| Главная » Книги |
Толстой Лев Николаевич - Война и мир. Том 1, Страница 22
Толстой Лев Николаевич - Война и мир. Том 1sp; заговорила она. - On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il
faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette!
[23]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и
весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в
исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве
собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и
еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали,
чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за
них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения,
которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям.
Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с
тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице,
она отдалась во власть m-lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились
совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна,
что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они
совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд
может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
- Нет, право, ma bonne amie, [24] это платье нехорошо, -
говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. - Вели подать, у тебя
там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается.
А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не
чувствовали m-lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели
приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой
шарф с коричневого платья и т. п., то все будет хорошо. Они забывали, что
испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни
видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и
некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна
Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно
изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье,
маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут
складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той,
то с другой стороны.
- Нет, это нельзя, - сказала она решительно, всплеснув руками. -
Non, Marie, décidément ça ne vous va pas. Je vous aime mieux dans
votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grâce, faites cela pour
moi. [25] Катя, - сказала она горничной, - принеси княжне
серенькое платье, и посмотрите, m-lle Bourienne, как я это устрою, -
сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно все
сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах
ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
- Voyons, chère princesse, - сказала m-lle Bourienne, - encore un
petit effort. [26]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне
Марье.
- Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, - говорила она.
Голоса ее, m-lle Bourienne и Кати, которая о чем-то засмеялась,
сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
- Non, laissez-moi, [27] - сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц
тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез
и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать
бесполезно и даже жестоко.
- Au moins changez de coiffure, - сказала маленькая княгиня. - Je
vous disais, - с упреком сказала она, обращаясь к m-lle Bourienne, -
Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du
tout. Mais du tout, du tout. Changez de grâce. [28]
- Laissez-moi, laissez-moi, tout ça m'est parfaitement égal,
[29] - отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M-lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе,
что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было
уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали,
выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне
Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее
лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих
решениях.
- Vous changerez, n'est-ce pas?[30] - сказала Лиза, и когда
княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только
не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно
опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина,
сильное, преобладающее и непонятно-привлекательное существо, переносящее ее
вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого
она видела вчера у дочери кормилицы, - представлялся ей у своей собственной
груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. "Но нет, это невозможно:
я слишком дурна", думала она.
- Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, - сказал из-за двери голос
горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти
вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный
лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько
минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для
нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне
Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и
затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более
она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, -
говорила она, - как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне
отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою
волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее
собственном сердце: "Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не
завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи
так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в
обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю". С этой успокоительной
мыслью (но все-таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной
мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о
своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что
могло все это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого
не падет ни один волос с головы человеческой.
Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в
гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m-lle Bourienne. Когда она
вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m-lle Bourienne
приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voilà
Marie! [31] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела
лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и
тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на
лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и
m-lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда,
взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела
только что-то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она
вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала
плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что
она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она все
еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее,
и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные
русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь,
заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с
выгнутой вперед грудью, а назад - спиною, покачивая одной отставленной
ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо
совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не
красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света
способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при
первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности
этого молчания и желание найти что-нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль
молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он
так спокойно мог молчать очень долго. "Ежели кому неловко это молчание, так
разговаривайте, а мне не хочется", как будто говорил его вид. Кроме того в
обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает
в женщинах любопытство, страх и даже любовь, - манера презрительного
сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: "Знаю
вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!" Может быть, что он
этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что
он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна
почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать
об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и
оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми
зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки,
который часто употребляется болтливо-веселыми людьми и который состоит в
том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают
какие-то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные,
забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не
было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно
поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда
не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M-lle
Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с
удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
- Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый
князь, - говорила маленькая княгиня, разумеется по-французски, князю
Василью, - это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда
убежите; помните cette chère Annette? [32]
- А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
- А наш чайный столик?
- О, да!
