Сологуб Федов - Мелкий бес

озились вокруг Передонова повсюду, по полу, по кровати, по подушкам. Они шушукались, дразнили Передонова, казали ему языки, корчили перед ним страшные рожи, безобразно растягивали рты. Передонов видел, что они все - маленькие и проказливые, что они его не убьют, а только издеваются над ним, предвещая недоброе. Но ему было страшно, - он то бормотал какие-то заклинания, отрывки слышанных им в детстве заговоров, то принимался бранить их и гнать их от себя, махал руками и кричал сиплым голосом.

  Варвара проснулась и сердито спросила:

  - Что ты орешь, Ардальон Борисыч? спать не даешь.

  - Пиковая дама все ко мне лезет, в тиковом капоте,- пробормотал Передонов.

  Варвара встала и, ворча и чертыхаясь, принялась отпаивать Передонова какими-то каплями.

  

  

  

  

   * * *

  

  В местном губернском листке появилась статейка о том, будто бы в нашем городе некая госпожа К. сечет живущих у нее на квартире маленьких гимназистов, сыновей лучших местных дворянских семей. Нотариус Гудаевский носился с этим известием по всему городу и негодовал.

  И разные другие нелепые слухи ходили по городу о здешней гимназии: говорили о переодетой гимназистом барышне, потом имя Пыльникова стали понемногу соединять с Людмилиным. Товарищи начали дразнить Сашу любовью к Людмиле. Сперва он легко относился к этим шуточкам, потом начал по временам вспыхивать и заступаться за Людмилу, уверяя, что ничего такого не было и нет.

  И от этого ему стыдно стало ходить к Людмиле, но и сильнее тянуло пойти: смешанные, жгучие чувства стыда и влечения волновали его и туманно-страстными видениями наполняли его воображение.

  

  XXI

  

  В воскресенье, когда Передонов и Варвара завтракали, в переднюю кто-то вошел. Варвара, крадучись по привычке, подошла к двери и взглянула в нее. Так же тихонько вернувшись к столу, она прошептала:

  - Почтальон. Надо ему водки дать,- опять письмо принес.

  Передонов молча кивнул головою, - что ж, ему не жалко рюмки водки. Варвара крикнула:

  - Почтальон, иди сюда!

  Письмоносец вошел в горницу. Он рылся в сумке и притворялся, что ищет письмо. Варвара налила в большую рюмку водки и отрезала кусок пирога. Письмоносец посматривал на ее действия с вожделением. Меж тем Передонов все думал, на кого похож почтарь. Наконец он вспомнил, - это же ведь тот рыжий, прыщеватый хлап, что недавно подвел его под такой крупный ремиз.

  "Опять, пожалуй, подведет", - тоскливо подумал Передонов и показал письмоносцу кукиш в кармане.

  Рыжий хлап подал письмо Варваре.

  - Вам-с, - почтительно сказал он, поблагодарил за водку, выпил, крякнул, захватил пирог и вышел.

  Варвара повертела в руках письмо и, не распечатывая, протянула его Передонову.

  - На, прочти; кажется, опять от княгини,- сказала она, ухмыляясь, - расписалась, а толку мало. Чем писать, дала бы место.

  У Передонова задрожали руки. Он разорвал оболочку и быстро прочел письмо. Потом вскочил с места, замахал письмом и завопил:

  - Ура! три инспекторских места, любое можно выбирать. Ура, Варвара, наша взяла!

  Он заплясал и закружился по горнице. С неподвижно-красным лицом и с тупыми глазами он казался странно-большою, заведенною в пляс куклою. Варвара ухмылялась и радостно глядела на него. Он крикнул:

  - Ну, теперь решено, Варвара, - венчаемся.

  Он схватил Варвару за плечи и принялся вертеть ее вокруг стола, топоча ногами.

  - Русскую, Варвара! - закричал он.

  Варвара подбоченилась и поплыла, Передонов плясал перед нею вприсядку.

  Вошел Володин и радостно заблеял:

  - Будущий инспектор трепака откалывает!

  - Пляши, Павлушка! - закричал Передонов.

  Клавдия выглядывала из-за двери. Володин крикнул ей, хохоча и ломаясь:

  - Пляши, Клавдюша, и ты! Все вместе. Распотешим будущего инспектора!

  Клавдия завизжала и поплыла, пошевеливая плечами. Володин лихо завертелся перед нею, - приседал, повертывался, подскакивал, хлопал в ладоши. Особенно лихо выходило у него, когда он подымал колено и под коленом ударял в ладоши. Пол ходенем ходил под их каблуками. Клавдия радовалась тому, что у нее такой ловкий молодец.

  Устали, сели за стол, а Клавдия убежала с веселым хохотом в кухню. Выпили водки, пива, побили бутылки и стаканы, кричали, хохотали, махали руками, обнимались и целовались. Потом Передонов и Володин побежали в Летний сад, - Передонов спешил похвастаться письмом.

