Сологуб Федов - Мелкий бес

ак же это по-испански? - спросил Рутилов.

  - А вот увидишь.

  Когда Передонов ушел стричься, Варвара сказала:

  - Все придумки разные придумывает. Черти ему все мерещатся. Поменьше бы сивухи трескал, опитоха проклятый!

  Преполовенская сказала с хитрою усмешечкою:

  - Вот повенчаетесь, Ардальон Борисыч получит место и успокоится.

  Грушина хихикала. Ее веселила таинственность этого венчания и подстрекала жажда устроить какое-нибудь позорище, да так, чтобы самой не быть замешанною. Она под рукою шепнула вчера вечером некоторым из своих друзей о часе и месте венчания. Сегодня рано утром она зазвала к себе младшего слесаренка, дала ему пятачок и подговорила к вечеру ждать за городом проезда новобрачных и накидать в их повозку сору да бумажек. Слесаренок радостно согласился и дал клятвенное обещание не выдавать. Грушина напомнила ему:

  - А Черепнина-то выдали, как вас пороть стали.

  - Дураки мы были, - сказал слесаренок,- а теперь хоть пусть повесят, все равно.

  И слесаренок, в подтверждение своей клятвы, съел горсточку земли. За это Грушина прибавила ему еще три копейки.

  В парикмахерской Передонов потребовал самого хозяина. Хозяин, молодой человек, окончивший недавно городское училище и почитывавший книги из земской библиотеки, кончил стричь какого-то незнакомого Передонову помещика. Скоро кончил и подошел к Передонову.

  - Сперва его отпусти, - сердито сказал Передонов.

  Помещик расплатился и ушел. Передонов уселся перед зеркалом.

  - Мне постричься и прическу надо сделать, - сказал он. - У меня сегодня важное дело есть, совсем особенное,- так ты мне сделай прическу по-испански.

  Стоявший у двери мальчик-ученик смешливо фыркнул. Хозяин строго посмотрел на него. По-испански стричь ему не приходилось, и он не знал, что это за прическа испанская, и есть ли такая прическа. Но если господин требует, то, надо полагать, он знает, чего хочет. Молодой парикмахер не пожелал обнаружить своего невежества. Он почтительно сказал:

  - Из ваших волос, господин, никак нельзя-с.

  - Это почему нельзя? - обиженно спросил Передонов.

  - Вашим волосам плохое питание, - объяснил парикмахер.

  - Что же, мне их пивом поливать, что ли?- проворчал Передонов.

  - Помилуйте, зачем же пивом! - любезно улыбаясь, отвечал парикмахер,- а только возьмите то, что если постричь сколько-нибудь и притом же так как у вас на голове уже солидность обозначается, то никак не хватает на испанскую прическу.

  Передонов чувствовал себя сраженным невозможностью остричься по-испански. Он уныло сказал:

  - Ну, стриги как хочешь.

  "Уж не подговорили ли этого парикмахера,- думал он, - чтобы не стричь на отличку. Не надо было говорить дома". Очевидно, что пока Передонов шел чинно и степенно по улицам, Володин барашком побежал задворками и снюхался с парикмахером.

  - Прикажете спрыснуть? - спросил парикмахер, окончив свое дело.

  - Спрысни меня резедой, да побольше, - потребовал Передонов, - а то обчекрыжил кое-как, хоть резедой сдобри.

  - Резеды, извините, не держим, - смущенно сказал парикмахер, - не угодно ли оппопонаксом?

  - Ничего-то ты не можешь, как следует, - горестно сказал Передонов, - уж прыскай что есть.

  Он в досаде возвращался домой. День стоял ветреный. Ворота от ветра хлопали, зевали и смеялись. Передонов смотрел на них тоскливо. Как тут ехать ? Но уже все делалось само собой.

  Поданы были три тарантаса, - надо было садиться и ехать, а то повозки привлекут внимание, соберутся любопытные, приедут и прибегут смотреть на свадьбу. Разместились и поехали: Передонов с Варварою, Преполовенские с Рутиловым, Грушина с остальными шаферами.

  На площади поднялась пыль. Стучали, слышалось Передонову, топоры. Еле видная сквозь пыль, подымалась, росла деревянная стена. Рубили крепость. Мелькали мужики в красных рубахах, свирепые и молчаливые.

  Тарантасы пронеслись мимо, - страшное видение мелькнуло и скрылось. Передонов оглядывался в ужасе, но уже ничего не было видно, - и никому не решился он сказать о своем видении.

  Всю дорогу грусть томила Передонова. Враждебно все смотрело на него, все веяло угрожающими приметами. Небо хмурилось. Ветер дул навстречу и вздыхал о чем-то. Деревья не хотели давать тени, - всю себе забрали. Зато поднималась пыль длинною полупрозрачно-серою змеею. Солнце с чего-то пряталось за тучи, - подсматривало, что ли?

  Дорога шла мажарами, - неожиданные из-за невысоких холмов вставали кусты, рощи, поляны, ручьи под гулкими деревянными мостами-трубами.

