Марриет Фредерик - Мичман Изи

- Когда женщина вышла из кухни, я посыпал кролика порошком. Патер съел его весь и косточки обсосал; потом велел мне седлать мулов, благословил женщину - вместо платы за постой - и мы поехали дальше. Ехали часа два, как вдруг патер остановился, сошел на землю, схватился за живот и давай кататься, стонать и корчиться; потом взглянул на меня, точно хотел сказать: это твоя работа, черный негодяй? - а я достал пакет от порошка, показал ему и засмеялся, - тут из него и дух вон.

   - О, Мести, Мести, - воскликнул наш герой. - Зачем ты это сделал? Теперь беда выйдет.

   - Он умер, масса Изи, значит, больше бед не наделает.

   Гаскойн перевел его рассказ дону Филиппу, лицо которого приняло серьезное выражение, и Агнесе, которая пришла в ужас.

   Мести продолжал:

   - Тогда я стал думать, что мне с ним делать, и решил надеть на себя его рясу, а тело бросил в трещину в скале и закидал каменьями. Затем сел на мула, а другого повел за собой, пока не попал в большой лес. Тут я расседлал другого мула, седло бросил в одном месте, попону в другом, мула пустил на волю; а сам поехал дальше. Проехал мили две, как вдруг из-за кустов выскочили несколько человек и схватили мула под уздцы. На все вопросы я ничего не отвечал, но они нашли доллары и повели меня куда-то в лес. Привели на полянку, где горел костер, а вокруг него было много людей; одни ели, другие пили. Меня привели к атаману и положили перед ним мешок с долларами. В нем я узнал - кого бы вы думали? - проклятого каторжника, дона Сильвио.

   - Дона Сильвио! - воскликнул Джек.

   - Что он говорит о доне Сильвио? - спросил дон Филипп.

   Рассказ Мести был снова переведен, и он продолжал;

   - Я по-прежнему ничего не отвечал на вопросы и не поднимал капюшона. Меня отвели в сторону и привязали к дереву. Затем все принялись пировать и петь песни, а мне хоть бы крошку дали. Вот я с голоду и принялся грызть веревку, грыз, грыз, пока не перегрыз. Тем временем все перепились и легли спать, поставив двух человек на часы, но и те скоро заснули. Я лег на землю и пополз - как делают у нас на родине - к дону Сильвио. Он спал, положив голову на мой мешок с долларами. "Постой, мошенник - думаю - не долго тебе владеть ими". Я осмотрелся - все тихо; тогда я всадил ему в сердце нож, а другой рукой зажал рот; он побился немного и умер.

   - Постойте, Мести, надо перевести это дону Филиппу, - сказал Гаскойн.

   - Умер! Дон Сильвио умер! Ну, Мести, мы обязаны вам навеки, потому что мой отец не мог считать себя в безопасности, пока этот негодяй был жив.

   - Затем, - продолжал Мести, - я отобрал у него мешок с долларами, пистолеты и кошелек с золотом и тихонько пополз в кусты; когда же отполз довольно далеко, встал и пустился бежать. На рассвете спрятался в кусты и просидел в них весь день; а ночью пошел дальше. Мне удалось выбраться на дорогу, но я не ел уже целые сутки и потому зашел в первый встречный дом. Тут я нашел женщину, которая заговорила со мной; я не знал, что ответить; она стала сердиться; я поднял капюшон и оскалил зубы. Она, должно быть, приняла меня за черта, потому что завизжала и бросилась вон из дома. Я зашел в дом, захватил, что нашлось съестного, и пошел дальше. Шел всю ночь, утром опять спрятался в кустах, а ночью опять пошел, и вот я здесь, масса Изи, - а вот и ваши доллары, - а от попа и каторжника вы отделались.

   - Я боялся за вас, Мести, - сказал Джек, - но надеялся, что вы перехитрите попа; так оно и вышло. Доллары эти ваши, вы должны их взять себе.

   - Нет, сэр, доллары не мои, - возразил Мести. - Моя добыча кошелек дона Сильвио: он битком набит золотыми. Что мое, то мое; что ваше - то ваше.

   - Боюсь, что эта история выйдет наружу Мести; известно, что вы отправились с отцом Томазо, а женщина расскажет, как вы к ней явились. Я посоветуюсь с доном Филиппом.

   - А я сяду за тот стол и поем; я так голоден, что готов бы был съесть и патера, и мула, и все, что угодно.

   - Садитесь, дружище, ешьте и пейте, сколько душе угодно.

   Совещание мичманов с доном Филиппом было непродолжительно: все согласились на том, что Мести следует убраться подальше, не теряя времени. Затем дон Филиппа и Агнеса пошли сообщить о случившемся дону Ребьере, который встретил их словами:

   - Ты знаешь, Филипп, что отец Томазо вернулся? - Слуги сейчас сообщили мне об этом.

   - А я сообщу вам еще кое-что, - отвечал дон Филипп и рассказал отцу о приключениях негра. Дон Ребьера тоже нашел, что Мести следует уехать немедленно.