  В биллиардной застали обычную компанию. Передонов показал приятелям письмо. Оно произвело большое впечатление. Все доверчиво осматривали его. Рутилов бледнел и, бормоча что-то, брызгался слюною.

  - При мне почтальон принес! - восклицал Передонов.- Сам я и распечатывал. Уж тут, значит, без обмана.

  И приятели смотрели на него с уважением. Письмо от княгини!

  Из Летнего сада Передонов стремительно пошел к Вершиной. Он шел быстро и ровно, однообразно махал руками, бормотал что-то; на лице его, казалось, не было никакого выражения, - как у заведенной куклы, было оно неподвижно, - и только какой-то жадный огонь мертво мерцал в глазах.

  

  

  

  

   * * *

  

  День выдался ясный, жаркий. Марта сидела в беседке. Она вязала чулок. Мысли ее были смутны и набожны. Сначала она думала о грехах, потом направила мысли свои к более приятному и стала размышлять о добродетелях. Думы ее начали обволакиваться дремою и стали образны, и по мере того, как уничтожалась их выражаемая словами вразумительность, увеличивалась ясность их мечтательных очертаний. Добродетели предстали перед нею, как большие, красивые куклы в белых платьях, сияющие, благоуханные. Они обещали ей награды, в руках их звенели ключи, на головах развевались венчальные покрывала.

  Между ними одна была странная и непохожая на других. Она ничего не обещала, но глядела укоризненно, и губы ее двигались с беззвучною угрозою; казалось, что если она скажет слово, то станет страшно. Марта догадалась, что это - совесть. Она была вся в черном, эта странная, жуткая посетительница, с черными глазами, с черными волосами, - и вот она заговорила о чем-то, быстро, часто, отчетливо. Она стала совсем похожа на Вершину. Марта встрепенулась, ответила что-то на ее вопрос, ответила почти бессознательно, - и опять дрема одолела Марту.

  Совесть ли, Вершина ли сидела против нее и говорила что-то скоро и отчетливо, но непонятно, и курила чем-то чужепахучим, решительная, тихая, требующая, чтобы все было, как она хочет. Марта хотела посмотреть прямо в глаза этой докучной посетительнице, но почему-то не могла, - та странно улыбалась, ворчала, и глаза ее убегали куда-то и останавливались на далеких, неведомых предметах, на которые Марте страшно было глядеть...

  Громкий разговор разбудил Марту. В беседке стоял Передонов и громко говорил, здороваясь с Вершиной. Марта испуганно озиралась. Сердце у нее стучало, а глаза еще слипались, и мысли еще путались. Где же совесть? Или ее и не было? И не следовало ей здесь быть?

  - А вы дрыхнули тут, - сказал ей Передонов, - храпели во все носовые завертки. Теперь вы со сна.

  Марта не поняла его каламбура, но улыбалась, догадываясь по улыбке на губах у Вершиной, что говорится что-то, что надо принимать за смешное.

  - Вас бы надо Софьей назвать, - продолжал Передонов.

  - Почему же? - спросила Марта

  - А потому, что вы - соня, а не Марта.

  Передонов сел на скамейку рядом с Мартою и сказал:

  - А у меня новость, очень важная.

  - Какая же у вас новость, поделитесь с нами, - сказала Вершина, и Марта тотчас позавидовала ей, что она таким большим количеством слов сумела выразить простой вопрос: какая новость?

  - Угадайте, - угрюмо-торжественно сказал Передонов.

  - Где же мне угадать, какая у вас новость,- ответила Вершина, - вы так скажите, вот мы и будем знать вашу новость.

  Передонову было неприятно, что не хотят разгадать его новость. Он замолчал и сидел, неловко сгорбившись, тупой и тяжелый, и неподвижно смотрел перед собою. Вершина курила и криво улыбалась, показывая свои темно-желтые зубы.

  - Чем так-то угадывать ваши новости, - сказала она, помолчав немного, - давайте я вам на картах погадаю. Марта, принеси из комнаты карты.

  Марта встала, но Передонов сердито остановил ее:

  - Сидите, не надо, я не хочу. Гадайте сами себе, а меня оставьте. Уж меня теперь на свой копыл не перегадаете. Вот я вам покажу штуку, так вы рты разинете.

  Передонов проворно вынул из кармана бумажник, достал из него письмо в оболочке и показал Вершиной, не выпуская из pук.

  - Видите, - сказал он, - конверт. А вот и письмо.

  Он вынул письмо и прочитал его медленно, с тупым выражением удовольствованной злости в глазах. Вершина опешила. Она до последней минуты не верила в княгиню, но теперь она поняла, что дело с Мартою окончательно проиграно. Досадливо, криво усмехнулась она и сказала:

  - Ну, что ж, ваше счастье.

  Марта сидела с удивленным и испуганным лицом и растерянно улыбалась.

  - Что взяли? - сказал Передонов злорадно. - Вы меня дураком считали, а я-то поумнее вас выхожу. Вот про конверт говорили, - а вот вам и конверт. Нет, уж мое дело верное.