  - Глаз-птица пролетела, - угрюмо сказал Передонов, всматриваясь в белесовато-туманную

  даль небес. - Один глаз и два крыла, а больше ничего нету.

  Варвара усмехнулась. Она думала, что Передонов пьян с утра. Но она не спорила с ним: а то еще, - думала она, - рассердится и не пойдет под венец.

  В церкви уже стояли в уголке, прячась за колонною, все четыре сестры Рутиловы. Передонов их не видел сначала, но потом, уже во время самого венчания, когда они вышли из своей засады и подвинулись вперед, он увидел их и испугался. Впрочем, они ничего худого не сделали, не потребовали, - чего он боялся сперва, - чтобы он Варвару прогнал, а взял одну из них, а только все время смеялись. И смех их, сначала тихий, все громче и злее отдавался в его ушах, как смех неукротимых фурий.

  Посторонних в церкви почти не было, только две-три старушки пришли откуда-то. И хорошо: Передонов вел себя глупо и странно. Он зевал, бормотал, толкал Варвару, жаловался, что воняет ладаном, воском, мужичьем.

  - Твои сестры все смеются, - бормотал он, обернувшись к Рутилову, - печенку смехом просверлят.

  Кроме того, тревожила его недотыкомка. Она была грязная и пыльная и все пряталась под ризу к священнику.

  И Варваре, и Грушиной церковные обряды казались смешными. Они беспрестанно хихикали. Слова о том, что жена должна прилепиться к своему мужу, вызвали у них особенную веселость. Рутилов тоже хихикал, - он считал своею обязанностью всегда и везде смешить дам.

  Володин же вел себя степенно и крестился, сохраняя на лице глубокомысленное выражение. Он не связывал с церковными обрядами никакого иного представления, кроме того, что все это установлено, подлежит исполнению и что исполнение всех обрядов ведет к некоторому внутренному удобству: сходил в праздник в церковь, помолился - и прав, нагрешил, покаялся - и опять прав. Хорошо и удобно, тем удобнее, что вне церкви обо всем церковном не надо было и думать, а руководиться следовало совсем иными житейскими правилами.

  Только что кончилось венчанье, не успели еще выйти из церкви, вдруг - неожиданность. В церковь шумно ввалилась пьяная компания - Мурин со своими приятелями.

  Мурин, растрепанный и серый, как всегда, облапил Передонова и закричал:

  - От нас, брат, не скроешь! Такие приятели, водой не разольешь, а он, штукарь, скрыл.

  Слышались восклицания:

  - Злодей, не позвал!

  - А мы тут как тут!

  - Да, мы-таки зазнали!

  Вновь прибывшие обнимали и поздравляли Передонова. Мурин говорил:

  - По пьяному делу заблудились немножко, а то бы мы к началу потрафили.

  Передонов хмуро смотрел и не отвечал на поздравления. Злоба и страх томили его.

  "Везде выследят", - тоскливо думал он.

  - Вы бы лбы перекрестили, - сказал он злобно, - а то, может быть, вы злоумышляете.

  Гости крестились, хохотали, кощунствовали. Особенно отличались молоденькие чиновники. Дьякон укоризненно унимал их.

  Среди гостей был один, с рыжими усами, молодой человек, которого даже и не знал Передонов. Необычайно похож на кота. Не их ли это кот обернулся человеком? Недаром этот молодой человек все фыркает, - не забыл кошачьих ухваток.

  - Кто вам сказал? - злобно спрашивала новых гостей Варвара.

  - Добрые люди, молодайка, - отвечал Мурин, - а кто, уж мы и позабыли.

  Грушина вертелась и подмигивала. Новые гости посмеивались, но ее не выдали. Мурин говорил:

  - Уж как хошь, Ардальон Борисыч, а мы к тебе, а ты нам шампанею ставь, не будь жомой. Как же можно, такие приятели, водой не разольешь, а ты тишком удумал.

  Когда Передоновы возвращались из-под венца, солнце заходило, а небо все было в огне и в золоте. Но не нравилось это Передонову. Он бормотал:

  - Наляпали золота кусками, аж отваливается. Где это видано, чтобы столько тратить!

  Слесарята встретили их за городом с толпою других уличных мальчишек, бежали и гукали. Передонов дрожал от страха. Варвара ругалась, плевала на мальчишек, казала им кукиши. Гости и шаферы хохотали.

  Приехали. Вся компания ввалилась к Передоновым с гамом, гвалтом и свистом. Пили шампанское, потом принялись за водку и сели играть в карты. Пьянствовали всю ночь. Варвара напилась, плясала и ликовала. Ликовал и Передонов, - его-таки не подменили. С Варварой гости, как всегда, обращались цинично и неуважительно; ей казалось это в порядке вещей.

