Марриет Фредерик - Мичман Изи

х или трех матросов они живо набрали груду одеял, намочить которые не представляло затруднения, так как палуба была залита водой. Сделав это, они потащили их вниз.

   - Прекрасно, мистер Изи, прекрасно, мистер Гаскойн, - сказал капитан Уильсон. - Валите их сюда и утаптывайте хорошенько.

   Куртки матросов, тушивших пожар, и сюртук капитана были уже пущены в дело с тою же целью.

   Изи кликнул остальных мичманов и послал их за новым запасом одеял; но больше их не понадобилось, так как огонь начал угасать. Спустя четверть часа всякая опасность миновала, и люди отправились по своим местам. Трое офицеров и сорок семь матросов пострадали при катастрофе; семеро были убиты; большая часть раненых уже находилась внизу, на попечении доктора, некоторые еще лежали на палубе.

   Никто не проявил такой находчивости и мужества во время опасности, как мистер Гаукинс, капеллан. Он был везде, и когда капитан Уильсон явился на место пожара, Гаукинс уже орудовал там, поощряя людей и действуя сам с примерною храбростью. Когда все кончилось, он явился на корму с Мести, оба одинаково черные. Тут он уселся и стал ломать руки.

   - Прости мне, Боже! Прости мне, Боже! - повторял он.

   - Что с вами, сэр? - спросил Изи. - Кажется, вы ничего худого не сделали, напротив!

   - Да, но я ругался, мистер Изи, я сыпал проклятиями, подбадривая людей, - я, священник!

   - Право, сэр, - возразил Изи, которому хотелось утешить огорченного капеллана, - я, положим, был там не все время, но я слышал только, как вы говорили: "не робей, молодцы, да благословит вас Бог" и т. п., какие же это проклятия?

   - Неужели я так говорил, мистер Изи, - вы уверены в этом? Право, мне кажется, будто я поминал черта и ругал мешкотных, как они заслуживали. Нет, нет, что я? Вовсе не заслуживали... Неужели я действительно благословлял их, только благословлял?

   - Да, сэр, - подхватил Мести, заметив, чего хочется Джеку, - от вас только и слышно было: "работайте, молодцы, с Божьей помощью! Спаси вас Бог! Боже, благослови!" И т. д.

   - То же и я говорю, - подтвердил Джек.

   - Ну, мистер Изи, вы крайне обрадовали меня, - сказал капеллан, - я опасался, что было совсем не то.

   Оно и действительно было совсем не то, потому что капеллан ругался, как боцман; но так как Джек и Мести превратили его проклятия в благословения, то бедняк дал себе отпущение и, пожав руку нашему герою, пригласил его в констапельскую пропустить стаканчик грога, не забыв при этом и Мести. Впрочем, на третьем стаканчике Джеку пришлось остановиться, так как кто-то сказал, что капитан желает видеть его и мистера Гаукинса.

   Джек отправился наверх и нашел капитана со всеми офицерами на шканцах.

   - Мистер Изи, - сказал капитан Уильсон, - я послал за вами, мистером Гаукинсом и мистером Гаскойном, чтобы поблагодарить вас на шканцах за энергию и присутствие духа, проявленные вами в критическую минуту.

   Мистер Гаукинс поклонился. Гаскойн ничего не сказал, но подумал, что отпуск для него обеспечен, когда они прибудут в Мальту. Джек хотел было произнести речь на тему о том, что опасность уравнивает всех, даже на борту военного корабля, но сообразил, что время и место вряд ли удобны для прений, и тоже ограничился поклоном. Затем он пошел с остальными в каюту, как вдруг чудовищный вал обрушился на палубу фрегата и смыл всех, кто не успел за что-нибудь ухватиться, вниз. Джек был в их числе и машинально уцепился за первый попавшийся предмет, каковым оказалась нога капеллана, разразившегося проклятиями. Впрочем, он не успел окончить, вода, хлынувшая в окна каюты, так как в суматохе забыли запереть их наглухо, подхватила Джека, капеллана, других моряков и все, что попалось ей навстречу, и понесла их на нижнюю палубу. Тут их неожиданное плавание прекратилось, наконец они кое-как поднялись на ноги и поспешили обратно в мичманскую каюту, которая, хоть и была залита водой, все же казалась спасительной гаванью. Капеллан фыркал и отплевывался, Изи тоже, пока не расхохотался.

   - Это серьезное испытание, мистер Изи, - сказал капеллан, - серьезное испытание для характера человека. Надеюсь, я не произносил проклятий.

   - О, нет, - ответил Джек. - Я все время был подле вас, вы сказали только: "Господи, помилуй нас грешных!"

   - Да? Только это? Я боялся, не сказал ли я: "О, будь ты про..."

   - Ничего подобного, мистер Гаукинс. Пойдемте в констапельскую и прополощем рты после соленой воды, а затем я вам расскажу все, что слышал от слова до слова.

   Таким образом Джек заполучил еще стакан грога, что было очень кстати для промокшего насквозь.

   В эту ночь койки не подвешивались, так как матросы были на работе, и мистер Поттифер целых двенадцать часов кряду не мог засунуть рук в карманы. Ночь была ужасная, исполинские валы громоздились один на другой и яростно кидались на фрегат. Но он летел на крыльях ветра.

