Сологуб Федов - Королева Ортруда

Фёдор Сологуб. Королева Ортруда

  Роман

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ ТРИЛОГИИ "ТВОРИМАЯ ЛЕГЕНДА" -------------------------------------

  Источник: Фёдор Сологуб, "Творимая легенда", Книга I.

  Изд-во: "Художественная литература", Москва, 1991.

  Роман "Королева Отртуда" - вторая часть трилогии "Творимая легенда".

  OCR и вычитка: Александр Белоусенко (http://www.belousenko.com), 9 января 2002.,

  Правка: Василий Кондратьев (vk@ecosoft.ru) и А. Белоусенко, 16 августа 2003. --------------------------------------

  

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  

  Обычность, - она злая и назойливая, и ползёт, и силится оклеветать сладкие вымыслы, и брызнуть исподтишка гнусною грязью шумных улиц на прекрасное, кроткое, задумчивое лицо твоё, Мечта! Кто же победит в земных веках? Она ли, отравленная всеми гнилыми ядами прошлого обычность, лицемерная, трусливая, тусклая, облечённая в чёрную мантию обвинителя, мантию изношенную, покрытую пылью старых книг? Или ты, милая, с розами улыбок на благоуханных устax, ты, роняющая один за другим лёгкие, полупрозрачные, многоцветные свои покровы, чтобы предcтать в озарении торжественной, вечной красоты?

  Мы только верим, мы только ждём. Вы, рождённые после нас, созидайте.

  Boт, уже не серая, не мглистая страна, не наша милая родина, где обычное становится ужасным, а ужасное обыкновенным,- иная страна, далёкий край, и там синее море, голубое небо, изумрудные травы, чёрные волосы, знойные глаза. В этой яркой стране сочетается фантазия с обычностью, и к воплощениям стремятся утопии.

  Уже на этот скрытый путь по серым, пыльным проселкам, высокий, радостный, и потом скорбный путь королевы Ортруды, в счастливом, далёком краю, под лазурным небом, на островах среди лазурных волн. Но всё ещё путь омрачённый, и всё ещё страна не обрадованная.

  Эта страна - Соединённые Острова, где царствовала Ортруда, рождённая, чтобы царствовать. Острова, где она насладилась счастием, истомилась печалями, на страстные всходила костры, и погибла. На переломе двух эпох горела её жизнь факелом, горящим напрасно, когда уже солнце близко и белый свет над землёю, и отвращаются от факела людские утомлённые взоры, но ещё когда солнца нет, и мглистый передрассветный холод объемлет долины.

  

  События в королевстве Соединённых Островов, некогда знаменитом и сильном, ныне же заключённом в скромные пределы двух групп островов на Средиземном море, уже несколько лет тому назад стали привлекать к себе внимание широких кругов общества в Европе.

  Ортруда Первая, королева Соединённых Островов, молодая, прекрасная, очаровательная женщина, не была счастлива в семейной жизни. Лёгкий шелест наглого скандала, притаившийся в багряных складках её королевской мантии, уже давно радовал международную публику, жестокое чудовище смеха и злословия.

  Ортруда имела редкое счастие наследовать престол ещё до своего появления на свет, и родилась королевою. Её отец, король Роланд Седьмой, умер за несколько недель до её рождения. Смерть его была неожиданная, загадочная. Говорили даже, что он был отравлен.

  Партия церковников и крупных землевладельцев возлагала большие надежды на его вдову, королеву Клару, женщину очень преданную интересам церкви, очень набожную, владелицу крупной земельной собственности. Изящные патеры и красноречивые епископы католической церкви были постоянными посетителями королевы Клары. Взгляды её были строго консервативны. Она всегда стояла на страже добрых нравов, и сама усердно предавалась духовным упражнениям, покорно подчиняясь дисциплине отцов иезуитов. Полумонашеская община благочестивых дам и девиц лучшего общества, "Дом Любви Христовой", в уединенном квартале столицы, основанная отчасти на её средства, находилась под особенным её покровительством.

  Сделавшись после смерти Роланда Седьмого правительницею королевства, королева Клара употребляла постоянно всё своё влияние в пользу клерикалов и аграриев. Реакционные министерства были ей радостны; она проливала горькие слёзы, когда состав парламента изменялся и вынуждал её вручать власть буржуазно-радикальному министерству.

  Королева-мать тщательно воспитала Ортруду при помощи знаменитых в том королевстве учёных и педагогов. Да и не одна вдовствующая королева заботилась о воспитании Ортруды. Каждое министерство, вступая во власть, принимало на себя, вместе с другими национальными делами, также и заботу о воспитании Ортруды. Все политические партии, кроме самой неприми-римой части социалистов, ревниво следили за тем, как Ортруда воспитывалась. Воспитанию маленькой королевы придавалось особое значение, потому что вражда партий и классов в это время достигла значительного напряжения. Высшие классы жадно цеплялись за то, что осталось от их ветхих привилегий. Буржуазия стала очень сильна, но уже и рабочий класс приобрел влияние на законодательство и политику, и добился довольно сносных законов о труде и о синдикатах.

  Ничто не было упущено, чтобы образовать из маленькой резвушки с быстрыми чёрными глазенками и миленьким смугленьким личиком конституционную государыню, любезную и просвещённую. Труд воспитателей не был тяжёл. Они имели дело с весьма благодарным материалом. Ортруда обладала способностями и талантами, редкими даже и в высокой среде,- а ведь где же и не быть высоким талантам, как не там, где живут повелители мира и владыки людей? Притом же в вопросах воспитания в этой стране было нечто, единящее аристократию и народ: эллинская, мудрая любовь ко всему прекрасному, любовь к человеческому радостно-сильному телу; из этой всенародной, простодушной любви рождалось стремление к воспитанию простому, суровому, близкому к природе, к дружеству свободных, чистых стихий.

  Веселые, обнажённые дети радовали взоры и сердца жителей Соединённых Островов, и сами они, красивые, стройные, смелые, не испытывали в такой степени, как их европейские соседи, стыдливого ужаса перед своим телом. Смуглое тело Ортруды любило знойные лобзания и пламенные ласки высокого в небесах Змия. Её сильно-дышащая грудь радовалась ветру с лазурного моря и глубокой прохладе морских волн. Её стройные ноги радостно приникали к изумрудам тёплых трав и к хрупкому песку взморий.

  Ортруда была красива, умна, добра, талантлива. Живо усваивала она знания, которые ей преподавались, и хотела узнавать ещё новое. Она любила искусство, и сама хорошо рисовала и писала красками.

  Буржуа, сидя в кафе и любуясь последним портретом маленькой королевы, или улыбаясь напечатанному в его газете новому анекдоту из её жизни, говорил:

  - Ортруда щедро одарена природою. Клерикал благочестиво говорил:

  - Ортруда щедро одарена Богом. Придворный льстец говорил:

  - Любовь народа окружает счастливое, безоблачное детство нашей возлюбленной королевы.

  А народ, как и всякий почти народ в мире, любил всяких детей, простых и знатных одинаково. Любил поэтому и Ортруду.

  Наконец королеве Ортруде исполнилось шестнадцать лет.

  С великим торжеством, привлекательным для толпы, при стечении народа, в кафедральном соборе столицы, в кругу высоких иноземных гостей, придворной знати, военных начальников и народных представителей, шестнадцатилетняя девушка Ортруда была коронована. Гладко-бритый, седой, розовый кардинал в треугольной раздвоенной митре помазал её лоб сладко-благоухающим миром, потом возложил на её смоляно-чёрные кудри королевскую золотую корону, сверкающую переливными огнями бриллиантов, изумрудов, яхонтов и сапфиров, - и на плечи Ортруды упала тяжёлая багряница, и в маленьких полудетских руках засверкали скипетр и золотое яблоко царской власти. Ортруда по-детски радостно улыбалась.

  Жителям столицы и Соединённых Островов надолго остался памятен этот день, не только воспоминанием о пышном торжестве, но и по зловеще-странному совпадению,- в этот самый день, в час торжества жители столицы узнали о первых признаках того явления, которое, всё усиливаясь во время правления Ортруды, разрешилось наконец ужаснувшею весь цивилизованный мир катастрофою.

  Очаровательная Ортруда в сияющем венце и в тяжёлой порфире, конец которой несли за нею шесть раззолоченных камергеров, вышла из собора, осенённая балдахином, сопровождае-мая блестящим двором. С радостною и благосклонною улыбкою поклонилась она своему народу, и потом села в золочёную парадную карету. Восторженные крики толпившегося по пути народа сопровождали Ортруду до дворца. Длинный кортеж великолепных экипажей тянулся за её каретою. День был ясен. Улыбки Змия переливно играли на золоте и на бриллиантах. Лёгкий бриз развевал разноцветные флаги. Благоуханием цветов был сладостно напоен воздух радостной столицы, весёлого города Пальмы.

  Как очаровательное видение, мелькнувшее, обольстившее и скрывшееся, Ортруда исчезла для толпы в дверях дворца. Но люди не расходились. Ждали, что Ортруда ещё покажется в королевском одеянии, выйдет на балкон, вознесёт над толпою свою нежную, увенчанную красоту. Стояли, глазели, кричали, пели. В толпе шныряли бронзово-загорелые, смуглые, красивые мальчишки, и весёлые их смехи и вскрики резали знойный воздух, как звонкие птичьи голоса.

  Вдруг на площади раздался крик мальчишки-газетчика:

  - Телеграмма! Вулкан дымится!

  Толпа бросилась к разносчикам газет. Листки с тревожною новостью раскупались нарасхват. Узнали: на острове Драгонера над вулканом, который давно считался пoгасшим, сегодня утром показался лёгкий дым.

  Толпа волновалась. А при дворе говорили:

  - Это не опасно. Пустяки.

  Да ещё и верно ли? Газеты так легко преувеличивают. Из-за розничной продажи гонятся за сенсационными новостями.

  - Министерство знало это ещё рано утром, но, конечно, не придавало никакого значения. Даже не говорили королевам.

  - И правильно.

  - Но какая бестактность - пустили теперь в продажу эти листки!

  - Хоть бы до завтра подождали.

  Блестящее течение придворных торжеств не прерывалось. Королева Ортруда три раза выходила на балкон. Её радостная улыбка и увенчанное блеском короны безоблачное чело очаровали опять толпу, и успокоили её минутную тревогу.

  Потом был, как полагалось по церемониалу, торжественный обед у королевы, пышный, с положенными тостами, после которых палили из пушек по много раз. Юная королева очень устала, потому что должна была сидеть в короне и с порфирою на плечах. Но она улыбалась. Смотрела на принца Танкреда Бургундского, и улыбалась.

  Ортруда только три дня тому назад познакомилась с ним, и уже влюбилась. Она любовалась его высоким ростом, стройным станом, белым тевтонским лицом, синими глазами.

  Ах, как сладко быть влюблённою королевою!

  И принц Танкред любовался Ортрудою. И он влюбился.

  Что-то говорила Ортруде мать, королева Клара. В ответ ей нежно улыбалась Ортруда. Но только одно услышала слово,- милое имя:

  - Танкред.

  И были многие блистающие очи,- но только синие глаза Танкреда мерцали перед нею.

  Потом Ортруда отдыхала одна, мечтая, в тихом сумраке опочивальни. А на улицах веяли флаги, шумел народ, смеялись дети, гремела музыка, и танцевали на перекрёстках и на площадях. Радовались.

  Вечером был у королевы бал. Опять нарядная толпа, и высокие гости, и Танкред между ними,- и опять улыбалась и радовалась Ортруда.

  Она танцевала. Сияла радостью, когда порядок этикета дал ей возможность подать руку Танкреду.

  В промежутке между двумя танцами королева Ортруда лёгким движением кружевного веера показала Танкреду место рядом. Он сел, склоняясь к её плечу, чуть-чуть свободнее, чем следовало бы, и тихо спросил:

  - Вы очень устали, ваше величество? И ещё тише сказал, совсем едва слышно:

  - Вы очаровательны, Ортруда. Ортруда вспыхнула, радостно улыбнулась, и сказала:

  - Да, устала, но не очень. Совсем немножко. И я уже отдохнула. И мне очень весело.

  Взглянула прямо в его синие глаза,- влюблённо-стыдливый взгляд. Принц Танкред говорил тихо и нежно:

  - Я очень рад, что имел счастие познакомиться с вами.

  И опять совсем тихо:

  - Милая Ортруда!

  Ортруда зарадовалась, засияла улыбками, сказала с детскою живостью:

  - О, это я рада этому.

  Танкред говорил, и как музыка был его глубокий голос:

  - Я особенно рад потому, что это в ваши торжественные дни я узнал вас, увенчанную короною ваших предков. Она так идёт к вашим чёрным, как ночь, волосам.

  Шепнул ли совсем тихо? послышалось ли ей?

  - Люблю вас, Ортруда.

  Она

  очень

  покраснела.

  Слезинки блеснули на глазах. Притворно-безмятежным голосом она сказала:

  - Корона тяжёлая, и порфира тяжёлая. Хорошо, что я сильная. Но мне весело. Я рада. Я не боюсь тяжёлого в моей судьбе, на моём королевском пути. Я - королева, я выбираю.

  И всё тише и тише:

  - Я хочу выбрать вас. Я хочу полюбить вас. И совсем тихо:

  - Я вас люблю.

  В это время гофмаршал Теобальд Нерита говорил королеве Кларе:

  - Кому же, как не вашему величеству, знать сердце вашей дочери? Молодой человек очарован, и не скрывает этого.

  Тихо ответила королева Клара:

  - Очарование здесь взаимное.

  

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

  

  Высокие и знатные гости смотрели издали на беседу влюблённых, несколько более долгую, чем следовало бы. Ни для кого не было в этом ничего неожиданного. Это была приличная, одобренная, предначёртанная любовь. Немножко слишком скоро,- ну, что ж! Королева Ортруда так ещё молода, так наивна, принц Танкред так очарователен. Судьба молодых людей была окончательно решена в эти дни. В конце коронационных торжеств было официально объявлено о помолвке королевы Ортруды и принца Танкреда Бургундского.

  В предположенном союзе счастливо сочетались и законы сладостной любви, и суровые требования высшей политики. Принц Танкред был красивый, стройный, надменный молодой человек, командир кавалерийского полка на своей родине. Он много путешествовал, бывал во всех частях света, видел многое и многих. Образование он получил довольно поверхностное, но умел говорить легко, свободно и просто, порассказать о многом виденном и слышанном, о своих приключениях и встречах. Он был очаровательно любезен, когда хотел.

  На его родине и во многих иных странах в него влюблялись, и нередко искренно и бескоры-стно, многие девушки и женщины, знатные и простые. Мимолётные связи с женщинами всех рас и наций, всякого цвета и всякого состояния ещё не утомили ни его сильного тела, ни его души, ненасытно-жаждущей и всё не находящей любви, а множество приключений под всеми небесами земли закалили его неугомонный характер предприимчивого человека.

  Как многие другие, молодые и прекрасные, влюбилась в него и Ортруда. Так открыта была для любви её юная душа, ещё солнечно-ясная,- и она полюбила.

  Для династии и для буржуазного правительства в королевстве Соединённых Островов это казалось очень кстати. Принц Танкред имел обширное родство среди европейских династий. Хотя его лицо и вся фигура носили ясно-выраженный германский xapaктep, хотя на тех языках, которыми он владел, он говорил с лёгким, но всё-таки заметным немецким акцентом, хотя он сам считал себя немцем и гордился славными победами Германии,- но в жилах его текла очень смешанная кровь. Он принадлежал к тому маленькому царствующему народу, который целыми столетиями стоял во главе европейских наций, одинаково близкий всем им, и одинаково от всех их далёкий, как бы символизирующий единство европейской истории. Члены его легко, как и подобает людям высокой космополитической культуры, переменяли язык, нравы и отечество, и в новой обстановке чувствовали себя так же хорошо и свободно, как и в старой,- повелителями людей, верными интересам своей новой родины, насколько они понимали эти интересы. Не было никаких оснований сомневаться и в том, что принц Танкред будет хорошим патриотом в государстве Соединённых Островов.

  Свадьба назначена была, однако, только через год после коронования Ортруды. Королева Ортруда была ещё так молода. Считали неприличным торопиться.

  Находили более удобным, чтобы юная королева имела достаточно времени войти в понимание государственных дел до своего бракосочетания. В этом политические деятели видели некоторую гарантию того, что государственные дела не будут решаться под влиянием чужестранца, и двор, по представлению министерства, не мог отказать в этой гарантии.

  Этот год длился для Ортруды медленно-сладкою, влюблённо-нежною сказкою. Письма Танкреда радовали её,- они были частые, остроумные, лёгкие, нежные, пересыпанные изящно-забавными рассказами. И она писала ему часто, доверчиво открывала ему свои мечтания, рассказывала всё, что вокруг неё случалось, что она сама делала. Иногда были встречи,- краткие, всегда при посторонних, но всё же солнечно-радостные.

  За этот год королева Ортруда ознакомилась с высокою властью, с очаровательною магиею повелевающих, но таких неизбежных, предначёртанных слов, с великим могуществом всегда осторожно-подсказанных Да и Нет. И познала королева Ортруда сладости королевской власти,- и её тягости. Она скоро научилась понимать, что высокая королевская власть - цепь, гипнотизирующая своим блеском умы народных множеств, цепь, носимая с горделивою улыбкою торжества, но тяжёлая, как монашеские вериги, и так же режущая нежное тело слабой женщины.

  Тяжёлый призрак власти! Его обманчивый блеск издевался над бессилием коронованной девушки, над её сентиментальными мечтами о всеобщем благе, над её наивными намерениями осчастливить свой народ.

  Большинство в парламенте в это время, как и во всё правление королевы Ортруды, принадлежало партиям буржуазным. Две крупные партии парламентского центра, называвшиеся прогрессистами и радикалами, поочерёдно сменялись у власти. Но разница между ними была очень малая. Оппозицию составляли с одной стороны небольшая, но буйная группа аграриев, с другой - социалисты; к социалистическим фракциям принадлежали самые образованные и красноречивые ораторы парламента. Их блестящие речи были полны неотразимою убедительностью; в комиссиях они были превосходными работниками, и порою им удавалось кое-что сделать для рабочих, когда осторожные буржуа бывали напуганы манифестациями рабочих и грозным призраком всеобщей забастовки.

  Наконец настал радостный для юной королевы день,- королева Ортруда была обвенчана с принцем Танкредом.

  Парламент ассигновал Танкреду, как принцу-супругу, совершенно приличный цивильный лист. Только малая часть оппозиции резко протестовала против этого ассигнования.

  В первое время принцу Танкреду было достаточно его цивильного листа, и он не испытывал нужды в деньгах. Но положением своим он скоро стал недоволен.

  В конституционном государстве положение принца-супруга очень щекотливо. Народное представительство ревниво охраняет источники высокой власти от тайных, неответственных влияний. Ревниво, но не всегда успешно.

  На поверхностный взгляд могло показаться, что после первых лёгких неловкостей принц Танкред быстро освоился с положением принца-супруга. Освоился, но в душе не примирился. В политику принц Танкред, по-видимому, не вмешивался. Он даже не входил никогда и на короткое время в кабинет королевы, когда она принимала первого министра или работала с одним из своих секретарей.

  С парламентскими деятелями при необходимых встречах при дворе или в обществе принц Танкред держался превосходно. Его обращение с ними было великолепной смесью уверенного превосходства и чрезвычайной любезности. Блистательный пример этой манеры вести себя подавал европейским принцам царственный лондонский джентльмен, издавна признанный законодатель мод и приличий, и принц Танкред был одним из удачнейших его подражателей.

  В день бракосочетания принц Танкред был зачислен в ряды армии королевства Островов. Но и в военной службе вначале принц Танкред не искал видного положения, и даже решительно отклонял попытки военного министерства ускорить его карьеру. Казалось, что он вполне доволен тою же, как и на родине, ролью полкового командира, и спокойно ожидает своей очереди, чтобы после старших чином полковников получить чин генерал-майора и кавалерийскую бригаду в командование. Служебные свои обязанности он исполнял не очень ревностно, но и не лениво, он держался той благоразумной середины, на которой им были одинаково довольны и подчинённые и начальники. Офицеры и генералы говорили про него:

  - Отличный офицер и славный товарищ. А иногда, в своём кругу, говорили тихо:

  - Он был бы хорошим королём.

  Говорили так в те минуты, когда почему-нибудь были недовольны правительством.

  Думали, что народ в первые годы был доволен принцем Танкредом. Вернее, население Соединённых Островов было к нему совершенно равнодушно, и простые люди ничего о нём не думали. Да вначале и не было никаких причин к неудовольствию принцем Танкредом, как не было и оснований для народной любви к нему. Но прошли годы, и принц Танкред стал непопулярен.

  На это были две причины: его любовные похождения, чрезмерно многочисленные, и его слишком аристократические и реакционные взгляды, которых он не сумел скрыть, да, может быть, и не хотел. Впоследствии, присоединилась и третья причина. Его стали обвинять в воинственных замыслах, и в том, будто бы он старается внушить королеве и министерству мнение о необходимости заключить союзы с группою великих держав. Это могло привести к войне. Война была в интересах высшего дворянства; буржуазия войны боялась, рабочим война была ненавистна.

  Как могла произойти такая перемена в отношениях к Танкреду?

  Всегда спокойный и сдержанный в обыкновенном состоянии, принц Танкред имел печальную слабость, в товарищеских кружках однополчан или патрициев, под влиянием излишне-выпитого вина, давать волю языку. Кое-какие острые словечки, неосторожно сказанные принцем Танкредом против парламентаризма, получили широкую огласку. По их поводу столичные газеты напечатали несколько сдержанно-укоризненных статей, сдержанных, чтобы не обидеть любимую в народе королеву Ортруду. Но так как она и после нескольких лет жизни с Танкредом всё ещё была влюблена в него, то эти статьи больно её ранили. Ещё большее огорчение причинил ей сатирический журнал "Sancta Simplicitas";* на его страницах был помещён ряд карикатур, в которых узнавали намеки на принца Танкреда.

  

   * "Святая простота" (лат. ).

  

  Положение принца Танкреда становилось двусмысленным, неловким. Прошло десять лет со дня его торжественного въезда в город Пальму, столицу Соединённых Островов,- и он очутился в центре сложной сети запутанных отношений и интриг. Ортруда всё ещё любила его нежно, с тем большею страстностью, что детей у них пока ещё не было. О его любовных похождениях она почти ничего не знала, а если и слышала иногда что-нибудь, то объясняла это минутною прихотью, капризом избалованного жизнью и путешествиями человека. А принца Танкреда его прихоти и капризы разоряли, и он наделал долгов.

  Много планов составляли его друзья, чтобы помочь ему распутаться с долгами. Близость принца Танкреда к королеве внушала им мысль сделать политику орудием личного обогащения и самого Танкреда, и его друзей. Мечтали о постройке сильного флота, о приобретении колоний в Африке; завязывали тайные сношения с честолюбивыми неудачниками в южно-американских республиках. В консервативной прессе стали появляться статьи об экзотических предприятиях. Несколько богатых аристократов сложились и образовали фонд для покупки и эксплуатации земель в Африке. Были горячие головы, мечтавшие о создании великой империи, которая должна была объединить все народы латинской расы. Более умеренные довольствовались планами домашнего государственного переворота,- парламент распустить, конституцию отменить, Танкреда объявить королём и соправителем Ортруды.

  Все эти преступные планы держались, конечно, в строгой тайне. Поэтому Ортруда наслаждалась ещё семейным счастием. Оно омрачалось только всё учащавшимися с течением времени приступами странной слабости Танкреда и его непонятного равнодушия к ласкам молодой жены.

  Милые женщины, как сладостны ваши ласки! как широк и разнообразен круг ваших очаровательных слабостей и несовершенств! От одной к другой бежал бы неутомимо, и к прежним подругам не забывал бы вернуться,- но так мало, так мало у человека сил! Сорок поколений предков, необузданно ласкавших жён, любовниц, пленниц, рабынь, служанок и случайных очаровательниц, как мало, как мало вы оставили сил вашему наследнику!

  Так, ещё счастлива была Ортруда, но уже множились мрачные предзнаменования. Вулкан на острове Драгонера продолжал дымиться с того дня, когда Ортруда была коронована. Лёгкий, полупрозрачный на лазурном небе дымок над двойною вершиною зеленовато-серой горы не усиливался за эти десять лет, но и не ослабевал. Среди радостного сверкания оранжевых скал, яркой многотонной зелени трав, пурпура и синели пышных цветений, лазури лёгких волн и ласковых небес, снежной белизны каменных построек и национальных одежд, таилась лёгкая, слабая, полупризрачная грусть зловещего, серого дыма. Лёгкий запах гари вмешивался порою в слитное, нежное благоухание роз и лимонов.

  Грусть этого предзнаменования была близка Ортруде. Утомлённая бессилиями королевской власти, она всё чаще искала отдыха в очарованиях искусства, красоты и простой жизни; всё чаще удалялась в одно из своих имений, к успокоениям радостной природы. И в милой тишине зловещий, лёгкий дым.

  Ещё зловещее предзнаменование: в одиннадцатый год правления Ортруды стал появляться призрак белого короля.

  Была таинственная комната в королевском замке, известная под именем опочивальни белого короля. Туда входили редко, только по необходимости, и всегда со страхом. С этою комнатою была связана легенда. Верили, что иногда возникает в ней белый призрак, выходит из неё ночью, и, обойдя залы и коридоры старого замка, опять туда возвращается. Это бывает, верили все, в те дни, когда королевскому дому грозит опасность. То был призрак короля Арнульфа Второго, изменнически, из засады убитого в 1527 году, на пятнадцатом году жизни. Убийца, его дядя, захватил престол, и царствовал под именем Роланда Пятого. Начатое преступлением, то было бурное и кровавое царствование.

  

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  

  В неисчислимой повторяемости скучных земных времён опять повторяясь беспощадно, длился багряный, знойный, непонятно почему радостно-яркий день. Он слепил глаза, и гнал под соломенные жёлтые навесы полуобнажённых работников и работниц с полей и плантаций. На пыльных дорогах он воздвигал ярко-фиолетовые мароки, и они стекались к перекрёсткам, махая призрачными рукавами на бесплотных руках и пугая темноглазых ребятишек, зашалившихся в поле, вдали от дома. Над яркою синевою лазурного моря он поднимал от мглистого горизонта миражи белых башен, оранжевых равнин и стройных зелено-золотых пальм.

  Только лес хранил прохладу, тишину и покой. Молодая женщина, очарованная его тишиною, уже давно шла одна в его задумчивых сенях, улыбаясь чему-то и сладко мечтая.

  Она была одета в лёгкий и простой, но красивый наряд, какой носили местные простые женщины. Белое короткое платье с зелёною вышивкою, с широковырезанным воротом и узкими лямками на плечах, широкими и свободными складками опускалось немного ниже колен, и было схвачено под грудью широким поясом,- зелёною лентою, скреплённою на левом боку двойным бантом, продетым в матовую белую квадратную пряжку. Из-под платья был виден шитый ворот тонкой сорочки и её совсем короткие рукава. Белая с зелёным шитьем и красными бусами повязка обхватывала сложенные на голове смоляно-чёрные косы молодой красавицы. Лёгкие сандалии из светлой кожи были прикреплены своими двойными тонкими ремешками к пряжке пояса, и висели праздно, оставив ноги молодой женщины открытыми для тёплых, ласковых прикосновений родной земли; только узкими розовыми ленточками были охвачены тонкие щиколотки загорелых, лёгких ног.

  Лицо и все манеры молодой женщины обличали её принадлежность к тому классу, который только правит и распоряжается, не утомляя рук работою, длящеюся до утомления. Привыкшие к раздумьям складочки на коже красиво-развитого лба,- привычно-внимательный взор,- привычно-сдержанная улыбка,- налитые соком счастливой жизни плечи, руки,- тонкие, лёгкие пальцы, эластичная кожа которых не знает чёрных точек от уколов швейной, вечно сердитой иглы,- и другие приметы говорили всё о том же. Переодевание радовало её, очевидно, как радовал и этот дикий, яркий и мрачный вместе вид природы. Это чувство радостного освобождения от каких-то условных пут и радостной близости к милой земле бросало на её лицо ясный, счастливый свет.

  Узкая тропинка, то мягкая от ярко-зелёных мхов, то рассыпчато-сухая под ногами вилась совсем, по-видимому, ненужными, слабыми извивами ленивой змеи среди густого, тёмного, но и в прохладных мраках своих всё же яркого леса. Порою она выбегала к подножиям белых и зелёных скал,- взбиралась косо на их крутые склоны, то голые, то заросшие колючими, ветвис-тыми травами с багряными и фиолетовыми цветами, от которых пахло странно и душно,- или хитрым ужом вползала в узкие расселины скал, и скользила на дне глубокого провала, сжатого теснотою тёмных и высоких стен. Порою тропинка почти совсем терялась в гуще диких зарос-лей, и молодой женщине приходилось пробираться с трудом, отстраняя руками от смуглого, прекрасного лица упрямые ветки буйных на воле кустарников. Если бы не её зоркая и внимате-льная осторожность, то не раз были бы поранены её стройные руки и ноги зазубренными толстыми краями голубовато-зелёных, сочных листьев агав. Под напрасною свирепостью томились их громадные, желтовато-зелёные цветы.

  Встречались порою странные цветы с пряным и резким запахом; качаясь на длинных, крепких стеблях, они раскрывали перед молодою женщиною свои багряные, огромные пасти. Их длинные красные и лиловые тычинки напоминали змеиные языки, и казалось, что они источают из себя липкую, ядовитую пыль. Но молодая женщина смело склонялась к этим жутким цветам, и вдыхала их душный аромат, хотя кружилась от него голова, и кровь стучала тонкими, жидкими молоточками, как ртуть, в виски.

  Когда ручей, возникший из плескучих струй под скалою, раскрыл в бассейне из пёстрых, золотистых кремней своё прозрачное зеркало, молодая женщина застоялась на его хрупком берегу, наклонившись к изображению своего прекрасного лица, улыбаясь, любуясь яркими розами смуглых щек и улыбающихся нежно уст. И казалось, что вокруг её безоблачного чела вились мечты жужжащим роем,- мечты о возлюбленном, о милом.

  Пошла дальше, за собою оставив звонкий смех холодных струй, мимоходом поцеловавших её колени. Тропинка подымалась в гору. Всё более редкими становились обставшие её деревья. Всё круче поднимались острые рёбра молчаливых скал, из-за которых, казалось, кто-то чужой и равнодушно-суровый следил тяжёлыми взорами за идущею беспечно и смело красавицею. Был странно-резок контраст между ясными, невинными просветами высокой лазури и неподвижною зеленовато-белою мрачностью камня. Молодой женщине было жутко и весело.

  Вдали, между деревьями и скалами, блеснуло голубою, узкою, но радостною ленточкою море. Впечатление исхода из иного, древнего и тёмного бытия к светлым, звучным очарованиям жизни неотразимо овладело молодою женщиною. Её слух жадно ловил далёкие, еле слышные здесь, на высоте скал, шумы и голоса вечно-беспокойных волн милого, непокорного моря. Она пошла прямо к морю, с привычною внимательностью выбирая путь.

  Вдруг за скалою на повороте тропы она увидела впереди себя, не очень далеко, три медленно и осторожно подвигавшиеся фигуры. Шли трое мужчин с большими на плечах узлами, по-видимому, тяжёлыми, как можно было судить по их тяжёло-согнутым спинам.

  Молодая женщина приостановилась и, прячась за выступом скалы, смотрела на путников. По их медленным движениям, сторожким взглядам по сторонам и по тому, как они выбирали наиболее закрытые снизу, от моря, места, она догадалась, что это - контрабандисты. Она удивилась, что они вышли на опасный свой промысел днём. Движениями осторожными и лёгкими она пошла за ними, отклоняясь от принятого прежде направления. Прошла за ними с полсотни шагов, и вдруг догадалась, что они заметили её. Нерешительно сделала она ещё несколько шагов, остановилась, опять пошла, увлекаемая любопытством, меж тем как рассудок говорил ей, что идти за ними опасно, что следует поскорее удалиться от них, притворяясь, что и не видела их.

  Впрочем, чего ей бояться? Но, впрочем, на что же ей смотреть? Пусть эти бедные люди идут куда хотят,- ей-то что за дело! И она повернулась было уходить, но в это время трое контрабандистов вдруг сбросили с плеч свою ношу, и остановились, всматриваясь во что-то. В руках их были теперь карабины, которых молодая женщина раньше не заметила.

  Вдруг она увидела, что все трое пристально смотрят на неё. Теперь, когда и они, и она стояли, было видно, что расстояние между ними и молодою женщиною гораздо меньше, чем раньше казалось ей. Своими зоркими глазами она различала теперь каждую складку их пыльных одежд. Двое были постарше, с короткими полуседыми бородами; третий, бритый и краснолицый, был помоложе; но глаза у них у всех были одинаково пламенно-жгучи, и горели волчьею голодною угрюмостью. Их мрачные лица обвеяли было молодую женщину внезапным, но мгновенным испугом.

  "Что же они со мною сделают? - думала она.- Неужели убьют?"

  Но любопытство было сильнее страха,- непобедимый инстинкт женщины.

  Откуда-то из-за скал, скользя, как изворотливая зелёная на песке ящерица, выбежал четвёр-тый,- совсем ещё мальчишка, лет пятнадцати, в заломленной набок шапчонке, украшенной для чего-то петушиным крылом, с исцарапанными икрами проворных ног, с громадными на тёмном лице белками испуганных глаз. Подбегая к своим старшим товарищам, он бросил им гортанным резким звуком какое-то незнакомое молодой женщине слово, очевидно, на воровском условном языке. Потом, подойдя к ним вплотную, он принялся что-то быстро и тихо рассказывать им, отчаянно жестикулируя, и на его худощавом, подвижном лице смешивались выражения страха, гордости принесшего важную новость и отчаянной решимости драчливого мальчишки. Суетли-вый и нервный, едва прикрытый лохмотьями изношенной одежды, из дыр которой сквозило тело, он казался похожим на рассерженную чем-то обезьянку. По тому, как он вертелся на месте, тыкая пальцем в разные стороны, и по тому круговому движению рукою, которым он закончил свой рассказ, молодая женщина догадалась, что контрабандисты окружены пограничною стражею.

  Выслушав рассказ, старший из контрабандистов хлопнул его по плечу широкою ладонью, и сказал спокойным, тихим, но внятным голосом, как говорят люди с очень властным характером:

  - Молодец, Лансеоль!

  Лицо зоркого мальчишки багряно запылало от гордости. Он поправил свою шапчонку, со скромным достоинством отодвинулся шага на два от старших товарищей, и, скрестив ногу на ногу, прислонился к стволу чахлой горной пинии в небрежно-красивой позе человека, исполнившего свой долг. Он был маленький, гордый, немножко забавный и трогательный,- и молодая женщина невольно залюбовалась им.

  Контрабандисты о чём-то оживлённо спорили вполголоса; иногда говор их становился громче, и до молодой женщины долетали обрывки их речей. Но и без этого, по тем свирепым взглядам, которые они бросали на неё, было ей понятно, что говорят о ней.

  - Она, что и говорить!

  - Если бы она, зачем же она торчит здесь у нас на виду?

  - Оплошала, теперь хитрит,- притворяется, что её дело - сторона.

  - Подослали женщину,- ну и народ!

  - Говорил я вам, что здешний капитан - пройдоха.

  - Ну, пусть сунутся.