  Он стукнул кулаком по столу, не сильно и не громко, - и движение его и звук его слов остались как-то странно равнодушными, словно он был чужой и далекий своим делам.

  Вершина и Марта переглянулись с брезгливо-недоумевающим видом.

  - Что переглядываетесь! - грубо сказал Передонов, - нечего переглядываться: теперь уж кончено, женюсь на Варваре. Многие тут барышеньки меня ловили.

  Вершина послала Марту за папиросами, и Марта радостно выбежала из беседки. На песчаных дорожках, пестревших увядшими листьями, ей стало свободно и легко. Она встретила около дома босого Владю, и ей стало еще веселее и радостнее.

  - Женится на Варваре, решено, - оживленно сказала она, понижая голос и увлекая брата в дом.

  Между тем Передонов, не дожидаясь Марты, внезапно стал прощаться.

  - Мне некогда, - сказал он, - жениться - не лапти ковырять.

  Вершина его не удерживала и распрощалась с ним холодно.[13] Она была в жестокой досаде: все еще была до этого времени слабая надежда пристроить Марту за Передонова, а себе взять Мурина, - и вот теперь последняя надежда исчезла.

  И досталось же за это сегодня Марте! Пришлось поплакать.

  

  

  

  

   * * *

  

  Передонов вышел от Вершиной и задумал закурить. Он внезапно увидел городового, - тот стоял себе на углу и лущил подсолнечниковые семечки. Передонов почувствовал тоску

  "Опять соглядатай, - подумал он, - так и смотрят, к чему бы придраться".

  Он не посмел закурить вынутой папиросы, подошел к городовому и робко спросил:

  - Господин городовой, здесь можно курить?

  Городовой сделал под козырек и почтительно осведомился:

  - То есть, ваше высокородие, это насчет чего?

  - Папиросочку,- пояснил Передонов, - вот одну папиросочку можно выкурить?

  - Насчет этого никакого приказания не было, - уклончиво отвечал городовой.

  - Не было? - переспросил Передонов с печалью в голосе.

  - Никак нет, не было. Так что господа, которые курят, это не велено останавливать, а чтобы разрешение вышло, об этом не могу знать.

  - Если не было, так я и не стану, - сказал покорно Передонов. - Я - благонамеренный. Я даже брошу папироску. Ведь я - статский советник.

  Передонов скомкал папироску, бросил ее на землю и, уже опасаясь, не наговорил ли он чего-нибудь лишнего, поспешно пошел домой. Городовой посмотрел за ним с недоумением, наконец решил, что у барина "залито на вчерашние дрожжи", и, успокоенный этим, снова принялся за мирное лущение семечек.

  - Улица торчком встала, - пробормотал Передонов.

  Улица поднималась на невысокий холм, и за ним снова был спуск, и перегиб улицы меж двух лачуг рисовался на синем, вечереющем, печальном небе. Тихая область бедной жизни замкнулась в себе и тяжко грустила и томилась. Деревья свешивали ветки через забор и заглядывали и мешали итти, шопот их был насмешливый и угрожающий. Баран стоял на перекрестке и тупо смотрел на Передонова.

  Вдруг из-за угла послышался блеющий cмех, выдвинулся Володин и подошел здороваться. Передонов смотрел на него мрачно и думал о баране, который сейчас стоял, и вдруг его нет.

  Это, - подумал он, - конечно, Володин оборачивается бараном. Недаром же он так похож

  на барана, и не разобрать, смеется ли он или блеет".

  Эти мысли так заняли его, что он совсем не слышал, что говорил, здороваясь, Володин.

  - Что лягаешься, Павлушка! - тоскливо сказал он.

  Володин осклабился, заблеял и возразил:

  - Я не лягаюсь, Ардальон Борисыч, а здороваюсь с вами за руку. Это, может быть, у вас на родине руками лягаются, а у меня на родине ногами лягаются, да и то не люди, а с позволения сказать, лошадки.

  - Еще боднешь, пожалуй, - проворчал Передонов.

  Володин обиделся и дребезжащим голосом сказал:

  - У меня, Ардальон Борисыч, еще рога не выросли, а это, может быть, у вас рога вырастут раньше, чем у меня.

  - Язык у тебя длинный, мелет что не надо, - сердито сказал Передонои.

  - Если вы так, Ардальон Борисыч, - немедленно возразил Володин, - то я могу и помолчать.

  И лицо его сделалось совсем прискорбным, и губы его совсем выпятились; однако он шел рядом с Передоновым, - он еще не обедал и рассчитывал сегодня пообедать у Передонова: утром, на радостях звали.

  Дома ждала Передонова важная новость. Еще в передней можно было догадаться, что случилось необычное, - в горницах слышалась возня, испуганные восклицания. Пеpедонов подумал: не все готово к обеду; увидели - он идет, испугались, торопятся. Ему стало приятно,- как его боятся! Но оказалось, что произошло другое. Варвара выбежала в прихожую и закричала:

  - Кота вернули!

