Марриет Фредерик - Мичман Изи

Агнесу дурочкою, но он должен принять в соображение климат и то обстоятельство, что ей было всего пятнадцать лет.

   Дон Филипп и дон Мартин, извещенные доном Ребьеро, явились в гостиницу и приветствовали наших мичманов. Это были очень милые молодые люди восемнадцати и девятнадцати лет, состоявшие на военной службе. Джек пригласил их обедать, и вскоре они и наш герой стали неразлучны. Они приглашали его в театр, познакомили с местной знатью и так как Джек не жалел денег и был очень красивый малый, то его всюду принимали охотно; дамы нередко делали ему глазки, но Джек отделывался учтивостями, так как не мог забыть Агнесы.

   В один прекрасный день фрегат его величества "Аврора" бросил якорь в Палермской гавани, и Джек и Гаскойн, бывшие на вечере у герцога Пентаро, встретились с капитаном "Авроры", который тоже оказался в числе приглашенных. Герцогиня познакомила их с капитаном Тартаром, который, видя их в штатском платье, решил, что это молодые богатые англичане, путешествующие ради собственного удовольствия, и был очень мил и любезен. Джеку так понравилась его любезность, что он просил капитана отобедать у него завтра; капитан принял приглашение, и они расстались, обменявшись рукопожатиями и выразив друг другу удовольствие по поводу приятного знакомства. Обед у Джека был роскошный и гостей довольно много. Сицилийцы вообще умеренны в отношении вина, но капитан Тартар любил выпить, и хотя остальная компания отправилась после обеда на вечер, но Джек из вежливости остался с капитаном. Гаскойн тоже остался, опасаясь, как бы Джек под влиянием вина не выдал их секрета.

   Капитан был очень разговорчив. Узнав, что Джек единственный наследник Форест-Гилля, имения в 600 акров, он преисполнился к нему почтением и был очень рад такому хорошему обществу. Он спросил Джека, как он попал сюда? Джек отвечал, что он прибыл на корвете Е. В. "Гарпия". Гаскойн толкнул было Джека, но бесполезно, так как вино отуманило голову нашему герою.

   - О, так вас перевез Уильсон; это мой старый приятель.

   - И наш тоже, - отвечал Джек, - от чертовски добрый малый.

   - Где же вы были с тех пор, как приехали? - спросил капитан Тартар.

   - На "Гарпии", разумеется, - отвечал Джек, - я принадлежу к ее экипажу.

   - К ее экипажу? В качестве кого, смею спросить? - сказал капитан Тартар гораздо менее любезным и почтительным тоном.

   - В качестве мичмана, - ответил Джек, - так же как мистер Гаскойн.

   - Вот как! Стало быть вы взяли отпуск?

   - И не думали, - возразил Джек, - вот я вам расскажу, как все это вышло, старина.

   - Я сейчас вернусь, - отвечал капитан Тартар, вставая, - я забыл отдать кое-какие распоряжения моему слуге.

   Капитан вышел за дверь, кликнул вестового и отдал ему какие-то распоряжения. Тем временем Гаскойн, предвидя шторм, пытался предостеречь Джека, но тщетно. Когда капитан уселся на прежнее место, Джек рассказал ему о своих приключениях, прибавив, что спустя неделю он намерен вернуться к дону Ребьере и просить руку Агнесы.

   - Ого! - воскликнул капитан Тартар, переводя дух от изумления и кусая губы.

   - Тартар, вино подле вас, позвольте, я вам налью, - сказал Джек.

   Капитан Тартар откинулся на спинку стула и со свистом выпустил воздух из своей груди.

   - Не желаете, - сказал Джек очень вежливо, - в таком случае не поехать ли нам к маркизе?

   Вестовой вошел в комнату, дотронулся до шляпы и многозначительно взглянул на капитана.

   - Так значит, сэр, - крикнул капитан Тартар громовым голосом, вскакивая со стула, - вы беглый мичман, которого, будь он из моего экипажа, я повенчал бы не с донной Агнесой, а с дочерью пушкаря. Вы двое мичманов, франтящие в штатском платье в лучшем обществе Палермо, и у вас хватает бесстыдства приглашать на обед капитана первого ранга! Говорить мне "Тартар" и "дружище" - проклятые сорванцы! - продолжал капитан, кипя от бешенства и стуча кулаком по столу так что стаканы звенели.

   - Позвольте мне заметить, сэр, - сказал Джек, у которого весь хмель соскочил при таком обороте дела, - что мы не на корабле и в штатском платье.

   - В штатском платье, - ряженые мичмана, - вот именно: двое молодых плутов, без гроша в кармане, выдающие себя за богатых людей и удирающие в окно, чтобы не уплатить по счету.

   - Вы называете меня плутом, сэр, - возразил Джек.

   - Да, сэр, вы...

   - В таком случае вы лжете, - воскликнул наш герой в бешенстве, - я джентльмен, сэр, и сожалею, что не могу сказать того же о вас.

   От удивления и бешенства у капитана Тартара захватило дух. Он пытался говорить, но не мог, - только пыхтел, затем почти упал на стул и лишь мало-помалу оправился.

   - Метьюс! Метьюс!

   - Сэр, - отвечал вестовой, стоявший у двери.