   Джек, получив благодарность и ванну на шканцах, нашел, что с него довольно; он улегся на ларе в мичманской каюте и вскоре заснул, несмотря на толчки и качку. Гаскойн устроился гораздо удобнее, он вытребовал койку якобы для раненого, подвесил ее и забрался в нее сам. Следствием было то, что доктор занес его утром в список раненых, но когда Гаскойн встал как ни в чем не бывало, засмеялся и вычеркнул его имя из списка.

   К утру вода была выкачана досуха, все меры предосторожности приняты, но буря свирепствовала по-прежнему, и об удобствах нечего было думать.

   - Право, Мартин, вас следует выбросить за борт, - сказал Гаскойн, - это все вы накликали.

   - Огня на кухне не будут разводить, нельзя напиться чаю, а грогу решено не давать, - проворчал один из мичманов.

   - Буря продлится три дня, - заметил Мартин, - а все-таки нам жаловаться не приходится; вы бы подумали о раненых - каково им.

   Какая разница с тем, что было сутки тому назад! Тогда фрегат, гордо распустив паруса, стройный, как лебедь, плавно шел по голубой глади вод, С тех пор он пережил бурю, пожар, удар молнии, катастрофу, стоившую жизни нескольким матросам. Его мачты были обломаны и унесены Бог весть куда, и он - весь разбитый, тяжеловесный, неуклюжий, с трудом продолжал свой бег, издавая стоны среди бешеных волна.

  

   Три дня спустя "Аврора" присоединилась к Тулонскому флоту. Когда ее увидели с других кораблей, то подумали, что фрегат был в деле, но вскоре узнали, что он потерпел от более грозных орудий, чем те, которыми управляют руки смертных. Капитан Уильсон явился к адмиралу и разумеется, получил приказание немедленно отправляться в порт и заняться починкой корвета. Спустя несколько часов "Аврора" направляла свой путь к Мальте, куда и прибыла после довольно скучного плавания.

   Но во время пути наш герой часто беседовал со своим другом Гаскойном о планах на будущее, то и дело менявшихся, но всегда приводивших к одному, твердо установленному результату: женитьбе на Агнесе. Что касается остального, то, по мнению Гаскойна, Джеку следовало продолжать службу и сделаться капитаном. Но в настоящую минуту их всего более занимал вопрос, как получить отпуск на Мальте, так как починка корабля давала повод мистеру Поттиферу, самолично заведывающему ею, удержать их на фрегате. В день прибытия Джек обедал в констапельской и решил попросить отпуска в тот же вечер. Капитан Уильсон уже съехал на берег. За обедом между мистером Поттифером и мистером Гаукинсом, капелланом, возник спор по поводу какого-то технического пункта, причем большинство офицеров приняли сторону капеллана, который, как мы уже заметили, собаку съел в мореплавании. Спор кончился крупными словами, так как мистер Гаукинс забылся до того, что заметил старшему лейтенанту, что ему еще нужно многому поучиться, раз он не отучился даже от мичманской привычки держать руки в карманах. На это мистер Поттифер возразил, что ему, капеллану, легко оскорблять других, зная, что ряса защищает его. Это был горький упрек мистеру Гаукинсу, который не на шутку рассердился, но в то же время вспомнил, что его звание запрещает ему ссоры. Он бежал в свою каюту, так как ничего больше ему не оставалось делать, и излил свое негодование в слезах, а затем утешился молитвой. Тем временем мистер Поттифер ушел на палубу, раздраженный на Гаукинса, на своих товарищей и недовольный самим собой. Он был сердит на всех и каждого и в самом неподходящем настроении духа для мичмана, который вздумал бы просить об отпуске. Тем не менее Джек вежливо приподнял шляпу и попросил разрешить ему отлучиться на берег повидаться с друзьями. Услыхав это, мистер Поттифер круто повернулся к нему, широко расставил ноги, засунул руки на самое дно карманов и сказал самым решительным тоном:

   - Мистер Изи, вам известно состояние корабля. Его приходится отделать заново - новые мачты, новый такелаж - решительно все требует починки или возобновления, а вы проситесь на берег! Нет, сэр, запомните сами и передайте другим мичманам, что никто из вас не покажет носа на берег, пока вся работа не будет кончена.

   - Позвольте мне заметить, сэр, - сказал наш герой, - что наши услуги, конечно, могут понадобиться во время работ. Но теперь уже вечер субботы, завтра воскресенье, фрегат даже не войдет в док до понедельника; а до тех пор и работы не могут начаться, поэтому я надеюсь, что вы дадите мне отпуск на сутки.

   - А я не надеюсь на это, - отвечал старший лейтенант.

   - Быть может вы позволите мне, сэр, обсудить этот пункт? - сказал Джек.

   - Нет, сэр, я никогда не позволяю рассуждать; не угодно ли вам отправиться на другой конец палубы.

   - О, с удовольствием, сэр, если вы этого желаете.

   Первая мысль Джека была отправиться на берег без отпуска, но Гаскойн отговорил его, сказав, что это не понравится капитану Уильсону.

