Крестовский Всеволод Владимирович - Кровавый пуф

фланерски ухватя его под руку и направляя праздные стопы свои в одну с ним сторону. - Ну, душа моя, дела наши идут пока отлично! Наязд сконфужен, потерял и руки, и голову, и нос опустил на квинту!.. Варшава теперь чудо что такое!.. Эдакая пестрота, движение, чамарки, кунтуши, конфедератки, буты, то есть просто душа радуется!.. Доброе времячко! Ну, а ты как?.. Что семейная сладость и прочее?.. а?

   - Да что, брат, я тоже опустил нос на квинту! - с грустной досадой проговорил Бейгуш.

   - Те, те, те!.. Что я слышу?! Медовый месяц не кончился, а он на квинту?.. Или жена не любит?

   - То-то что чересчур уже влюбилась.

   - Значит, тем лучше! А веревки вьешь из нее?

   - И это, пожалуй, можно.

   - Ну, так пять с плюсом тебе за поведение! В чем же дело? Или капиталов оказалось меньше, чем думал?

   - Нет, на этот счет, слава Богу, не ошибся.

   - Э, душа моя, так кричи vivat {Да здравствует! (лат.)}! Ей-Богу, просто позавидовать можно человеку: и любят-то его, и веревки-то он вьет, и в капиталах не разочаровался, и женка прелесть какая хорошенькая! Да ты, mon cher, просто привередничаешь после этого!

   - Да, привередничаешь! - кисловато пробрюзжал Бейгуш. - Связал себя по рукам и по ногам, тогда как почти что равнодушен к женщине!

   - Ну, стало быть, и того еще лучше! - подхватил пан грабя. - Если так, то тем легче можешь во всякое время сделать ей ручку и улыбнуться. Капиталы перевел уже на свое имя, или нет еще?

   - То-то что нет.

   - Э, брат, швах!.. За это тебе из поведения нуль! А еще хвалишься, что веревки вьешь! Чего же ты медлишь-то?

   - Да как тебе сказать!.. Ужасно ведь неловко это... И как приступить?.. Ведь это ей покажется и странно, и подозрительно, если так "ни с бухты ни с барахты" ляпнешь ей: переведи, мол, все состояние на мое имя!.. А сама она еще не догадалась об этом... Надо как-нибудь исподволь, поосторожней да половче, а тут, может, не сегодня завтра придется браться за дело, уходить в Литву. Вот тут и раздумывай над такою задачей.

   - То есть, попросту сказать, ты либо деликатничаешь некстати, либо не умеешь взяться за дело, - порешил пан грабя. - И притом, я понимаю, душа моя!.. Я очень хорошо понимаю тебя! Тебе хотелось бы прежде всего остаться в ее глазах и вообще выйти из этого дела джентльменом. Не так ли?

   Бейгуш молчал и шел потупясь.

   - Ты молчишь, - продолжал, пытливо взглянув на него, Слопчицький, - ну, конечно так! Молчание есть знак согласия. А что ты мне скажешь, - вдруг полновесно и с торжествующей загадочностью заговорил он, - что скажешь ты мне, если бы например, я, твой приятель, помог тебе обделать всю эту историю так, что и деньги завтра же у тебя в кармане будут, и джентльменом ты перед женой останешься?.. Ну-те, пане капитане, отвечайте мне!

   - Хм.. Что ж отвечать на это! - полусоблазняясь, полунедоверчиво усмехнулся Бейгуш.

   - Нет, брат, ты ответь!.. Я ведь говорю тебе серьезно, не на ветер! Только ты постой наперед! Так дела не делаются. А ты вот что: хочешь идти со мной на условие?

   - На какое условие? - все с тою же усмешкой спросил поручик.

   - Во-первых, обед у Дюсео с трюфелями и шампанским, - это прежде всего! Во-вторых, пять процентов со всего капитала, который хоть завтра же, при моей помощи, перейдет к тебе в руки.

   - Да, но как перейдет - вопрос? - усомнился Бейгуш.