  Испуганная, она не сразу заметила Володина. Наряд ее был, по обыкновению, неряшлив: засаленная блуза над серою, грязного юбкою, истоптанные туфли. Волосы нечесаные, растрепанные. Взволнованно говорила она Передонову:

  - Иришка-то! со злобы еще новую штуку выкинула. Опять мальчишка прибежал, принес кота и бросил, а у кота на хвосте гремушки так и гремят. Кот забился под диван и не выходит.

  Передонову стало страшно.

  - Что же теперь делать? - спросил он.

  - Павел Васильевич, - попросила Варвара,- вы помоложе, турните его из-под дивана.

  - Турнем, турнем, - хихикая, сказал Володин и пошел в зал.

  Кота кое-как вытащили и сняли у него с хвоста гремушки. Передонов отыскал репейниковые шишки и снова принялся лепить их в кота. Кот яростно зафыркал и убежал в кухню. Передонов, усталый от возни с котом, уселся в своем обычном положении: локти на ручки кресла, пальцы скрещены, нога на ногу, лицо неподвижное, угрюмое.

  Второе княгинино письмо Передонов берег усерднее чем первое: носил его всегда при себе в бумажнике, но всем показывал и принимал при этом таинственный вид. Он зорко смотрел, не хочет ли кто-нибудь отнять это письмо, не давал его никому в руки и после каждого показывания прятал в бумажник, бумажник засовывал в сюртук, в боковой карман, сюртук застегивал и строго, значительно смотрел на собеседников.

  - Что ты с ним так носишься? - иногда со смехом спрашивал Рутилов.

  - На всякий случай, - угрюмо объяснял Передонов, - кто вас знает! Еще стянете.

  - Чистая Сибирь у тебя это дело, - говорил Рутилов, хохотал и хлопал по плечу Передонова.

  Но Передонов сохранял невозмутимую важность. Вообще он в последнее время важничал больше обыкновенного. Он часто хвастал:

  - Вот я буду инспектором. Вы тут киснуть будете, а у меня под началом два уезда будут. А то и три. Ого-го!

  Он совсем уверился, что в самом скором времени получит инспекторское место. Учителю Фаластову он не раз говорил:

  - Я, брат, и тебя вытащу.

  И учитель Фаластов сделался очень почтительным в обращении с Передоновым.

  

  XXII

  

  Передонов стал часто ходить в церковь. Он становился на видное место и то крестился чаще, чем следовало, то вдруг столбенел и тупо смотрел перед собою. Какие-то соглядатаи, казалось ему, прятались за столбами, выглядывали оттуда, старались его рассмешить. Но он не поддавался.

  Смех, - тихий смешок, хихиканье да шептанье девиц Рутиловых звучали в ушах Передонова, разрастаясь порою до пределов необычайных, - точно прямо в уши ему смеялись лукавые девы, чтобы рассмешить и погубить его. Но Передонов не поддавался.

  Порою меж клубами ладанного дыма являлась недотыкомка, дымная, синеватая; глазки блестели огоньками, она с легким звяканьем носилась иногда по воздуху, но недолго, а все больше каталась в ногах у прихожан, издевалась над Передоновым и навязчиво мучила. Она, конечно, хотела напугать Передонова, чтобы он ушел из церкви до конца обедни. Но он понимал ее коварный замысел и не поддавался.

  Церковная служба - не в словах и обрядах, а в самом внутреннем движении своем столь близкая такому множеству людей, - Передонову была непонятна, поэтому страшила. Каждения ужасали его, как неведомые чары.

  "Чего размахался?" - думал он.

  Одеяния священнослужителей казались ему грубыми, досадно-пестрыми тряпками, - и когда он глядел на облаченного священника, он злобился, и хотелось ему изорвать ризы, изломать сосуды. Церковные обряды и таинства представлялись ему злым колдовством, направленным к порабощению простого народа.

  "Просвирку в вино накрошил, - думал он сердито про священника, - вино дешевенькое, народ морочат, чтобы им побольше денег за требы носили".

  Таинство вечного претворения бессильного вещества в расторгающую узы смерти силу было перед ним навек занавешено. Ходячий труп! Нелепое совмещение неверия в живого бога и Христа его с верою в колдовство!

  Стали выходить из церкви. Сельский учитель Мачигин, простоватый молодой человек, подстал к девицам, улыбался и бойко беседовал. Передонов подумал, что неприлично ему при будущем инспекторе так вольно держаться. На Мачигине была соломенная шляпа. Но Передонов вспомнил, что как-то летом за городом он видел его в форменной фуражке с кокардою. Передонов решил пожаловаться. Кстати, инспектор Богданов был тут же. Передонов подошел к нему и сказал:

  - А ваш-то Мачигин шапку с кокардой носит. Забарничал.

  Богданов испугался, задрожал, затряс своею серенькою еретицею.

  - Не имеет права, никакого права не имеет, - озабоченно говорил он, мигая красными глазками.