   - Где сержант?

   - Здесь, сэр.

   Сержант вошел и приложил руку к козырьку.

   - Позовите матросов, арестуйте этих двух. Отвести их на борт и надеть кандалы на ноги.

   Вошли матросы со штыками и окружили нашего героя и Гаскойна.

   - Быть может, сэр, - сказал Джек, к которому вернулось его хладнокровие, - вы позволите мне расплатиться по счету перед уходом? Или, так как вы овладели нашими личностями, то не возьмете ли этот труд на себя? - прибавил он, бросая тяжелый кошелек на стол. - Только я попрошу вас быть щедрым в отношении прислуги.

   - Сержант, пусть он заплатит по счету, - сказал капитан Тартар более сдержанным тоном и вышел из комнаты.

   - Что ты наделал, Изи? - сказал Гаскойн. - Нас будут судить военным судом и выгонят со службы.

   - И прекрасно, - возразил Джек, - дурак я был, что поступил на службу. Он назвал меня плутом, и я сказал бы ему то же самое где и когда угодно.

   Менее чем через полчаса наш герой и его товарищ, вместо того, чтобы веселиться на балу у маркизы Навара, помещались очень комфортабельно, в кандалах, в полу-палубе фрегата Его Величества "Аврора".

   Тем временем капитан Тартар объяснялся на балу с доном Мартином и доном Филиппом, которые спросили его, куда девались Джек и Гаскойн. Капитан Тартар сердито буркнул:

   - Сидят в кандалах у меня на корабле.

   - В кандалах! За что? - воскликнул дон Филипп.

   - За то, сэр, что эти сорванцы втерлись в лучшее общество, выдавая себя за важных людей, тогда как на самом деле это двое мичманов, дезертировавших со своего корабля.

   Дон Филипп и дон Мартин очень хорошо знали, что Джек и его приятель мичманы; но, по-видимому, не находили этого достаточным основанием, чтобы относиться к ним как непорядочным людям.

   - Неужели вы хотите сказать, синьор, - сказал дон Филипп, - что вы пользовались их гостеприимством, говорили, смеялись, ходили рука об руку с ними, чокались с ними, а когда они доверились вам, заковали их в кандалы?

   - Именно, сэр, - отвечал капитан Тартар.

   - В таком случае вы поступили недостойно джентльмена, и я пришлю к вам секундантов, - объявил дон Филипп, старший из братьев.

   - А я повторяю слова моего брата! - воскликнул дон Мартин.

   Наносить грубое оскорбление, прикрываясь своим рангом, считается возмутительным во всяком порядочном обществе. Капитан Тартар вскоре почувствовал это, заметив, что присутствующие почти отворачиваются от него. Он ушел, не дождавшись конца бала, а на следующее утро получил формальный вызов со стороны дона Филиппа де Ребьеры.

   Не в характере капитана Тартара было отказываться от дуэли; мужество его не подлежало сомнению; он негодовал только на то, что попал в такую историю из-за каких-то мичманов. Он принял вызов, но не умея владеть шпагой, заявил, что дерется только на пистолетах. Это не вызвало возражений, и капитан Тартар послал вестового за младшим лейтенантом, так как со старшим был не в ладах. Дуэль состоялась: пуля дона Филиппа пробила голову капитана Тартара, который упал мертвым. Младший лейтенант поспешил на борт, доложил об исходе поединка, а вскоре туда же прибыли дон Филипп с братом и друзьями. Старший лейтенант, временно заменивший капитана, принял их довольно любезно и выслушал их заявление относительно нашего героя и Гаскойна.

   - Капитан не говорил мне о причинах ареста этих молодых джентльменов, - отвечал он, - и у меня нет никакого обвинения против них. Поэтому я прикажу их освободить, но так как, оказывается, они принадлежат к экипажу корвета Е. В., находящегося на Мальте, то я считаю своею обязанностью отвезти их туда и передать на борт их собственного корабля.

   Джек и Гаскойн были освобождены, но после всего случившегося не хотели съезжать на берег. Дон Филипп, его брат и их друзья рассказали им о дуэли, а затем простились с ними и вернулись в город.

  

   На другой день после похорон капитана Тартара фрегат "Аврора" отплыл на Мальту, а по прибытии туда старший лейтенант, исправлявший обязанности капитана, отослал наших двух мичманов на "Гарпию" без всяких замечаний с своей стороны. Отсюда "Аврора" направилась в Тулон к флагману.

   Гаскойн и Джек никому не рассказывали о своих приключениях на сперонаре и позднее, решив сообщить обо всем только капитану Уильсону, которого Джек успел оценить и полюбить за время своего пребывания на "Гарпии". Капитан Уильсон прочел ему выговор, указав, что он совершил проступок дважды: во-первых, дрался на дуэли, во-вторых, бежал после дуэли.

   Джек выслушал почтительно, признал свою вину и обещал быть осмотрительнее в будущем.

   - Ну, да уж Бог с вами, - сказал капитан, - повинную голову и меч не сечет. Но помните, мистер Изи, что вы уже причинили мне много беспокойства вашими безумными похождениями; и имейте в виду, что мысль об опасностях, которым вы подвергаетесь, доставляет мне много тяжелых минут. Теперь можете вернуться к исполнению своих обязанностей, и скажите то же Гаскойну; да постарайтесь в будущем обойтись без дуэлей и дезертирства.