   Пан грабя при этом поспешил даже, хотя приятельски, но благородно обидеться.

   - Странное дело! - воскликнул он, оскорбленно подфыкивая. - "Как перейдет?" Неужели же ты можешь предполагать что-нибудь нечестное, неблаговидное!.. Хм!.. Ты, кажется, должен бы хорошо знать меня, что я, как дворянин и порядочный человек, не в состоянии предложить ничего неблагородного! Об этом даже и думать нелепо. Я полагаю, что и ты, и я - оба мы так поставлены в свете и по рождению, и по положению, и по образованию, что не можем сделать ничего такого, за что общественное мнение могло бы набросить на нас какую-нибудь тень. Если я тебе, как доброму приятелю, предлагаю помощь, то понятно, что в ней нет ничего компрометирующего. Я ведь только из участия к тебе же, а впрочем как хочешь.

   - Ну, вот, ты уж и обиделся, кажись! - поспешил Бейгуш поправить свою неосторожность. - Зачем так странно принимать каждое слово! Я, напротив - я буду бесконечно тебе благодарен, если ты укажешь путь, чтоб она сама, добровольно, предложила мне деньги.

   - А условие? - торгуясь, подмигнул пан грабя. - У меня, брат, дружба дружбой, а деньги деньгами. Даешь пять процентов?

   - Прекрасно, да с какой же суммы? - заторговался в свою очередь и Бейгуш.

   - С какой бы ни было! Одним словом, с той, какая очутится у тебя в кармане.

   - Изволь, даю, но помни: только с тем, чтобы жена отдала мне сама доброю своею охотою.

   - А то как же иначе? - опять подфыркнул Слопчицький. - Так пять процентов?

   - Пять.

   - Значит, идет?

   - Идет!

   - И кроме того обед у Дюссо с трюфелями и шампанским... Чур! - по карте я сам заказывать стану! Это условие я тоже выговариваю себе заранее.

   - Не прочь и от этого, - согласился поручик. - Ты заказывать, я платить.

   - Вот, вот оно-то самое и есть! - с живостью подхватил пан Тадеуш. - А ты актер хороший?

   Бейгуш посмотрел на приятеля с некоторым недоумением.

   - Это что же значит? - спросил он, смеясь.

   - О! ты не сомневайся, - уверил тот, - это статья очень важная в нашем деле... Так как же, - хороший?

   - В любительских спектаклях раза два подвизался.

   - Ну, и эдак тово... в драмах и в трагедиях?

   - Нет, больше в водевилях.

   - Э... Ну, мы соединим водевиль с трагедией и закончим комической развязкой, к общему удовольствию,- порешил веселый и довольный собою пан грабя. - А насчет трагедий ты можешь?

   - Не знаю, не пробовал.

   - Не пробовал? - Так вот тебе первый дебют! Впрочем, я полагаю, что где дело своего кармана коснется, тут ой-ой! всякий человек, небойсь, отличным актером вдруг сделается! и в водевиле запоет, и в трагедии завоет! Так как же, - по рукам?

   - По рукам! уже сказано!

   - И исполнено будет точно?

   - Точно и верно.

   - Слово гонорем?

   - Слово гонорем!

   - Ну, давай же, примемся за дело!

  

  

   На другой день после этого разговора у Бейгуша был назначен маленький "вечер". Были человека два-три военных, Свитка и пан грабя Слопчицький. Из фамилий офицеров, которым нет никакой надобности обременять память читателя, ни одна не оканчивалась на ов или ин, а все на ицкий, ецкий и евич. Из дам никого не было. Сусанна очень любила делать у себя petites soirées подобного рода: ей пока еще нравилась роль молодой хозяйки, ее так забавляло сидеть за чайным столом, делать тартинки и разливать гостям чай в светлые, граненого хрусталя стаканы. Все это было так мило, уютно и красиво, после первобытной простоты коммунного обихода. Матовый фонарик в гостиной, яркий камин, зелень на окнах, красивая покойная мебель и мягкие ковры - все это так красило ее новую обстановку, посреди которой, в роли счастливой молодой хозяйки, она и посторонним, и самой себе казалась еще прелестнее. Сусанне грезилось, что она действительно нашла теперь свой маленький рай и свое большое счастье... Все у нее есть: красивый муж, у мужа веселые, милые приятели, есть миленькая квартирка, и сколько свежих, модных нарядов!