  - Не имеет права, а носит, - жаловался Передонов. - Их подтянуть надо, я вам давно говорил. А то всякий мужик сиволапый кокарду носить будет, так это что же будет!

  Богданов, уже и раньше напуганный Передоновым, пуще перетревожился.

  - Как же это он смеет, а? - плачевно говорил он. - Я его сейчас же позову, сейчас же, и строжайше запрещу.

  Он распрощался с Передоновым и торопливо затрусил к своему дому.

  Володин шел рядом с Передоновым и укоризненно-блеющим голосом говорил:

  - Носит кокарду. Скажите, помилуйте! Разве он чины получает! Как же это можно!

  - Тебе тоже нельзя носить кокадру, - сказал Передонов.

  - Нельзя, и не надо, - возразил Володин. - А только я тоже иногда надеваю кокарду, - но ведь только я знаю, где можно и когда. Пойду себе за город, да там и надену. И мне удовольствие, и никто не запретит. А мужичок встретится, все-таки почтения больше.

  - Тебе, Павлушка, кокарда не к рылу, - сказал Передонов. - И ты от меня отстань: ты меня запылил своими копытами.

  Володин обиженно умолк, но шел рядом. Передонов сказал озабоченно:

  - Вот еще на Рутиловых девок надо бы донести. Они в церковь только болтать да смеяться ходят. Намажутся, нарядятся да и пойдут. А сами ладан крадут да из него духи делают, - от них всегда вонько пахнет.

  - Скажите, помилуйте! - качая головою и тараща тупые глаза говорил Володин.

  По земле быстро ползла тень от тучи и наводила на Передонова страх. В клубах пыли по ветру мелькала иногда серая недотыкомка. Шевелилась ли трава по ветру, а уже Передонову казалось, что серая недотыкомка бегала по ней и кусала ее, насыщаясь.

  "Зачем трава в городе? - думал он.- Беспорядок! Выполоть ее надо".

  Ветка на дереве зашевелилась, съежилась, почернела, закаркала и полетела вдаль. Передонов дрогнул, дико крикнул и побежал домой. Володин трусил за ним озабоченно, с недоумевающим выражением в вытаращенных глазах, придерживая на голове котелок и помахивая тросточкою.

  

  

  

  

   * * *

  

  Богданов в тот же день призвал Мачигина. Перед входом в инспекторскую квартиру Мачигин стал на улице спиною к солнцу, снял шляпу и причесался на тень пятернею.

  - Как же это вы, юноша, а? что это вы такое выдумали, а? - напустился Богданов на Мачигина.

  - В чем дело? - развязно спросил Мачигин, поигрывая соломенною шляпою и пошаливая левою ножкою.

  Богданов его не посадил, ибо намеревался распечь.

  - Как же это как же это вы, юноша, кокарду носите, а? Как это вы решили посягнуть, а? - спрашивал он, напуская на себя строгость и усиленно потрясая серенькою своею еретицею.

  Мачигин покраснел, но бойко ответил:

  - Что ж такое, разве же я не в праве?

  - Да разве же вы - чиновник, а? чиновник? - заволновался Богданов, - какой вы чиновник, а? азбучный регистратор, а?

  - Знак учительского звания, - бойко сказал Мачигин и внезапно сладко улыбнулся, вспомнив о важности своего учительского звания.

  - Носите палочку в руках, палочку, вот вам и знак учительского звания, - посоветовал Богданов, покачивая головою.

  - Помилуйте, Сергей Потапыч, - с обидою в голосе сказал Мачигин,- что же палочка! Палочку всякий может, а кокарда для престижа.

  - Для какого престижа, а? для какого, какого престижа? - накинулся на юношу Богданов, - какой вам нужен престиж, а? Вы разве начальник!

  - Помилуйте, Сергей Потапыч, - рассудительно доказывал Мачигин, - в крестьянском малокультурном сословии это сразу возбуждает прилив почтения, - сейгод гораздо ниже кланяются.

  Мачигин самодовольно погладил рыженькие усики.

  - Да нельзя, юноша, никак нельзя, - скорбно покачивая головою, сказал Богданов.

  - Помилуйте, Сергей Потапыч, учитель без кокарды - все равно что британский лев без хвоста, - уверял Мачигин, - одна карикатура.

  - При чем тут хвост, а? какой тут хвост, а? - с волнением заговорил Богданов. - Куда вы в политику заехали, а? Разве это ваше дело о политике рассуждать, а? Нет, уж вы, юноша, кокарду снимите, сделайте божескую милость. Нельзя, как же можно, сохрани бог, мало ли кто может узнать!

  Мачигин пожал плечами, хотел еще что-то возразить, но Богданов перебил его, - в его голове мелькнула блистательная по его разуменю мысль.

  - Ведь вот вы ко мне без кокарды пришли, а? без кокарды? Сами чувствуете, что нельзя.

  Мачигин замялся было, но нашел и на этот раз возражение:

  - Так как мы - сельские учителя, то нам и нужна сельская привилегия, а в городе мы состоим зауряд-интеллигентами.