  

  

  

  

   * * *

  

  После свадьбы в житье-бытье у Передоновых мало что изменилось. Только обращение Варвары с мужем становилось увереннее и независимее. Она как будто поменьше бегала перед мужем, но все еще, по закоренелой привычке, побаивалась его. Передонов, тоже по привычке, попрежнему покрикивал на нее, даже иногда поколачивал. Но уж и он чуял ее большую в своем положении уверенность. И это наводило на него тоску. Ему казалось, что если она не как прежде боится его, то это потому, что она укрепилась в своем преступном замысле отделаться от него и подменить его Володиным.

  "Надо быть настороже", - думал он.

  А Варвара торжествовала. Она вместе с мужем делала визиты городским дамам, даже и мало знакомым. При этом она проявляла смешную гордость и неумелость. Везде ее принимали, хотя во многих домах с удивлением. Для визитов Варвара заблаговременно заказала шляпу лучшей местной модистке. Яркие цветы, крупные, насаженные в изобилии, восторгали Варвару.

  Свои визиты Передоновы начали с директорши. Потом поехали к жене предводителя дворянства.

  В тот день, когда Передоновы собирались делать визиты, - что у Рутиловых, конечно, было

  заранее известно, - сестры отправились к Варваре Николаевне Хрипач, из любопытства посмотреть, как-то Варвара поведет себя здесь. Скоро пришли и Передоновы. Варвара сделала реверанс директорше и больше обыкновенного дребезжащим голосом сказала:

  - Вот и мы к вам. Прошу любить и жаловать.

  - Очень рада, - с принуждением ответила директорша и усадила Варвару на диван.

  Варвара с видимым удовольствием села на отведенное место, широко раскинула свое шумящее зеленое платье и заговорила, стараясь развязностью скрыть смущение:

  - Все мамзелью была, а вот и мадамой стала. Мы с вами тезки: я - Варвара, и вы - Варвара, а не были знакомы домами. Пока мамзелью была, все больше дома сидела, - да что ж все за печкой сидеть! Теперь мы с Ардальон Борисычем будем открыто жить. Милости просим,- мы к вами, вы к нами, мусью к мусьи, мадам к мадами.

  - Только вам здесь, кажется, не долго придется жить, - сказала директорша, - ваш муж, я слышала, переводится.

  - Да, вот скоро бумага придет, мы и поедем, - ответила Варвара. - А пока бумага не пришла, надо еще и здесь пожить, покрасоваться.

  Варвара и сама надеялась на инспекторское место. После свадьбы она написала княгине письма. Ответа еще не получила. Решила еще написать к новому году.

  Людмила сказала:

  - А уж мы думали, что вы, Ардальон Борисыч, на барышне Пыльниковой женитесь.

  - Ну да, - сердито сказал Передонов, - что ж мне на всякой жениться, - мне протекция нужна.

  - А все-таки, как же это с m-llе Пыльниковой у вас разошлось? - дразнила Людмила.- Ведь вы за нею ухаживали? Она вам отказала?

  - Я еще ее выведу на чистую воду, - ворчал угрюмо Передонов.

  - Это - idee fixе Ардальон Борисыча, - с сухим смешком сказал директор.

  

  XXIV

  

  Кот у Передонова дичал, фыркал, не шел по зову, - совсем отбился от рук. Страшен он стал Передонову. Иногда Передонов чурался от кота.

  "Да поможет ли это? - думал он. - Сильное электричество у этого кота в шерсти, вот в чем беда".

  Однажды он придумал: остричь бы кота надо. Вздумано - сделано. Варвары не было дама, - она пошла к Грушиной, опустив в карман бутылочку с вишневою наливкою, - помешать некому. Передонов привязал кота на веревку, - ошейник сделал из носового платка,- и повел в парикмахерскую. Кот дико мяукал, метался, упирался. Иногда в отчаянии бросался он на Передонова, но Передонов отстранял его палкою. Мальчишки толпою бежали сзади, гукали, хохотали. Прохожие останавливались. Из окон выглядывали на шум. Передонов угрюмо тянул кота за веревку, ничем не смущаясь. Привел-таки, - и сказал парикмахеру:

  - Хозяин, кота побрей, да поглаже.

  Мальчишки толпились у дверей снаружи, хохотали, кривлялись. Парикмахер обиделся, покраснел. Он сказал слегка дрожащим голосом:

  - Извините, господин, мы этакими делами не занимаемся! И даже не приходилось видеть бритых котов. Это, должно быть, самая последняя мода, до нас еще не дошла.

  Передонов слушал его в тупом недоумении. Он крикнул:

  - Скажи - не умею, шарлатан.

  И ушел, таща неистово мяукавшего кота. Дорогою он думал тоскливо, что везде, всегда, все над ним только смеются, никто не хочет ему помочь. Тоска теснила его грудь.

  

  

  

  

   * * *

  

  Передонов с Володиным и Рутиловым пришли в сад играть на биллиарде. Смущенный маркер объявил им:

  - Нельзя-с играть сегодня, господа.

  - Это почему? - злобно спросил Передонов:- нам, да нельзя!

