Марриет Фредерик - Мичман Изи

олее благоразумным посоветоваться с Мести, который, видя, что сопротивление бесполезно, советовал покориться, прибавив, что чем скорее они выпьют вино, тем лучше, а пока оно имеется на корабле, с ними ничего не поделаешь. Ввиду того Джек любезно разрешил им отправиться и оставаться на берегу, сколько хотят. Мести выдал ключи от кладовой угрюмо заявив, что они могут распоряжаться сами. Тогда люди объявили Джеку и Мести, что им следует оставаться на корабле и смотреть за ним, испанца же они возьмут на берег, чтоб он готовил им обед. На это Джек возразил что ему нужно, по крайней мере, двух человек, иначе он не может даже послать за ними шлюпку в случае надобности. Этот аргумент показался им убедительным и они разрешили ему оставить при себе испанца, чтобы в случае, если они потребуют с берега шлюпку, ему было с кем прислать ее. Затем они пожелали ему весело проводить время и посоветовали развлекаться чтением статей военного устава. Бросив в шлюпку запасной парус, несколько шестов для палатки и постелей, они отправились вниз, забрали две бочки с вином из трех, два мешка сухарей, оружие и запас пороха и столько солонины, сколько по их расчетам могло им понадобиться. Нагрузив шлюпку, они трижды крикнули насмешливое "ура". Джек, стоявший на шкафуте, снял шляпу и вежливо раскланялся.

   Как только они отвалили от корабля, Мести скрипнул зубами, и взглянув на нашего героя, сказал:

   - Я с ними рассчитаюсь за все, погодите немножко; клянусь флейтистом, который играл перед Давидом, будет и на нашей улице праздник.

   Что касается Джека, то он ничего не говорил, но тем более думал. Через час матросы вернулись за разными вещами, которые могли им понадобиться; забрали без церемонии все, что им требовалось, и отплыли окончательно.

   - Чертовски счастливо, что они не знают о долларах, - заметил Мести, следя за их движениями на берегу.

   - Да, - отвечал Джек, - хотя здесь им нельзя было бы их тратить.

   - Нет, масса Изи, но если б они нашли деньги, то забрали бы их на катер и уплыли, куда глаза глядят.

   На шкафуте лежал забытый кусок соленой свинины; Джек, сам не зная зачем, столкнул его в море; кусок был так жирен, что не сразу потонул. Джек следил за ним, пока он погрузился в воду, как вдруг под ним показалось какое-то большое черное тело; это была акула; она схватила кусок и исчезла.

   - Что это такое? - спросил Джек.

   - Низовая акула, масса Изи, самая скверная из всех акул; ее никогда не увидишь раньше, чем почувствуешь, - отвечал Мести, и глаза его сверкнули злобной радостью. - Теперь я знаю, что делать, они у нас в руках.

   Джек содрогнулся и отошел.

   В течение дня люди на берегу усердно работали, устраивая стоянку. Разбили палатку, развели огонь, разобрали и пристроили к месту взятые с собой вещи; наконец, покончив со всеми приготовлениями, уселись обедать и почали бочку вина. Тем временем испанец, очень смирный малый, приготовил обед для Джека и Мести. К вечеру на берегу поднялся содом, пляс и песни, крики и ругань; видимо, там шло разливанное море. Но мало-помалу шум начал ослабевать, костер угас и наступила тишина.

   Джек стоял на шкафуте и смотрел на поднявшуюся луну. Он вспомнил о своем поведении в Портсмуте, когда вместо того, чтобы явиться на службу, три недели угощался в гостинице с приятелями. Он видел, что его тогдашнее поведение было ничуть не лучше теперешнего поведения матросов, и яснее, чем когда-либо сознавал, что мотивами свободы и равенства не могут быть личный произвол, самоублажение и кутеж. Среди таких размышлений его прервал Мести:

   - Теперь, масса Изи, надо спустить маленькую шлюпку, а затем отправимся на берег и приведем катер; они все спят и не услышат.

   - Как же мы оставим их без катера, Мести? - возразил Джек, вспоминая об акулах.

   - Иначе невозможно, сэр. Сегодня они перепились, завтра опять перепьются, а пьяный человек ненадежен. Кто-нибудь скажет: "убьем офицера и завладеем кораблем", остальные ответят да, и так и сделают. Нет, сэр, надо добыть катер, если не для вас, то для меня: они ненавидят меня и убьют, как пить дать.

   - А испанец? Мести, как же мы оставим его на корабле?

   - Ничего, сэр, он безоружен, да если и найдет оружие, у него не хватит духа пустить его в ход.

   Джек и Мести спустили лодку и отправились на берег, люди были так пьяны, что не могли пошевелиться и ничего не слышали. Они завладели катером, прибуксировали его к кораблю и привязали вместе с другой шлюпкой под кормою.

   - Теперь, сэр, давайте спать; утро вечера мудренее.

   Джек плохо спал в эту ночь; печальные предчувствия томили его; он сознавал, какую ответственность взял на себя, и был очень недоволен собою.

   Мести встал на рассвете, за ним поднялся и Джек, они взглянули на берег, но там еще никто не выходил из палатки. Наконец, когда Джек кончал завтрак, показались двое или трое людей, они осматривались, как будто чего-то искали, потом направились к тому месту, где стоял раньше катер. Джек взглянул на Мести, который оскалил зубы и сказал:

   - Подождите немножко.

   Затем люди пошли вдоль берега, пока не поравнялись с кораблем.

   - Эй, корабль!

   - Галло! - ответил Мести.

   - Подайте шлюпку и бочонок воды.

   - Я это знал, - воскликнул Мести, потирая руки, - масса Изи. Ответьте им нет.

   - Но почему же не дать им воды. Мести?

   - Потому что они заберут шлюпку, сэр.

   - Это правда, - ответил Джек.

   - Слышите вы там, на борте? - крикнул боцман. - Сейчас подайте шлюпку, или мы перережем вам глотки, как Бог свят.

   - Я не дам вам шлюпки, - ответил Джек.

   - Не дадите? Не дадите? Ну, так мы с вами разделаемся, - ответил боцман. Затем он ушел с товарищами в палатку, а минуту спустя все высыпали на берег с ружьями.

   - Праведное небо! Не будут же они стрелять в нас, Мести?

   - Подождите немножко.

   Матросы остановились на краю берега, против корабля, и боцман снова окликнул его и спросил, пришлют ли на берег лодку.

   - Вы должны сказать нет, сэр, - заметило Мести.

   - Вижу, что должен, - отвечал Джек, и крикнул боцману: - Нет!

   Хитрый негр угадал план матросов: добраться вплавь до шлюпок, стоявших за кормою, стреляя с берега в Джека и Мести, если они вздумают помешать. Несколько человек остались на берегу с мушкетами наготове, а боцман и двое других стали раздеваться.

   - Стойте, ради Бога, стойте! - крикнул Джек. - Бухта кишит низовыми акулами, клянусь вам.

   - Очень мы испугались ваших акул! - возразил боцман. - Держите мушкеты наготове, ребята, и всякий раз, как он или негр высунут головы, палите в них, а ты, Джек, пошли-ка ему пулю.

   - Ради Бога, не пускайтесь вплавь! - кричал Джек в тревоге. - Я найду способ доставить вам воду.

   - Нет, уж поздно, карачун вам! - ответил боцман и бросился в воду; другие двое последовали за ним, а в то же время раздался выстрел, и пуля просвистала мимо уха нашего героя.

   Мести стащил со шкафута Джека, который почти лишился чувств от мучительной тревоги. Он упал на палубу, затем вскочил и бросился к амбразуре взглянуть на плывших. Он видел, как боцман с громким криком рванулся вверх и почти в то же мгновение исчез под водой, окрасившейся его кровью.

   Мести, заряжавший мушкеты, на случай, если матросы завладеют лодками, отбросил оружие.

   - Ружья нам не понадобятся, - сказал он. Джек закрыл лицо руками. Но трагедия еще не кончилась. Двое людей, плывших за боцманом, повернули к берегу, но прежде чем они успели добраться до него, еще два прожорливых чудовища, привлеченные кровью боцмана, нагнали их, и они также исчезли в их пастях.

   Мести, видевший эту катастрофу, оглянулся на нашего героя, который все еще не отрывал рук от лица.

   - Хорошо, что он не видел, - пробормотал Мести.

   - Чего не видел? - воскликнул Джек.

   - Акулы съели их всех!

   - О, ужасно, ужасно! - простонал Джек.

   - Еще бы не ужасно, сэр, - возразил Мести. - Да ведь и пули в голову ужасно. Если б акулы не тронули их, что бы тогда было? Они убили бы нас и бросили бы наши тела акулам. Для нас-то с вами, сэр, это было бы еще ужаснее.

   - Мести, - сказал Джек, судорожно схватив негра за руку, - не акулы их погубили, а я, я!

   Мести с удивлением взглянул на него.

   - Как так вы?

   - Да, я! Мне следовало вернуться на сигнал, а я захотел отличиться, взять хороший приз... Я думал не об общем деле, а о своих интересах, и подал дурной пример. Оттуда все и пошло. Боже мой! Эта кровь останется на моей совести.

   - Ну, масса Изи, - ответил негр, - пример примером, а все ж таки у каждого своя голова на плечах. Знают, что делают, не малые ребята.

   Ужасная смерть товарищей, по-видимому, произвела сильное впечатление на остальных матросов. Они вернулись к палатке, понурив головы. Потом разошлись по острову, по-видимому, отыскивая воду. В полдень они вернулись к палатке, а вскоре за тем началось пьянство и веселье, такое же, как вчера. Под вечер они явились на берег с кувшинами, вызвали криками Джека и Мести на палубу и, выплескивая содержимое из кувшинов, дали им понять, что нашли воду, а затем ушли с пением, плясом и шутками и снова принялись за вино.

   На другой день Джек оправился от потрясения, произведенного катастрофой, и позвал Мести в каюту на совещание.

   - Мести, как же мы покончим с этим?

   - О чем вы говорите, сэр? Как покончить здесь или как попасть на "Гарпию"?

   - На "Гарпию"? - кажется, у нас мало шансов увидеть ее - мы попали на какой-то пустынный остров; но будь что будет; как нам здесь-то покончить?

   - Масса Изи, покончить можно скоро, но мне бы этого не хотелось.

   - Не хотелось бы, Мести, да почему же?