   - Пусть нам удастся выяснить козни отца Томазо, - что же из того? Мы восстановим против себя все поповское гнездо, а нам и без того уже много пришлось потерпеть от него. Всего лучше будет негру немедленно уехать и притом вместе с нашими юными друзьями. Передай им это, Филипп, и скажи синьору Изи, что я остаюсь при своем обещании и выдам за него мою дочь, как только узнаю о согласии его отца.

   Наш герой и Гаскойн признали благоразумие этой меры, тем более, что Джеку и самому хотелось поскорее получить разрешение отца. На другой день утром все было готово к отъезду, и молодые люди, простившись с семьей дона Ребьеры, отплыли с Мести на двухмачтовом судне, специально нанятом для этого переезда.

   - О чем ты думаешь, Джек? - спросил Гаскойн.

   - Я думаю, Нэд, что мы удачно отделались.

   - Я тоже, - подтвердил Гаскойн, после чего разговор прекратился.

   - А теперь о чем ты думаешь, Джек? - спросил Гаскойн после продолжительной паузы.

   - Я думаю, что у меня будет что рассказать губернатору, - ответил Джек.

   - Да, это верно, - сказал Гаскойн, после чего оба снова замолчали.

   - А теперь о чем ты думаешь, Джек? - спросил Гаскойн после нового перерыва.

   - Я думаю, что оставлю службу, - отвечал Джек.

   - Хотел бы я сделать то же, - со вздохом сказал Гаскойн; и снова оба погрузились в размышления.

   - А теперь о чем ты думаешь, Джек?- еще раз спросил Гаскойн.

   - Об Агнесе, - отвечал наш герой.

   - Ну, коли так, то я позову тебя, когда ужин будет готов; а пока пойду, потолкую с Мести.

  

   На четвертый день они прибыли на Мальту и, расплатившись с хозяином судна, отправились к губернатору.

   - Рад вас видеть, молодцы, - сказал он, пожимая им руки. - Ну, Джек, что ваша нога? В порядке? Не хромаете? А ваша рука, Гаскойн?

   - В порядке, сэр, так же здорова, как была раньше, - отвечали оба в один голос.

   - Ну, счастье ваше; вам, я вижу, везет больше, чем вы заслуживаете своими шальными выходками. Но у вас, верно, есть для меня история, Джек?

   - Да, сэр, и длинная.

   - В таком случае вы расскажете мне ее после обеда - сейчас я занят. Займите ваши прежние комнаты. "Аврора" отплыла четыре дня тому назад. Но ваше выздоровление - истинное чудо.

   - Чудо, сэр! - отвечал наш герой. - О нем толкует все Палермо.

   - Ну, ступайте пока - увидимся за обедом. Уильсон обрадуется, когда узнает о вашем возвращении, он огорчался из-за вас больше, чем вы стоите.

   После обеда Джек рассказал губернатору о приключениях Мести. Сэр Томас слушал с большим интересом, но по окончании рассказа спросил:

   - Вот что, ребята, я не намерен читать вам проповедей, но я достаточно прожил на свете, чтобы знать, что сложный перелом ноги не вылечивается в две недели. Говорите по правде: вы надули капитана Уильсона?

   - Надули, сэр, со стыдом признаюсь в этом, - отвечал Изи.

   - Как же вы устроили это и зачем?

   Джек рассказал о своей любви, о причинах, побуждавших его остаться, и о том, как это произошло.

   - Ну, вас еще можно извинить, но хирурги... Попробовал бы кто-нибудь из здешних хирургов сыграть такую штуку, задал бы я ему трезвона. Однако это дело серьезное. Мы еще потолкуем с вами.

   На другое утро губернатор передал Джеку два письма, только что полученные с пакетботом, пришедшим из Англии.

   Одно оказалось от мистера Изи с извещением о смерти матери Джека. Письмо свидетельствовало, что у старика положительно не все дома. Сообщив о последних минутах покойницы, он прибавлял:

  

   "После ее смерти я привел в исполнение то, чего она не позволяла мне в течение жизни. Я обрил ей голову и тщательно исследовал ее как френолог. Вот результаты: Решимость - сильно развита; Благоволение - слабо; Сварливость - в высшей степени; Почтительность - не слишком; Фило-Прогенетивность очень велика, к удивлению, так как у нее был только один ребенок. Воображение - очень сильно развито: ты помнишь, дружок, она всегда воображала какую-нибудь бессмыслицу. Остальные способности умеренно развиты. Бедное, милое создание! Лучшей матери и жены еще не было на свете, и я не знаю, как буду жить без нее. Подавай в отставку и приезжай как можно скорее, дорогой мой. Кстати, ты мне поможешь в великом деле. Я убедился, что равенство недоступно современным людям; сначала надо исправить их, и я нашел способ осуществить это исправление".