   - Да в этом и надобности нет, Джек, - прибавил он, - через день или два Поттифер помирится с капелланом, и тогда нетрудно будет получить отпуск.

   На следующее утро капитан Уильсон приехал на корабль и после молитвы сказал Джеку:

   - Мистер Изи, губернатор просил меня привезти вас к нему обедать. Вы можете и ночевать у него.

   С губернатором, большим приятелем Уильсона, Джек познакомился еще в прошлое свое пребывание на Мальте. Сэр Томас очень полюбил молодого человека, часто приглашал его к себе и заставлял его рассказывать свои похождения.

   Выслушав капитана, Джек притронулся к шляпе и побежал в каюту собираться на берег. Кончив свои несложные приготовления, он снова поднялся на палубу, но капитан был еще не готов. Джек подошел к мистеру Поттиферу и сказал, что капитан приказал ему отправиться вместе с ним на берег. На это мистер Поттифер, раздражение которого давно улеглось, ответил очень любезно:

   - Очень хорошо, мистер Изи, желаю вам веселиться.

   "Это совсем не похоже на вчерашнее, - подумал наш герой, - дай-ка я попытаю насчет универсального лекарства".

   - Я не совсем здоров, мистер Поттифер, - сказал он, - а докторские пилюли совсем не помогают мне; я всегда становлюсь болен, если долго остаюсь без моциона на чистом воздухе.

   - Конечно, - отвечал старший лейтенант, - чистый воздух и моцион необходимы для здоровья. Но докторским лекарствам я не придаю никакого значения; только универсальное лекарство стоящая вещь.

   - Я не прочь бы испытать его, сэр, - сказал Джек. - Я читал как-то, что если принимать его ежедневно в течение двух или трех недель при постоянном моционе на чистом воздухе, то оно делает чудеса.

   - О, да, это верно, - отвечал мистер Поттифер, - и если вы хотите испытать его, то я могу вас снабдить им, у меня большой запас.

   - Пожалуйста, сэр, не откажите объяснить, как часто его принимать: у меня каждый день болит голова.

   Мистер Поттифер повел Джека в свою каюту, вручив ему бутылку микстуры, объяснил ему, что принимать нужно по тридцати капель вечером, ложась в постель, пить не более двух стаканов вина в день и избегать солнечного зноя.

   - Но, сэр, - заметил Джек, засунув бутылку в карман, - боюсь, что мне не долго им пользоваться, так как когда на корабле начнутся работы, я целый день буду оставаться на солнце.

   - Да, если б мы не могли обойтись без вас, мистер Изи; но у нас много людей, и раз вы нездоровы, мы не можем требовать от вас работы. Берегите здоровье; и я надеюсь, нет, я уверен, что это лекарство окажется вполне действительным.

   - Я начну с сегодняшнего же вечера, сэр, - ответил Джек, - я вам очень обязан. Сегодня я ночую у губернатора, нужно ли мне завтра утром возвращаться на фрегат?

   - Нет, нет, зачем же; позаботьтесь о своем здоровье, мне будет очень приятно узнать, что вы поправились. Не забудьте черкнуть мне о действии лекарства.

   - Непременно, сэр, - сказал обрадованный Джек, - я очень вам признателен, сэр. Гаскойн и я давно хотели попросить у вас лекарства, да не решались; он, бедняга, страдает от головных болей почти так же, как я, а докторские пилюли ему не помогают.

   - Я дам и ему лекарство, мистер Изи; то-то я заметил, что он такой бледный. Я поговорю с ним после обеда. Помните же, мистер Изи, умеренный моцион и избегать солнечного зноя в полдень.

   - Да, сэр, - отвечал Джек, - не забуду.

   Затем он простился со старшим лейтенантом, сообщил Гаскойну о своем разговоре с ним и вскоре был на берегу с капитаном.

  

   "Аврора" стояла в гавани уже семь недель, так как даже мачты пришлось сделать новые. И вот однажды за завтраком у губернатора капитан Уильсон получил письмо и, пробежав его, положил на скатерть с выражением величайшего изумления на лице.

   - Праведное небо! Что бы это могло значить? - сказал он.

   - В чем дело, Уильсон? - спросил губернатор.

   - А вот послушайте, сэр Томас. - Капитан Уильсон прочел по-испански следующее:

  

   "Милостивый государь! Имею честь уведомить вас, что почтенная синьора Альфоргас де Гузман, ныне покойная, отказала вам в своем завещании тысячу дублонов золотом за услуги, оказанные вами ей в ночь двенадцатого августа. Если вы уполномочите кого-нибудь из здешних купцов получить эти деньги, они будут выданы немедленно или доставлены по адресу, какой вам угодно будет указать.

   Ваш покорный слуга,

  

   Джек, присутствовавший за завтраком, тихонько свистнул, встал и выскользнул из комнаты, не замеченный губернатором и капитаном Уильсоном. Дело в том, что Джек еще никому не рассказывал о своих приключениях после маскарада, пока еще не был уверен, что они останутся без последствий. Выслушав письмо, он сразу понял, что справки насчет имени наводила старая дама, а не священники, и что выдав себя за капитана Уильсона он доставил последнему тысячу дублонов. Он был в восторге, но все-таки несколько смущен, и вышел из комнаты, чтобы обдумать это дело.