   Джек растаял от этого ласкового обращения, и даже отложил на время мысль об уходе со службы, на что совсем было решился, оскорбленный до глубины души кандалами.

   Он был рад увидеть Мести и Джолифа после продолжительного отсутствия; осведомился о ранах боцмана и пробоинах Истгопа, пожал руки товарищам по каюте и задал трепку Вигорсу.

   - Ах, масса Изи, напрасно вы пустились в плавание без меня, - сказал Мести, - это нехорошо. Без Мести вы подвергаетесь чересчур большой опасности, масса Изи.

   Спустя несколько дней капитан Уильсон получил предписание отправиться в порт Магон на Минорке. Плавание совершалось медленно, при постоянном противном ветре. Близ Африки, милях в шестнадцати от берега, был замечен бриг; оснастка и общий вид его внушили капитану Уильсону мысль, что это какой-нибудь капер, но в это время ветер упал, и "Гарпия" не могла подойти к нему. Тем не менее капитан Уильсон считал своим долгом освидетельствовать его, и в десять часов вечера приказал спустить шлюпки. Так как их цель была только произвести рекогносцировку, то мистер Саубридж остался на корвете. Мистер Аспер был болен, и потому начальство над экспедицией было поручено мистеру Смальсолю. Джек попросил Саубриджа поручить ему команду над одной из шлюпок. Джолиф и Вигорс отправились на баркасе с мистером Смальсолем. Артиллеристу был поручен один из катеров, Джеку другой. Мести и Гаскойн отправились с нашим героем. Мистеру Смальсолю был дан определенный приказ: произвести рекогносцировку и, если корабль окажется тяжеловооруженным, не нападать на него, так как он во всяком случае не мог уйти от "Гарпии". Если б он оказался невооруженным, то Смальсоль мог взять его, но во всяком случае не ранее утра. Экспедиция была отправлена в ночное время только для того, чтобы избежать дневной жары, от которой заболело уже много матросов.

   После трехчасового плавания шлюпки подошли на довольно близкое расстояние к бригу и, бросив дрэк на глубине семи фатомов, остановились поджидать рассвета, Джек и Гаскойн занялись уженьем рыбы и спором: Гаскойн утверждал, что при нападении на корабль шлюпки должны бросаться на абордаж разом, Джек доказывал, что гораздо рациональнее нападать одна за другой, постоянно подкрепляя передних свежими силами. Впрочем, спор был скоро прекращен Смальсолем, который сердито велел им замолчать и соблюдать тишину.

   Наступил рассвет, туман, стлавшийся над поверхностью моря, рассеялся. Бриг, заметив шлюпки, выкинул трехцветный французский флаг и дал выстрел из пушки.

   Смальсоль колебался; пушка, по-видимому, была небольшая, как заметил Джолиф; матросы, по обыкновению, стремившиеся в атаку, говорили то же самое, и Смальсоль, опасаясь насмешек, если он отступится от корабля, приказал шлюпкам поднять дрэки.

   - Постойте минутку, ребята, - сказал Джек своим матросам, - у меня клюет.

   Матросы рассмеялись, но Джек был общий любимец, и они приостановились, чтобы дать ему время вытащить рыбу, рассчитывая нагнать остальные шлюпки.

   - Зацепил, - сказал Джек, - теперь поднимайте.

   Однако благодаря этому промедлению остальные шлюпки успели опередить их.

   - Они пойдут на абордаж раньше нас, сэр, - сказал старший матрос.

   - Не беда, - отвечал Джек, - кто-нибудь должен быть последним.

   - Только не тот катер, на котором я нахожусь! - воскликнул Гаскойн, - если от меня зависит помешать этому.

   - Я тебе говорю, - сказал Джек, - мы будем резервом, и на нашу долю выпадет честь решить дело.

   - Навались, ребята! - крикнул Гаскойн, заметив, что расстояние между ними и другими шлюпками не увеличивается.

   - Гаскойн, я командую катером, - сказал Джек, - и не желаю, чтобы моя команда шла на абордаж, выбившись из сил; это было бы неблагоразумно. Дружно, ребята, но не слишком налегайте.

   - Ей Богу, они возьмут корабль раньше, чем мы подплывем к нему.

   - Хоть бы и так, но я прав, - разве нет, Мести?

   - Конечно, масса Изи, если они возьмут корабль без нас, то значит нас им не нужно, а если мы им понадобимся, то и явимся как раз кстати.

   Первый катер, под командой артиллериста, опередил баркас на длину трех шлюпок. Он уже подходил к борту, когда бриг дал по нем залп и катер пошел ко дну.

   - Катер тонет! - воскликнул Гаскойн. - Ради Бога, навались, ребята!

   - Видите, я был прав: если б мы шли все вместе, то залп потопил бы всех нас, - сказал Джек.

   - Баркас сцепился с бригом, - навались, ребята, навались! - кричал Гаскойн, топая ногой от нетерпения.