- Отчего вы никогда не бывали у Annette? - спросила маленькая княгиня
у Анатоля. - А я знаю, знаю, - сказала она, подмигнув, - ваш брат Ипполит
мне рассказывал про ваши дела. - О! - Она погрозила ему пальчиком. - Еще
в Париже ваши проказы знаю!
- А он, Ипполит, тебе не говорил? - сказал князь Василий (обращаясь к
сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва
успел удержать ее), - а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по
милой княгине и как она le mettait à la porte? [33]
- Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [34] - обратился
он к княжне.
С своей стороны m-lle Bourienne не упустила случая при слове Париж
вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить,
давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль
весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с
нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и
здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. "Очень недурна! - думал он, оглядывая
ее, - очень недурна эта demoiselle de compagn.[35] Надеюсь, что
она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, - подумал он, - la petite
est gentille".
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то,
что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. "Что мне князь Василий и его
сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть",
ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его
душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, - вопрос, насчет которого
старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он
когда-либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо
не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по
справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей
возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу,
несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. "И к чему
ей выходить замуж? - думал он, - наверно, быть несчастной. Вон Лиза за
Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна
своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи,
за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!" Так думал,
одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем все откладываемый вопрос
требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с
намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует
прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. "Что ж, я не прочь, -
говорил сам себе князь, - но пусть он будет стоить ее. Вот это-то мы и
посмотрим".
- Это-то мы и посмотрим, - проговорил он вслух. - Это-то мы и
посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул
глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку
Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля,
и одиночество своей княжны в общем разговоре. "Убралась, как дура! -
подумал он, злобно взглянув на дочь. - Стыда нет: а он ее и знать не
хочет!"
Он подошел к князю Василью.
- Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
- Для мила дружка семь верст не околица, - заговорил князь Василий,
как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. - Вот мой второй, прошу
любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. - Молодец, молодец! - сказал
он, - ну, поди поцелуй, - и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно-спокойно смотрел на
него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана,
подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал
расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со
вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
- Так уж из Потсдама пишут? - повторил он последние слова князя
Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
- Это ты для гостей так убралась, а? - сказал он. - Хороша, очень
хороша. Ты при гостях причесана по-новому, а я при гостях тебе говорю, что
вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
- Это я, mon pиre, [36] виновата, - краснея, заступилась
маленькая княгиня.
- Вам полная воля-с, - сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь
перед невесткой, - а ей уродовать себя нечего - и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез
доведенную дочь.
- Напротив, эта прическа очень идет княжне, - сказал князь Василий.
- Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? - сказал князь Николай
Андреевич, обращаясь к Анатолию, - поди сюда, поговорим, познакомимся.
"Вот когда начинается потеха", подумал Анатоль и с улыбкой подсел к
старому князю.
- Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не
так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы
теперь служите в конной гвардии? - спросил старик, близко и пристально
глядя на Анатоля.
- Нет, я перешел в армию, - отвечал Анатоль, едва удерживаясь от
смеха.
- А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и
отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж,
во фронте?
- Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа?
- обратился Анатоль со смехом к отцу.
- Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха-ха-ха! - засмеялся
князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич
нахмурился.
- Ну, ступай, - сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
- Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? -
обратился старый князь к князю Василью.
- Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо
лучше нашего.
- Да, нынче все другое, все по-новому. Молодец малый! молодец! Ну,
пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один-на-один с князем, тотчас же объявил ему о
своем желании и надеждах.
- Что ж ты думаешь, - сердито сказал старый князь, - что я ее держу,
не могу расстаться? Вообразят себе! - проговорил он сердито. - Мне хоть
завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои
правила: все открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он
поживет. Пускай поживет, я посмотрю. - Князь фыркнул.
- Пускай выходит, мне все равно, - закричал он тем пронзительным
голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
- Я вам прямо скажу, - сказал князь Василий тоном хитрого человека,
убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. - Вы
ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый,
прекрасный сын и родной.
- Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского
общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая
Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого
времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во
всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг
осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе.
Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем,
поглощало все ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и
великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной
жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась
скрыть их.