   - Послушайте, масса Изи, вам хотелось пуститься в плавание, и мне хотелось того же; теперь из-за этой истории вам хочется вернуться, а мне, как вы думаете, мне, который был принцем на своей стороне, - приятно мне вернуться варить суп для молодых джентльменов?

   - Вы мне расскажете как-нибудь свою историю, - сказал Джек, - теперь же будем обсуждать наше положение. Каким же способом вы могли бы положить конец этому бунту?

   - Положив конец вину. Предположите, что ночью когда они все перепьются, я съезжу на берег и продырявлю бочки, так что к утру все вино вытечет, - тогда они протрезвятся и запросят пардону, - мы примем их на борт, отобравши и заперевши все оружие, - тогда пусть-ка попробуют бунтовать.

   - Мысль хорошая, Мести, почему бы нам не привести ее в исполнение?

   - Потому что я не хочу подвергаться риску, - ради чего? Чтобы вернуться варить суп джентльменам - мне и здесь хорошо, масса, - ответил Мести.

   - А мне очень скверно, - сказал Джек, - но я совершенно в ваших руках, Мести, и должен подчиниться.

   - Что вы говорите, масса Изи, - подчиниться мне? - Нет, сэр, когда вы были офицером на "Гарпии", вы говорили со мной дружески, а не третировали меня, как лакея негра. Масса Изи, - продолжал Мести, ударив себя в грудь, - здесь я в первый раз, - в первый раз с тех пор, как оставил свою родину - чувствую себя чем-нибудь; но, масса Изи, я люблю своих друзей так же, как ненавижу своих врагов, и вы никогда не будете подчиняться мне, - я слишком горд, чтобы допустить это, потому что я человек, масса Изи, и был принцем на своей стороне.

   Хотя Мести не умел выразить словами обуревавшие его чувства, но Джек понял и оценил их. Он протянул Мести руку и сказал:

   - Мести, были ли вы принцем, для меня совершенно безразлично, хотя я не сомневаюсь в ваших словах, потому что вы не способны лгать, но вы человек, и этого для меня совершенно достаточно; я уважаю вас как человека и люблю как друга, и я, с своей стороны, не желаю с вами расставаться.

   Мести взял протянутую ему руку. В первый раз с тех пор, как его насильно увезли с родины, он встречал такое отношение к себе, признание его человеческого достоинства, признание того, что он не низшее существо; он молча пожал руку Джека и не мог выговорить ни слова от волнения. Волнение его было так велико, что он ушел, чувствуя себя не в силах продолжать разговор, который возобновился только утром.

  

   - Что ж вы надумали Мести? Скажите мне ваше мнение.

   - Мое мнение, сэр, что всего лучше будет, если они сами начнут проситься на корабль. А это они сделают, когда съедят всю провизию.

   - Во всяком случае они должны начать первые, - заметил Джек. - Подождем, только чем бы здесь заняться, чтоб убить время?

   - Масса, почему вы не разговариваете с Педро?

   - Потому что не умею говорить по-испански, Мести.

   - Я знаю это и потому и спросил вас. Мне кажется, вы жалели, что не знаете испанского языка, когда встретились на корабле с двумя хорошенькими барышнями.

   - Да, жалел, - отвечал Джек.

   - А ведь вам еще не раз случится видеть испанских барышень. Попробуйте каждый день говорить с Педро, так и научитесь помаленьку.

   - Честное слово, Мести, вы бесценный малый. Я научусь говорить по-испански, - воскликнул Джек, которому статьи военного устава успели порядком набить оскомину, и хотелось найти какое-нибудь занятие.

   Люди на берегу продолжали свой образ жизни, и день сменялся днем без всякой перемены. С корабля заметили только, что костер разводился реже, что указывало на недостаток топлива, а между тем наступил октябрь, и было не так тепло, как раньше. Джек учился у Педро испанскому языку; пьяные матросы в течение первых двух недель нередко выходили на берег и стреляли в Джека и Мести, пока не истощили запас патронов; потом они, по-видимому, забыли о существовании корабля, так как не обращали на него ни малейшего внимания.

   С другой стороны, Джек решил, что, хотя бы пришлось дожидаться целый год, он не сделает первого шага к примирению, и так как теперь у него было занятие, то он и не заметил, как прошли два месяца.

   Однажды вечером, когда они сидели в каюте, так как вечера теперь были очень холодные, Джек спросил Мести, не расскажет ли он ему историю своей жизни. Мести отвечал, что охотно расскажет, если масса Изи готов слушать, и когда Джек ответил утвердительно, рассказал следующее.

  

   - Первое, о чем я вспоминаю, - сказал Мести, - это то, что я сижу на шее у какого-то человека, свесив ноги на его грудь и держась руками за его голову. Всякий уступал мне дорогу, когда меня носили по городу, до того обвешанного золотыми украшениями, что я едва мог выносить их тяжесть и радовался, когда женщины снимали их с меня; но когда я подрос, то начал гордиться ими, так как узнал, что я царский сын. Я жил счастливо. Я ничего не делал, только стрелял из лука да учился владеть маленьким мечом, и великие вожди, приближенные моего отца, показывали мне, как убивать врагов. Иногда я валялся в тени деревьев; иногда проводил время с женщинами, принадлежавшими моему отцу; иногда находился при отце, играл черепами и повторял имена тех, кому они принадлежали, так как в нашей стране сохраняют черепа убитых врагов в виде трофеев.

   Когда я подрос, то делал, что мне было угодно; бил женщин и рабов; кажется, даже убил нескольких рабов - даже наверное убил, чтоб попробовать силу моего меча из твердого и тяжелого дерева; но в нашей стране это ни во что не считается. Я мечтал сделаться великим воином и ни о чем не думал, кроме войны и битв, и черепов, которые добуду, когда обзаведусь своим домом и женами. Я уходил в леса на охоту и оставался там по несколько недель. Однажды я увидел пантеру, которая грелась на солнышке, помахивая своим пушистым хвостом. Я пополз тихонько и, спрятавшись за камнем в трех ярдах от нее, пустил стрелу и пронзил ее насквозь. Она кинулась на меня, но я отскочил за камень. Она снова повернулась ко мне, но я выхватил нож, и когда она впилась когтями в мои плечи и грудь, я вонзил его ей в сердце. Это был счастливейший день в моей жизни: я убил пантеру один, без помощи, и мог показать раны. Хотя они жестоко болели, но я не обращал на них внимания. Я снял с пантеры шкуру и радовался, что моя кровь смешивается с кровью зверя. Я с гордостью вернулся домой; все прославляли мой подвиг, называя меня героем и великим вождем. Я стал мужчиной.

   С этого дня я считался воином, и как только залечились мои раны, отправился в поход. В трех сражениях я добыл пять черепов, и когда вернулся, мне отвесили за них золота. Я получил дом и жен, и мой отец назначил меня кабоциром. Я носил орлиное и страусовые перья, одежду, увешанную фетишами, сапоги с колокольчиками, и, вооруженный луком и стрелами, копьем и мушкетоном, ножом и мечом с двумя лезвиями, водил моих воинов в бой и возвращался с черепами и рабами. Все дрожали при моем имени - а теперь я варю суп для молодых джентльменов!

   Был один человек, которого я любил. Он не был воином, а то бы я возненавидел его, но он воспитал меня в доме моего отца и был моим близким родственником. Я был важен и горд, он был весел и любил музыку; и хотя самой приятной музыкой для моих ушей были звуки тамтама, но я не всегда желал возбуждения. Часто на меня находила грусть, и тогда я любил лежать в тени деревьев, положив голову на колени какой-нибудь из моих жен, и слушать его нежную музыку. Наконец, он ушел в соседнюю деревню, где жил его отец, и когда мы прощались, я дал ему золотого песку. Он был послан к моему отцу, чтобы сделаться воином, но у него не было телесной силы, да и мужества не было; но все-таки я любил его, потому что он был не такой, как я. В той же деревне была девушка красавица; многие просили ее в жены, но отец давно уже обещал ее моему другу; он отказал даже храбрейшему из тамошних воинов, который ушел в гневе, отправился к колдуну и отдал ему золотые браслеты за фетиш против своего соперника. За два дня до свадьбы мой друг умер. Его мать пришла ко мне с жалобой. И этого было достаточно. Я надел боевой наряд, вооружился и целый день сидел перед своими черепами, обдумывая месть, а затем собрал своих воинов и в ту же ночь напал на деревню, где жил этот воин, убил двух его родственников и увел десяток его рабов. Узнав о том, что я сделал, он испугался и прислал мне золото; но я знал, что он взял девушку себе в жены, и не хотел слушать стариков, советовавших мне помириться. Я собрал еще больше воинов и напал на него ночью; мы вступили в бой, потому что он приготовился меня встретить; но он был разбит наголову. Я поджег его дом, опустошил его поле, захватив еще больше рабов, вернулся домой с моими воинами, намереваясь напасть на него еще раз. На другой день явились его послы, умолявшие меня о мире; я отказал; они пошли к моему отцу, и многие из воинов просили его вступиться. Мой отец послал за мною, но я не хотел ничего слушать; когда стали говорить воины, я повернулся к ним спиной; отец рассердился и грозил мне, воины потрясали мечами, но я взглянул на них с презрением через плечо и ушел. Я сел перед своими черепами и стал обдумывать план похода. Наступил вечер, я сидел один, когда женщина, закрытая покрывалом, вошла ко мне. Она бросилась передо мною на колени и открыла свое лицо.

   - Я та девушка, - сказала она, - которая была обещана твоему родственнику, а теперь я жена твоего врага. Я буду матерью. Я не могла полюбить твоего родственника, так как он не был воином. Неправда, будто мой муж купил фетиш - купила его я, так как не хотела выходить за твоего родственника. Убей меня и удовлетворись этим.

   Она была очень хороша собой, и я не удивлялся, что мой враг любил ее, у нее был ребенок - его ребенок - и она заколдовала моего друга до смерти. Я замахнулся мечом, но она не шелохнулась; это спасло ее.

   - Ты рождена быть матерью воинов, - сказал я, опуская меч, - я добуду череп твоего мужа, а тебя возьму в жены.

   - Нет, нет, - возразила она, - я рождена для моего мужа, которого люблю; если ты сделаешь меня своей рабыней, я умру.

   Я отвечал ей, что она говорит глупости, и велел отвести ее на женскую половину и хорошенько присматривать за ней, но прежде чем до нее успели дотронуться, она выхватила нож, вонзила его себе в сердце и умерла.