   Схватка была очевидно, жаркая; люди из баркаса влезли на бриг, второй катер подходил к нему - еще два удара веслами, и он стал бы борт с бортом, - как вдруг на палубе корабля раздался страшный взрыв; тела и обломки полетели в воздух. Это было так неожиданно, что матросы второго баркаса разом перестали грести, уставившись на клубы дыма, окутавшие бриг.

   - Теперь наш черед, ребята, навались, становись борт о борт! - крикнул Джек.

   Матросы, опомнившись, схватились за весла, но прежнего разгона оказалось достаточно. Катер уже подошел вплотную к бригу, и через несколько секунд Джек и его команда были на шканцах.

   Страшное зрелище предстало их взорам: почерневшая палуба была усеяна трупами; на многих горела одежда, среди тел валялись клочья того, что было когда-то людьми. Никто не оказал сопротивления Джеку, так как на палубе не было живой души.

   Как они узнали позднее от людей, оставшихся внизу и потому избежавших гибели, французский капитан заметил шлюпки еще когда они стали на якорь, и приготовился принять гостей. Он велел сложить заряды для пушек на палубе, чтобы они были под руками. Во время схватки пистолетная пуля попала в эту груду и вызвала взрыв.

   Первым делом Джека было достать воды и погасить пламя, уже грозившее охватить корабль. Как только это было сделано, он стал высматривать затонувший катер.

   - Гаскойн, - крикнул он, - спустись в шлюпку с четырьмя матросами; я вижу остатки катера за четверть мили от корабля; может быть, кто-нибудь остался жив, - кажется, я замечаю людей.

   Гаскойн поспешил к катеру и вскоре вернулся с тремя матросами из его команды; остальные утонули, вероятно: убитые залпом брига.

   - Слава Богу, хоть трое спасены! - сказал Джек. - Мы и без того многих потеряли. Теперь надо посмотреть, не осталось ли живых среди этих бедняг, и очистить палубу от останков тех, которые разорваны на куски. Послушай, Нэд, а что было бы с нами, если бы мы пошли на абордаж вместе с баркасом?

   - Тебе всегда везет, Изи, - отвечал Гаскойн, - но это не значит, что ты прав.

   Тело за телом были выброшены за борт, причем в большинстве случаев только по одежде можно было отличить неприятеля от своего.

   Случайно оглянувшись, Джек увидел Мести, державшего в руках чью-то оторванную голову.

   - Что у вас там, Мести?

   - Масса Изи, я смотрю на эту голову и думаю - ведь это голова массы Вигорса. Хорошо было бы поднести массе Госсету череп его врага, а потом думаю: нет, нет, он умер и уже больше никогда не будет стегать его. Выброшу-ка я эту голову за борт!

   Джек отвернулся, от души прощая Вигорса; он вспомнил о мелких ссорах мичманской каюты, глядя на почерневшее тело, еще полчаса тому назад обладавшее разумом.

   - Масса Изи, - сказал Мести, - я думаю, что вы были правы, когда говорили, что надо прощать врагам; итак, масса Вигорс, - прибавил он, поднимая голову и швыряя ее за борт, - хотя вы очень скверный человек, но ашанти прощает вас.

   - А ведь этот еще жив, - сказал Гаскойн Джеку, рассматривая тело с черным, как уголь, совершенно неузнаваемым лицом, - и он из наших, судя по одежде.

   Джек помог Гаскойну высвободить тело из кучи канатов и полусаженных брезентов. Мести подошел к ним и взглянув на тело, сказал:

   - Масса Изи, это масса Джолиф - я узнаю его штаны; портной еще вчера наложил на них вот эту заплату и сказал, что больше не станет их чинить.

   Мести не ошибся: это был бедняга Джолиф, которому взрывом опалило лицо. Кроме того, он потерял три пальца на левой руке, но как только его перенесли на палубу, он, по-видимому, пришел в себя и, указывая на свои губы, дал понять, что требует воды, которая и была немедленно принесена.

   - Мести, - сказал Джек, - я оставляю Джолифа на ваше попечение, смотрите же, позаботьтесь о нем.

   Разборка тел продолжалась. Нашли еще четырех английских матросов, обнаруживших признаки жизни, и столько же французов; остальные тела были выброшены за борт. От штурмана осталась только шляпа, застрявшая между орудиями. Внизу оказались всего одиннадцать человек французов.

   Корабль назывался "Франклин"; это был французский приватир с десятью пушками и командой в шестьдесят пять человек, из которых восемь были в отсутствие на призах. Потеря со стороны корабля заключалась из сорока шести убитых и раненых. Со стороны "Гарпии" пятеро утонули вместе с катером и восемнадцать погибло от взрыва, всего двадцать три.

   - "Гарпия" приближается к нам со стороны открытого моря, - сказал Гаскойн Изи.

   - Тем лучше, я совсем расстроен этим зрелищем, и мне бы хотелось вернуться на корвет. Я сейчас видел Джолифа; он может кое-как говорить; я думаю, что он поправится. Надеюсь на это; тогда он получит повышение, так как он старший из офицеров, оставшихся в живых.

   - И вдобавок, - заметил Гаскойн, - ему можно будет объяснять свое безобразие действием взрыва. Но вот "Гарпия".