  - Так как, извините, а только что шаров нету, - сказал маркер.

  - Проворонил, ворона, - послышался из-за перегородки грозный окрик буфетного содержателя.

  Маркер вздрогнул, шевельнул вдруг покрасневшими ушами, - какое-то, словно заячье, движение, - и шепнул:

  - Украли-с.

  Передонов крикнул испуганно:

  - Ну! кто украл?

  - Неизвестно-с, - доложил маркер. - Ровно как никого не было, а вдруг, глядь, и шаров нету-с.

  Рутилов хихикал и восклицал:

  - Вот так анекдот!

  Володин сделал обиженное лицо и выговаривал маркеру:

  - Если у вас изволят шарики воровать, а вы изволите в это время быть в другом месте, а шарики брошены, то вам надо было загодя другие шарики завести, чтобы нам было чем играть. Мы шли, хотели поиграть, а если шариков нету, то как же мы можем играть?

  - Не скули, Павлуша, - сказал Передонов, - без тебя тошно. Ищи, маркер, шары, нам непременно надо играть, а пока тащи пару пива.

  Принялись пить пиво. Но было скучно. Шары так и не находились. Ругались меж собою, бранили маркера. Тот чувствовал себя виноватым и отмалчивался.

  В этой краже усмотрел Передонов новую вражью каверзу.

  "Зачем?" - думал он тоскливо и не понимал.

  Он пошел в сад, сел на скамеечку над прудом, - здесь еще он никогда не сиживал, - и тупо уставился на затянутую зеленую воду. Володин сел рядом с ним, разделял его грусть и бараньими глазами глядел на тот же пруд.

  - Зачем тут грязное зеркало, Павлушка? - спросил Передонов и ткнул палкою по направлению к пруду.

  Володин осклабился и ответил:

  - Это не зеркало, Ардаша, это - пруд. А так как ветерка теперь нет, то в нем деревья и отражаются, вот оно и показывает, будто зеркало.

  Передонов поднял глаза. За прудом забор отделял сад от улицы. Передонов спросил:

  - А кот на заборе зачем? Володин посмотрел туда же и сказал, хихикая:

  - Был, да весь вышел.

  Кота и не было, - померещился он Передонову, - кот с широко-зелеными глазами, хитрый, неутомимый враг.

  Передонов опять стал думать о шарах. Кому они нужны? Недотыкомка, что ли, их пожрала? То-то ее сегодня и не видно, - думал Передонов. - Нажралась да и завалилась куда-нибудь, спит теперь, поди.

  Передонов уныло побрел домой.

  Запад потухал. Тучка бродила по небу, блуждала, подкрадывалась, - мягкая обувь у туч, - подсматривала. На ее темных краях загадочно улыбался темный отблеск. Над речкою, что текла меж садом и городом, тени домов да кустов колебались, шептались, искали кого-то.

  А на земле, в этом темном и вечно враждебном городе, все люди встречались злые, насмешливые. Все смешалось в общем недоброжелательстве к Передонову, собаки хохотали над ним, люди облаивали его.

  

  

  

  

   * * *

  

  Городские дамы начали отдавать Варваре визиты. Некоторые с радостным любопытством

  поспешили уже на второй, на третий день посмотреть, какова-то Варвара дома. Другие промедлили неделю и больше. А иные и вовсе не пришли, - не была, например, Вершина.

  Передоновы ожидали каждый день ответных визитов с трепетным нетерпением; пересчитывали, кто еще не был. Особенно нетерпеливо ждали директора с женою. Ждали и волновались непомерно, - а вдруг Хрипачи не придут.

  Прошла неделя. Хрипачей еще не было. Варвара начала злиться и ругаться. Передонова же повергло это ожидание в нарочито-угнетенное состояние. Глаза у Передонова стали совсем бессмысленными, словно они потухали, и казалось иногда, что это - глаза мертвого человека. Нелепые страхи мучили его. Без всякой видимой причины он начинал вдруг бояться тех или других предметов. С чего-то пришла ему в голову и томила несколько дней мысль, что его зарежут; он боялся всего острого и припрятал ножи да вилки.

  "Может быть,- думал он,- они наговорены да нашептаны. Как раз и сам на нож нарежешься".

  - Зачем ножи? -сказал он Варваре. - Едят же китайцы палочками.

  Целую неделю из-за этого не жарили мяса, довольствовались щами да кашею.

  Варвара, мстя Передонову за испытанные до свадьбы страхи, иногда поддакивала ему и утверждала его этим в убеждении, что его причуды не даром. Она говаривала ему, что у него много врагов, да и как-де ему не завидовать? Не раз говорила она, дразня Передонова, что

  уж наверное на него донесли, обнесли его перед начальством да перед княгинею. И радовалась, что он, видимо, трусил.

  Передонову казалось ясным, что княгиня им недовольна. Разве она не могла прислать ему на свадьбу образа или калача? Он думал: надо заслужить ее милость, да чем? Ложью, что ли? Оклеветать кого-нибудь, насплетничать, донести, Все дамы любят сплетни, - так вот бы на Варвару сплести что-нибудь веселое да нескромное и написать княгине. Она посмеется, а ему даст место.

  Но не сумел Передонов написать такое письмо, да и страшно ему стало: писать к самой княгине. А потом он и забыл об этой затее.

  Своих обычных гостей Передонов угощал водкою да самым дешевым портвейном. А для директора купил мадеры в три рубля. Это вино Передонов считал чрезвычайно дорогим, хранил его в спальне, а гостям только показывал и говорил:

  - Для директора.

  Сидели раз у Передонова Рутилов да Володин. Передонов показал им мадеру.

  - Что снаружи смотреть, не вкусно! - сказал Рутилов, хихикал. - Ты нас угости дорогой-то мадеркой.

  - Ишь ты, чего захотел! - сердито отвечал Передонов. - А что же я директору подам?

  - Директор водки рюмку выпьет, - сказал Рутилов.

  - Директору нельзя водку пить, директору мадера полагается, - рассудительно говорил Передонов.

  - А если он водку любит? - настаивал Рутилов.

  - Ну, вот еще, генерал водку любить не станет, - уверенно сказал Передонов.

  - А ты нас все-таки угости, - приставал Рутилов.

  Но Передонов поспешно унес бутылку, и слышно было, как звенел замок у шкапика, в котором он спрятал вино. Вернувшись к гостям, он, чтобы переменить разговор, стал говорить о княгине. Он угрюмо сказал:

  - Княгиня! на базаре гнилыми яблоками торговала, да князя и обольстила. Рутилов захохотал и крикнул:

  - Да разве князья по базарам ходят?

  - Да уж она сумела приманить, - сказал Передонов.

  - Сочиняешь ты, Ардальон Борисыч, небылицу в лицах, - спорил Рутилов, - княгиня - знатная дама.

  Передонов смотрел на него злобно и думал: "Заступается, - с княгинею, видно, заодно. Княгиня его, видно, околдовала, даром что далеко живет". А недотыкомка юлила вокруг, беззвучно смеялась и все сотрясалась от смеха. Она напоминала Передонову о разных страшных обстоятельствах. Он боязливо озирался и шептал:

  - В каждом городе есть тайный жандармский унтер-офицер. Он в штатском, иногда служит, или торгует, или там еще что делает, а ночью, когда все спят, наденет голубой мундир да и шасть к жандармскому офицеру.

  - А зачем же мундир? - деловито осведомился Володин.

  - К начальству нельзя без мундира, высекут, - объяснил Передонов.

  Володин захихикал. Передонов наклонился к нему поближе и зашептал:

  - Иногда он даже оборотнем живет. Ты думаешь, это просто кот, ан врешь! это жандарм бегает. От кота никто не таится, а он все и подслушивает.

  Наконец, недели через полторы, директорша отдала визит Варваре. Приехала с мужем, в будень, в четыре часа, нарядная, любезная, благоухающая сладкою фиалкою, - и совсем неожиданно для Передоновых: те ждали Хрипачей почему-то в праздник, да пораньше. Переполошились. Варвара была в кухне, полуодетая, грязная. Она метнулась одеваться, а Передонов принимал гостей и казался только что разбуженным.

  - Варвара сейчас, - бормотал он, - она одевается. Она стряпала. У нас прислуга новая, не умеет по-нашему, дура набитая.

  Скоро вышла и Варвара, с красным, испуганным лицом, кое-как одетая. Она сунула гостям потную, грязноватую руку и дрожащим от волнения голосом заговорила:

  - Уж извините, что заставила ждать, - не знали, что вы в будни пожалуете.

  - Я редко выезжаю в праздник, - сказала госпожа Хрипач, - пьяные на улицах. Пусть прислуга имеет себе этот день.

  Разговор кое-как завязался, и любезность директорши немного ободрила Варвару. Директорша обошлась с Варварою слегка презрительно, но ласково, - как с раскаявшеюся грешницею,

  которую надо приласкать, но о которую все еще можно запачкаться. Она сделала Варваре несколько наставлений, как бы мимоходом, - об одежде, обстановке.

  Варвара старалась угодить директорше, и дрожь испуга не оставляла ее красных рук и потрескавшихся губ. Директоршу это стесняло. Она старалась быть еще любезнее, но невольная гадливость одолевала ее. Всем своим обращением она давала понять Варваре, что близкое знакомство между ними не установится. Но так как делалось это совсем любезно, то Варвара не поняла и возомнила, что они с директоршею будут большими приятельницами.

  Хрипач имел вид человека, который попал не в свое место, но ловко и мужественно скрывает это. От мадеры он отказался: он не привык в этот час пить вино. Разговаривал о городских новостях, о предстоящих переменах в составе окружного суда. Но слишком заметно было, что он и Передонов вращаются в здешнем обществе в различных кругах.