  

   Другое письмо было от доктора Миддльтона, который сообщал о том же, но в несколько ином освещении. Он писал, что по смерти жены мистер Изи, по-видимому, окончательно рехнулся. Отказавшись от своих социальных планов, он всецело предался френологии и изобрел какой-то прибор, с помощью которого превращает негодяев в хороших людей. Он наполнил свой дом проходимцами, жуликами, ворами, отбывшими заключение, и тому подобным народом и совершенно уверен, что с помощью своей машины превратил эту публику в образцовые экземпляры исправленного человечества. Все эти молодцы пользуются его простотою, обворовывают его нещадно, и положение старика среди этой оравы положительно небезопасно. Доктор советовал Джеку оставить службу, вернуться поскорее в Англию и попытаться взять в свои руки управление имением и очистить его от этого сброда.

   Известие о смерти матери огорчило Джека сильнее, чем он сам бы подумал. Воспоминания о ее нежности вызвали слезы на его глаза, и он довольно долго не мог успокоиться. Оправившись от первых тяжелых впечатлений, он стал обдумывать сообщение доктора. Чем больше он думал, тем яснее становилась для него необходимость оставить службу и возвратиться в Англию.

   Вообще знакомство с действительной жизнью не прошло для него бесследно. Он сознавал теперь, что работа на поприще осуществления идей равенства не имеет ничего общего с ребяческими выходками вроде воровства яблок или его служебными препирательствами и столкновениями. Он начал догадываться, что дело освобождения угнетенных и обойденных классов - дело гораздо более серьезное, чем ему казалось, и потребует усилий не одного поколения. С другой стороны, как малый искренний и честный, он спросил себя, в силах ли он всецело отдаться этому делу, способен ли он отречься от личных интересов, - и должен был ответить на этот вопрос отрицательно. Он чувствовал, что не откажется от личного счастья, не пожертвует своим состоянием, - что его роль гораздо более скромная: содействовать освободительной политике, направленной к подъему благосостояния и расширению прав рабочих масс; на большее - сказал он себе - меня не хватит. Во всяком случае, думал он, жить и работать приходится с теми людьми, какие есть, не мечтая о переделке их черепов. Однако френологические затеи отца, судя по письму доктора Миддльтона, принимали уже опасный характер, и Джек решил, что ехать ему необходимо.

   Губернатор согласился с ним.

   - Я думаю, что для службы вы не годитесь. Мне жаль будет лишиться вас, потому что у вам удивительный талант на приключения, но для вас лучше оставить службу как ввиду обстоятельств, о которых вы мне сообщали, так и помимо всяких частных соображений. Мичман, которому предстоит получать восемь тысяч фунтов дохода, - аномалия на службе, особливо если этот мичман собирается жениться. Поезжайте немедленно: я улажу ваше дело с адмиралом и капитаном Уильсоном. Вы же, мистер Гаскойн, возвращайтесь на фрегат при первой оказии и не ломайте больше рук, - прибавил он. - Джек сломал ногу из любви, а у вас и этого извинения нет.

   - Прошу прощения, сэр; если Изи мог сломать ногу из любви, то почему же я не мог сломать руку из дружбы?

   - Придержите язык, сэр, а не то я вам сломаю шею без всяких дальнейших соображений, - шутливо сказал губернатор. - Но, говоря серьезно, мистер Гаскойн, вам следует отказаться от похождений и вплотную приняться за службу. Мистер Изи независимый человек, вы нет; для вас это профессия, которая дает вам средства к жизни, и с которой связаны все ваши надежды на будущее... Чем скорее вы расстанетесь с вашим другом, тем лучше. Вы сами знаете, что если бы не снисходительность капитана Уильсона, ваши похождения не прошли бы вам даром.

   - Мы обсудим этот пункт, сэр, - сказал Джек.

   - Нет, обойдемся лучше без обсуждений, тем более, что вы и сами решили оставить службу.

   - В таком случае я просто попрошу вас насчет Мести; мне было бы тяжело расстаться с ним; на службе от него мало пользы, и по приезде в Англию я выхлопочу ему отставку; а пока нельзя ли ему отправиться со мной?

   - Пожалуй, это возможно. Берите его с собой, я устрою это дело.

   На этом разговор кончился. Спустя несколько дней Джек отплыл в Англию на пакетботе, простившись с Гаскойном, который не разлучался с ним до последней минуты. Мести отправился с нашим героем; он был в восторге и истратил часть своего золота на франтовской костюм, в котором выглядел настоящим джентльменом, в перчатках и с тросточкой. Всякий при виде его чувствовал охоту посмеяться, но в глазах ашанти было что-то, заставлявшее людей смеяться только за его спиной.

   Мистер Изи безмерно обрадовался приезду сына. Старик сильно одряхлел, опустился и имел очень жалкий вид. Окруженный толпою проходимцев, которые не ставили его ни в грош, он инстинктивно уцепился за единственного любимого и близкого человека, который у него остался в лице сына. При всем том он сильнее, чем когда-либо, увлекался своими френологическими бреднями.

   - Я нашел способ исправлять недостатки природы, создавая хорошие, уничтожая дурные наклонности. Это великолепное открытие, Джек, великолепное! Толкуют о Галле, Шпурцгейме и прочих; но что собственно они сделали? Разделили мозг на участки; классифицировали способности; открыли их местонахождение. Но что же из того? Прирожденный злодей по-прежнему остается прирожденным злодеем, добрый человек - добрым человеком. Их открытия не изменяют организации. Я же нашел способ изменять ее.