   Двое из офицеров специально прикомандировали себя к молодой хозяйке и даже слегка ухаживали за нею, что ей очень нравилось и подавало повод к маленькому кокетству. Сусанна хоть и сильно облюбила своего мужа, но... видя около себя ухаживающего мужчину - по прирожденной ей слабости, никак не могла воздержаться от некоторого кокетства: ей хотелось, чтобы все без исключения были ею заинтересованы и находили бы ее прелестной.

   Остальные, в том числе и сам Бейгуш, засели за стол, в невинный ералаш "по маленькой".

   Вечер тянулся своим чередом до ужина, который был обилен и веселым разговором, и добрым вином. После ужина гости вскоре взялись за шапки и откланялись. Остался один Слопчицький.

   Он шутя присел к ломберному столу и, промеж болтовни, прокинул направо и налево.

   - А что, не рискнуть ли на маленькую? - игриво предложил ему Бейгуш.

   - Поздно, - взглянув на часы, уклонился пан Тадеуш. - Вы люди молодые, вам и бабай пора!

   - Нет, что за поздно!.. Шутя, две-три талии, не более! - приставал между тем Бейгуш. - Садись-ка, садись, приятель! Дай-ка я тебя вздую немножко на сон грядущий!

   - Да что ж, я пожалуй... если тебе так хочется, - нехотя согласился пан грабя, вынимая бумажник и заложив банк в двадцать пять рублей.

   Бейгуш взял колоду и приготовился понтировать. Сусанна полуприсела к нему на ручку кресла и обвила его шею рукою.

   - А вы, пани Бейгушова, не мастерица в "любишь не любишь"? - шутя обратился к ней Слопчицький.

   - Я? Нет, я люблю! - похвалилась она.

   - Так что ж?.. Не хотите ли поставить карточку?

   - О, с удовольствием!

   - Я вас тоже с удовольствием обыграю! Ведь вы истая москевка?

   - Россиянка pur-sang.

   - А я - поляк пюрсановы.

   - Ну, так что ж?

   - Э! как "что ж"!.. весело подхватил пан грабя. - Я, видите ли, поляк и ненавижу русских, и потому обыгрываю их в карты.

   Сусанна засмеялась.

   - Да, смейтесь! Вот и вас поэтому обыграю. Ну, что вы поставили?

   - Я?.. Червонный король! - отозвалась молодая супруга, выбирая карту.

   - А что цена ему?

   - Рубль.

   - Э, дешево же вы королей цените!.. Вишь, какая, республиканка!.. А ты, душа моя, что ставишь? - обратился он к Бейгушу.

   - Анзельм, ставь даму! - подтолкнула мужа Сусанна.

   - Пожалуй, можно и даму, - улыбнулся Анзельм.

   - Э?.. И оба червонные! - воскликнул грабя, взглянув на Бейгушеву карту. - Значит, полный марьяж! Король и дама - молодая чета. Так и следует в медовом месяце! А что идет? - вопросительно поднял он глаза на партнера.

   - Тоже рубль! - весело ответила за мужа оживленная Сусанна.

   - Однако, послушайте! - серьезно и внушительно предостерег ее Тадеуш, - эдак ведь как раз можно жестоко зарваться! Первые карты в рубль! Ведь так-то и тысячи спустишь в один вечер! Начало в рубли - во что же конец у вас будет? Не уменьшить ли кушик?.. а?.. Право, благоразумнее будет!