   Когда мой отец узнал об этом, он прислал сказать мне: "Удовольствуйся кровью, которую ты пролил; довольно с тебя", но я не стал слушать, так как хотел во что бы то ни стало добыть череп моего врага. В ту же ночь я снова напал на него, схватился с ним грудь с грудью, убил его, принес домой его череп и был удовлетворен, наконец. Но все главные вожди были раздражены, и мой отец не мог сдержать их. Они созвали своих воинов, а я своих, и собрал большие силы, так как имя мбе было славно. Но силы, собранные против меня, были вдвое больше, и я отступил в леса, где и принял сражение. Я убил многих, но силы были слишком неравны, и против меня был выслан фетиш, так что сердца моих людей ослабели. Наконец, я упал израненный, ослабев от потери крови, и велел своим воинам снять с меня боевой убор, чтобы мой череп не достался неприятелю. Они исполнили мое приказание, и я заполз в кусты, чтобы умереть. Но я не умер; я оправился от ран и попал в руки тех, которые крадут людей и продают их в рабство. Меня схватили и сковали цепью с другими - меня, принца и воина, который мог показать белые черепа своих врагов. Я предлагал выкуп золотом, но надо мной посмеялись, стащили меня на берег и продали белым. Не думал я в своей гордости, что мне придется быть рабом. Я знал, что от смерти не уйдешь, и надеялся умереть в битве; мой череп ценился бы дороже всего золота на земле, а моя кожа была бы выкопчена и повешена в хижине фетишей, - и вот, вместо всего этого, я варю суп для молодых джентльменов.

   - Ну, - сказал Джек, - это лучше, чем быть убитым и выкопченным.

   - Может быть, - возразил Мести, - я и сам думаю теперь иначе, чем думал раньше, но все-таки это бабья работа и мне она не по нутру.

   Меня и других держали в тюрьме, пока не пришел корабль, а затем отправили в оковах в трюм, где нельзя было сидеть выпрямившись. Я хотел умереть, но не мог; другие умирали ежедневно, а я оставался жив. Меня привезли в Америку изнуренного, тощего, кожа да кости, так что никто не хотел давать за меня деньги, которых требовали продавцы; наконец какой-то человек купил меня, и я попал на плантацию с сотней других невольников, но твердо решившись не работать. Другие невольники спрашивали меня, не колдун ли я; я ответил: да, и могу заколдовать всякого, кого невзлюблю; один из них засмеялся, а я поднял палец и сказал ему: "ты умрешь", - так как решил убить его, как только оправлюсь от лихорадки. Он ушел, а через три дня умер. Не знаю, отчего это случилось, но все невольники стали бояться меня, да и хозяин также, потому что, хотя и белый, он верил в колдовство и вообразил, будто я наслал смерть на невольника. Он хотел продать меня, но никто не покупал колдуна. Тогда он решился подружиться со мною, так как я пригрозил ему, что если он вздумает бить меня, то умрет. Он взял меня в дом и сделал старшим над слугами; я не позволял им воровать, и он был доволен. Потом он взял меня с собою в Нью-Йорк - тут я пробыл два года, бежал и укрылся на английское судно, где меня приняли коком. Когда я прибыл в Англию я попробовал наниматься на другие суда, но везде меня соглашались принять только коком, как будто бы негр ни к чему, кроме стряпни, не способен. Наконец я совсем изголодался и поступил на военный корабль, где и сейчас состою коком, баталером и всем, что хотите, и варю суп для молодых джентльменов.

   - Все-таки это лучше, чем быть невольником, - сказал Джек.

   Мести ничего не ответил, и всякий, кому известно положение мичманского служителя, поймет причину его молчания.

   - Скажите, вы и теперь оправдываете свою мстительность там, на вашей родине? - спросил Джек.

   - Тогда я считал себя правым, масса Изи; да и теперь, когда кровь кипит, думаю так же; в другое же время сомневаюсь; но ведь кто сильно любит, тот и ненавидит сильно.

   - Но ведь вы теперь христианин, Мести.

   - Я прислушиваюсь к тому, что говорят люди, - отвечал Мести, - и думаю о том, что услышу. Теперь я не верю в фетишей.

   - Наша религия предписывает нам любить наших врагов.

   - Да, я слыхал это от пастора... Но я замечаю, что ваша любовь к испанцам не мешает вам воевать с ними и убивать их, точь-в-точь, как мы делаем с нашими врагами. Притом, если вы любите врагов, то как же вы относитесь к друзьям, масса Изи?

   - Мы их тоже любим.

   - Этого я не понимаю, масса Изи. Я люблю вас, потому что вы добры и хорошо обращаетесь со мною; но мистер Вигорс груб и зол, и скверно обращается со мною - как же я могу любить его? Клянусь небом, я ненавижу его и желал бы иметь его череп. А как вы думаете, масса Госсет любит его?

   - Нет, - отвечал Джек, смеясь, - боюсь, что он тоже желал бы иметь его череп... Однако, что это значит? - воскликнул он, взглянув случайно в окно.

   - Эти пьяные черти подожгли палатку, - сказал Мести.

   В самом деле палатка на берегу была охвачена пламенем.

   - Ну, теперь они не долго выдержат, - продолжал Мести, - вот увидите, масса Изи, холодные ночи скоро заставят их проситься на судно.