   - Что бы это значило? - повторил капитан Уильсон. - Я не оказывал услуг никакой синьоре в ночь двенадцатого августа. Тут какое-нибудь недоразумение... двенадцатого августа... в этот день я был в маскараде.

   - Недоразумение или нет, но во всяком случае очень удачное для вас. Завещание не может быть нарушено, и деньги должны быть выданы вам.

   - Я не слыхал о каких-нибудь происшествиях в этот вечер. Я рано ушел, потому что мне нездоровилось. Мистер Изи, - сказал Уильсон, оглядываясь, но Джека уже не было в комнате.

   - Разве он тоже был в маскараде? - спросил губернатор.

   - Да, я знаю об этом от старшего лейтенанта.

   - Поверьте мне, - сказал губернатор, ударив по столу, - тут не обошлось без Джека.

   - Я не удивился бы этому, - отвечал капитан Уильсон, смеясь.

   Предоставьте это мне, Уильсон, я его позондирую.

   Поговорив еще немного, капитан Уильсон отправился на корабль, оставив Джека у губернатора, собиравшегося позондировать его. Но губернатору не пришлось этого делать, потому что Джек решил довериться ему, и сам рассказал всю историю. Губернатор держался за бока во время этого рассказа, особенно когда услышал о хитрости нашего героя, подписавшегося чужой фамилией.

   - Вы уморите меня, Джек, - сказал он, наконец. - Но что же теперь делать?

   Здесь наш герой сделался серьезным; он указал губернатору, что он богат и наследует огромное состояние, а капитан Уильсон беден и имеет большую семью. Джеку хотелось, чтобы губернатор уговорил капитана принять завещанные ему деньги.

   - Правильно, дружище, правильно. Вы молодец, - отвечал губернатор, - но об этом нужно хорошенько подумать, потому что капитан Уильсон щепетильный в денежных вопросах человек. Вы рассказывали кому-нибудь эту историю?

   - Ни одна душа не знает, кроме вас, сэр.

   - Нельзя рассказывать ему обо всем, Джек, иначе он будет настаивать, что деньги принадлежат вам.

   - Я и сам так думаю, сэр, - отвечал Джек. - Но есть одно обстоятельство, которым мы можем воспользоваться. Перед тем, как войти в маскарад, я предложил руку одной старой даме в бриллиантах, выходившей из кареты, а она так испугалась моего костюма, что упала бы, если б капитан Уильсон не поддержал ее. Она не знала, как и благодарить его.

   - Вы правы, Джек, - отвечал губернатор, немного подумав. - Этим обстоятельством можно воспользоваться. Историю с попами я ему расскажу, но дальнейшего не буду рассказывать; предоставьте все дело мне.

   Капитан Уильсон вернулся к вечеру и застал губернатора на веранде.

   - Я говорил с Изи, - сказал губернатор, - и он рассказал мне курьезную историю, которую до сих пор не решался никому поверить.

   Затем губернатор передал капитану историю с попами и завещанием.

   - Но, - заметил капитан Уильсон, - эта история не объясняет завещания мне денег.

   - Нет, конечно, не объясняет, но все-таки, как я думал, Джек замешан в этом деле. Он напугал старую даму костюмом черта, а вы подхватили ее и не дали ей упасть.

   - Теперь я, действительно, вспоминаю, что поддержал какую-то почтенную старушку, испугавшуюся при виде черта, которым, разумеется, не мог быть никто другой, кроме нашего приятеля Изи.

   - Ну, вот этим и объясняется завещание.

   - Как! Тысячу дублонов за то, что поддержал старуху!

   - Ну да, почему же нет? Разве вы не слыхали о человеке, получившем целое состояние, отказанное ему стариком, которому он отворил дверь церкви?

   - Да, но все-таки это странно.

   - Нет ничего странного на этом свете, Уильсон, решительно ничего. Вы можете работать как вол много лет и не получить ничего, можете оказать пустую любезность и сделаться богатым человеком. По моему мнению, тайна объясняется очень просто. Эта старуха - я знаю эту фамилию - безмерно богата; вы были при форме, и она узнала вашу фамилию; падение для такой тучной особы могло бы сопровождаться серьезными последствиями; вы избавили ее от них, и вот она вас вознаградила.

   - Ну, - сказал капитан Уильсон,- так как другого объяснения не находится, то приходится принять это; но я не знаю, прав ли я отнять эту тысячу дублонов у ее родственников за простой акт вежливости.

   - Вы просто смешны; эта старуха владела чуть ли не половиной Мурсии. Для нее эта тысяча дублонов ничего не составляет. Я радуюсь за вас; у вас большая семья, и уже ради нее вы должны взять эти деньги. Всякий распоряжается своими деньгами, как хочет - поверьте, вы спасли ее от сложного перелома ноги.

   - Допуская это, я, пожалуй, в самом деле должен принять деньги, - отвечал капитан Уильсон, смеясь.

   - Разумеется, пошлите за ними немедленно.

   - Четыре тысячи фунтов за то, что не дал старухе упасть! - повторил капитан Уильсон.

   - Чертовски хорошее вознаграждение, Уильсон, я поздравляю вас.