   - Нет, нет! пускай по рублю идут!.. По рублю!.. И слышать ничего больше не хочу! Понимаете? Я хочу так! Не смеете мне противоречить! - кокетливо и капризным тоном балованного ребенка притопнула на него Сусанна.

   - Ну, ин быть по сему, - со вздохом согласился пан грабя и стал метать отчетливо и изящно.

   - Дама дана! - возгласил он, прокинув несколько карт.

   Глазами, блещущими от удовольствия, Сусанна с живым интересом следила за ходом игры, быстро ловя взорами выпадающие карты.

   - Король бит! А что? - обратился к ней Слопчицький, - а что? Не говорил я вам, что как добрый враг, поражаю москалей на картах?.. хе-хе!.. А вы мне не верили!.. Ну, так вот же вам! Рублишко имею за вами.

   Супруги поставили еще по карте. Обе карты были даны. Успех еще более оживил и подзадорил Сусанну. Она загнула угол и присоединила несколько очков мазу.

   Карта снова была дана ей.

   Не в силах сдержаться от внутреннего удовольствия, она захлопала в ладоши и радостно засмеялась как ребенок.

   - Угол!.. еще раз угол! - говорила она, выдергивая новую карту.

   - Вишь, какая вы азартная, однако! - шутя покачал головою пан грабя. - С новой карты да прямо угол!

   Карта была бита, - Сусанне пришлось расстаться с выигрышем. Поворот успеха ущипнул ее и задел за живое. С разгоревшимися щеками и глазами, думая сразу вернуть весь проигрыш, она поставила на карту равную ему сумму. Карта снова дана. Успех малый породил жажду успеха большего. Она поставила на пе - и взяла.

   - Э, да вы у меня уж весь банк сорвали!.. Нет, с вами беда играть! - говорил Слопчицький, передавая ей деньги, - да мало того, еще и приплатиться приходится.

   Он достал бумажник и вынул сторублевую.

   - Ну меньше нет. Пожалуйте сдачи, а то и на извозчика не будет, - сказал он, кладя на стол бумажку. - А может хотите еще попытать счастья? - заманчиво подмигнул ей пан грабя. - Вишь, вам все идет "любишь да любишь!" Какая, право, счастливая! И в жизни везет, и в картах везет, и в любви везет! Так что же, угодно еще немножко?

   Сусанна, раздраженная уже столь легким выигрышем, с радостью согласилась.

   Слопчицький снова начал метать с той особенной отчетливо-изящной грацией и хладнокровием, которые делали игру с его особой в высшей степени приятною. В нем сразу был виден опытный, ловкий и светский игрок-джентльмен. Недаром же пан грабя в великосветском кругу показывал и фокусы порою...

   Сначала игра шла с переменным счастьем. Бейгуш играл сдержанно и осторожно; зато Сусанна увлекалась без меры и ставила все крупные куши. Каждый маленький успех придавал ей решимость и смелость дальнейшего риска, а каждая крупная неудача колола под сердце, волновала, будила новый азарт и желание отыграться скорее, сразу, с одной карты! В ее игре не было ни малейшей сдержанности, ни малейшего благоразумия, так что пан грабя только улыбался да головой покачивал, глядя на азартные выходки ретивой партнерки.

   Но чем далее шла игра, тем все более склонялось счастье на сторону банкомета. Он убил уже подряд несколько крупных карт Сусанны.

   - Ну, однако, матушка, баста! - решительно и серьезно остановил ее Бейгуш. - Еще и четверти часа не прошло, а ты уже шестьсот рублей спустить успела! Ступай-ка спать лучше! Теперь только впору мужу поправлять твои грехи. Надо отыгрываться!

   - Нет, я хочу еще!.. Я сама буду! - настойчиво говорила Сусанна, словно совсем хмельная от своего азарта.

   - Ну, не дури же, Сусанна!.. Это глупо, наконец! - насупил брови Бейгуш. - Я говорю тебе серьезно. Ведь подумай: шестьсот рублей в какие-нибудь пятнадцать минут!