   Вскоре "Гарпия" подошла к бригу, и Джек отправился на корвет доложить о том, что произошло. Капитан Уильсон был крайне огорчен потерей стольких людей и отправился вместе с Саубриджем на бриг освидетельствовать результаты взрыва, о которых сообщил наш герой.

   Джолиф и другие раненые были перевезены на корвет; они все поправились. Мы уже говорили, что физиономия бедного мистера Джолифа была обезображена оспой - взрыв опалил ее так жестоко, что в течение трех недель вся кожа с нее сошла, как маска, и все говорили, что после этой катастрофы мистер Джолиф стал выглядеть гораздо лучше, чем раньше. Прибавим здесь же, что мистер Джолиф получил не только повышение, но и пенсию за раны, и вскоре после этого оставил службу. Так как известно было, что он пострадал при взрыве, то его вытекший глаз и рубцы на лице приписывались той же причине, и он стал возбуждать интерес как храбрый, изуродованный ранами офицер. Он женился и прожил до глубокой старости в довольстве и счастье.

   "Гарпия" с своим призом продолжала плавание в Магон; Джек, как водится, получил похвалы, хотя заслуживал он их или просто ему везло, как уверял Гаскойн, - читатель может решить сам на основании нашего рассказа. Может быть в данном случае было и то, и другое. Во всяком случае матросы "Гарпии", когда их торопили, частенько отвечали: "Постойте минутку, у меня клюет".

  

   Спустя несколько дней после прибытия "Гарпии" в порт Магон пришел катер с депешами от адмирала. Капитан Уильсон узнал, что он назначается капитаном первого ранга на фрегат "Аврору", на котором открылась вакансия благодаря похождениям нашего героя. Мистер Саубридж, получивший чин капитана, был назначен командиром "Гарпии".

   "Аврора" прибыла в Магон спустя неделю, и капитан Уильсон спросил Джека, желает ли он остаться на "Гарпии" или перейти на "Аврору". Джек колебался.

   - Говорите откровенно, мистер Изи; я не буду обижаться, если вы предпочитаете капитана Саубриджа.

   - Нет, сэр, - возразил Изи, - я не предпочитаю вам капитана Саубриджа; вы оба были одинаково добры ко мне, но я предпочитаю вас. Но дело в том, сэр, что мне не хотелось бы расставаться с Гаскойном и...

   - И с кем? - спросил капитан, улыбаясь.

   - И с Мести, сэр; вы может быть найдете это глупостью с моей стороны, но если я до сих пор остаюсь в живых, то обязан этим ему.

   - Я не считаю благодарности глупостью, мистер Изи, - отвечал капитан Уильсон, - мистера Гаскойна я решил взять с собою, если он захочет, так как мы в очень хороших отношениях с его отцом, да и за ним я не знаю никаких проступков - то есть вообще говоря. Что касается Мести, - ну, что ж, он хороший малый, и так как вы в последнее время вели себя хорошо, то я подумаю о нем.

   На следующий день Мести был причислен к экипажу "Авроры" с назначением на ту же должность, которую он занимал на "Гарпии". Гаскойн и наш герой также перешли на фрегат.

   Так как герой наш никогда не обнаруживал особого пристрастия к исполнению обязанностей, то читатель не удивится, что он отпросился на несколько дней в отпуск на берег прежде чем явиться на место назначения. Такая же льгота была дана Гаскойну. Приятели обосновались в весьма респектабельном отеле и всякий раз, когда нашему герою встречался офицер с "Авроры", Джек учтиво просил его сделать ему честь отобедать с ним. Репутация Джека предшествовала ему, и мичманы пили его вино и клялись, что он козырный малый. Джек объяснял Гаскойну, что на основании принципов равенства всякий, кто может давать обеды, обязан делать это для тех, кто не в состоянии давать их. Это было не слишком серьезное приложение принципа равенства, но в извинение нашего героя напомним, что он был не только философ, но и мичман, притом еще не достигший восемнадцати лет.

   Джек так долго оставался на берегу, и офицеры "Авроры", соблазненные даровыми обедами, так донимали об отпуске старшего лейтенанта, что последний, наконец, отправил нашему герою весьма учтивое послание, в котором просил его быть столь любезным явиться вечером на фрегат. Джек отвечал не менее учтиво, что, не будучи предупрежден о желании старшего лейтенанта, он обещал некоторым из своих друзей отправиться с ними вместе в маскарад, но что завтра он не преминет явиться. Старший лейтенант принял это извинение, и наш герой, угостив обедом полдюжины "авроровцев" ("Гарпия" отплыла два дня тому назад), нарядился для маскарада, который должен был состояться в церкви в двух с половиной милях от Магона.

   Джек выбрал костюм черта, как наиболее подходящий, и, усевшись на осла, отправился в маскарад. Но когда он подъехал к церкви, к ней подкатила желтая карета с двумя лакеями в пестрых ливреях; лакеи отворили дверцу, а Джек, со свойственной ему учтивостью, поспешил предложить руку жирной старой даме, осыпанной бриллиантами, выходившей из кареты; леди взглянула и, увидев Джека, покрытого шерстью, с рогами и длинным хвостом, отчаянно завизжала и упала бы, если бы капитан Уильсон в полной форме, случившийся поблизости, не подхватил ее. Пока старуха благодарила своего спасителя, а капитан раскланивался, Джек поспешил стушеваться. Он вошел в церковь и присоединился к толпе; но здесь было так тесно и душно, что нашему герою надоело толкаться и он решил уйти.