  - Нет, уж вы, юноша, знайте, - сердито сказал Богданов, - что это нельзя, и если я еще услышу, тогда мы вас уволим.

  

  

  

  

   * * *

  

  Грушина время от времени устраивала вечеринки для молодых людей, из числа которых надеялась выудить мужа. Для отвода глаз приглашала и семейных знакомых.

  Вот была такая вечеринка. Гости собрались рано.

  На стенах в гостиной у Грушиной висели картинки, закрытые плотно кисеею. Впрочем, неприличного в них ничего не было. Когда Грушина подымала, с лукавою и нескромною усмешечкою, кисейные занавесочки, гости любовались голыми бабами, написанными плохо.

  - Что же это, баба кривая? - угрюмо сказал Передонов.

  - Ничего не кривая, - горячо заступилась Грушина за картинку, - это она изогнулась так.

  - Кривая, - повторил Передонов. - И глаза разные, как у вас.

  - Ну, много вы пониматете! - обиженно сказала Грушина, - эти картинки очень хорошие и дорогие. Художникам без таких нельзя.

  Передонов внезапно захохотал: он вспомнил совет, данный им на-днях Владе.

  - Чего вы заржали? - спросила Грушина.

  - Нартанович, гимназист, своей сестре Марфе платье подпалит, - объяснил он, - я ему посоветовал это сделать.

  - Станет он палить, нашли дурака! - возразила Грушина.

  - Конечно, станет, - уверенно сказал Передонов, - братья с сестрами всегда ссорятся. Когда я маленьким был, так всегда своим сестрам пакостил: маленьких бил, а старшим одежду портил.

  - Не все же ссорятся, - сказал Рутилов, - вот я с сестрами не ссорюсь.

  - Что ж ты с ними, целуешься, что ли? - спросил Передонов.

  - Ты, Ардальон Борисыч, свинья и подлец, и я тебе оплеуху дам, - очень спокойно сказал Рутилов.

  - Ну, я не люблю таких шуток, - ответил Передонов и отодвинулся от Рутилова.

  "А то еще, - думал он, - и в самом деле даст, что-то зловещее у него лицо".

  - У нее, - продолжал он о Марте - только и есть одно платье черное.

  - Вершина ей новое сошьет, - с завистливою злостью сказала Варвара. - К свадьбе все приданое сделает. Красавица, инда лошади жахаются, - проворчала она тихо и злорадно посмотрела на Мурина.

  - Пора и вам венчаться, - сказала Преполовенская. - Чего ждете, Ардальон Борисыч?

  Преполовенские уже видели, что после второго письма Передонов твердо решил жениться на Варваре. Они и сами поверили письму. Стали говорить, что всегда были за Варвару. Ссориться с Передоновым им не было расчета: выгодно с ним играть в карты. А Геня, делать нечего, пусть подождет, - другого жениха придется поискать.

  Преполовенский заговорил:

  - Конечно, венчаться вам надо: и доброе дело сделаете да и княгине угодите; княгине приятно будет, что вы женитесь, так что вы и ей угодите и доброе дело сделаете, вот и хорошо будет, а то так-то что же, а тут все же доброе дело сделаете да и княгине приятно.

  - Вот и я то же говорю, - сказала Преполовенская.

  А Преполовенский не мог остановиться и, видя, что от него уже все отходят, сел рядом с молодым чиновником и принялся ему растолковывать то же самое.

  - Я решился венчаться, - сказал Передонов, - только мы с Варварой не знаем, как надо венчаться. Что-то надо сделать, а я не знаю что.

  - Вот, дело нехитрое, - сказала Преполовенская, - да если хотите, мы с мужем вам все устроим, вы только сидите, и ни о чем не думайте.

  - Хорошо, - сказал Передонов, - я согласен. Только, чтобы все было хорошо и прилично. Мне денег не жалко.

  - Уж все будет хорошо, не беспокойтесь, - уверяла Преполовенская.

  Передонов продолжал ставить свои условия:

  - Другие из скупости покупают тонкие обручальные кольца, серебряные вызолоченные, а я так не хочу, а чтоб были настоящие золотые. И я даже хочу вместо обручальных колец заказать обручальные браслеты, - это и дороже, и важнее.

  Все засмеялись.

  - Нельзя браслеты, - сказала Преполовенская, легонько усмехаясь, - кольца надо.

  - Отчего нельзя? - с досадою спросил Передонов.

  - Да уж так, не делают.

  - А может быть, и делают, - недоверчиво сказал Передонов. - Это еще я у попа спрошу. Он лучше знает.

  Рутилов, хихикая, советовал:

  - Уж ты лучше, Ардальон Борисыч, обручальные пояса закажи.

  - Ну, на это у меня и денег не хватит, - ответил Передонов, не замечая насмешки, - я не банкир. А только я на-днях во сне видел, что венчаюсь, а на мне атласный фрак, и у нас с Варварою золотые браслеты. А сзади два директора стоят, над нами венцы держат, и аллилую поют.