   - Да я не дальше как две минуты назад была триста в выигрыше! - возражала она.

   - Ну, то было да сплыло.

   - Но я хочу играть! - притопнула молодая супруга.

   - А я не хочу, - решительно возразил ей супруг.

   - Граф! мечите же!.. Я играю! - настойчиво обратилась она к Тадеушу.

   Тот положил карты на стол и сидел сложа руки.

   - Мечите же, граф, говорю вам!

   - Полноте, Сусанна Ивановна!.. Что за ребячество! - увещательно заговорил он. - Я решительно не стану более метать для вас.

   - Но я требую!

   - А я не стану.

   - Ну, я прошу... Граф, слышите ли? - Я, я прошу вас.

   - А я все-таки не стану.

   - Но это, наконец, невежливо.

   - Пусть так! И пусть я буду невежей, а метать все-таки не стану вам.

   Сусанна с сердцем бросила на стол свои карты.

   - Ну, это наконец уже выходит из всяких границ! - поднялся Бейгуш с места. - Ступай спать, говорю тебе. Я этого требую, Сусанна, или мы серьезно поссоримся.

   Он проговорил все это решительным и строгим тоном. В недовольном взоре его светилась непреклонная, мужская воля.

   Сусанна взглянула на него и, как ребенок, пойманный на шалости, робко и сконфуженно потупилась. Ее до сих пор никто еще в строгих руках не держал, а она, напротив, любила строгие руки. Это-то именно и нравилось, и было ей любо в мужчине.

   Бейгуш молча обнял ее за талию и повел из комнаты в спальню.

   - Будь же умница и ложись себе! - полунежно и полустрого сказал он ей. - Шестьсот рублей - шутка ль сказать! Помолись лучше Богу, чтоб я отыграл их поскорее, тогда скорей и к тебе приду!

   И поцеловав ее в лоб, он спокойно вернулся к Слопчицькому.

   Игра началась снова.

   Но Сусанна не разделась и не легла. Она походила из угла в угол, посидела на кушетке, снова походила и снова посидела, но наконец не вытерпела: осторожно на цыпочках вышла в гостиную и оттуда, притаясь за портьерой, стала глядеть на играющих. Уж ей теперь хотелось, чтоб они поскорее кончили. Но игра продолжалась и, по-видимому, очень серьезно. Счастье было на стороне Слопчицького.

   Сусанна постояла минут с десять и тихо удалилась в спальню.

   Бейгуш, по шороху в смежной комнате, очень хорошо слышал ее присутствие, но и виду не показал, что замечает ее. Напротив, чувствуя, что она стоит и смотрит из-за портьеры, он, ероша рукою волосы, устроил себе серьезную и даже озлобленную физиономию и еще внимательнее погрузился в игру.

   Слопчицький улыбнулся и не без коварства кивнул на дверь по уходе Сусанны.

   А она, между тем, все еще не ложилась. Уютно поместясь на кушетке, с поджатыми под себя ножками, она принялась за какой-то роман Поль-де-Кока, - писателя, которого от души находила теперь несравненно занимательней всех Дарвинов и Боклей на свете. Но и чтение на сей раз как-то не давалось ей. Нетерпеливое ожидание - скоро ли там наконец кончат, скоро ли муж придет, и вместе с тем Евино любопытство узнать, что там делается и как идет игра, заставили ее, спустя час времени, снова на цыпочках выйти в гостиную и поместиться за портьерой.

   Они все еще играли. Пред обоими стояло по стакану красного вина; множество гнутых карт валялось под столом. Злобно сжимая в зубах сигару, Бейгуш, по-видимому, так взволнованно и тревожно ставил карту за картой, а пан грабя бил их так отчетливо, хладнокровно и изящно. Счастье решительно повернулось спиной к поручику.

   Вдруг он, как будто заметя чье-то присутствие за портьерой, раза два строго и вглядчиво вскинул туда злые глаза и закричал, будто выведенный из терпения.

   - Ступай же, наконец, спать Сусанна!