   Оставив маскарад, он накинул на себя пальто и отправился на поиски дальнейших приключений. Он прошел с полмили по дороге и увидел пышный дом в апельсинной роще. Он заметил открытое окно в освещенной комнате; взобрался на него, чуть-чуть отодвинул белую занавеску и заглянул в комнату. На постели лежал какой-то старик, очевидно умирающий, а подле него находились трое священников; один из них держал распятие, другой кадило, третий сидел за столом, на котором лежали бумага и перо и стояла чернильница. Джек, понимавший по-испански, прислушался к тому, что говорил один из священников:

   - Ваши грехи громадны, сын мой, и я не могу дать вам отпущения, если вы не сделаете какого-нибудь пожертвования.

   - Я, - отвечал умирающий, - завещал деньги на десять тысяч месс за спасение моей души.

   - Пятисот тысяч месс недостаточно. Как вы нажили свое колоссальное богатство? Ростовщичеством и выжиманием бедных.

   - Я завещал тысячу долларов для раздачи бедным в день моего погребения.

   - Тысяча долларов пустяк - вы должны завещать все свое состояние святой церкви.

   - А мои дети? - возразил умирающий слабым голосом.

   - Что значат ваши дети в сравнении с вашим спасением? Не возражайте: или согласие, или я не только отказываю вам в последнем утешении, но и отлучаю...

   - Пощадите, святой отец, пощадите! - простонал старик.

   - Нет вам пощады, вы осуждены на веки веков. Аминь. Теперь слушайте: excommunicabo te...

   - Стойте, стойте, готова ли бумага?

   - Вот она, готова, вы объявляете недействительными все прежние завещания и завещаете святой церкви ваше состояние. Я вам прочту ее, так как Бог запрещает святой церкви принимать недобровольные дары.

   - Я подпишу, - возразил умирающий, - но мое зрение слабеет, поторопитесь.

   Священники приподняли его, и он с трудом подписал бумагу.

   - А теперь дайте мне разрешение.

   - Даю тебе разрешение, - сказал священник, приступая к таинству.

   "Однако, чертовски гнусная плутня", - подумал Джек; затем он сбросил пальто, вскочил на подоконник, распахнул обеими руками занавеску и издал самое дьявольское ха-ха-ха-ха!

   Священники оглянулись, увидели дьявола, выронили бумагу на стол и бросились ничком на пол.

   - Exorciso te, - пробормотал один из них.

   - Ха-ха-ха-ха! - отвечал Джек, вскочив в комнату, схватил бумагу и сжег ее на свечке. Затем он взглянул на старика: челюсть его отвисла, глаза закатились. Он умер. Джек еще раз издал ха-ха-ха-ха! Задул свечи, выскочил в окно, подобрал пальто и пустился улепетывать, как только ноги несли.

   Он бежал, пока не выбился из сил, а затем остановился и присел отдохнуть подле дороги. Луна ярко светила, и Джек не знал, где он находится.

   "Ну, на Минорке немного больших дорог, и я сумею добраться домой. Теперь посмотрим - я, кажется, совершил сегодня хороший поступок. Я помешал этим негодяям ограбить семью. Однако если священники найдут меня, что я буду делать? Мне нельзя будет больше показаться на берегу, они отдадут меня инквизиции. Но взойду-ка я на этот холм и попытаюсь ориентироваться".

   Он поднялся на небольшой холм подле дороги и осмотрелся.

   "Вон море, это его волны серебрятся при луне, - сказал Джек, - а порт Магон, должно быть, в той стороне. Но что там такое! - А, карета - желтая карета старухи с бриллиантами и с пестрыми лакеями".

   Джек следил за нею, пока она катилась по дороге, мимо холма, как вдруг заметил несколько человек, которые бросились к ней и схватили лошадей под уздцы. Раздались выстрелы, кучер свалился с козел, лакеи упали с запяток. Грабители открыли дверцу и вытащили жирную старую даму с бриллиантами. Джек подумал, что хотя ему не справиться с таким количеством людей, но может быть удастся напугать их, как он уже напугал попов. Старуху только что вытащили из кареты и бросили на землю, точно узел белья, когда Джек, сбросив пальто и подойдя к обрыву над дорогой, взмахнул своим трезубцем и издал самое нечеловеческое: ха-ха-ха-ха! Разбойники оглянулись и, забыв о маскараде, завопили от ужаса; большинство ударилось бежать; остальные попадали на землю, оцепенев от ужаса. Джек спустился с холма, схватил старуху, которая лежала без чувств, и не без труда запихнул ее обратно в карету. Затем он захлопнул дверцу, вскочил на козлы и погнал лошадей своим трезубцем. Отъехав на некоторое расстояние, он решил, что лошади сами найдут дорогу домой, и перестал погонять их. Действительно, лошади немного погодя остановились перед большим загородным домом. Чтобы не испугать людей, Джек надел пальто и снял с себя маску и рога. На шум колес вышли слуги, которым Джек в немногих словах объяснил, что случилось. Один из них побежал в дом, откуда немедленно явилась молодая дама, а другие помогли выбраться из экипажа старухе, которая пришла в чувство, но была так напугана, что не смела пошевелиться.