   - Добрых-то людей вы не станете переделывать, отец?

   - Не скажи... Избыток доброты тоже не полезен. Я это на себе испытываю. У меня, видишь ли, чересчур развит орган благодушия, недостаточно суровости, жестокости, необходимых для того, чтобы вести свою линию, не смущаясь препятствиями. И вот я уже три месяца сажусь ежедневно на два часа в машину и чувствую, что эта наклонность уже сильно убавилась у меня.

   - В чем же собственно заключается ваше изобретение?

   - Видишь эту машину? - отвечал мистер Изи, указывая на какое-то странное громоздкое сооружение посреди комнаты. - Внутри ее ты можешь видеть приемник в форме человеческой головы, но несколько больше ее. Я ввожу в него голову пациента и закрепляю ее посредством железного ошейника, охватывающего шею. Положим мне нужно уничтожить какую-нибудь наклонность; для этого я должен уменьшить соответственный орган. На внутренней стороне приемника имеются подвижные выпуклины, точно соответствующие шишкам черепа. Я беру соответственную выпуклину и посредством винта прижимаю ее к черепу, понемногу усиливая давление изо дня в день, пока соответственный орган (а с ним и наклонность) не уменьшится до желательного размера или не исчезнет совсем.

   - Понимаю, сэр, - отвечал Джек. - Но как же вы создаете орган, которого не существует у пациента?

   - Это, - отвечал мистер Изи, - самая важная часть моего изобретения. Она обессмертит мое имя! Обрати внимание на эти стеклянные колпачки, сообщающиеся с воздушным насосом. Я брею пациенту голову, слегка натираю ее салом и прикладываю к ней колпачок, соответствующий по величине и форме той шишке, которую мне нужно создать. Затем я выкачиваю из колпачка воздух; колпачок оказывает притягивающее действие, и под ним вздувается шишка, какую мне нужно. Машина действует безукоризненно. Здесь есть мясник - он заведует у меня домом - несомненный убийца, едва ускользнувший от виселицы благодаря недостаточности улик. Я нарочно выбрал его, уничтожил шишку убийства и посредством колпачка с выкачанным воздухом вызвал громаднейшую шишку благоволения...

   "Ну, - подумал Джек, - рассудок у моего родителя несомненно выкачан без остатка. Посмотрим, что из всего этого выйдет".

   Джек немедленно принялся за дело. С помощью Мести он привел в порядок домашний штат мистера Изи, действительно состоявший главным образом из субъектов, подобных исправленному мяснику. Впрочем, они все были исправлены: мистер Изи, по его собственному утверждению, уничтожил у них органы дурных наклонностей и создал взамен органы всевозможных добродетелей. Поэтому головы у них были выбриты, и они прикрывали париками благоприобретенные шишки благоволения, честности и прочих прекрасных качеств. Джеку не трудно было убедиться, что эти совершенные образчики человечества жестоко обворовывают старика и совершенно игнорируют его приказания, пользуясь его действительно чрезмерно развитым благодушием. Наш герой выпроводил наиболее отпетых, а остальным дал понять, что не намерен допускать распущенности. Мясник ушел с угрозами, оставшиеся тоже были не совсем довольны; но старшим над ними был поставлен Мести, а с ним - всякий чувствовал это - шутки были плохи.

   Мистер Изи был огорчен распоряжениями Джека, но он так дорожил присутствием сына и так боялся, что тот рассердится и уедет, что предоставил ему carte blanche. Он был занят в это время какими-то переделками своей пресловутой машины и возился с плотником, строившим платформу, на которой, должны были помещаться пациенты.

   Между прочим он заинтересовался Мести, особенно когда тот на вопросы о его прошлом заявил, что он был царем на своей родине и добыл много черепов.

   - Черепов - черепов - да вы разве что-нибудь смыслите в этой высокой науке? Вы черепослов?

   - У нас, в Ашанти, хорошо знают, что такое черепа.

   - Скажите... Вот не думал, что наша наука пользуется таким распространением. Может быть, она там и возникла... Я освидетельствую ваш череп, и если в нем окажутся какие-нибудь изъяны, исправлю их на своей машине.

  

   Мистеру Изи не пришлось исправлять череп Мести. На следующее утро после вышеприведенного разговора он не явился к завтраку, и Джек спросил Мести, где отец.

   - Прислуга внизу говорит, что старый барин не ночевал дома, - отвечал Мести.

   - Как не ночевал? Куда же он ушел? - спросил д-р Миддльтон, явившийся в Нью-Форест накануне вечером и оставшийся ночевать.

   - Никто не видал, чтобы он ушел, сэр, но только он не ночевал в своей спальне.

   - Надо посмотреть в лаборатории, - сказал д-р Миддльтон, - может быть он долго возился с своей машиной, да и заснул случайно.