   - Но до какой степени я обязан отцу юного Изи! - сказал капитан Уильсон после довольно продолжительного молчания. - Если бы он не помог мне, когда я был назначен на корабль, то я не получил бы ни повышения, ни трех тысяч фунтов за призы, ни команды над прекрасным фрегатом, ни четырех тысяч фунтов за здорово живешь.

   Губернатор подумал, что некоторыми из этих благ он больше обязан Джеку, чем его отцу, но сохранил это про себя.

   - Конечно, - сказал он, - мистер Изи оказал вам большую услугу, когда мы получили назначение, но позвольте мне заметить, что повышением, призами и фрегатом вы обязаны собственной храбрости, а четырьмя тысячами фунтов собственной любезности. Во всяком случае, мистер Изи славный малый, как и егo сын.

   На этом их разговор кончился.

   Несколько времени спустя Джек и Гаскойн были в гостях у губернатора. Когда они явились к нему, он сказал им:

   - Вы оба говорите по-итальянски, поэтому извольте взять на себя попечение о сицилийском офицере, который явился сегодня ко мне с рекомендательными письмами и будет у меня обедать.

   Перед обедом он познакомил их с приезжим стройным, красивым человеком, в лице которого, однако, было что-то неприятное. Согласно желанию губернатора, дон Матиас, так звали молодого человека, поместился между нашими мичманами, которые немедленно вступили с ним в разговор, тем более, что им самим хотелось расспросить о своих друзьях в Палермо. В течение разговора Джек спросил его, знаком ли он с доном Ребьерой, на что сицилиец ответил утвердительно. И начался разговор о различных членах этой семьи. В конце обеда дон Матиас спросил Джека, каким образом он познакомился с доном Ребьерой, и Джек рассказал ему, как он и его друг Гаскойн спасли старика от двух негодяев, собиравшихся убить его; после этого молодой офицер разговаривал уже не так охотно.

   Когда он ушел, Гаскойн заметил как бы про себя:

   - Я видел это лицо раньше, но где, не могу припомнить. Ты знаешь, Джек, какая у меня память на лица, и я уверен, что видел его где-то.

   - Мне его лицо не кажется знакомым, - отвечал наш герой, - но я действительно не встречал никого с такой памятью на лица, как у тебя.

   Затем разговор между ними прекратился, и Джек некоторое время прислушивался к тому, что говорили губернатор и капитан Уильсон, так как остальные гости ушли. Вдруг Гаскойн, сидевший в глубокой задумчивости после своего замечания о приезжем, вскочил.

   - Знаю, кто это такой! - воскликнул он.

   - Кто такой? - спросил капитан Уильсон.

   - Этот сицилийский офицер. Я бы поклялся, что видел его раньше!

   - Дон Матиас.

   - Нет, сэр Томас, он вовсе не дон Матиас! Он тот самый дон Сильвио, который собирался убить дона Ребьеру, когда мы явились на помощь и спасли его.

   - А ведь, пожалуй, ты прав, Гаскойн, - подтвердил Изи.

   - Наверное прав, - отвечал Гаскойн, - я никогда не ошибаюсь в подобных случаях.

   - Передайте мне те письма, Изи, - сказал губернатор, - посмотрим, что там о нем сказано. Вот - дон Матиас де Алайерес. Не ошиблись ли вы, Гаскойн? Вы выступаете с очень серьезным обвинением против этого молодого человека.

   - Пусть у меня отнимут офицерский патент, если это не дон Сильвио, сэр Томас. Притом же я заметил, как изменилось его лицо, когда он узнал, что Изи и я явились на помощь дону Ребьере. Обратил ты внимание, Изи, что после этого он не говорил почти ни слова?

   - Это правда, - сказал Изи.

   - Хорошо, мы расследуем это, - заметил губернатор, - если так, то значит рекомендательное письмо подложное.

   После того все разошлись, а на другое утро, когда Джек и Изи, ночевавшие у губернатора, толковали о своих подозрениях, пришли письма из Палермо. Они были написаны в ответ на письмо Джека с Мальты: несколько слов от дона Ребьеры; записочка от Агнесы и обширное послание от дона Филиппа, который сообщал ему, что все здоровы и по-прежнему расположены в нему; что Агнеса откровенно сообщила отцу и матери об их взаимной привязанности; что они дали свое согласие, а затем взяли его обратно, так как отец Томазо, их духовник, и слышать не хочет о браке Агнесы с еретиком; что при всем том они, дон Филипп и его брат, рассчитывают преодолеть это препятствие, так как не хотят, чтобы их сестра и Джек были несчастны из-за такого пустяка. Последняя часть письма содержала не менее важное известие о том, что дон Сильвио еще раз покушался на жизнь их отца и успел бы в своем намерении, если б отец Томазо не бросился между ними. Дон Сильвио в бешенстве даже нанес удар отцу Томазо и ранил его, впрочем, не опасно. Ввиду этого всякое снисхождение по отношению к нему признано излишним, и власти разыскивают его, чтобы привлечь к ответственности за покушение на убийство. Но до сих пор поиски остаются тщетными; предполагают, что он бежал в Мальту.

   Таково было содержание письма, которое Изи передал за завтраком губернатору и капитану Уильсону.

   - Отлично, мы расследуем все это, - сказал сэр Томас, уже начавший наводить справки.

   Джек и Гаскойн едва дождались конца завтрака, а затем исчезли; спустя несколько минут капитана Уильсон встал, собираясь на фрегат, и послал за ними, но их не могли найти.

   - Я понимаю в чем дело, Уильсон, - сказал губернатор, - предоставьте это мне.

   Тем временем наши двое мичманов надели шляпы в отправились на площадку батареи, где их никто не мог потревожить.

   - Ну, Гаскойн, - сказал Джек, - ты догадываешься, что я намерен предпринять? Я должен застрелить этого негодяя нынче же утром и для этого-то и позвал тебя сюда.

   - Не совсем так, Изи, застрелить его должен я, а не ты; он принадлежит мне, потому что я его нашел.

   - Мы обсудим этот пункт, - возразил Джек. - Он покушался на жизнь моего нареченного тестя; следовательно, у меня больше прав на него.

   - Извини, Джек, он мой, потому что я открыл его. Представь себе, что человек, опередив другого на несколько ярдов, находит кошелек, - разве другой имеет на него право? Я нашел его, а не ты.

   - Это верно, Гаскойн; но представь себе, что найденный тобою кошелек мой, - в таком случае я имею право на него, хотя нашел его ты. Этот молодец мой по праву, а не твой.

   - Но я сделаю еще замечание и очень важное: он родственник Агнесы, и если его кровь будет на твоих руках, то, хотя бы он вполне заслуживал своей участи, это послужит неодолимым препятствием вашему браку, - подумай об этом.

   Джек задумался.

   - А кроме того прими в соображение, что ты окажешь мне величайшее одолжение.

   - Действительно величайшее, какое я мог бы сделать, - отвечал Джек. - Ты будешь обязан мне по гроб жизни.

   Моряки, отправляясь за призами, всегда высчитывают каждый свою долю прежде еще, чем дан хоть один выстрел. Наши мичманы поступали в данном случае точно так же.

   Уступив Гаскойну, Джек отправился в гостиницу, где стоял дон Сильвио и, послав ему карточку, пошел вслед за служителем. Последний, поднявшись по лестнице, отворил дверь и передал карточку.

   - Хорошо, - сказал дон Сильвио, - попросите войти.

   Услыхав эти слова, Джек не стал дожидаться и вошел в комнату, где дон Сильвио усердно оттачивал на бруске стилет. Сицилиец встал и пошел ему навстречу, приветливо протягивая руку; но Джек, бросив на него презрительный взгляд, сказал:

   - Дон Сильвио, мы знаем, кто вы такой; и цель моего посещения - передать вам от имени моего друга вызов, которого вы недостойны, но который мы делаем, побуждаемые негодованием на ваше вторичное покушение на жизнь дона Ребьеры. Я говорю мы, потому что, если вы не умрете от его руки, то будете иметь дело со мной. Вы можете считать себя счастливым, дон Сильвио, потому что лучше умереть от руки джентльмена, чем от руки палача.

   Дон Сильвио изменился в лице, рука его хваталась за грудь, нащупывая стилет, но тот остался на столе; наконец, он ответил:

   - Будь по-вашему, я готов встретиться с вами через час в том месте, которое вы укажете.

   Джек назначил место дуэли и ушел. Затем они поспешили с Гаскойном к знакомому офицеру, у которого запаслись необходимым оружием и явились на место дуэли задолго до срока. В назначенное время дон Сильвио не явился.

   - Он не придет, - сказал Гаскойн, - негодяй удрал от нас.

   Прошло полчаса, но противник Гаскойна не являлся. Вместо него они увидели одного из губернаторских адъютантов, который направлялся к ним.

   - Это Аткинс, - заметил Джек - и вот некстати! Но он, конечно, не будет вмешиваться.

   - Джентльмены, - сказал Аткинс, торжественно приподнимая шляпу, - губернатор желает видеть вас обоих.

   - Сейчас мы заняты, мы будем у него через полчаса.

   - Вы должны быть у него через три минуты. Прошу прощения, но я имею положительные приказания, и дабы исполнить их во всяком случае, привел сюда капрала с солдатами. Они там, за стеной, но, конечно, если вы пойдете добровольно, я не стану прибегать к их содействию.

   - Но это возмутительная тирания! - воскликнул Джек. - Недаром его называют "король Том".

   - Да, - отвечал Аткинс, - и он правит здесь in rex absolute - поэтому пожалуйте.

   Джеку и Гаскойну оставалось только пойти в губернаторский дом, где они нашли сэра Томаса на веранде, откуда открывался вид на бухту и море.

   - Подите сюда, молодые джентльмены, - сказал губернатор суровым тоном. - Видите вы этот корабль, в милях двух от берега? Он везет дона Сильвио под стражей в Сицилию. А теперь запомните, что я вам скажу: деритесь с порядочными людьми, если уж драться необходимо, но не с негодяями и убийцами. Соглашаясь драться с негодяем, вы гораздо больше компрометируете себя, чем отклоняя вызов джентльмена. Теперь убирайтесь, потому что я сердит на вас, и не показывайтесь мне на глаза до обеда.