   Когда ее вынули из экипажа, Джек спустился с козел и вошел в дом. Он рассказал молодой даме, каким образом ему удалось напугать разбойников, собиравшихся ограбить старуху, и прибавил, что нужно послать за слугами, которые остались на месте происшествия убитыми или ранеными. Туда немедленно был послан вооруженный отряд. Затем Джек раскланялся и ушел, сообщив, что он английский офицер с фрегата, стоящего в гавани. Спустя полчаса он был в гостинице, где нашел своих друзей. Джек не счел благоразумным рассказывать о своих приключениях и сообщил только, что он предпринял прогулку за город, а затем улегся спать.

   На следующее утро наш герой уложил вещи и расплатился по счету. Он только что исполнил эту тяжелую обязанность, когда ему доложили, что какой-то господин желает его видеть; спустя минуту вошел субъект не то духовного, не то полицейского звания, и попросил его написать ему имя того офицера, который был вчера в маскараде в костюме черта.

   Джек взглянул на субъекта и вспомнил о попах и инквизиции.

   "Нет, нет, - подумал он, - дудки: имя-то я напишу, но имя такого лица, которое будет вам не по зубам. С мичманом-то вы, пожалуй, справитесь, но никто из вас не посмеет пальцем тронуть капитана, командующего фрегатом Его Величества". Итак, Джек взял бумагу и изобразил на ней: "капитан первого ранга Генри Уильсон, командир фрегата Его Величества "Аврора".

   Субъект поклонился, взял бумагу и вышел из комнаты. Джек закурил сигару и отправился на фрегат.

  

   Старший лейтенант "Авроры" был очень хороший офицер во многих отношениях, но еще мичманом он привык держать руки в карманах и не хотел отказываться от этой привычки даже при сильном шквале, когда руки могут оказаться небесполезными. Не раз он получал серьезные ушибы при падении в подобных случаях, однажды сломал ногу, свалившись в люк, приобрел большой рубец на лбу, ударившись при сильной качке об орудие, но привычка оказывалась неодолимой.

   Была у него и другая особенность: пристрастие к шарлатанскому "Универсальному Лекарству Инауэ для всего человечества". Он выписывал это снадобье ящиками, сам глотал его не только в случае болезни, но и когда был здоров, с целью предупредить заболевание; и нахваливал всем и каждому, подтверждая свои похвалы цитатами из брошюрки, которую постоянно носил в кармане.

   Джек явился к старшему лейтенанту, а затем спустился вниз в мичманскую каюту, где застал Гаскойна и новых товарищей, с большинством которых успел уже познакомиться.

   - Ну, Изи, - спросил Гаскойн, - досыта ли ты нагулялся на берегу?

   - По горло, - отвечал Джек, вспоминая, что после вчерашних приключений ему лучше оставаться на корабле, - больше не стану просить отпуска.

   - Оно и лучше: мистер Поттифер не слишком любит их давать. Впрочем, и у него есть слабая сторона.

   - А именно?

   - Надо притвориться больным и попросить у него его шарлатанского снадобья; тогда он и на берег отпустит для поправки.

   - Отлично, я сделаюсь его пациентом, когда мы бросим якорь в Валетте... А что это за субъект в рясе на палубе?

   - Это корабельный капеллан, Джек, но он отличный моряк.

   - Как так?

   - Он, можно сказать, вырос на корабле; прошел всю службу до старшего лейтенанта, а потом, Бог весть почему, пошел в пасторы... Теперь этот несчастнейший человек; в душе он остался офицером и тщетно борется со своими наклонностями, не подходящими для духовной особы.

   На другой день "Аврора" отплыла в Тулон, чтобы присоединиться к эскадре, но вследствие сильного северо-восточного ветра отклонилась к берегам Испании. Тут мистер Поттифер в первый раз со времени отплытия из Магона вынул руки из карманов, так как иначе не мог смотреть в зрительную трубку. Берег был недалеко; никаких судов не было видно, кроме нескольких рыбачьих лодок.

   За завтраком мичманы беседовали о шансах захватить призы. Кто-то заметил, что погода стоит благоприятная для преследования судов.

   - Утро хорошее, - заметил один из мичманов по имени Мартин, - но вряд ли можно ждать хорошего вечера.

   - Почему же? - спросил другой.

   - Я уже восемь лет плаваю по Средиземному морю и знаю здешнюю погоду. Небо обещает шторм, и ветер стоит упорный. Помяните мое слово; к вечеру придется взять марсели на двойные рифы.

   - Все наверх, ставить паруса! - раздалась команда.- Вот и призы! - воскликнул Гаскойн, бросаясь вон из каюты; остальные последовали за ним, кроме Мартина, решившего, что он успеет еще выпить стакан чая.

   Действительно, вдали показались галиот и четыре небольших судна с латинскими парусами, но заметив фрегат, повернули круто к ветру. Минуту спустя "Аврора" шла под всеми парусами, и все зрительные трубки были устремлены на суда.

   - Все тяжело нагружены, сэр, - заметил Гаукинс, капеллан, - взгляните на марсель галиота!