   Все отправились в лабораторию, где перед ними предстало ужасное зрелище. Мистер Изи висел, завязнув головой в приемнике машины и почти касаясь ногами пола. Он был мертв, и освидетельствование показало, что у него вывихнуты шейные позвонки. Очевидно, он взобрался на платформу, еще не готовую и наскоро сколоченную плотником, и засунул голову в приемник, который теперь помещался значительно выше, чем раньше. Платформа разъехалась под его тяжестью, он упал и от сильного толчка о железный ошейник вывихнул позвонки.

   Не будем описывать тяжелой сцены, последовавшей за этим открытием. Джек искренно любил старика, которому его чудачества не мешали быть добрейшим человеком, и в течение нескольких дней не мог оправиться от потрясения.

   Придя в себя, он решил немедленно привести в исполнение давно задуманный план съездить за Агнесой и, обвенчавшись с нею, привести ее домой. Тотчас по приезде он сообщил об этом отцу и д-ру Миддльтону. Старик завел было речь о необходимости освидетельствовать голову своей будущей невестки, но, заметив, что Джек сердится, согласился обойтись без черепословия; д-р Миддльтон, убедившись, что дело идет о серьезной привязанности, выразил полное сочувствие планам нашего героя.

   Последний хотел было отправиться на пакетботе, но Мести, с которым он говорил об этом, сказал:

   - Пакетбот плохой корабль, масса Изи. Почему бы не отправиться на военном корабле?

   - Да как же на него попасть, Мести? Теперь мы с вами частные лица (отставка обоих была уже принята морским министерством) - а частных лиц не принимают на военные суда.

   - Как же вы вернетесь домой, сэр? Что, если вас и мисси Агнесу возьмут в плен и посадят в тюрьму?

   - Да, но на военный корабль нас не примут.

   - А вы купите хорошее судно, сэр, с пушками, возьмите каперское свидетельство, наберите хорошую команду и привезите мисси Агнесу домой, как настоящую барыню. Будете капитаном собственного корабля.

   - Об этом стоит подумать, Мести, - сказал Джек. Джек подумал и решил последовать совету Мести. Все было облажено в несколько недель. За 1750 фунтов Джек купил в Портсмуте "Жанну д'Арк", французскую бригантину в 278 тонн, обшитую медью, с двенадцатью каронадами, прочную и быстроходную, захваченную военным кораблем "Фемидой" и проданную за полцены. Он подобрал при помощи Мести хорошую команду и пригласил в качестве старшего лейтенанта опытного моряка, некоего лейтенанта Оксбелли, рекомендованного доктору Миддльтону одним из его давнишних друзей.

   Наружность мистера Оксбелли была в своем роде замечательна. Это был совершенно лысый карапузик с огромным брюхом, с короткими руками, похожими на лапы белого медведя, без усов, с маленькой бородкой с черными от табачной жвачной жвачки зубами, тучный, лет пятидесяти пяти или шестидесяти. Впрочем, открытое и мужественное выражение лица подкупало в его пользу.

   - Надеюсь, мы будем добрыми товарищами, - сказал Джек, когда мистер Оксбелли появился на "Ребьере" (так была переименована "Жанна д'Арк").

   - Мистер Изи, - отвечал лейтенант, - я не ссорюсь ни с кем, кроме моей жены.

   - Сожалею о вашем семейном разладе, мистер Оксбелли.

   - Да и с нею мы ссоримся только по ночам. Она во что бы то ни стало желает занимать больше половины кровати и не позволяет мне спать одному. Ну, да это пустяки. А вот что важно, сэр: нам нужно сняться с якоря как можно скорее, иначе мы рискуем встретиться с ламаншским крейсером.

   - Что же из того?

   - Вы забываете, сэр, что он может отобрать у нас для пополнения своей команды не менее десяти человек.

   - Да ведь каперское свидетельство освобождает нас от этой обязанности.

   - Да, сэр, но теперь на это не смотрят. Я плавал на капере три года и знаю, что военные суда не придают никакого значения каперским свидетельствам.

   - В таком случае, мистер Оксбелли, снимемся с якоря немедленно.

   Команда "Ребьеры" была хорошо подобрана: все ее матросы служили раньше на военных судах, большинство были дезертиры с разных кораблей, находившихся на стоянке, и всеми силами души желали убраться подальше. Через несколько минут "Ребьера" уже шла под всеми парусами. Она оказалась отличным ходоком и летела по волнам; ветер был попутный; ночью миновали Портландский маяк, а утром уже разрезали волны Бискайского залива, счастливо избежав встречи с тем, кого боялись пуще неприятеля: с британским крейсером.

   - Я думаю, что теперь мы в безопасности, сэр, - сказал мистер Оксбелли нашему герою. - Полдень, надо определить широту. Моя жена... впрочем, я расскажу потом; сначала надо определиться... 41®12', сэр. Да, так моя жена, когда она была на капере, которым я командовал...

   - На капере?

   - Да, сэр, на капере. Я ей толковал, что это невозможно, но она и слышать не хотела; явилась на борт и заявила, что тоже отправится в плавание вместе с маленьким Билли...

   - Как, и ваш ребенок участвовал в плавании?