   Джек тоже рассчитывал на это и с нетерпением ждал возможности продолжать плавание. Роясь в ящиках в каюте, он нашел карту Средиземного моря и изучил ее очень внимательно; нашел Гибралтар, проследил путь "Гарпии" к мысу Гатте, а оттуда до Таррагоны, и в конце концов позвал Мести на совещание.

   - Посмотрите, Мести, - сказал он, - я начинаю разбираться в нашем положении. Вот Гибралтар, мыс Гатте и Таррагона - здесь мы находились, когда завладели кораблем, и если помните, мы уже прошли мыс Гатте за два дня до того, как буря унесла нас от берега; стало быть всего мы сделали около двенадцати дюймов, и нам осталось сделать только четыре.

   - Да, масса Изи, я это вижу.

   - Ну, вот, нас унесло от берега в этом направлении; видите здесь три острова, называемые Зифиринскими островами; на них не обозначено никакого поселения, стало быть они необитаемы; и расположены они совершенно так же, как те, у которых мы стоим, - значит, мы находимся у Зифиринских островов, всего в шести дюймах от Гибралтара.

   - Вижу, масса Изи, все это правильно; но чертовски длинные дюймы.

   - Теперь посмотрите, Мести, стрелка компаса указывает на север; а по карте на севере от Зифиринских островов будет испанский берег; чтобы попасть в Гибралтар, надо взять на пять или шесть делений вот в эту сторону; если мы поплывем этим путем, то вернемся в Гибралтар.

   - Верно, масса Изи, - отвечал Мести; и действительно, Джек рассчитал верно, упустив из вида только вариацию, о которой не имел понятия.

   Для большей верности Джек принес в каюту еще компас с палубы и сравнил их. Затем он поднял стекло отсчитал шесть делений компаса к западу и поставил метку пером.

   - Вот, - сказал он, - это путь в Гибралтар, и как только мы поладим с командой и дождемся попутного ветра, я отправлюсь туда.

  

   Прошло еще несколько дней, и, как можно было ожидать, матросы не выдержали. Во-первых, они как-то в подпитии забыли завернуть как следует кран второй бочки, так что к утру почти все вино вытекло; далее, у них не было топлива, так что приходилось есть мясо сырым, и, наконец, они по неосторожности подожгли палатку и остались на проливном дожде. Голодные, промокшие, дрожащие от холода, они, наконец, совсем изнемогли и собрались на берегу против корабля.

   - Я вам говорил, масса Изи, - сказал Мести. - Забыли, черти, как палили в нас из мушкетов.

   - Эй, корабль! - крикнул один из матросов.

   - Что вам нужно? - ответил Джек.

   - Сжальтесь над нами, сэр! - воскликнул другой матрос. - Мы хотим вернуться на службу.

   - Что мне ответить им, Мести?

   - Сначала скажите нет, масса Изи, и пошлите их к черту.

   - Я не могу принять на борт мятежников, - отвечал Джек.

   - Ну, если так, то пусть наша кровь останется на вашей совести, мистер Изи, - отвечал первый матрос. - Если уж нам приходится умереть, то мы не станем околевать понемножку. Если вы отказываетесь принять нас, то акулы не откажутся,- по крайней мере мучиться недолго, одна минута и кончено. Что вы скажете, ребята? Бросимся разом! Прощайте, мистер Изи, надеюсь, что вы простите нас, когда мы умрем. Идем, ребята, не стоит раздумывать, чем скорее, тем лучше - пожмем друг другу руки и марш.

   По-видимому, бедняги уже заранее решили, что делать, если наш герой откажется принять их на борт; они пожали друг другу руки, отступили шага на два от берега, выстроились в ряд, и первый матрос скомандовал: раз-два...

   - Стой! - крикнул Джек, не забывший ужасной сцены, которая произошла на его глазах. - Стой! Люди остановились.

   - Что вы мне обещаете, если я возьму вас на борт?

   - Добросовестно исполнять наш долг, пока вернемся на корвет, а там пусть нас повесят, - ответили матросы.

   - Это хорошо, - сказал Мести, - примите их на этом условии, масса Изи.

   - Очень хорошо, - отвечал Джек, - я принимаю ваши условия, сейчас мы явимся за вами.

   Джек и Мести засунули за пояс пистолеты, сели в лодку и отправились на берег. Матросы, войдя в лодку, молча поклонились нашему герою. По прибытии на борт Джек прочел вслух статьи военного устава, сулившие им приятную перспективу смертной казни, и произнес речь, пытаясь объяснить разницу между восстанием ради великих принципов свободы и бунтом ради пьянства и кутежа, - речь, показавшуюся голодным людям бесконечной. Но всему приходит конец, - кончилась и речь Джека, и Мести накормил голодных. На другой день ветер был попутный, они снялись с якоря и вышли из гавани. Люди были в подавленном настроении; они работали усердно, но молчали, не ожидая ничего приятного в будущем. Впрочем, надежда никогда не оставляет человека; они знали, что Изи добрый малый и рассчитывали, что он не расскажет всего, что было, умолчит о выстрелах. К вечеру ветер переменился на противный, и корабль отклонился на три румба к северу. Но Джек не смутился этим: "Не беда, - заметил он, - мы во всяком случае будем у испанского берега, а там пройдем и в Гибралтар; теперь я гораздо лучше знаю мореплавание, чем раньше".

   На следующее утро они шли при легком бризе, под каким-то высоким мысом, и когда взошло солнце, заметили большой корабль близ берега, в двух милях к западу, а со стороны открытого моря другой, милях в четырех от них. Мести взял зрительную трубку и взглянул сначала на корабль со стороны моря, который внезапно развернул все паруса и направился к мысу, где находился корабль Джека. Мести опустил трубку.

   - Масса Изи, а ведь это "Гарпия".

   Один из матросов взял зрительную трубку и посмотрел, между тем как другие стояли в волнении.

   - Да, это "Гарпия", - сказал матрос. - О, мистер Изи, пожалейте нас, не рассказывайте всего, что было.

   Изи взглянул на Мести.

   - Я думаю, сэр, - сказал тот, - что они уже довольно натерпелись; хватит с них, если отделаются линьками.

   Джек согласился с ним и сказал матросам, что, хотя он не может скрыть того, что случилось, но не станет рассказывать всего и постарается смягчить все происшествие. Он собирался произнести длинную речь, но пушечный выстрел с "Гарпии" заставил его отложить ее до более удобного случая. В то же время корабль, находившийся ближе к берегу, поднял испанский флаг и тоже дал выстрел.

   - Мы попали меж двух огней, - воскликнул Мести. - "Гарпия" принимает нас за испанца. Ну, ребята, заряжай орудия. Масса, давайте стрелять в испанца - тогда "Гарпия" перестанет стрелять в нас - у нас нет английского флага - это все, что мы можем сделать.

   Люди ретиво принялись за дело; тем временем ветер упал, и паруса всех трех кораблей бессильно повисли вдоль мачт. "Гарпия" находилась в это время в двух милях от корабля Джека, испанец на расстоянии мили; он спустил все свои шлюпки, которые повели его к кораблю Джека. Мести рассматривал испанский корабль.

   - Это военный корабль, масса Изи, какой же мы флаг выкинем? Надо найти что-нибудь.

   Он побежал вниз, вспомнив, что у него имеется пестрая юбка, забытая в каюте старой испанской дамой. Она была из зеленой шелковой материи, с желтыми и синими цветочками, но очень полинявшей - вероятно, обреталась в семействе дона уже лет сто. Мести нашел ее под матрацем одной из постелей и спрятал в свой мешок, намереваясь наделать из нее жилетов. Вскоре он вернулся с нею на палубу и вывесил ее вместо флага.

   - Вот, масса, так будет ладно, - это, можно сказать, флаг всех наций. Теперь давайте стрелять - придется только палить не разом, а по очереди, и целиться хорошенько; одни будут стрелять, а другие заряжать.

  

   - Он выкинул флаг, сэр, - сказал Саубридж на "Гарпии" - только не могу разобрать, какой нации; а вот и пушка.

   - Это не в нас, сэр, - заметил мичман Гаскойн, - а по испанскому кораблю; я видел, как ядро упало перед его носом.

   - Должно быть, капер, - сказал капитан Уильсон, - во всяком случае, это удача, иначе корвет ушел бы на буксире в Картагену. Еще выстрел, и хорошо нацелено, он ловко действует, должно быть мальтийский приватир.

   - Говоря попросту, пират, - ответил Саубридж, - не могу разглядеть его флага, - кажется, зеленый - турок, должно быть. Еще выстрел, и чертовски меткий; как раз по шлюпкам.

   - Да, у них смятение; теперь мы захватим его, только бы хоть немного ветра. Поднимается бриз с открытого моря. Обрасопить паруса, Саубридж!

   Реи были поставлены поперек, и "Гарпия" двинулась. Тем временем Джек со своей малочисленной командой поддерживал упорный, непрерывный, хотя и медленный огонь по испанскому корвету, и две его шлюпки уже были выведены из строя. "Гарпия" быстро приближалась, стреляя только из передних пушек.

   - Теперь наша взяла, - воскликнул Мести, - цельтесь хорошенько, ребята. Ветер поднимается; пусть кто-нибудь идет к рулю. Силы небесные, это что такое?

   Восклицание Мести было вызвано ядром, ударившим в правый борт. Оказалось, что три испанские канонерки показались в виду и открыли огонь по кораблю Джека. Дело в том, что по ту сторону мыса находился порт Картагена, выславший канонерки на помощь корвету. К счастью для Джека поднялся ветер; иначе его корабль, вероятно, был бы захвачен. Корвет, видя себя отрезанным "Гарпией" и другим кораблем, переменил курс и попытался уйти на запад вдоль берега. Еще два ядра пробили корпус "Ностра Сеньора дель Кармен" и ранили двух матросов, но так как корвет повернулся к западу, то "Гарпия" последовала за ним. Джек, разумеется, сделал то же самое, и спустя десять минут был вне выстрела канонерок, которые не решились поставить паруса и пуститься в погоню. Ветер крепчал и развевал зеленую юбку, но "Гарпия" обменивалась залпами с испанским корветом и была слишком занята, чтобы рассматривать флаг Джека. Испанец бодро отстреливался и пользовался защитой береговых батарей, но ему пришлось сделать много миль, чтобы найти якорную стоянку. Около полудня ветер снова начал стихать, а к часу дня совсем заштилело но к этому времени "Гарпия" была уже всего в трех кабельтовах от своего противника, которому помогала с берега четырехпушечная батарея. Джек находился в полумиле от корвета, когда ветер упал. По совету Мести он прекратил огонь, чтоб не умалять победы "Гарпии", так как огонь испанца, видимо, ослабевал. В три часа он спустил флаг, и "Гарпия", отправив на корвет шлюпку, сосредоточила весь свой огонь на батарее, которая скоро умолкла.

   Наступила тишина, и "Гарпия" занялась своим призом, принимая пленных и приводя в порядок оба корабля, снасти и паруса которых сильно пострадали. Недоумевали, что это за незнакомый корабль, который заставил корвет переменить курс и помог "Гарпии" овладеть им, но заниматься этим было некогда.

   Команда Джека, считая и его самого, состояла из восьми человек, в том числе один испанец и двое раненых. Таким образом, в распоряжении Джека было всего четверо людей, возни же и у него оказалось достаточно. Кроме того, Джек еще не обедал, и не был уверен, что найдет обед в мичманской каюте; поэтому он решил сначала пообедать, а затем, на закате солнца, отправиться на "Гарпию". Были и другие причины, побуждавшие его не слишком торопиться на корвет; ему хотелось обдумать хорошенько, что сказать в свое оправдание и как отстоять людей. Природная правдивость побуждала его рассказать все как было, доброта - умолчать о многих подробностях. Впрочем, теперь его положение существенно облегчилось: в свою пользу он имел четырнадцать тысяч звонких оправданий в мешках, запертых в каюте; что касается матросов, то их мужество в деле с неприятелем покрывало все прежние грехи. В конце концов Джек, утомленный возбуждением и тревогами дня, думал до тех пор, пока не задремал, и проснулся не на закате, а двумя часами позднее. Мести не будил его, так как вовсе не спешил вернуться на корвет "варить суп молодым джентльменам".

   Проснувшись, Джек удивился, что проспал так долго. Он вышел на палубу; было темно и тихо; "Гарпия" и испанский корвет все еще стояли, занимаясь исправлениями. Он велел спустить маленькую шлюпку и, поручив Мести команду, отправился с двумя гребцами на "Гарпию". Там все были заняты ранеными, пленными, починкой, и шлюпка Джека подошла к корвету незамеченной. Этому не следовало бы быть, но при данных обстоятельствах оплошность была извинительной. Джек взобрался на палубу, проскользнул среди испанских пленных к главному люку, спустился по лестнице и хотел пройти на корму, к капитанской рубке, как вдруг услышал крики Госсета и звуки линька.

   "Эта скотина Вигорс опять стегает Госсета, - подумал Джек. - Наверное, бедняге сильно доставалось в мое отсутствие, но хоть на этот раз спасу его".

   Он подошел к окну мичманской каюты, заглянул в нее и увидел то, что ожидал увидеть. Тогда он сердито крикнул:

   - Мистер Вигорс, сделайте одолжение, оставьте Госсета в покое.

   Услышав его голос, Вигорс оглянулся, увидел лицо Джека в окне каюты и, воображая, что перед ним выходец с того света, крикнул не своим голосом и грохнулся без чувств. Госсет тоже, дрожа всем телом, уставился на окно, разинув рот. Джек был доволен результатом и немедленно исчез. Затем он прошел на корму и, войдя в каюту, где капитан сидел с двумя испанскими офицерами, снял шляпу и сказал:

   - Честь имею явиться, капитан Уильсон.

   Капитан Уильсон не упал в обморок, но вскочил и опрокинул стоявший перед ним стакан.

   - Боже милосердный, мистер Изи, откуда вы взялись?

   - С корабля, что у вас за кормою, сэр, - ответил Джек.

   - С корабля за кормою? Что за корабль? Где же вы пропадали так долго?

   - Это долгая история, сэр, - сказал Джек. Капитан Уильсон крепко пожал руку Джека.

   - Во всяком случае, я рад вас видеть, голубчик. Присаживайтесь и расскажите вашу историю в коротких словах; а подробности мы узнаем помаленьку.

   - Мы захватили этот корабль на катере, - сказал Джек, - в эту самую ночь, когда разлучились с вами, - затем, так как я неважный мореплаватель, меня унесло бурей к Зифиринским островам, где я пробыл два месяца за недостатком рук; как только они нашлись, я отплыл оттуда. Я потерял трех матросов, съеденных акулами; да двое ранены в сегодняшнем бою; на корабле двенадцать пушек, груз свинца и ситцев, четырнадцать тысяч долларов в каюте и три пробоины от ядер, и чем скорее вы пошлете на нее людей, тем лучше.

   Рассказ был не слишком толковый, но насчет четырнадцати тысяч долларов и необходимости послать людей сказано было достаточно ясно. Капитан Уильсон позвонил, послал за мистером Аспером, который отшатнулся при виде нашего героя, поручил ему отправить на корабль мистера Джолифа с людьми, чтоб перевести раненых и позаботиться о корабле, и предложил Джеку сопровождать Джолифа и дать ему все необходимые указания, прибавив, что выслушает его историю завтра, когда у них будет поменьше хлопот.

  

   Действительно, капитан Уильсон был слишком занят в этот вечер, чтобы выслушивать историю Джека. Надо было приготовить оба корабля к отплытию при первом ветре, так как у испанцев имелись в Картагене военные суда, и ре