   - Их только что захватил крепкий бриз, - сказал капитан Уильсон старшему лейтенанту.

   - Да, сэр, сейчас и нас захватит.

   - В таком случае пошлите людей на бом-брам-фалы.

   Однако ветер крепчал, и фрегат начал зарываться носом.

   - Говорил я вам, - сказал Мартин товарищам, - а то ли еще будет, ребята.

   - Мы должны отпустить брамсели, - сказал капитан Уильсон, взглянув наверх, так как фрегат кренился до грузовой линии, и ветер крепчал и становился бурным. - Поправьте их немного.

   Но тут внезапно налетел шквал, фалы были спущены, и паруса взяты на гитовы и закреплены. Тем временем фрегат быстро нагонял суда, которые, распустив все паруса, уходили короткий галсами к берегу. Небо, еще недавно ясное, оделось облаками, солнце скрылось за густыми серыми тучами, волнение быстро усиливалось. Спустя десять минут марсели были взяты на двойные рифы; хлынул проливной дождь, фрегат мчался, вспенивая волны и сотрясаясь под напором парусов. Горизонт так потемнел, что судов не было видно.

   - Надеюсь, мы их захватим! - сказал капитан Уильсон.

   - Что я вам говорил, - заметил Мартин Гаскойну, - не возьмем мы сегодня призов, будьте покойны.

   Мистер Поттифер, стоявший у кабестана, по обыкновению засунув руки в карманы, сказал капитану:

   - Боюсь, сэр, что мы больше не можем нести грот.

   - Да, - заметил капеллан, - я тоже так думаю.

   - С вашего позволения, капитан Уильсон, мы близко к берегу, не пора ли повернуть на другой галс?

   - Да, мистер Джонс, и живее спустите грот.

   Грот был спущен, и фрегат немедленно выпрямился и перестал зарываться.

   - Мы очень близко к берегу, капитан Уильсон; вплотную подошли, пора поворачивать, - повторил штурман.

   - Да, да, поверните руль.

   Действительно было пора. Пока фрегат описывал круг, делая крутой поворот, они увидели прибой, разбивавшийся о крутой берег на расстоянии каких-нибудь двух кабельтов.

   - Я и не думал, что мы так близко. Видит кто-нибудь эти суда?

   - Я их не вижу уже четверть часа, сэр, - отвечал сигнальщик, защищая от дождя свою трубку курткой.

   - Штурман, куда мы держим?

   - Зюйд-зюйд-ост, сэр.

   Небо приняло теперь другой вид; белые облака заменились темными мрачными тучами; ветер дул порывами, дождь лил потоками. Было так темно, что в двадцати ярдах от корабля ничего нельзя было различить; то и дело сверкала молния, и гром грохотал непрерывно. Все, кто мог, ушли вниз мокрые, недовольные, разочарованные.

   - Вы, я вижу, пророк, Мартин, - сказал Гаскойн.

   - Да, именно, - отвечал тот, - но я думаю, что худшее еще впереди. Я помню, мы выдержали, миль за двести отсюда, такой же шторм на "Фаворитке" и чуть было не потонули, когда...

   В эту минуту наверху раздался страшный треск, корабль затрясся, точно распадаясь на куски, нижняя палуба наполнилась дымом, и фрегат лег на бок. Все бросились наверх, не зная, что думать, но уверенные, что случилось страшное несчастье.

   На палубе все сразу объяснилось. Молния ударила в фок-мачту, которая переломилась на несколько кусков и упала на левый борт, увлекая за собой верхушку грот-мачты и утлегар, оставшаяся часть фок-мачты загорелась и ярко пылала, несмотря на потоки дождя. Когда фок-мачта свалилась за борт, корабль заметался, швыряя людей во все стороны, бросая их с размаха на каронады; весь бок, передняя часть главной палубы и даже часть нижней палубы были усеяны людьми тяжело раненными, убитыми или оглушенными электрическим разрядом. Море бушевало неистово, кругом стояла непроглядная тьма, только обломок мачты пылал, точно факел, зажженный демонами бури; да молния время от времени озаряла фосфорическим светом эту картину разрушения, меж тем как оглушительные раскаты грома не умолкали. Минуту или две царило всеобщее смятение; наконец капитан Уильсон, опомнившись, принялся отдавать распоряжения. Бизань-мачта была срублена, и фрегат медленно выпрямился. Людей, пострадавших при этой катастрофе, стали носить вниз, как вдруг с нижней палубы раздался крик: "горим!" Загорелось в угольной яме и в чулане плотника.

   Капитан Уильсон поручил Мартину позаботиться о раненых, штурману вести корабль, мистеру Поттиферу следить за непрерывной передачей воды с верхней палубы, а сам отправился на нижнюю распоряжаться тушением пожара.

   - Плохо дело, Джек, совсем не то, что было утром, - сказал Гаскойн.

   - Да, - отвечал Джек, - но послушай, Гаскойн, что же нам предпринять? На берегу, если загорится в трубе, в нее засовывают мокрые одеяла.

   - Ну, для угольной ямы на корабле этого недостаточно.

   - Во всяком случае, это будет полезно, и к тому же покажет наше рвение. Давай собирать одеяла по койкам.

   При помощи дву