   - Да, сэр, - ему было два года - славный мальчишка: всегда смеялся, когда пушки палили.

   - Как же это мистрисс Оксбелли отпустила вас одного теперь?

   - Какое отпустила - она думает, что я поехал в Лондон по делу. Теперь-то уже знает и наверное рвет и мечет - да это не беда; от этого она похудеет и не будет занимать так много места в постели. Мистрисс Оксбелли очень тучная женщина.

   - Ну, да и вы не худенький.

   - О, да, конечно - наклонный к полноте, как говорится, - то есть в хорошем состоянии. Странно, что мистрисс Оксбелли не имеет никакого представления о своих размерах. Я не могу убедить ее, что она велика. Из-за этого мы всегда ссоримся в постели. Она говорит, что я занимаю большую часть кровати, я же утверждаю, что она.

   - Может быть, вы оба правы.

   - Нет, нет; из-за нее весь беспорядок. Если я ложусь к стене, она стискивает меня так, что я становлюсь не толще листа бумаги; если я ложусь с краю, она сталкивает меня на пол.

   - Но разве нельзя завести кровать пошире?

   - Сэр, я предлагал сделать это, но жена уверяет, что кровать была бы достаточно широка, если б я не ворочался во сне. Ничего с ней не поделаешь. Ну, пусть теперь владеет всей кроватью. Я сегодня в первый раз хорошо выспался с тех пор, как оставил "Боадицею".

   - "Боадицею"?

   - Да, сэр, я три года плавал на ней в качестве младшего лейтенанта.

   - Я слыхал, что это хороший фрегат.

   - Какое - самая жалкая посудина. Я едва мог протиснуться в дверь моей каюты, а ведь я не толстый человек.

   "Удивительно! - подумал Изи. - Он совсем не сознает, какое он чудище".

   Так оно и было. Мистер Оксбелли был в полной уверенности, что он человек цветущего здоровья - и только, хотя, вероятно, уже много лет не видал своих колен. Тучность сильно вредила ему по службе, так как во всех других отношениях против него ничего нельзя было сказать. Но смущенное его внешностью начальство употребляло его только для береговой службы. Он взял отпуск и принял команду над приватиром, причем нежная супруга последовала за ним в плавание с маленьким Билли. Он был человек трезвый, усердный и превосходно знал свое дело, но весил семь пудов, и этот вес тянул его на дно на службе.

   На одиннадцатый день бригантина вошла в пролив, и когда солнце заходило, Гибралтарская скала была уже в виду; но ветер упал, а около полуночи совсем заштилело. На рассвете их разбудила пушечная канонада, и они заметили милях в восьми от себя английский фрегат, вступивший в бой с девятью или десятью испанскими канонерками, вышедшими из Алгезираса и атаковавшими его. Мертвый штиль еще продолжался, и шлюпки фрегата тянули его на буксире, помогая ему поворачиваться бортом к испанской флотилии. Пушечные огни, отражавшиеся в зеркале вод, белые дымки, поднимавшиеся к голубому небу, отдаленное эхо, откликавшееся в прибрежных скалах, - все это в целом составляло картину, которая произвела бы впечатление на всякого, восприимчивого к живописному. Но Джеку было не до того: он считал необходимым приготовиться к бою.

   - Вряд ли они нападут на нас, пока заняты фрегатом, мистер Изи; но все-таки не мешает приготовиться, потому что мы не пройдем мимо них без боя. Когда я шел по проливу на капере, нас атаковали две лодки; их ядра падали так близко, что залили водой всю палубу, но ни одно не попало в нас. Мистрисс Оксбелли все время стояла на палубе с Билли - мальчишка был в восторге и плакал, когда его унесли вниз.

   - Мистрисс Оксбелли, как я вижу, храбрая женщина.

   - Ноль внимания на ядра, сэр - да и не диво: ее отец майор, а оба братья лейтенанты в артиллерии.

   - Да, вот в чем дело, - сказал Джек. - Однако, смотрите - поднимается ветер с запада.

   - Да, мистер Изи, тем лучше для фрегата.

   - Мы поможем ему. Далеко ли, по вашему, канонерки от берега?

   - Милях в пяти.

   - Попробуем отрезать одну или две. Держите между ними и берегом.

   "Ребьера" двинулась под всеми парусами. Она шла вместе с ветром; за полмили впереди море было гладко, как зеркало. Канонерки занимались фрегатом и, по-видимому, не обращали никакого внимания на "Ребьеру". Наконец, ветер достиг до них и до фрегата, сначала легкий, но постепенно усиливавшийся; фрегат обрасопил паруса по ветру и пошел на флотилию, которая пустилась к берегу. Но "Ребьера" отрезывала ей путь, канонерки не знали, что делать; атаковать бригантину значило бы дать возможность фрегату нагнать их и, пожалуй, взять в плен; поэтому они ограничивались тем, что стреляли в нее на ходу. Джек с своей стороны открыл по ним огонь, и когда канонерки находились на расстоянии четверть мили, завязался жаркий бой, в результате которого одна из канонерок в несколько минут потеряла все свои снасти. Остальные ввиду приближения фрегата перестали стрелять и прошли в двух кабельтовах впереди "Ребьеры", уходя к берегу под всеми парусами, Джек стрелял им вдогонку с левого борта, а с правого осыпал картечью злополучную расснащенную канонерку, пока она не спустила флаг. Так как остальные тем временем ушли из-под выстрелов, то Джек прекратил огонь и отправил шлюпку с десятью людьми, чтобы овладеть своим призом и взять его на буксир. Десять минут спустя фрегат был также на расстоянии кабельтова от "Ребьеры", и наш герой велел спустить шлюпку, намереваясь отправиться на борт.