  - Я сегодня тоже интересный сон видел, - объявил Володин, - а к чему он, не знаю. Сижу это я будто на троне, в золотой короне, а передо мною травка, а на травке барашки, все барашки, все барашки, бе-бе-бе. Так вот все барашки ходят, и так головой делают, и все этак бе-бе-бе.

  Володин прохаживался по комнатам, тряс лбом, выпячивал губы и блеял. Гости смеялись. Володин сел на место, блаженно глядя на всех, щуря глаза от удовольствия, и смеялся тоже бараньим, блеющим смехом.

  - Ну, что же дальше? - спросила Грушина, подмигивая гостям.

  - Ну, и все барашки, все барашки, а тут я и проснулся, - кончил Володин.

  - Барану и сны бараньи, - ворчал Передонов,- важное кушанье - бараний царь.

  - А я сон видела, - с нахальною усмешкою сказала Варвара, - так его при мужчинах нельзя рассказывать, ужо вам одной расскажу.

  - Ах, матушка Варвара Дмитриевна, вот-то в одно слово, и у меня то же, - хихикая и подмигивая всем, отвечала Грушина.

  - Расскажите, мы - мужчины скромные, в роде дам, - сказал Рутилов.

  И прочие мужчины просили Варвару и Грушину рассказать сны. Но те переглядывались, погано смеялись и не рассказывали.

  Сели играть в карты. Рутилов уверял, что Передонов отлично играет. Передонов верил. Но сегодня, как и всегда, он проигрывал. Рутилов был в выигрыше. От этого он пришел в большую радость и говорил оживленнее обыкновенного.

  Передонова дразнила недотыкомка. Она пряталась где-то близко, - покажется иногда, высунется из-за стола или из-за чьей-нибудь спины и спрячется. Казалось, она ждала чего-то. Было страшно. Самый вид карт страшил Передонова. Дамы - по две вместе.

  "А где же третья?" - думал Передонов.

  Он тупо разглядывал пиковую даму, потом повернул ее другою стороною, - третья, может быть, спряталась за рубашкою.

  Рутилов сказал:

  - Ардальон Борисыч своей даме за рубашку смотрит.

  Все захохотали.

  Между тем, в стороне два молоденьких полицейских чиновника сели играть в дурачки. Партии разыгрывались у них живо. Выигравший хохотал от радости и показывал другому длинный нос. Проигравший сердился.

  Запахло съестным. Грушина позвала гостей в столовую. Все пошли, толкаясь и жеманясь. Расселись кое-как.

  - Кушайте, господа, - угощала Грушина.- Ешьте, дружки, набивайте брюшки по самые ушки.

  - Пирог ешь, хозяйку тешь, - кричал радостно Мурин. Ему было весело смотреть на водку и думать, что он в выигрыше.

  Усерднее всех угощались Володин и два молоденьких чиновника, - они выбирали кусочки получше и подороже и с жадностью пожирали икру. Грушина сказала, принужденно смеясь:

  - Павел-то Васильевич пьян да призорок, через хлеб да за пирог.

  Нешто она для него икру покупала! И под предлогом угостить дам она отставила от него все, что было получше. Но Володин не унывал и довольствовался тем, что осталось: он успел съесть много хорошего с самого начала, и теперъ ему было все равно.

  Передонов смотрел на жующих, и ему казалось, что все смеются над ним. С чего? над чем? Он с остервенением ел все, что попадалось, ел неряшливо и жадно.

  После ужина опять играли. Но скоро Передонову надоело. Он бросил карты и сказал:

  - Ну вас к чорту! не везет. Надоело! Варвара, пойдем домой.

  И другие гости поднялись за ним.

  В передней Володин увидел, что у Передонова новая тросточка. Осклабясь, он поворачивал ее перед собою и спрашивал:

  - Ардаша, отчего же тут пальчики калачиком свернуты? Что же это обозначает?

  Передонов сердито взял у него из рук тросточку, приблизил ее набалдашником, с кукишем из черного дерева, к носу Володина и сказал:

  - Шиш тебе с маслом. Володин сделал обиженное лицо.

  - Позвольте, Ардальон Борисыч, - сказал он, - я с маслом хлебец изволю кушать, а шиша с маслам я не хочу кушать.

  Передонов, не слушая его, заботливо кутал шею шарфом и застегивал пальто на все пуговицы. Рутилов говорил со смехом:

  - Чего ты кутаешься, Ардальон Борисыч? Тепло.

  - Здоровье всего дороже, - ответил Передонов.

  На улице было тихо, - улица улеглась во мраке и тихонько похрапывала. Темно было, тоскливо и сыро. На небе бродили тяжелые тучи. Передонов ворчал:

  - Напустили темени, а к чему?

  Он теперь не боялся, - шел с Варварою, а не один.

  Скоро пошел дождь, мелкий, быстрый, продолжительный. Все стало тихо, и только дождь болтал что-то навязчиво и скоро, захлебываясь, - невнятные, скучные, тоскливые речи.