"Но не слишком ли я холодна с ним? - думала княжна Марья. - Я
стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже
слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может
вообразить себе, что он мне неприятен".
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. "La
pauvre fille! Elle est diablement laide", [37] думал про нее
Анатоль.
M-lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень
возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без
определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала
посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и
дружбе к княжне Марье. M-lle Bourienne давно ждала того русского князя,
который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно
одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский
князь, наконец, приехал. У m-lle Bourienne была история, слышанная ею от
тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем
воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась
ее бедная мать, sa pauvre mère, и упрекала ее за то, что она без брака
отдалась мужчине. M-lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении
своем рассказывая ему, соблазнителю, эту историю. Теперь этот он, настоящий
русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mère, и он
женится на ней. Так складывалась в голове m-lle Bourienne вся ее будущая
история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты
руководили m-lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей
делать), но все это уже давно было готово в ней и теперь только
сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась,
как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы,
бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу
кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным
весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно
в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он
чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин.
Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то
страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной
быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на
клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m-lle Bourienne, и глаза
его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным
и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната
переносила ее в самый задушевно-поэтический мир, а чувствуемый на себе
взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя
и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m-lle
Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M-lle
Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое
для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
"Как она меня любит! - думала княжна Марья. - Как я счастлива теперь
и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?"
думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя все тот же взгляд,
устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку
княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо
взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После
княжны он подошел к руке m-lle Bourienne (это было неприлично, но он делал
все так уверенно и просто), и m-lle Bourienne вспыхнула и испуганно
взглянула на княжну.
"Quelle délicatesse" [38] - подумала княжна. - Неужели Amé
(так звали m-lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее
чистую нежность и преданность ко мне. - Она подошла к m-lle Bourienne и
крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
- Non, non, non! Quand votre père m'écrira, que vous vous conduisez
bien, je vous donnerai ma main à baiser. Pas avant. [39] - И,
подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.
Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на
постель, никто долго не спал эту ночь.
"Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина;
главное - добрый", думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не
приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что
кто-то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто-то был он - дьявол,
и он - этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M-lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно
ожидая кого-то и то улыбаясь кому-то, то до слез трогаясь воображаемыми
словами рauvre mère, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была
нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Все было тяжело и
неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда-нибудь, именно
нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время,
когда этого не было и ей было все легко и весело. Она сидела в кофточке и
чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и
переворачивала тяжелую перину, что-то приговаривая.
- Я тебе говорила, что все буграми и ямами, - твердила маленькая
княгиня, - я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, - и
голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито
шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою
дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к
другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он
передумает все это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но
вместо того он только больше раздражал себя.
"Первый встречный показался - и отец и все забыто, и бежит кверху,
причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца!
И знала, что я замечу. Фр... фр... фр... И разве я не вижу, что этот дурень
смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет,
чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по
крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только
смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это"...
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за
Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его
дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился
на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
"И чорт их принес! - думал он в то время, как Тихон накрывал ночной
рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. - Я
их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось".
- К чорту! - проговорил он в то время, как голова его еще была
покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с
неизменным лицом встретил вопросительно-сердитый взгляд лица, появившегося
из-под рубашки.
- Легли? - спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина.
Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
- Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
- Не за чем, не за чем... - быстро проговорил князь и, всунув ноги в
туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m-lle Bourienne ничего не было
сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа,
до появления pauvre mère, поняли, что им нужно много сказать друг другу
тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как
княжна прошла в обычный час к отцу, m-lle Bourienne сошлась с Анатолем в
зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери
кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение
ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это
выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с
горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем
обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья.
Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие
руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала
арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом
повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря "вы".
- Мне сделали пропозицию насчет вас, - сказал он, неестественно
улыбаясь. - Вы, я думаю, догадались, - продолжал он, - что князь Василий
приехал сюда и п 
| |
| Просмотров: 598 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры