Шмелев Иван Сергеевич - Солдаты

Херувимы" в толпе зашевелились. Пробежал озабоченный Куманьков, шипел:

   - Ее сиятельство!.. Ослобоните проход, недосягаемо! За платьице-то лапищами не щупайте... ду-ры!..

   Пятясь и пригибаясь, он выбрался к простору, пошел накорточках и похлопал рукой по коврику:

   - Соизвольте сюды, ваше сиятельство... на мя-кенькое ступаните-с... - вышептывал он, словно подманивал.

   Старуха повела наколкой. Он поклонился ее спине.

   Шла княгиня в черном, в серебристо-прозрачной шали, свесившейся углом с левой ее руки в перчатке, в белой широкой шляпе, с черным страусовым пером. Замкнутая спокойная, строго-изящная, "неотразимая", - с первого взгляда понял растерявшийся вдруг полковник. Ударило ему остро в ноги, до жгучей боли - в отрезанную ступню. Он увидел незабываемое лицо, в изумительно тонких линиях, - непроницаемое лицо, матово-белое, как тончайший, сквозной фарфор. Увидал милую родинку на шее, бывшую и тогда... всегда... изумительного изгиба шею - прелестный, волнующий сердце стебель живого неведомого цветка, возносивший чудесную головку... локоны, чуть приметные, чуть прикрывающие ушки... жемчужные сережки, трепетные у шеи, покойный, холодный профиль... розовый, нежный рот, который он целовал когда-то, уже не детский, в тонком, неизъяснимо-томном изгибе грусти, недоумения, вопроса... Он любовался в очаровании стройной ее фигурой, угадывая плечи, локти, изгибы кисти, - ласкал глазами, не сознавая - где он?.. Острым, тревожным взглядом уловил он под шляпой поразившие его когда-то, еще в детстве - удержанный памятью удивительный разрез ее глаз, - нежащий, томный и угрожающий, от которого шло лучами. Уловил все очарование ее движений, устало-томных, сдержанно-скромных, полных укрытой ласки, скрытого в ней... чего-то, что называется... женственным... - что встречается редко-редко, что ведет за собой неотразимо.

   Он уже ничего не слышал, прислонился к стене, взирал. Она потянула утомленно серебристую сквозную шаль, опустила ее с плеча, и шаль заструилась к талии. Он увидал теперь всю прелестную ее шею, сияющую над чернотой корсажа. Справа, из купола, влился луч, искрой зажег жемчужину, розовым тронул ушко, скользнул на шею, по серебристой шали, - осиял всю ее, траурно-жемчужную, - выбрал одну из всех.

   Он взирал на нее, благоговея, смутный.

   "Клэ... необычайная... прелестная... Клэ!.." - радостный и подавленный, мысленно шептал он. - "Ты была где-то... Клэ..."

   И вдруг - уронил костыль. Его оглушило громом. На одной ноге, другая, в пустом сапоге, туго набитом тряпками - едва прикасаясь к полу, полковник быстро нагнулся за костылем, в смятеньи. Едва уловимый миг - княгиня повела шеей. И в этот, едва уловимый, миг поймал полковник блеснувший, золотисто-игривый взгляд, блеск "сухого шампанского" - топаза, который он помнил сердцем, - незабываемый. Этот миг-взгляд сладко поранил сердце, самую глубину его... - вызвал восторг и боль.

   "Княгиня!.." - отозвалось в нем с силой. Он почувствовал, как он связан, и как несчастен, и как безумно счастлив... как никогда еще не был счастлив... что счастья он и не знал еще, что получил в этом взгляде что-то, безмерное, что теперь он безмерно сильный, и жизнь еще будет, будет... и он принимает все, какие бы ни были страданья!

   "Клэ... чудная Клэ... Княгиня!.." - говорил он взглядом ее сережкам, склоненной ее головке, бледной ее щеке.

   Его охватило страхом. Хотелось уйти - не смел. Стыдился себя, такого, с этими палками, на пустой ноге. Увидал белый крестик, вспомнил, что у него удивительные глаза, "как ночное небо", - так ему говорили женщины, - что она тоже женщина, целовала его когда-то, и он называл ее просто - Клэ... что она свободна, теперь война, люди - пустая пыль, что нет теперь ничего, чего бы нельзя было, что нужно же так случиться...

   Не понимая, что ему говорит полковник, - а полковник шептал о панихиде, - он смотрел в восхищении, как чудесно играет ее шея, как склоняется милая ее головка.

   После креста, полковник представил старой княгине сына.

   - Слыхала, что герой... теперь и вижу... - покивала она на крестик. - Отвоевались, мой друг?..

   - Пока... ступня отвоевалась, ваше сиятельство!.. - почтительно-официально скаазл молодой полковник; чувствуя, как смутился, как грубовато вышло.

   - Ступня... вот хорошо сказал! - кивнула приветливо старуха. - Заезжайте... Расскажите мне, как у вас там...

   Он поклонился молча. Перед молодой княгиней он весь склонился. Она покивала, молча. Но он уловил - скользнувшую золотую искру?.. Нет, показалось это...

   Она пошла, перетягивая устало шаль, - замкнутая в себе, холодная. Не слыша, что говорил полковник, он быстро пошел с толпою, путаясь костылями в юбках. На паперти он остановился. Куманьков вертелся у коляски, лакей отгонял его. Она смотрела над провожавшей ее толпой молодых баб и девушек... - и молодой полковник - может быть показалось это?.. - поймал её взгляд, скользнувший. Серая тройка катила к выгону.

   По дороге домой, старый полковник спросил, когда же он думает к княгине?

   - Не знаю... в Москву мне надо...

   Таким - ему не хотелось ехать, а "ступню" обещали через неделю только. Вспомнился адрес Ниды: за Сухаревкой, Садовая 17.

   "А она... даже не подала руки..." - подумал он грустно.

   - Протез поставлю, а то... с этими палками... связанность, и...

   - Понятно, посвободней... - сказал полковник. - А, какова стала Клэ!..

   - Да, интересна... - отозвался рассеянно полковник, глядевший в небо.

   День был необычайно яркий: блестели хлеба на солнце, сияли дали. В спелых волнах хлебов, в подымавшейся облачками пыли, в налетавших пульками оводах, в заблестевшей воде меж ветел, в опутанных далью мыслях... - золотисто сверкали искры.

   - А хорошо, папан!.. - сказал неожиданно полковник. - Удивительный день сегодня!..

   - Да, припекает... Пожалуй, грозу нагонит.

   "Милая... чудная... Клэ! - вызывал полковник желанный образ, прикрыв глаза. Укачивала его пролетка...

   Той же ночью выехал он в Москву, написав рапорты - о назначении на комиссию, о признании годным к строю, о назначении в боевую часть.

   Высунувшись в окно вагона, в гулкую мглу лесов, он восторженно повторял: "княгиня... княгиня... Клэ..." На заворотах летели искры. Колеса выстукивали четко: княгиня... княгиня... Клэ!.. Он повторял за ними, глядел в темноту и думал:

   "Зачем я ее увидел!.. Теперь... как же?.. Или - не возвращаться больше?.. Княгиня... княгиня... Клэ..."

   Отбросил костыль и сел.

   "Заеду, прощусь... только... без этого - посмотрел он на ненавистный костыль. - Зачем я ее увидел?!.."

   Высунулся опять, на искры. Следил, - и слушал, как гремело в ночном лесу.

    

   Ив. Шмелев.

   Сентябрь 1927 г. Ланды.

    

    

    

    

   Среднего роста, тонкий, худощавый, большие серые глаза... эти глаза владеют всем лицом... наклонны к ласковой усмешке, но чаще глубоко серьезные и грустные. Его лицо, изборожденное глубокими складками-впадинами, от созерцания и сострадания, от скорби о родине, о мире... лицо русское - лицо из прошлых веков. Таков портрет писателя в последние годы его жизни.

   Иван Сергеевич Шмелев родился 21 сентября 1873 года в Москве, в Замоскворечье в Кадашевской слободе. По словам самого писателя, он родился слабым, хилым ребенком с водянкой головы, лежал под иконой, думали не выживет.

   Предки Ивана Сергеевича с отцовской стороны происходили из крестьянского сословия. Но уже его прадед становится после 1812 года продавцом деревянной посуды. Дедушка же И. С. Шмелева, старообрядец из крестьян родом из Гуслиц, Богородского округа, Московской губернии, обосновался окончательно в Москве, где он успешно работал в качестве торговца и подрядчика. Также и с материнской стороны, предки Шмелева

   -----------------

   * Использованы работы К. Д. Бальмонта, М. Ашенбреннера (перевод О. Шерман), Ю. А. Кутыриной, проф. Н. К. Кульмана, произведения И. С. Шмелева "Из моей жизни", "Родное", "Лето Господне", "Богомолье".

    

   принадлежали к крестьянскому сословию. Говорят, что многие из них были старообрядцами и выделились еще во времена Царевны Софии, как убежденные и фанатические борцы за свою веру, выступавшие в "прях".

   Семейная жизнь в родительском доме Ивана Сергеевича Шмелева направлялась религиозными традициями. Эта жизнь была глубока по своему внутреннему содержанию, здоровая в моральном отношении, основательная и крепкая. Национальные и религиозные обычаи и обряды почитались в семье. В семье царил патриархальный быт.

   В своих произведениях "Лето Господне" и "Богомолье" Иван Сергеевич Шмелев изображает жизнь в его родительском доме и царившее там миропонимание. Конечно, эти воспоминания детства Шмелева нельзя рассматривать как чисто биографический материал. Все же большая часть этих произведений знакомит нас с жизнью и бытом в доме Шмелевых, показывает также и людей, которые находились в окружении мальчика; главным образом отца автора, простого, мягкого, доброго человека, постоянно занятого делами, богомольного старика Горкина, бывшего столяра ставшего духовным наставником маленького Шмелева, доверенного Василия Васильевича Косого и рабочего люда.

   Шмелевы были строительными подрядчиками. Они держали также купальни, лодки и плоты на реке Москве, устраивали праздненства на Иордань, строили балаганы, устраивали иллюминацию города во время празднеств; поэтому во дворе родителей Шмелева царило постоянно движение и оживление. Рабочие и ремесленники приходили в Москву со всех концов России и некоторые из них нанимались на работу у отца Шмелева, где можно было найти представителей всех ремесл. Большинство служащих и рабочих были честные люди, вышедшие из здорового крестьянства не подпавшего еще разлагающему влиянию городской жизни.

   Те, которые служили, считались членами семьи. Многие из них работали в течение долгих лет в предприятии отца Шмелева и потому были тесно связаны с его семьей. Вот с этими людьми Шмелев-писатель - будучи мальчиком, был постоянно вместе. Они баловали его. Они были его друзья и сверстники и по игре. Они брали его на руки, когда он был маленьким, так что он позднее "запомнил запах их одежды и цвет их бород..." Во дворе своего отца Шмелев познал душу своего народа, потому что люди, работавшие там, принадлежали к различным типам русского народа с их обычаями, со всем богатством речи, сказками, песнями и пословицами, которые писатель так хорошо умел воспроизвести позднее в своих произведениях. Все эти люди были учителями писателя.

   Мать Шмелева была купеческой дочерью. В ее семье было много своеобразных людей. Бальмонт полагает, что многое в искусстве Ивана Сергеевича, привлекающем нас своим особым колоритом, надо считать наследием его предков.

   Между четвертым и пятым годами Шмелев научился читать. Мать его институтка (она окончила Московский Чернявский институт, который принимал детей купеческого сословия) по воспитанию, научила его буквам; он и сам учился читать, отыскивая уже знакомые ему буквы в газетах и на афишах. Люди, работавшие во дворе, были большею частью безграмотные; грамотные же среди них читали простые народные истории, Библию, легенды святых и давали свои книги ребенку. В семье Шмелевых не было обычая дарить детские книги. Поэтому Шмелев читал сборники пословиц, загадок, народных песен, стихотворения Пушкина и басни Крылова.

   Когда Шмелеву исполнилось семь лет (1880 г.), умер его отец. В 1884 году мальчик поступил в Московскую 6-ю Гимназию.

   В своем автобиографическом эскизе "Как я стал писателем" (сборник "Родное") Шмелев рассказывает, что он написал в третьем классе стихотворение, в котором он изображает путешествие своих учителей на луну на воздушном шаре, сделанном из брюк преподавателя латинского языка. Результатом этого стихотворения было то, что молодой поэт был наказан. - Мальчик много читал, между прочим, русскую историю, и произведения Жюль Верна, Майн Рида, Гоголя, Тургенева, Мельникова-Печерского. В пятом классе гимназии его интерес к литературе стал еще значительнее. Теперь он стал читать главным образом Тургенева, Толстого, Глеба Успенского, Короленко, Смайльса, Бекля, Спенсера. Многое в этих произведениях, особенно философских, он, конечно, еще не мог понимать, все же кое-что осталось в душе мальчика. В это время у него была потребность выражаться философски. Об этом можно, например, судить по сочинению, о котором Шмелев говорит в своем рассказе "Как я стал писателем". Темой сочинения было "Описание Храма Христа Спасителя". В нем Шмелев ссылался на Надсона и Смайльса даже ........ к теме не относилось, и при этом писал слова "Смайльс" и "философ" неправильно. Сочинение не удалось. - Будучи учеником, Шмелев проявлял большой интерес к театру и музыке. Иван Сергеевич Шмелев, 15-летним юношей, написал либретто к "Маскараду" Лермонтова, под названием "Игрок". (Из рассказа "Музыкальная история" Чеховского издательства. Нью-Йорк), Он послал свой текст Аренскому, и сообщил, что он хочет послать ему - если это Аренского интересует - и другие интересные вещи, подходящие для оперы. Аренский не угадал, что в мальчике кроется большой писатель, и ничего не ответил.

   Иван Сергеевич также был увлечен произведениями Льва Толстого, особенно его проповедью простой богоугодной жизни. Тогда же у него возникло желание сделаться крестьянином и жить в общении с народом. Впоследствии Ивана Сергеевича всегда тянуло "к земле" и в России и в зарубежье: он разводил огороды, любил выращивать русские огурцы, укроп, громадные подсолнечники.

   Единственный среди его учителей, который имел влияние на юного Ваню Шмелева, был преподаватель литературы, Федор Владимирови Цветаев. Этот преподаватель был страстным поклонником литературы и чутким лектором; он дал Шмелеву известный толчок для его будущего призвания. Он предугадал талант в мальчике и сказал, что в Шмелеве что-то есть, и что ему следует помнить о притче о доверенных талантах.

   Настоящее же творческое дарование выявилось у Шмелева только в 1894 году, когда он был в восьмом классе гимназии. В качестве ученика оканчивающего он проводил летние каникулы в деревне. Во время рыбной ловли на одинокой реке он попал на мельницу, в которой жил глухой старик. Мельница, старый человек, дикая природа, вода, скалы и обрывы, старые обветренные ивы: все это произвело на юношу сильное впечатление. Он почувствовал потребность писать, но не сделал этого. Позднее, готовясь к экзаменам на аттестат зрелости, занимаясь Виргилием и Гомером, он снова вспомнил о старой мельнице. Все образы снова вернулись к нему и пленили его. Он отложил в сторону книги и написал в один мартовский вечер в 1894 году большой рассказ "У мельницы", который он послал в редакцию журнала "Русское Обозрение".

   В марте 1895 года, когда он уже был в Университете, он получил от редакции приглашение прийти для переговоров. Шмелев пошел туда и получил, по тем временам, значительный гонорар в 80 рублей и ответ, что рассказ был принят хорошо. Ему было предложено написать еще что-либо. Редактор высказался одобрительно и с похвалой за "живое чувство природы", "хороший диалог" и "прекрасный русский язык". Рассказ появился в Июльской книжке 1895 года в журнале "Русское Обозрение". Это было первое печатное произведение молодого писателя. Осенью того же года Шмелев женился.

   Ольга Александровна Шмелева, жена писателя, рассказывала:

   "Венчались мы в деревенской церкви в подмосковном имении матери Вани Шмелева, он был только еще студентом первого курса юридического факультета Московского университета. После венчания мы возвращались пешком благоуханным полем - было начало июля (1895 г.), все поле было в цвету, а вечером того же дня внезапно решили ехать на Валаам". Поездка в Валаамский монастырь и была свадебным путешествием Ивана Сергеевича Шмелева с его молодой женой. Впечатления этого путешествия он описал в своем произведении "На скалах Валаама", печатание которого было, однако, связано с трудностями для Шмелева. Он отдал в печать, не представив свое произведение предварительно в цензуру и книга была конфискована по появлении. Цензура требовала, чтобы из книги были изъяты три печатных листа. Конечно, произведение от этого пострадало. Оно не нашло отклика в публике и Шмелев прекратил свою писательскую деятельность надолго. Это событие имело большое значение для творчества Шмелев, ибо, если в начале казалось, что он пойдет по литературному пути, теперь он от него отвернулся. С 1895 по 1905 год он вообще ничего не писал. Не только неуспех, но и университетские занятия и заботы об устройстве личной жизни были причиною этого молчания. В зарубежье Иван Сергеевич вновь переработал и издал книгу под заглавием "Старый Валаам", изд. ИМКА в Париже Editeurs Reums.

   Шмелев был на юридическом факультете в Москве, но посещал редко лекции своего факультета и ограничивался главным образом сдачей требуемых экзаменов. Он работал напряженно духовно. После своих занятий в университете, он чувствовал, что он стал другим, что он должен что-либо делать: читать, думать, работать.

   Во время своих занятий, Шмелев посещал лекции профессоров и других факультетов, как Ключевского, Веселовского, и особенно проф. Тимирязева, труд которого "Жизнь растений" ему особенно нравился. Интересуясь естественными науками, он главным образом занимался русской литературой.

   В 1898 году Шмелев закончил университет с дипломом 1-й степени. Затем последовал год военной службы. Затем, полтора года - с 1899 по 1901 год - он был помощником Присяжного Поверенного в Москве и выступал защитником в Мировом и Окружном Суде. Но эта деятельность его не удовлетворяла, и в 1901 году он стал чиновником особых поручений Казенной Палаты Главного Финансового Управления Владимирской губернии. Его служебные обязанности были связаны с частыми поездками по губернии для ревизии финансовых ведомств и больших финансовых и промышленных предприятий. Последующие годы сыграли большую роль в развитии писателя. В течение семи с половиной лет своей службы он ознакомился в своих служебных поездках с жизнью провинции и с условиями жизни русского народа. Об этом времени он писал (в очерке об Амфитеатрове): В девяностых годах ездил я по Владимирской губернии, попадал в глухие места, останавливался у народных учителей, у лесничих, объезчиков, податных инспекторов, у священников, у фабрикантов!..

   Также и позднее Шмелев много путешествовал по России: помимо Москвы и Владимирской губернии он хорошо знал Среднюю Россию, озера Северной России - Приозерский край - Каму, Оку, Волгу, Сев. Двину, Кавказ, Крым и даже Сибирь.

   На основании своего судебного опыта Шмелев написал: "Изыскания в области торговли и промысла Владимирской губернии как предмет Финансового Ведомства". Труд был издан Министерством Финансов.

   Хотя в эти годы его писательское творчество отсутствовало, все же его долгий опыт и наблюдения в отдаленных провинциальных деревушках, в гостиницах, на длинных пустых дорогах, нашли свое отражение в его многочисленных рассказах, как: "Патока", "Стена", "Поездка", "В норе", "Под небом".

   Впечатление революции 1905 года и духовные течения с нею связанные имели решающее значение для возобновления писательской деятельности Шмелева. 1905 год пробудил снова его писательское творчество. Он почувствовал себя пробужденным и верил, что жизнь начинается снова. Служба чиновника ему казалась теперь тяжелым бременем.

   И он стремился уйти от службы, как молодой служащий изображенный им "В норе", от этих ограниченных мещан, которые в этом рассказе изображены в образе землемера.

   Осенью 1905 года, во время случайной прогулки в лесу, когда "Журавли летели к солнцу" и великолепные краски русской осени захватили душу что-то снова начало бродить в нем, как тогда, десять лет тому назад, когда он писал свой рассказ "У мельницы".

   Шмелев стремился сам к солнцу, к новой жизни: он написал детский рассказ "К солнцу", который явился первым выражением его художественного переживания. Теперь началось его настоящее поэтическое творчество. Рассказ появился в детском журнале "Детское Чтение". Редактор Тихомиров остался им очень доволен и просил Шмелева прислать еще. Тогда Шмелев написал ряд детских рассказов, которые были опубликованы в том же журнале. Это были рассказы о солнце, свете, любви, отражение радостного и приподнятого настроения писателя. Здесь не было еще речи о проблемах, которые его волновали в его поздних произведениях, здесь говорилось только о "человечности, братстве и равенстве". Писатель рассказывал с любовью о людях и зверях, о благородных людях, стремящихся к "высокой цели", о светлых, радостных днях детства, о крестьянах и ремесленниках, пробивающих себе путь к жизни.

   После 1905 года Шмелев начал писать произведения и для взрослых, проникнутые настроением революционного 1905 года и любовью к народу.

   К этим рассказам относятся: "Распад" и "Иван Кузьмич". Они изображают гибель семей, которые не шли в ногу с движением и которые нашли свою погибель в тревожное время русских революций 1881 и 1905 годов.

   На автора обратили внимание и его сердечно приветствовали в литературных кругах. Редактор литературного отдела "Русской Мысли" писал Шмелеву по получении его произведения: "Распад" будет напечатан, страницы "Русской Мысли" для Вас открыты. Жду с нетерпением продолжения Вашей работы".

   После напечатания рассказа, ему сообщили о том, что "он произвел большое впечатление". Также на заседании "Общества любителей Русской словесности" говорилось много о "Распаде".

   Начиная с 1907 года Шмелев погрузился полностью в свою литературную работу. Он покинул службу, поехал в Москву и стал сотрудником столичной газеты "Русские Ведомости", в которой появились многие из его рассказов. Его произведения печатались также в других газетах и журналах, как, например, "Киевская Мысль", "Биржевые Ведомости", "Речь", "Русское Богатство", "Современный Мир", "Русская Мысль" и др. Некоторые из них были главами романа "Спас Черный", который писатель начал писать, но бросил.

   Шмелев думал тогда, что происходит крушение старых форм жизни в России. Новая жизнь, которую он не мог точно описать и которая ему представлялась в романтическом свете, казалось должна была прийти на смену старой жизни. Для него самого все показалось новым. Шмелев в своих произведениях того времени отражал "настроение городской демократии" захваченной событиями.

   В 1906 году Шмелев написал "Вахмистр" и "Жулик", в 1907 году "Гражданин Уклейкин".

   Затем последовали: "Под небом", "Любовь в Крыму". Все эти произведения указывали на своеобразие молодого таланта.

   Шмелев не принимал участия в "модернистских течениях", но остался на "широком пути русского реализма". Он считал, что случайно появляющиеся новые литературные течения будут преданы забвению, а останется главный путь русской литературы установленный традицией.

   Большой успех принес Шмелеву его роман "Человек из ресторана" - 1910 - выдержавший несколько изданий. Некоторые критики видели в нем "социалистическую тенденцию", но в общем было признано, что "художественное равновесие ничем не нарушено".

   Особенно редакция в "Новом Времени" выражала свое мнение о том, что социальный привкус сглажен "художественной формой" и что Шмелеву нужно предоставить полную свободу творчества и не мешать "идти туда, куда зовет его талант".

   Этот роман сравнивали с другими произведениями, написанными на ту же тему, в частности с "Бедными Людьми" Достоевского. Было установлено, что это произведение проникнуто любовью к униженным, оскорбленным и обойденным, и что автор преисполнен веры в силу правды в жизни и значение человека".

   Повсюду много говорили о новом писателе. Его изображение было настолько реалистично, что люди подумали, что автор сам был кельнером в каком-нибудь московском ресторане. Иначе было трудно себе объяснить точность изображения среды.

   Шмелев стал сотрудником в издательстве "Знание", в котором появились многие из его произведений.

   В 1912 году в Москве организовалось "Книгоиздательство Писателей". В нем появилась большая часть произведений Шмелева написанных до 1918 года. Самые значительные из них, помимо названных, были:

   в 1912 году - "Стена", "Подёнка";

   в 1913 году - "Виноград", "Волчий перекат", "Росстани";

   в 1914 году - "Поездка", "Карусель".

   Когда началась война, Шмелев жил в Калужской губернии. Теперь он писал для "Северных Записок" заметки об отношении деревенского населения к войне, которые он собрал в один сборник "Суровые дни".

   В этом сборнике Шмелев приводит свои наблюдения над влиянием войны на психику русского народа и предвидит его восстание с пророческим предчувствием. Автор говорит также о напряженном ожидании народом перемен, которые должны были наступить в жизни.

   Во всех произведениях этого периода от автора ожидали какого-то переворота, например "В Лике Скрытом", автор является провозвестником больших катастроф. Во время войны Шмелев оставался вне "борьбы фракций" и описал в своих произведениях духовное влияние войны на родине и страдания простого населения". Потом пришла революция. За Февральской революцией 1917 года, которую приветствовали очень многие из буржуазного класса, последовала большевистская революция в октябре 1917 года. Шмелев оказался одним из тех, которых тяжело поразило наступившее несчастье.

   Он потерял самое дорогое - его единственный сын в 1921 году был в Крыму увезен местной властью большевиков и впоследствии расстрелян.

   Иван Сергеевич поехал со своей женой в Феодосию, чтобы там найти сына, не найдя его там, он приехал голодный и измученный в Ялту. В Крыму был голод и он записался в общественную столовку. Но и в этом учреждении не было больше хлеба. Когда он собирался уходит, к нему подошел человек средних лет, "бывший кельнер", а теперь управляющий столовкой и спросил его, не он ли автор книги, в которй описывается жизнь кельнеров. Шмелев ответил ему утвердительно, тогда этот человек отвел его в соседнюю комнату и сказал: "Для вас есть хлеб", и отдал ему собственный кусок. Писатель нашел, что это было самым трогательным признанием его литературного творчества.

   В Крыму Шмелев написал одно из своих лучших произведений: "Неупиваемая Чаша", историю "Голуби", и несколько сатиристических сказок: "Сладкий мужик", "Степное Чудо", "Веселый Барин", "Всемога", в которых он выразил свое отношение к событиям времени. О том, что Шмелев пережил в Крыму, его произведение "Солнце Мертвых" дает нам представление.

   В апреле 1922 года, после ареста и гибели сына, он покинул Крым, вернулся в Москву, где ему удалось спасти по одному экземпляру его произведений и в ноябре 1922 года он вырвался за границу.

   После короткого пребывания в Берлине он прибыл с женой в январе 1923 года во Францию. Он остается в Париже и останавливается у своей племянницы Ю. А. Кутыриной недалеко от Храма Памятника Наполеону у Инвалидов - Invalides (12 ул. Шевер, 1-й эт. налево).

   Трагические переживания революции оставили глубокие раны в его душе, которые и изменили и его духовный облик, и его творчество. Он познал истинную суть большевистской революции. Теперь он начинает описывать страдания русского народа под большевистским владычеством. Он "призывает Европу против посрамления человеческой души".

   В Париже и Грассе Шмелев пишет "Солнце Мертвых", произведение, посвященное изображению гибели человеческой души в России. Это произведение является предупреждением миру: "Опомнитесь, пока не поздно!", "Поймите, вся ваша культура и цивилизация находятся на краю бездонной пропасти!"

   Затем Шмелев пишет небольшие рассказы, из которых некоторые также безнадежны и полны отчаяния, как "Солнце Мертвых", а в других уже видится луч надежды. Того же настроения, что "Солнце Мертвых" следующие произведения: "Каменный Век" - 1924; "Туман" - 1928; "Панорама" - 1930. В сборнике "Про одну старуху" Шмелева собраны рассказы, общей темой которых является "Страдания русского народа под большевистским владычеством". В сборнике "Свет Разума" Шмелев приводит повести, в которых он говорит о духовном очищении и религиозном подъеме людей, которые много пострадали от большевистского режима.

   Впечатления от жизни заграницей и тоска по родине нашли свое выражение в сборнике "Въезд в Париж". В этом же сборнике находится рассказ "На пеньках", который, особенно в Германии, был очень одобрительно встречен. - Шмелев жил затем в Ландах, в Париже, в Севре. Зимой большею частью в Севре, летом в Капбретоне в Ландах. С ним неразлучно жила его жена Ольга Александровна.

   После большевистской революции Шмелев написал произведения ужаса и отчаяния и выразил то, что ранило его душу. Начиная с 1930 года, он обращается от настоящего к прошлому. Теперь встают в его душе яркие образы и лики прошедших радостных дней его жизни.

   "История любовная", в которой изображается пробуждение первых любовных чувств, содержит много лирики и юмора. В ней отчасти кроется автобиографический элемент изображенный автором.

   ...Была весна, 16-я в моей жизни, но для меня это была первая весна: прежние все смешались. Голубое сиянье в небе, за голыми еще тополями сады, сыплющееся сверканье капель, радостный перезвон на Пасху...

   ...всё смешалось в чудесном блеске.

   ...и сама весна заглянула в мои глаза. И я увидел и почувствовал всю ее, будто она моя, для меня одного такая... и в ней чудесное для меня, и я живу...

   Разочарование в его первом чувстве и душевные переживания потрясают мальчика так, что он заболевает воспалением мозга. Он выздоравливает - почти чудесно. Конец романа намечает личную судьбу писателя, встречу с будущей женой Ольгой Александровной:

   ... Как-то под вечер я шел из сада, и у самой калитки столкнулся с прелестной девушкой подростком.

   Она?.. она взглянула, пытливо, скромно... Бойко закинутые бровки, умные, синеватые глаза. Они опалили светом... Залили светом - и повели за собой, в далекое...

   Шедеврами автора являются "Лето Господне" и "Богомолье", над которыми он работал долгое время. Иван Сергеевич писал Епископу Леонтию в Женеву 24 мая 1949 г.: "Работа над "Богомольем" спасла меня от пропасти, - удержала в жизни... О сем знала лишь ныне покойная моя жена". Эти произведения, написанные от 1927 до 1944 года, дают замечательные картины из жизни прежней России, ее духовную, религиозную и культурную жизнь.

   После того, как Шмелев покинул Россию, он был неизвестен в Западной Европе. Теперь его ценят очень высоко. Его 60-летие было отмечено многими статьями и журналами, также как и его 35-летний писательский юбилей.

   Русская эмиграция, пишет М. Ашенбреннер, считает Шмелева наряду с Буниным самым выдающимся современным русским писателем.* Благодаря ему русские люди-беженцы, могут вдохнуть родной воздух на чужой земле. В произведениях, в которых автор потерянную родину снова восстанавливает, они находят утешение и надежду. Среди поэтов живших в эмиграции, Шмелев был особенно дружен с поэтом Бальмонтом.

   ------------

   * Следует упомянуть, что представленный проф. Ван-Вейком международным ученым славистом Лейденского университета в Голландии первым кандидатом на Нобелевескую премию, Иван Сергеевич Шмелев действительно был на высоте наилучших писателей эмиграции.

    

   Последний описал человеческие качества Шмелева, посвятив ему серию своих статей.

   Главные произведения последних лет представляют вдохновенные гимны, прославляющие русскую жизнь и душу русского человека, с его верою, благочестием и душевностью. Но, как пишет Р. Киплинг, в письме к И. С. Шмелеву: "Ваше творчество выходит из рамок национальной литературы, обрело общечеловеческое значение." Последний роман "Пути Небесные" посвященный О. А. Шмелевой, написан при ее духовном участии. Первый том закончен в мае 1936 г. 22-го июня 1936 года И. С. Шмелев теряет свою жену Ольгу Александровну после 40-летней вместе выстраданной жизни, его истинного Ангела-Хранителя, его верной спутницы изумительной по душевной кротости русской женщины. С момента ее потери И. С. Шмелев несет тяжкий крест душевного одиночества. Иван Сергеевич страдал тяжелой хронической болезнью язвой желудка, которая еще более обостряется. Поездка в 1936-37 году в Печоры, Прикарпатскую Русь и Чехию не облегчает моральных и физических его страданий. Великая война 1939-1944 годов вносит особенно тяжелые испытания и физические лишения в жизнь Ивана Сергеевича, ухудшает еще более его здоровье. В 1947 году он выезжает в Швейцарию для улучшения питания чрезвычайно истощенного организма. Вернувшись в 1949 году во Францию (91 ул. Буало), он удачно переносит в декабре месяце трудную операцию в Париже. Но в марте 1950 года переносит вновь тяжелую болезнь. В июне 1950 года казалось, что давнишняя заветная мечта И. С. Шмелева пожить в монастыре и закончить третий том "Путей Небесных" осуществляется. 24-го июня его везут в автомобиле для поправки за 150 километров от Парижа в Обитель Покрова Божьей Матери в Бюси-ан-Отт - деп. Ионн. Восторг и радость достигнутой наконец цели переполняет сердце... но сердце не выдерживает и в 9 часов 30 минут вечера сердечный припадок уносит ко Всевышнему самого "Русского из русских" писателя, человека чистой совести, истинного Поэта России, Ивана Сергеевича Шмелева.

    

  - ТРАГЕДИЯ ШМЕЛЕВА *

    

   Иван Сергеевич Шмелев всегда избегал говорить о своем неизбывном горе - потере единственного сына Сергея Шмелева, для него - Сережи, расстрелянного в Крыму в 1921 году.

   "Это мое личное, я не хочу выносить это наружу", говорил он и до конца нес молчаливо свою тяжкую скорбь о нем.

   Не многие знают об этом страшном событии в жизни Шмелевых. При них никто и не решался ни вспоминать, ни говорить о происшедшей трагедии.

   Профессор Николай Карлович Кульман писал:

   "Не хочется сейчас говорить о тех страданиях, которые выпали на долю И. С. Шмелева, - скажу только, что чаша этих страданий была наполнена до краев. Что было пережито им в Крыму, мы можем догадываться по "Солнцу мертвых", которое французский критик сравнивал с Дантовским Адом по силе изображения. Но ад-то был реальный, земной, а не потусторонний. Самые интимные личные страдания, однако, в этой книге целомудренно скрыты, поэтому и мы не имеем права говорить о них, пусть о них когда-нибудь скажут другие".

   Теперь, когда нет на земле Шмелева, я решаюсь сказать об этом страшном и недосказанном. В начале я приведу выдержки из его записной книжки от ноября

   -----------

   * Ю. А. Кутырина, по данным архива писателя.

    

   1920 года в Крыму. В кратких записях уже отражается этот страшный период времени. Позже он повторен в "Солнце мертвых".

   Вот из его записной книжки, в городе Алуште, затем в Феодосии и Симферополе, после ареста сына. По отправленным письмам, указанным в записях видно, как он старался через центральную власть и через друзей-писателей, спасти сына. Его мука выражается в тяжких предчувствиях смерти сына, в снах. Тогда шли страшные 1920 и 1921 годы.

    

   10. 12. 1920 г. От Сережи письмо. 21. 12. 1920 г. Письмо Серафимовичу, Горькому, Луначарскому.

   8.1. 1921 г. Открытка от Сережи от 16. 12. 20. 9. 1. 1921 г. Телеграмма Горькому и Луначарскому и Рабенек. Телеграмма Вересаеву. 12.1.1921 г. Открытка от Вересаева. 19. 1. 1921 г. Открытка от Сережи от 27 декабря. 20.1.1921 г. Телеграмма Волошину. 12. 1. 1921 г. Под 21 видел сон. Банки варенья. Сад в черных ягодах. Временами страшное спокойствие?! Отупение? 25. 1. 1921 г. Снег. Вихрь.

   29. 1. 1921 г. Видел во сне Сережу - он пришел! Я его целовал и еще видел несколько дней спустя: он как будто приехал с дальней дороги. Лежал в чистом белье, после ванны. (Дата близкая к расстрелу сына Сережи. - Ю. К.).

   5. 2.1921 г. Выехали в Симферополь. Накануне сон: Сережа перевозил нас на особом аэроплане... высадил нас в Москве у часов Университета. Стрелка показывала без четверти семь вечера.

   19. 2. 1921 г. Выехали в Феодосию. Прибыли 14-го - воскресенье.

   22. 2. 1921 г. Выехали в Симферополь.

   24. 2. 1921 г. Прибыли в Симферополь, среда.

   17. 3. 1921 г. Вернулись из Симферополя.

   30. 3. 1921 г. За молоко - 2 десятка яиц, одна бутылка портвейна, одна бутылка красного вина, 2 куска мыла. Павлин 20 000 рублей...

    

   На этом обрываются заметки в маленькой клеенчатой записной книжке из которой вырваны (из предосторожности) страницы.

   Потом Шмелевы выехали из Крыма в Москву, не зная окончательно судьбы сына и все еще в надежде спасти его.

   Как они ехали, видно из слов О. А. Шмелевой, приводимых Верой Николаевной Буниной в ее статье о ней: "Умное Сердце" и так правдиво записанных:

   - Ехали - Шмелевы - "верхом на бревне, положенном на тележные колеса, из Алушты в Феодосию..." Так просто рассказывала О. А. Шмелева. - "Только ноги очень мерзли, - думала и не доеду..."

   Погибали в дороге Шмелевы и от голода... И спасла краюха хлеба, вытащенная из-под полы и вынесенная писателю Шмелеву таким же "бывшим человеком, который случайно узнал автора "Человека из ресторана" и когда не было хлеба, в благодарность за его понимание "судьбы" и души человека, поделился с писателем этим куском, быть может, последним.

   Так доехали Шмелевы до Москвы, но и в Москве, несмотря на розыски, ничего узнать о сыне не могли. Надежды почти не оставалось. Нервы и здоровье Ивана Сергеевича так пошатнулись, что на его личную просьбу и хлопоты собратьев-писателей отпустить на кратковременную поправку за-границу, не последовало обычного отказа, за него поручились и он с женой выехал 20 ноября 1922 года из Советской России в Берлин. Вот отрывок из его первого письма ко мне после выезда 23. 1. 1922. Он пишет:

   "... Мы в Берлине! Неведомо для чего. Бежал от своего горя. Тщетно... Мы с Олей разбиты душой и мыкаемся бесцельно... И даже впервые видимая заграница - не трогает... Мертвой душе свобода не нужна."

   "1. 12. 22 г. - Итак я может быть попаду в Париж. Потом увижу Гент, Остенде, Брюгге, затем Италия на один или два месяца. И - Москва! Смерть - в Москве. Может быть в Крыму. Уеду умирать туда. Туда, да. Там у нас есть маленькая дачка. Там мы расстались с нашим бесценным, нашей радостью, нашей жизнью... - Сережей. - Так я любил его, так, так любил, и так потерял страшно. О, если бы чудо! Чудо, чуда хочу! Кошмар это, что я в Берлине. Зачем? Ночь, за окном дождь, огни плачут... Почему мы здась и одни, совсем одни, Юля! Одни. Пойми это! Бесцельные, ненужные. И это не сон, не искус, это будто бы жизнь. О, тяжко!..".

   13. 1. 23. - Я получила письмо из Берлина, которое казалось вернуло надежду:

   "Милая Юличка! Не знаю верить или нет? Делали публикацию о Сережечке, получили сведения, что:

   Сергей Иванович Шмелев находится в Италии, Штабс-Капитан. Все это подходящее, но года не указаны. Посылаем туда справку...".

   Но все оказалось жуткой эксплуатацией чужого горя, и человеческой скорби. Ими внесена была довольно крупная сумма на справки. И вот письмо от Шмелевой:

   "Ваня думает выбраться отсюда не раньше весны... Мне же теперь все равно, где не жить, ехать иль не ехать, я теперь уже не живу, двигаюсь, так, как автомат. Живу еще маленькой надеждой, которая с каждым днем тает".

   Вскоре все надежды рухнули. Все оказалось ложью, выманиванием денег у утопавших в горе людей, цеплявшихся в отчаянии за все, только бы найти, сына, только бы его спасти, любой ценой!

   За это время Иван Сергеевич получает дружеские, бодрящие письма от И. А. Бунина, который зовет его в Париж.

   "25 ноября 1922 года. - Дорогие милые, сию минуту получил письмо от вас. Взволновались до растернности. Спешу сказать два слова: Все, все будем счастливы для вас сделать... Нынче же Вам напишу, как следует, а пока только горячо обнимает Вас. Ваш Ив. Бунин".

   "20 ноября 1922 г. - Дорогой друг, послал Вам записочку второпях. Теперь пишу толковое. Не буду говорить о чувствах, это прямо непосильно, без слов обнимаю вас. И к делу. А все дело, конечно, в вопросе - ехать ли Вам в Париж? Отвечу так: боюсь, не смею звать Вас, но помимо того, что ужасно хочу вас видеть, думаю, что Вам бы следовало бы рискнуть немедля выехать сюда... Визу достать в Париж, очень трудно, но думаю, что достану все-таки мгновенно. Решайте же, и скорее... Целую, ждем ответа. Ваш И. Бунин".

   "6 декабря 1922 г. - Дорогой Иван Сергеевич, сейчас пришло письмо от Вас, а я думал, что Вы уже в пути! Уж назвал на 10-е кое-кого из друзей на обед у нас с Вами...".

   "Очень благодарю за письма, очень хороши и очень волнуют. Целуем Вас обоих. Всей душой Ваш И. Бунин".

   Получив наконец визу, Шмелевы 17 января 1923 года приезжают в Париж.

   Но, через 6 месяцев, в Париж приезжает из Москвы и Н. С. Ангарский и запрашивает И. С. о его возвращении на родину. И. С. Шмелев из Грасса, где он проводит лето на даче у Ивана Алексеевича и Веры Николаевны Буниных, пишет мне:

   "... У меня к тебе большая просьба... Может быть Н. С. Ангарский, который за меня поручился... может сообщить что-нибудь важное о моих родных... Узнай от него, как обстоит дело с его поручительством, меня это очень мучает... Я надеюсь, что у него не было особых неприятностей. Я решил остаться свободным писателем, чего в России нельзя получить. Скажи ему, что я по-прежнему признателен ему за все, что видел от него доброго...".

 &nb