  Сидели недолго. Варвара обрадовалась, когда они ушли: и были, и ушли скоро. Она радостно говорила, снова раздеваясь:

  - Ну, слава богу, ушли. А то я и не знала, что и говорить-то с ними. Что значит, как мало-то знакомые люди, - не знаешь, с какой стороны к ним и подъехать.

  Вдруг она вспомнила, что Хрипачи, прощаясь, не звали их бывать у себя. Это ее смутило сначала, но потом она смекнула:

  - Карточку пришлют, с расписанием, когда ходить, У этих господ на все свое время. Вот

  теперь бы мне надо по-французски насобачиться, а то я по-французски ни бе, ни ме.

  

  

  

  

   * * *

  

  Возвращаясь домой, директорша сказала мужу:

  - Она - жалкая и безнадежно-низменная; с нею никак невозможно быть в равных отношениях. В ней ничто не корреспондирует ее положению.

  Хрипач ответил:

  - Она вполне корреспондирует мужу. Жду с нетерпением, когда его от нас возьмут.

  

  

  

  

   * * *

  

  После свадьбы Варвара, с радости, стала выпивать, особенно часто с Грушиною. Раз, под хмельком, когда у нее сидела Преполовенская, Варвара проболталась о письме. Всего не рассказала, а намекнула довольно ясно. Хитрой Софье и того было довольно, - ее вдруг словно осенило. И как сразу не догадаться было! - мысленно пеняла она себе. По секрету рассказала она про подделку писем Вершиной, и от той пошло по всему городу.

  Преполовенская при встречах с Передоновым не могла не посмеяться над его доверчивостью. Она говорила:

  - Уж очень вы просты, Ардальон Борисыч.

  - Вовсе я не прост, - отвечал он, - я кандидат университета.

  - Вот и кандидат, а уж кто захочет, тот сумеет вас обмишулить.

  - Я сам всякого обмишулю, - спорил Передонов.

  Преполовенская хитро улыбалась и отходила. Передонов тупо недоумевал: с чего это она? Со зла! - думал он: - все-то ему враги.

  И он показывал вслед ей кукиш.

  "Ничего не возьмешь", - думал он, утешая себя. Но страх томил.

  Этих намеков Преполовенской казалось мало. Сказать же ему ясными словами всю правду она не хотела. Зачем ссориться с Варварою? Время от времени она посылала Передонову анонимные письма, где намеки были яснее. Но Передонов понял их превратно.

  Софья писала ему однажды:

  "Та княгиня, что вам писала письма, поищите, не здесь ли живет".

  Передонов подумал, что, верно, княгиня сама приехала сюда за ним следить. Видно, думал он, втюрилась в меня, хочет отбить у Варвары.

  И ужасали, и сердили эти письма Передонова. Он приступал к Варваре:

  - Где княгиня? Говорят, она сюда приехала.

  Варвара, мстя за прежнее, мучила его недомолвками, издевочками, трусливыми, злыми изворотами. Нагло ухмыляясь, она говорила неверным голосом, как говорят, когда заведомо лгут, без надежды на доверие:

  - Почем же я знаю, где живет теперь княгиня!

  - Врешь, знаешь! - в ужасе говорил Передонов.

  Он не понимал, чему надо верить: смыслу ли ее слов, или выдающему ложь звуку ее голоса, - и это, как все для него непонятной, наводило на него ужас. Варвара возражала:

  - Ну, вот еще! может быть, и уехала куда из Питера, она ведь у меня не спрашивается.

  - А может быть, и в самом деле сюда приехала? - робко спрашивал Передонов.

  - Может быть, и сюда приехала, - поддразнивающим голосом говорила Варвара. - В тебя втюрилась, приехала полюбоваться.

  Передонов восклицал:

  - Врешь! да неужто втюрилась?

  Варвара злорадно смеялась.

  С тех пор Передонов стал внимательно смотреть, не увидит ли где княгини. Иногда ему казалось, что она заглядывает в окошко, в дверь подслушивает, шушукается с Варварою.

  

  

  

  

   * * *

  

  Время шло, а выжидаемая день за днем бумага о назначении инспектором все не приходила. И частных сведений о месте никаких не было. Справиться у самой княгини Передонов не смел: Варвара постоянно пугала его тем, что она - знатная. И ему казалось, что если бы он сам вздумал к ней писать, то вышли бы очень большие неприятности. Он не знал, что именно могли с ним сделать по княгининой жалобе, но это-то и было особенно страшно. Варвара говорила:

  - Разве не знаешь аристократов? Жди, сами сделают что надо. А напоминать будешь - обидятся, хуже будет. У них гонору-то сколько! они гордые, они любят, чтобы им верили.