  - А ей нож в горло.

  - Зачем убивать зря?

  - Вернее. Мёртвые не болтают.

  День был так ясен, очертания скал и деревьев так отчётливы, душа молодой женщины была так открыта для радостных восприятий от природы, что это неожиданное приключение было для неё, как внезапный кошмар в полуденной ясности. Не кажется ли всё это? Не слышатся ли ей только эти грозящие речи? И душа её упрямо не верила страху, даже и тогда, когда контрабандисты вдруг пошли к ней. И она сделала несколько шагов им навстречу.

  Трое стали вокруг неё, совсем близко, мальчишка Лансеоль всё держался немного позади их. Старший сказал ей:

  - Ты нас выслеживала, ты навела на нас проклятых карабинеров,- но ты первая умрёшь.

  Глаза молодой женщины были прикованы к кинжалам, которые были засунуты за их широкие пёстрые пояса. Тускло сверкали их изогнутые широкие рукоятки.

  Ах, милое солнце, золотое в лазури! неужели в последний раз ты блистаешь, улыбаясь, надо мною! и не сойду на влажный песок взморий, и в дом мой не вернусь, и милого не поцелую.

  И, побледневшими улыбаясь губами, сказала:

  - Не убивайте меня, добрые люди, и не делайте мне никакого зла. Я не видела карабинеров, и не знаю о них ничего. Я шла своею дорогою, и сбилась с пути. Сама не знаю, как я сюда попала. Но вот я вижу море,- отпустите меня, добрые люди, я спущусь вниз. Клянусь вам спасением моей души, я никому не скажу о том, что встретила вас.

  - Болтай себе,- злобно сказал второй контрабандист, угрюмые глаза которого смотрели из-под низкого упрямого лба пристально на молодую женщину,- ты нас не обманешь.

  - Я вам пригожусь,- с лёгкою улыбкою говорила она,- вы всегда успеете меня убить,- один удар кинжала,- не правда ли? - но вы увидите, что я спасу вас от карабинеров. Мне достаточно сказать им одно слово, и они уйдут, они меня послушаются.

  Уже почему-то опять не было ей страшно, и кинжалы их казались ей бутафорскими, и мрачные лица их только забавными. Она любовалась красивым мальчишкою Лансеолем.

  - Карабинеры! - крикнул вдруг Лансеоль, и метнул на молодую красавицу свирепый взор, такой забавный, что она весело улыбнулась.

  Старый контрабандист схватил её за руку, и потащил за собою. Все спрятались за выступом скалы, и чутко ждали. Чувствовалось приближение чужой, грозной силы. Ещё никого не было видно, только изредка блеснёт на солнце привинченный к карабину плоский нож с двумя остриями.

  С двух сторон сразу показались солдаты с наведёнными карабинами. Контрабандисты приготовились к стрельбе. Лансеоль вынул кинжал, и стал рядом с молодою красавицею. Она повторила:

  - Добрые люди, пустите меня подойти поближе к солдатам. Они уйдут, как только меня увидят. Пошлите со мною этого мальчугана с кинжалом, если мне так не верите.

  В это время раздался громкий крик:

  - Эй, вы, там, выходите, сдавайтесь, не то плохо будет.

  Контрабандисты переглянулись. Быстро заговорили между собою шопотом. Потом старший шепнул что-то Лансеолю,- и тот весь насторожился, и задрожал от радости.

  - Иди,- коротко сказал старший красавице. Она вышла из-за скалы, и осмотрелась. Невдалеке за деревом виднелась чья-то полуспрятанная фигура.

  Молодая женщина догадалась, что это офицер, махнула белым платком, и пошла к нему.

  Лансеоль шёл за нею, сжимая в руке рукоять обнажённого кинжала. Старый контрабандист крикнул:

  - Только что заметишь, сейчас же всади ей нож между лопаток.

  - Знаю,- коротко ответил мальчишка, и она почувствовала на своей шее его близкое, горячее дыхание.

  Офицер увидел платок, которым ещё раз взмахнула молодая женщина, и вышел из-за своего прикрытия. Он всмотрелся в остановившуюся за несколько шагов от него красавицу, и на лице его изобразилось чрезвычайное удивление и взволнованность. Машинальным движением человека, впитавшего в себя привычки военной дисциплины, он вытянулся, и приложил руку к околышу своей форменной чёрной шляпы с оранжевым галуном: он узнал королеву Ортруду. Улыбаясь, Ортруда приложила палец к губам, и потом сказала:

  - Капитан, подойдите ко мне. Капитан молча повиновался. Королева Ортруда сказала:

  - Я вижу, вы меня узнали. Но не говорите об этом, и не трогайте этих добрых людей. Сегодня они переносят вещи с моего позволения, и я сама внесу за них пошлину. А теперь уведите ваших людей, дорогой капитан. До свидания, желаю вам счастливого пути.

  С застывшим на лице выражением тупого недоумения капитан отправился исполнять волю королевы. Послышались слова команды, и скоро солдаты, уже не таясь, спускались в долину.

  - Отчего мы уходим? - спросил молодой лейтенант.

  - Так хочет королева,- досадливо отвечал капитан.

  - Королева! - с удивлением воскликнул лейтенант.

  - Ну да, она была там,- сказал капи