   Молодая супруга даже струхнула пред этим взглядом и голосом и, надув губки, окончательно уже удалилась к себе, поместилась перед зеркалом и медленно стала раздеваться.

   "А ведь, ей-Богу, я еще прехорошенькая!.. превкусная!" с наивно-светлой улыбкой подумала она, глядя на себя в зеркало, на свои глаза, блещущие от давешнего волнения, на эти свежие, красивые плечи и на эти волнистые, роскошные волосы, упавшие в ту самую минуту густыми, тяжелыми прядями на стройную спину.

  

  

   В зале между тем продолжалась игра. Сусанна нехотя, медлительно разделась, нехотя легла в постель, нехотя принялась за книжку. Но вскоре строки стали двоиться, пестрить, рябить и сплываться в глазах, книжка неслышно выпала из руки на одеяло - Сусанна заснула.

   Сон ее был не совсем-то покоен. Раза два просыпалась она, широко раскрывала сонные глаза, осматривалась вокруг - все одна... мужа нет еще. "Ах Боже мой! что это они там!.. Надо бы сходить посмотреть", думает она, но сон морит, сладко смыкает веки, оковывает волю - и она снова засыпает.

   Когда в третий раз проснулась Сусанна, свеча совсем уж оплыла и догорела, сквозь занавеску пробивался свет утра, а мужа все еще не было.

   Крайне встревоженная и даже раздосадованная последним обстоятельством, она наскоро вдела в туфли босые ножки, торопливо накинула на плечи шлафрок и пошла в залу.

   Там, к удивлению ее, никого уже не было. Один только раскрытый стол, разбросанные карты, мелки и щетки да распитая бутылка свидетельствовали о недавней игре.

   Сусанна подумала, что муж ушел из дому вместе с Слопчицьким, и заглянула в переднюю: шинель висела на своем обычном месте и пальто тоже.

   Она разбудила человека.

   - Барин ушел куда?

   - Никак нет... Они дома.

   - Где же он?

   - Не знаю-с... Я хотел раздеть их, - они сказали, что сами, и прошли в кабинет.

   "Милый! - подумала Сусанна. "Это он не хотел меня потревожить".

   Она подошла к двери кабинета и взялась за ручку - дверь оказалась запертою на замок.

   Она заглянула в скважину - заперто изнутри и ключ в замке оставлен.

   "Странно!.. зачем ему вдруг пришла охота запираться?" подумалось ей.

   В эту минуту в кабинете послышались шаги, тихие, осторожные, с явным намерением скрыть малейший шелест, но Сусанна очень хорошо их слышала.

   - Анзельм!.. Ты не спишь?.. Отвори мне! - сказала она, снова потрогав ручку.

   В кабинете никто не откликнулся и шаги тотчас же окончательно притихли.

   - Анзельм! Ты слышишь?.. Отвори мне... Это я! - повторила Сусанна.

   И снова ни отклика, ни звука.

   Это ее встревожило. В сердце кольнуло предчувствие чего-то недоброго.

   - Анзельм! Отвори мне сейчас, говорю тебе! - настойчиво и громко заговорила она, с силою дергая дверную ручку, так что если б Анзельм даже спал глубоким сном, то не мог бы не проснуться от стука и шума.

   Опять ни отклика и звука, словно бы в кабинете и нет никого.

   - Анзельм! Я буду кричать... Я стану ломиться, созову людей, если ты сейчас же не отворишь! - нервно и со слезами в голосе закричала испуганная Сусанна.

   - Ступай и ложись... Я сейчас приду к тебе...- тихо ответил Бейгуш из-за запертой двери.

   - Отвори мне, говорю тебе!.. Я не уйду отсюда, пока ты не отворишь!

   И она с новой силой стала дергать за ручку.

   - Анзельм!.. Анзельм! - раздавались под дверью ее громкие истерически-рыдающие крики.

   Ключ щелкнул в замке, и Сусанна в тот же миг стремительно растворила себе двери.