  

   Но прежде чем они встретились с губернатором за обедом, прибыл военный корвет с депешами от флагмана. Капитану Уильсону предписывалось поторопиться с починкой и отправиться крейсировать к берегам Корсики и напасть на русский фрегат, который там находится; если же его там не окажется, то постараться найти его, где бы он ни был. Теперь на "Авроре" поднялась усиленная суматоха и деятельность. Капитан Уильсон с нашим героем и Гаскойном простились с губернатором и вернулись на фрегат. На третий день "Аврора" была готова к плаванию и около полудня вышла из гавани.

   Спустя неделю она была у берегов Корсики. Не было надобности посылать людей на топ-мачты, потому что кто-нибудь из офицеров или мичманов торчал там денно и нощно. "Аврора" шла вдоль берега по направлению к северу, не встречая предмета своих поисков. Безветрие задержало ее на несколько дней, а затем северный ветер дал ей возможность направиться вдоль восточного берега острова. На восемнадцатый день после отплытия из Мальты, впереди, милях в восемнадцати, был замечен большой корабль. Люди в это время были за завтраком.

   - Это фрегат, капитан Уильсон, я уверен в этом, - сказал мистер Гаукинс, капеллан, взобравшись на топ-мачту.

   - Куда он держит?

   - В одном направлении с нами.

   "Аврора" подняла все паруса, какие только было возможно, и к обеду расстояние между ней и неизвестным кораблем уменьшилось мили на две.

   - Долгая будет охота, - сказал Мартин Джеку.

   - Да, я тоже боюсь этого, а еще больше боюсь, что корабль уйдет.

   - И на то похоже, - отвечал Мартин.

   - Вы утешаете на манер друзей Иова, Мартин.

   - Зато мне не так часто приходится разочаровываться, - возразил Мартин. - Два пункта остаются под сомнением: во-первых, удастся ли нам догнать корабль, а во-вторых, тот ли это корабль, которого мы ищем.

   - Вам как будто безразлично это.

   - Нет, вовсе не безразлично; я старший мичман на корабле, и взятие фрегата доставит мне повышение, если я останусь жив; если же буду убит, то мне его не понадобится. Но я так часто разочаровывался, что верю теперь только тому, что у меня в руках.

   - Ну, я буду надеяться ради вас, Мартин, что это тот самый корабль, который мы ищем, что вы не будете убиты и получите повышение.

   - Благодарю вас, Изи, но я не смею надеяться.

   Бедный Мартин, он давно узнал, как горько испытывать разочарование за разочарованием. Вспоминая о расчетах и надеждах юности, он, неудачник, прослуживший уже три срока в мичманах, действительно не смел ни на что более надеяться.

   - Он пошел в крутой бейдевинд, сэр! - крикнуло младший лейтенант с верхушки мачты.

   - Что вы думаете об этом, Мартин? - спросил Джек.

   - Что это английский фрегат, если же нет, то во всяком случае на нем хорошая команда и молодец капитан.

   Только на закате "Аврора" приблизилась к кораблю на расстояние двух миль; был подан сигнал, но остался без ответа, потому что в темноте нельзя было разобрать цвета, или потому, что сигнал был неизвестен незнакомцу. Он выкинул английский флаг, но это еще ничего не доказывало. А перед наступлением темноты повернулся носом к "Авроре", которая шла теперь прямо ему навстречу. Через несколько минут должно было решиться, имеют ли они дело с другом или с врагом.

   Быть может нет более трудного и ответственного положения, чем встреча с сомнительным кораблем. С одной стороны нужно быть вполне готовым и не дать неприятелю преимущества внезапного нападения, с другой необходима крайняя осторожность, чтобы не напасть на своих. Капитан Уильсон поднял секретный ночной сигнал, но этим затруднение не устранялось, так как паруса заслоняли его от встречного корабля. Когда оба фрегата были уже на расстоянии трех кабельтов друг от друга, капитан Уильсон, не желая подать повод к недоразумению вследствие недостатка осторожности с своей стороны, убрал часть парусов, чтобы сигнал был ясно виден.

   На шканцах встречного корабля замелькали огни, как будто он собирался отвечать, но он продолжал подвигаться к "Авроре", и когда большинство пушек обоих кораблей находились друг против друга, с него раздался оклик на английском языке.

   - Чей корабль?

   - Корабль Его Величества "Аврора", - отвечал капитан Уильсон, стоявший на мостике. - А кто окликает?

   Тем временем другой фрегат почти поравнялся с "Авророй" и одновременно с ответом "Корабль его Величества", - дал по "Авроре" залп, наделавший немало вреда в виду близкого расстояния. Команда "Авроры", слыша оклики на английском языке и видя, что корабль проходит не стреляя, вообразила, что имеет дело с английским крейсером. Однако неожиданное нападение не смутило матросов; трудно сказать, что было сильнее - негодование на коварство врага или радость, что наконец дорвались до долгожданного боя. Во всяком случае команда отвечала на залп троекратным ура, заглушившим стоны раненых.

   - Готовить пушки на левом борту и повернуть корабль, - крикнул капитан Уильсон, - мы им зададим, ребята, за их плутню. Цельтесь хорошенько!