  Передонов чувствовал в природе отражения своей тоски, своего страха под личиною ее враждебности к нему, - той же внутренней и недоступной внешним определениям жизни во всей природе, жизни, которая одна только и создает истинные отношения, глубокие и несомненные, между человеком и природою, этой жизни он не чувствовал. Потому-то вся природа казалась ему проникнутою мелкими человеческими чувствами. Ослепленный обольщениями личности и отдельного бытия, он не понимал дионисических, стихийных восторгов, ликующих и вопиющих в природе. Он был слеп и жалок, как многие из нас.

  

  XXIII

  

  Преполовенские взяли на себя устройство венчания. Венчаться решили в деревне, верстах в шести от города: Варваре неловко было итти под венец в городе после того как прожили столько лет, выдавая себя за родных. День, назначенный для венчания, скрыли: Преполовенские распустили слух, что венчаться будут в пятницу, а на самом деле свадьба была в среду днем. Это сделали, чтобы не наехали любопытные из города. Варвара не раз повторяла Передонову:

  - Ты, Ардальон Борисыч, не проговорись, когда венец-то будет, а то еще помешают.

  Деньги на расход по свадьбе Передонов выдавал неохотно, с издевательствами над Варварою. Иногда он приносил свою палку с набалдашником-кукишем и говорил Варваре:

  - Поцелуй мой кукиш - дам денег, не поцелуешь - не дам.

  Варвара целовала кукиш.

  - Что ж такое, губы не треснут, - говорила она.

  Срок свадьбы таили до самого назначенного дня даже от шаферов, чтоб не проболтались. Сперва позвали в шаферы Рутилова и Володина,- оба охотно согласились: Рутилов ожидал забавного анекдота. Володину было лестно играть такую значительную роль при таком выдающемся событии в жизни такого почтенного лица. Потом Передонов сообразил, что ему мало одного шафера. Он сказал:

  - Тебе, Варвара, одного будет, а мне двух надо, мне одного мало: надо мной трудно венец держать, я - большой человек.

  И Передонов пригласил вторым шафером Фаластова. Варвара ворчала:

  - Куда его к чорту, два есть, чего еще?

  - У него очки золотые, важнее с ним, - сказал Передонов.

  Утром в день свадьбы Передонов помылся теплою водою, как всегда, чтобы не застудить себя, и затем потребовал румян, объясняя:

  - Мне надо теперь каждый день подкрашиваться, а то еще подумают - дряхлый, и не назначат инспектором.

  Варваре жаль было своих румян, но пришлось уступить, - и Передонов подкрасил себе щеки. Он бормотал:

  "Сам Верига красится, чтобы моложе быть. Не могу же я с белыми щеками венчаться".

  Затем, запершись, в спальне, он решил наметить себя, чтобы Володин не мог подменить его собою. На груди, на животе, на локтях, еще на разных местах намазал он чернилами букву П.

  "Надо было бы наметить и Володина, да как его наметишь? Увидит, сотрет", - тоскливо думал Передонов.

  Затем пришла ему в голову мысль, что не худо бы надеть корсет, а то за старика примут, если невзначай согнешься. Он потребовал от Варвары корсет. Но Варварины корсеты оказались ему тесны, ни один не сходился.

  - Надо было раньше купить, - сердито ворчал он. - Ничего не подумают.

  - Да кто же мужчины носят корсет? - возражала Варвара, - никто не носит.

  - Верига носит, - сказал Передонов.

  - Так Верига - старик, а ты Ардальон Борисыч, слава богу, мужчина в соку.

  Передонов самодовольно улыбнулся, посмотрел в зеркало и сказал:

  - Конечно, я еще лет полтораста проживу. Кот чихнул под кроватью. Варвара сказала, ухмыляясь:

  - Вот и кот чихает, значит - верно.

  Но Передонов вдруг нахмурился. Кот уже стал ему страшен, и чиханье его показалось ему злою хитростью.

  "Начихает тут чего не надо", - подумал он, полез под кровать и принялся гнать кота. Кот дико мяукал, прижимался к стене и вдруг, с громким и резким мяуканьем, шмыгнул меж рук у Передонова и выскочил из горницы.

  - Чорт голландский! - сердито обругал его Передонов.

  - Чорт и есть,- поддакивала Варвара,- совсем одичал кот, погладить не дается, ровно в него чорт вселился.

  Преполовенские послали за шаферами с раннего утра. Часам к десяти все собрались у Передонова. Пришли Грушина и Софья с мужем. Подали водку и закуску. Передонов ел мало и тоскливо думал, чем бы ему отличить себя еще больше от Володина.

  "Барашком завился", - злобно думал он и вдруг сообразил, что ведь и он может причесаться по-особенному. Он встал из-за стола и сказал:

  - Вы тут ешьте и пейте, мне не жалко, а я пойду к парикмахеру, причешусь по-испански.

  - К