  И Передонов пока еще верил. Но злобился на княгиню. Иногда думал он даже, что и княгиня

  доносит на него, чтобы избавиться от своих обещаний. Или потому доносит, что злится: он повенчался с Варварою, а княгиня сама в него влюблена. Потому, думал он, она и окружила его соглядатаями, которые всюду следят за ним, обступили его так, что уж нет ни воздуха, ни света. Недаром она - знатная. Все может, что захочет. Со злости он лгал на княгиню несообразные вещи. Рассказывал Рутилову да Володину, что был прежде ее любовником, и она ему платила большие деньги.

  - Только я их пропил. Куда мне их к дьяволу! Она еще мне обещала пенсию по гроб жизни платить, да надула.

  - А ты бы брал? - хихикая, спросил Рутилов.

  Передонов промолчал, не понял вопроса, а Володин ответил за него солидно и рассудительно:

  - Отчего же не брать, если она - богатая. Она изволила пользоваться удовольствиями, так должна и платить за это.

  - Добро бы красавица! - тоскливо говорил Передонов, - рябая, курносая. Только что платила хорошо, а то бы и плюнуть на нее, чертовку, не захотел. Она должна исполнить мою просьбу.

  - Да ты врешь, Ардальон Борисыч, - сказал Рутилов.

  - Ну вот, вру. А что она платила-то мне даром, что ли? Она ревнует к Варваре, потому мне и места не дает так долго.

  Передонов не испытывал стыда, когда рассказывал, будто бы княгиня платила ему. Володин был доверенным слушателем и не замечал нелепостей и противоречий в его рассказах. Рутилов возражал, но думал, что без огня дыма не бывает: что-то, думал он, было между Передоновым и княгинею.

  - Она старее поповой собаки, - говорил Передонов убежденно, как нечто дельное. - Только вы, смотрите, никому не болтайте: до нее дойдет, худо будет. Она мажется и поросячью молодость себе в жилы пускает, И не узнаешь, что старая. А уж ей сто лет.

  Володин качал головою и причмокивал. Он всему верил.

  Случилось, что на другой день после такого разговора Передонову пришлось в одном классе читать крыловскую басню "Лжец". И несколько дней подряд с тех пор он боялся ходить через мост, - брал лодку и переезжал, - а мост, пожалуй, еще провалится. Он объяснил Володину:

  - Про княгиню я правду говорил, только вдруг он не поверит да и провалится к чорту.

  

  XXV

  

  Слухи о поддельных письмах расходились по городу. Разговоры об этом занимали горожан и радовали. Почти все хвалили Варвару и радовались тому, что Передонов одурачен. И все те, кто видел письма, в голос уверяли, что догадались сразу.

  Особенно велико было злорадство в доме у Вершиной: Марта, хотя и выходила за Мурина, все же была отвергнута Передоновым; Вершина хотела бы взять Мурина себе, а должна была уступить его Марте; Владя имел свои ощутительные причины ненавидеть Передонова и радоваться его неудаче. Хотя и досадно ему было, что Передонов еще остается в гимназии, но эту досаду перевешивала радость, что Передонову нос. К тому же в последние дни между гимназистами держался упорный слух, будто директор донес попечителю учебного округа, что Передонов сошел с ума, и будто скоро пришлют его свидетельствовать и затем уберут из гимназии.

  При встречах с Варварою знакомые, с грубыми шутками, с наглым подмигиванием, заговаривали более или менее прямо об ее проделке. Она ухмылялась нахально, не подтверждала, но и не спорила.

  Иные намекали Грушиной, что знают об ее участии в подделке. Она испугалась и пришла к Варваре с упреками, зачем разболтала. Варвара сказала ей, ухмыляясь:

  - Что вы петрушку валяете, я никому и не думала говорить.

  - От кого же все узнали? - запальчиво спросила Грушина. - Я-то уж никому не скажу, не такая дура.

  - И я никому не говорила, - нагло утверждала Варвара.

  - Вы мне письмо отдайте, - потребовала Грушина, - а то начнет разбирать, так и по почерку признает, что поддельное.

  - Ну и пусть узнает! - сказала досадливо Варвара, - стану я на дурака смотреть.

  Грушина сверкала своими разными глазами и кричала:

  - Вам хорошо говорить, вы свое получили, а меня из-за вас в тюрьму посадят! Нет, уж

  как хотите, а письмо мне отдайте. А то ведь и развенчать можно.

  - Ну, уж это - ах оставьте, - нагло подбочась, отвечала Варвара, - уж теперь хоть на площади публикуй, венец не свалится.

  - Ничего не оставьте! - кричала Грушина, - такого нет закона - обманом венчать. Если Ардальон Борисыч все дело по начальству пустит, до сената, так и разведут.

  Варвара испугалась и сказала:

  - Да чего злитесь, достану вам письмо. Нечего бояться, я вас не выдам. Разве я такая скотина? Душа-то и у меня есть.

  - Ну, какая там душа! - грубо сказала Грушина, - что у пса, то у человека, один пар, а души нет. Пока жил, пота и был.

