимательно смотрел на Передонова, стараясь угадать, шутит ли он, говорит ли взаправду. А Передонов не выносил, когда на него пристально смотрели.

  - Чего вы на меня глазеете? - грубо спросил он. - На мне узоров нет. Или вы сглазить меня хотите?

  Владя испугался и отвел глаза.

  - Извините, - сказал он робко, - я так, не нарочно.

  - А вы разве верите в глаз ? - спросила Марта.

  - Сглазить нельзя, это суеверие, - сердито сказал Передонов, - а только ужасно невежливо уставиться и рассматривать.

  Несколько минут продолжалось неловкое молчание.

  - Ведь вы - бедные, - вдруг сказал Передонов.

  - Да, не богатые, - ответила Марта, - да все-таки уж и не так бедны. У нас у всех есть кое-что отложено.

  Передонов недоверчиво посмотрел на нее и сказал:

  - Ну, да, я знаю, что вы - бедные. Босые ежеденком дома ходите.

  - Мы это не от бедности, - живо сказал Владя.

  - А что же, от богатства, что ли? - спросил Передонов и отрывисто захохотал.

  - Вовсе не от бедности, - сказал Владя, краснея, - это для здоровья очень полезно, закаляем здоровье и приятно летом.

  - Ну, это вы врете, - грубо возразил Передонов. - Богатые босиком не ходят. У вашего отца много детей, а получает гроши. Сапог не накупишься.[4]

  

  VII

  

  Варвара ничего не знала о том, куда отправился Передонов. Она провела жестоко беспокойную ночь.

  Но и вернувшись утром в город, Передонов не пошел домой, а велел везти себя в церковь, - в это время начиналась обедня. Ему казалось теперь опасным не бывать часто в церкви, - еще донесут, пожалуй.

  Встретив при входе в ограду миловидного маленького гимназиста с румяным, простодушным лицом и непорочными голубыми глазами, Передонов сказал:

&nb