   - Есть у нас раненые, мистер Оксбелли? - спросил он.

   - Только двое, сэр: Спирлингу оторвало большой палец картечью, да Джэмс ранен в бедро.

   - Хорошо; я попрошу, чтобы прислали хирурга.

   Джек отправился на фрегат и поднялся на палубу, где нашел капитана.

   - Мистер Изи! - воскликнул капитан.

   - Капитан Саубридж! - ответил наш герой.

   - Силы небесные! Как вы попали сюда? Что это за корабль?

   - "Ребьера", капер под командою своего владельца, мистера Изи, - отвечал Джек, смеясь.

   Капитан Саубридж крепко пожал ему руку:

   - Пойдемте в каюту, расскажите мне, как вы опять попали в море. Я знаю, что вы оставили службу.

   Джек в коротких словах рассказал о приобретении "Ребьеры".

   - Но, - прибавил он, - позвольте мне поздравить вас с повышением, о котором я не знал. Могу я спросить, где вы оставили "Гарпию", и как называется этот фрегат?

   - "Латона". Я назначен на него всего месяц назад, после того, как "Гарпия" взяла большой корвет; а теперь я командирован в Англию с депешами. О вашем уходе со службы я узнал от вашего приятеля Гаскойна, который находится здесь, на фрегате.

   - Гаскойн здесь? - воскликнул Джек.

   - Да, губернатор отправил его на "Аврору", но она уже ушла, и он перевелся ко мне.

   - Скажите, капитан Саубридж, канонерка ваш приз или мой?

   - Должен бы быть всецело ваш, но по существующим правилам мы имеем в нем долю.

   - Тем лучше, сэр. Не откажите послать хирурга к нам на борт: у нас двое раненых.

   - Хорошо, а вы, Изи, пошлите приказания старшему офицеру, а сами оставайтесь с нами. Мы должны вернуться в Гибралтар, так как фрегат получил повреждения, и, к сожалению, потерял несколько человек. Вы пойдете туда же; стало быть, нам по пути.

   Отправив шлюпку обратно, Джек поспешил на нижнюю палубу повидаться с Гаскойном. После этого он имел продолжительную беседу с капитаном Саубриджем; а вечером, по прибытии в Гибралтар, выпросил для Гаскойна отпуск и отправился вместе с ним на берег.

  

   Взятая канонерка была куплена правительством, и хотя команда "Ребьеры" могла получить приходившуюся на ее долю часть приза только по возвращении, но удачное дело сильно подняло ее дух и возбудило охоту к дальнейшим приключениям.

   Гаскойн, обязательный срок службы которого в мичманах кончился, и который ожидал теперь повышения, решил присоединиться к Изи. После некоторого колебания капитан Саубридж согласился дать ему отпуск, и когда "Ребьера" отплывала из Гибралтара, знакомое нам трио - Джек, Гаскойн и Мести - находилось на ее палубе. Мистер Оксбелли стоял неподалеку от них.

   - Когда я в первый раз крейсировал здесь, - заметил Джек, - я был совсем в другом положении, чем ныне. У меня было судно, которым я не умел управлять, и команда, с которой я не умел справиться, - и если б не Мести, что бы со мной сталось!

   - Масса Изи, вы, однако, умеете выпутываться из затруднений.

   - И впутываться в них, - прибавил Гаскойн.

   - Чтоб не впутаться в новые, давайте-ка держать военный совет, - заметил наш герой. - Пойдем ли мы вдоль берега или прямо в Палермо?

   - Если пойдем прямо в Палермо, то ничего не захватим, - сказал Гаскойн.

   - Если ничего не захватим, то не получим денег за призы, - подхватил мистер Оксбелли.

   - Если не получим денег, команда будет недовольна, - продолжал Джек.

   - Если останемся ни при чем, то выйдет дьявольски глупо, - заключил Мести.

   - Теперь другая сторона вопроса... Если отправимся прямо в Палермо, скорее попадем туда и скорее вернемся на родину.

   - На это я скажу, - возразил Гаскойн, - что чем скорее кончится плавание, тем меньше мне придется пробыть с тобой.

   - И тем скорее мне достанется спать с мистрисс Оксбелли, - подхватил Оксбелли. - А она очень обширная женщина и занимает больше половины кровати.

   - Иметь хорошее судно, хорошие пушки, хорошую команду и ничего не сделать! - воскликнул Мести.

   - И разница-то составит всего три-четыре недели, - сказал мистер Оксбелли. - А ведь снаряжение вам дорого обошлось.