  Варвара решилась украсть письмо, хоть это было и трудно. Грушина торопила. Одна была надежда - вытащить письмо у Передонова, когда он будет пьян. А пил он много. Нередко и в гимназию являлся навеселе и вел речи бесстыдные, вселявшие отвращение даже в самых злых мальчишках.

  

  

  

  

   * * *

  

  Однажды Передонов вернулся из биллиардной пьянее обыкновенного: спрыскивали новые шары. Но с бумажником все не расставался, - кое-как раздевшись, сунул его себе под подушку.

  Он спал беспокойно, но крепко, и бредил, и слова в его бреду все были о чем-то страшном и безобразном. На Варвару они наводили жуткий страх.

  "Ну, да ничего,- подбадривала она себя,- только бы не проснулся".

  Она пыталась разбудить его, потолкала, - он что-то пробормотал, громко чертыхнулся, но не проснулся. Варвара зажгла свечку и поставила ее так, чтобы свет не падал в глаза Передонову. Цепенея от страха, она встала с постели и осторожно полезла под подушку к Передонову. Бумажник лежал близко, но долго выскальзывал из-под пальцев. Свеча горела тускло. Огонь ее колебался. По стенам, по кровати пробегали боязливые тени, - шмыгали злые чертики. Воздух был душен и неподвижен. Пахло перегорелой водкой. Храп и пьяный бред наполняли всю спальню. Вся горница была как овеществленный бред.

  Трепетными руками вынула Варвара письмо и сунула бумажник на прежнее место.

  Утром Передонов хватился письма, не нашел его, испугался и закричал:

  - Где письмо, Варя?

  Варвара, жестоко труся, но скрывая это, сказала:

  - Почем же я знаю, Ардальон Борисыч? Ты всем показываешь, вот, должно быть, где-нибудь и выронил. Или вытащили. Друзей-то приятелей у тебя много, с которыми ты по ночам бражничаешь.

  Передонов думал, что письмо украли его враги, всего скорее Володин. Теперь Володин держит письмо, а потом заберет в свои когти и все бумаги, и назначение и поедет в инспекторы, а Передонов останется здесь горьким босяком.

  Передонов решил защищаться. Он каждый день составлял по доносу на своих врагов: Вершину, Рутиловых, Володина, сослуживцев, которые, казалось ему, метили на то же самое место. По вечерам он относил эти доносы к Рубовскому.

  Жандармский офицер жил на видном месте, на площади, близ гимназии. Из окон своих многие примечали, как Передонов входил к жандармскому через ворота. А Передонов думал - никому невдомек. Ведь он же недаром носит доносы по вечерам и с черного хода, через кухню. Бумагу он держал под полою. Сразу было заметно, что он держит что-то. Если приходилось вынуть руку, поздороваться, он прихватывал бумагу под пальто левою рукою и думал, что никто не может догадаться. Встречные если спрашивали его, куда идет, он им лгал весьма неискусно, но сам был доволен своими неловкими выдумками.

  Рубовскому он объяснял:

  - Все - предатели. Прикидываются друзьями, хотят вернее обмануть. А того и не думают, что я обо всех их знаю такого, что им и в Сибири места мало.

  Рубовский слушал его молча. Первый донос, явно нелепый, он переслал директору; так делал и с некоторыми другими. Иные оставлял, на случай чего. Директор написал попечителю, что Передонов обнаруживает явные признаки душевного угнетения.

  Дома Передонов постоянно слышал шорохи, непрерывные, докучливые, насмешливые. Он тоскливо говорил Варваре:

  - Кто-то там на цыпочках ходит, соглядатаи везде у нас толкутся. Ты, Варька, меня не бережешь.

  Варвара не понимала, что значит бред Передонова. То издевалась, то трусила. Говорила злобно и трусливо:

  - С пьяных глаз нивесть что мерещится.

  Дверь в переднюю казалась Передонову особенно подозрительною. Она не затворялась плотно. Щель между ее половинами намекала на что-то, таящееся вне. Не валет ли там подсматривает? Чей-то глаз сверкал, злой и острый.

  Кот следил повсюду за Передоновым широкозелеными глазами. Иногда он подмигивал, иногда страшно мяукал. Видно было сразу, что он хочет подловить в чем-то Передонова, да только не может и потому злится. Передонов отплевывался от него, но кот не отставал.

  Недотыкомка бегала под стульями и по углам и повизгивала. Она была грязная, вонючая, противная, страшная. Уже ясно было, что она враждебна Передонову и прикатилась именно для него, а что раньше никогда и нигде не было ее. Сделали ее - и наговорили. И вот живет она, ему на страх и на погибель, волшебная, многовидная, следит за ним, обманывает, смеется: то по полу катается, то прикинется тряпкою, лентою, веткою, флагом, тучкою, собачкою, столбом пыли на улице, и везде ползет и бежит за Передоновым, - измаяла, истомила его зыбкою своею пляскою. Хоть бы кто-нибудь избавил, словом каким или ударом наотмашь. Да нет здесь друзей, никто не придет спасать, надо самому исхитриться, пока не погубила его ехидная.