   "Аврора" повернулась и послала залп в корму русского фрегата, так как это он и был. Было уже совсем темно, но неприятель, по-видимому, не менее "Авроры" желавший боя, замедлил свой ход, чтобы не удаляться от нее. Через пять минут оба корабля были борт к борту и обменивались убийственными залпами на расстоянии пистолетного выстрела - медленно подвигаясь к берегу, находившемуся не далее пяти миль. Корсиканские горцы в козьих шкурах собрались на звуки канонады и следили за огнями выстрелов, прислушиваясь к грохоту, будившему эхо в горах. В течение получаса пальба с обеих сторон продолжалась с неослабевающей силой; затем капитан Уильсон спустился на главную палубу и собственноручно направил каждую пушку после того, как она была заряжена, сосредоточив их все в одном фокусе и приказал дожидаться команды, а затем стрелять всем вместе. Неприятель, не зная причины этого замедления, вообразил, что огонь "Авроры" ослабевает, разразился торжествующими криками. По данному сигналу грянул залп, и даже темнота не помешала убедиться, что он оказал действие. Два средних порта противника были совершенно разбиты и превращены в один, а грот-мачта зашаталась и рухнула. "Аврора" подняла приспущенные паруса и, опередив неприятельский корабль, заняла позицию для продольного огня, и пока русские возились с обломками, загромоздившими их палубу, каронады ее верхней палубы осыпали их картечью, не давая работать, меж тем как главная батарея продолжала громить корпус неприятеля.

   Луна поднялась над грядой облаков, давая возможность целить вернее. Через четверть часа русский фрегат потерял все мачты, и капитан Уильсон поручил половине своей команды заняться исправлением повреждений, меж тем как орудия левого борта продолжали огонь. Неприятель отвечал из четырех пушек, которые еще могли достать до "Авроры", но спустя некоторое время, они умолкли, потому что или были подбиты, или потому, что их оставила прислуга. Заметив, что огонь противника прекратился, "Аврора" тоже перестала стрелять, и так как четверка на корме осталась неповрежденной, то младший лейтенант отправился в ней к фрегату узнать, сдастся ли он?

   Капитан Уильсон и офицеры, оставшиеся невредимыми, поджидали ответа, но тишина ночи внезапно была прервана громким плеском, раздавшимся с носа русского фрегата, находившегося на расстоянии трех кабельтов.

   - Что бы это значило! - воскликнул капитан Уильсон. - Он бросает якорь. Мистер Джонс, измерьте глубину.

   Через несколько минут мистер Джонс сообщил, что глубина семь фатомов.

   - В таком случае я подозреваю, что нам придется еще повозиться, - сказал капитан Уильсон, и не ошибся, так как на вопрос младшего лейтенанта русский капитан сказал по-английски, что он "ответит из орудий"; и прежде чем шлюпка была принята на корабль, русский фрегат повернулся на шпрингах и возобновил огонь по "Авроре".

   Тогда капитан Уильсон начал плавать вокруг фрегата, стоявшего на якоре, и отвечать двумя залпами на один; по медленности, с которой фрегат ворочался на шпрингах, ясно было, что на нем осталось очень мало рук, тем не менее упорство русского капитана показало капитану Уильсону, что он скорее пойдет ко дну, чем спустит флаг. Ввиду этого капитан Уильсон решился взять его на абордаж. Открыв продольный огонь, он отошел на некоторое расстояние, вызвал на палубу офицеров и команду, сообщил им о своем намерении, а затем вернулся к русскому фрегату, и когда корабли сцепились, сам повел своих людей на неприятельскую палубу.

   Хотя, как и предвидел капитан Уильсон, русский фрегат мог противопоставить нападению лишь очень незначительные силы, но они оказали упорное сопротивление; голос и оружие русского капитана были слышны и видны всюду, и одушевленные его примером матросы не уступали ни шагу; и наш герой, которому посчастливилось остаться невредимым, кинулся на абордаж рядом с капитаном Уильсоном и собирался вступить в неравный бой с русским капитаном, когда мистер Гаукинс, капеллан оттолкнул его и бросился вперед. Последовал упорный поединок; наконец, сабля мистера Гаукинса переломилась, он швырнул эфес в лицо своему противнику, ринулся на него, и оба покатились в люк. После этого палуба была взята, и фрегат оказался в руках англичан. Мистера Гаукинса и русского капитана подняли без чувств, но живыми, хотя оба были залиты кровью, струившейся из ран.

   Целые сутки понадобилось на то, чтобы исправить главные повреждения "Авроры" и захваченного корвета, разместить раненых и пленных и очистить корабли от трупов и следов резни. Только к вечеру следующего дня "Аврора" могла тронуться в путь, ведя за собой на буксире "Трезубец" - так назывался русский фрегат.

   В этом кровопролитном столкновении "Трезубец" потерял более двухсот человек убитыми и ранеными. Потери "Авроры" не были так велики, но все-таки значительны: шестьдесят пять матросов и офицеров. В числе убитых были штурман мистер Джонс, третий лейтенант мистер Аркройд и двое мичманов. Старший лейтенант получил тяжелую рану в самом начале битвы. Старший мичман М