   - Но?..

   - Но что, Джек?

   - Агнеса?

   - Агнеса будет иметь лучшую защиту, если отправится под охраной людей, испытанных в бою.

   - Ну, - сказал Джек, - я вижу, что я в меньшинстве. Пойдем вдоль берега, до Тулона. В конце концов командовать собственным судном довольно лестно, и я не спешу расстаться с этим положением.

   "Ребьера" направилась вдоль берега, и на закате солнца была милях в четырех от голубых гор, поднимающихся над испанским городом Малагой. В гавани стояло много судов; ветер ослабел, и "Ребьера" выкинула американский флаг, заметив на наружном рейде три или четыре судна под флагом той же нации.

   - Что ты намерен предпринять, Джек? - спросил Гаскойн.

   - И сам не знаю. Попробую бросить якорь на ночь на внешнем рейде, отправляюсь и наведу справки.

   - Мысль недурная; мы узнаем таким способом, можно ли что-нибудь сделать.

   Было уже темно, когда "Ребьера" бросила якорь на внешнем рейде, на расстоянии кабельтова от крайнего американского судна. Спустили шлюпку, и Джек с Гаскойном подплыли к американцу, окликнули его и спросили, как называется судно.

   - Убей меня Бог, забыл, - отвечал негр, стоявший на палубе.

   - Кто капитан?

   - Убей меня Бог, уехал на берег.

   - А его помощник?

   - Убей меня Бог, тоже уехал на берег.

   - Кто же на судне?

   - Убей меня Бог, никого, кроме Помпея, - а это я и есть.

   - Молодцы, нечего сказать, - заметил Изи. - Оставлять корабль на внешнем рейде на попечении одного негра. Послушайте, Помпей, вам всегда поручают стеречь судно?

   - Нет, сэр, но сегодня праздник на берегу. Пляска и пенье, и попойка, и драки и все такое.

   - А на других судах есть кто-нибудь?

   - Все на берегу.

   - Покойной ночи, Помпей.

   - Покойной ночи, сэр.

   На втором корабле тоже никого не было, но на третьем оказался младший помощник, с рукой на перевязке, который сообщил, что на берегу празднуют последний день масленицы, и все и каждый устремились туда.

   - Вы американцы? - прибавил он.

   - Вы угадали, - отвечал Изи.

   - Какой корабль и откуда?

   - "Сусанна и Мэри", из Род-Айленда.

   - А мы из Нью-Йорка. Что новенького?

   - Ничего. Сейчас мы из Ливерпуля.

   Продолжая разговор, Гаскойн спросил, как бы случайно:

   - А что за суда там у берега?

   - Большое, кажется, с грузом оливкового масла. А двое двухмачтовых прибыли третьего дня из Вальпорайсо с медью и кожами. Не понимаю, как они ускользнули от англичан, - однако ускользнули.

   - Ну, покойной ночи.

   - Не зайдете ли выпить кружку пива с земляком?

   - Завтра, дружище, завтра; сейчас нам нужно на берег.

   Джек и Гаскойн вернулись на "Ребьеру", посоветовались с Оксбелли и Мести и спустили три шлюпки. В первую сели Мести и наш герой, второю командовал Гаскойн, третьей боцман.

   С берега доносились звуки гульбы и веселья, но пристань была пуста, так же, как и стоявшие близ нее суда. Мести взобрался на ближайшее двухмачтовое судно, прокрался в каюту и увидел человека, лежавшего на ларе. Он выбрался обратно, тихонько закрыл люк и сказал:

   - Готово.

   Джек поручил Гаскойну завладеть этим судном, а сам направился к следующем. Тут они нашли только одного человека на палубе, которого им удалось повалить и связать. Мести остался на этом судне, а Джек отправился к третьему, тяжело нагруженному галиоту. На нем оказалось двое людей, игравших в карты в каюте: их также связали.

   Отплытие, однако, совершилось не без помехи. Команда галиота, который должен был отплыть утром, решила вернуться на судно раньше других. Джек успел обрезать якорь и поднять паруса, прежде чем шлюпка с командой подошла к судну, но как бы то ни было, отплытие галиота и других судов было замечено, и поднялась тревога. К счастью для Джека, большая часть команды канонерских лодок, стоявших у пристани, тоже гуляла на берегу, и пока она была собрана, он успел вернуться к "Ребьере" с своими призами. Немедленно снялись с якоря и, обменявшись двумя-тремя безрезультатными залпами с канонерками, благополучно ушли, пользуясь довольно сильным ветром.

   Оба двухмачтовых судна, нагруженные медью, шкурами и кошенилью, представляли значительную ценность. Галиот, с грузом масла, также оказался довольно ценным призом.

   В течение десяти дней они плыли вдоль берега, не встречая ни врагов, ни друзей. Четверо пленных, захваченных вместе с судами, были отправлены на берег на повстречавшейся им рыболовной лодке. Только на одиннадцатый день, при очень легком ветре, был замечен за кормой, на западе, большой корабль, в котором скоро признали английский фрегат. Решено было