   Пред нею стоял муж - бледный, с взъерошенными волосами, с явным расстройством в омраченном лице.

   Сусанна зорким оком окинула мужа и комнату: на столе лежал револьвер, кучка пороху с двумя-тремя пулями на листе белой бумаги и недописанное письмо.

   - Анзельм... что это значит? - оторопело проговорила она, переводя беглые, взволнованные взоры с лица своего мужа на все эти предметы, прежде всего кинувшиеся ей в глаза.

   Тот не отвечал и, отвернувшись от жены, мрачно прошелся по комнате.

   Сусанна быстрым движением схватила со стола револьвер и сунула его в карман шлафрока, а потом рассыпала на пол весь порох с листа бумаги и взялась за письмо.

   Бейгуш, в величайшем изнеможении как бы уставши и видеть, и понимать что вокруг него происходит, погрузился в кресло и, положив на стол руки, опустил на них отяжелелую голову.

   Сусанна жадными, тревожными глазами забегала по строчкам его писания.

   "Милая и неоцененная моя Сусанна! Прощай! Прощай навеки и не кляни, а прости своего несчастного мужа. Я не стою тебя - я сознаю это - и потому не должен, не имею более права жить на свете. Мне остается только одно: пустить себе в лоб пулю, что я и исполню сейчас же. Боже мой! Если б ты знала, как я несчастен и как я люблю тебя - тебя, моя добрая, красивая, нежная!.. Чего бы не дал я теперь за новую возможность наслаждаться с тобою и жизнью, и счастьем!.. А жизнь только что стала так весело и приветно улыбаться нам обоим, сулила столько счастья, столько радостей и блаженства взаимной любви!.. и увы! всему конец теперь!.. Будь проклят тот час, когда дьявол подтолкнул меня сесть за зеленый стол! Теперь в расплату за все... я отдаю ему свою душу. Но ты, моя чистая, прекрасная голубица, после того как труп мой, лишенный христианского погребения и зашитый в рогожу, будет брошен в яму на собачьем кладбище, вместе со всякой падалью, - ты не прокляни меня, но прости и помолись, как добрый ангел, за мою погибшую душу!.. Шутя сев играть, я проиграл Тадеушу сорок тысяч. Карточный долг для каждого порядочного человека есть долг священный, а я - увы!.. я нищий! Я ничего не имею кроме моих эполет, которые не хочу покрывать позором: я не хочу, чтобы кто-либо мог указать на меня пальцем как на несостоятельного игрока. Я сделал подлость, позволив себе увлечься до такой цифры, тогда как сам не имел возможности уплатить, и за эту подлость должен быть наказан. Мне не остается ничего более, как умереть. И чем скорей, тем лучше. Прощай же, моя несравненная, моя..."

   На этом месте письмо прерывалось.

   Сусанна громко рыдала, читая эти строки, а Бейгуш все сидел неподвижно, положив на руки свою голову и, казалось, ничего не видел и не слышал.

   Она подбежала к нему и обвила его шею.

   - Анзельм!.. Безумный ты!.. Милый... Да подыми же голову!.. И тебе не стыдно? не совестно? Разве мое состояние не твое?.. Я твоя и все твое!.. все! все! Бери все у меня! - в страстном и нежном порыве говорила она, стараясь поднять его голову. - Анзельм! Да откликнись же! Взгляни!.. Ах, да не пугай же ты меня!.. Господи! что это с ним!

   И она зарыдала, припав к плечу его.

   Он поднял голову и ласково провел рукой по волосам жены.

   - Полно, Сусанна... полно, милая! тихо, но безнадежно-грустно проговорил он. - Что сделано, того не поправишь!.. Успокойся же...

   - Нет, поправишь! поправишь! - с новой силой убеждения воскликнула она, оживленная этими знаками пробуждения и участия к ней, - поправишь, мой милый! Сейчас же поедем в банк, вынем сорок тысяч - и ты отвези их!.. И о чем убиваться!?.. Боже мой, ну не все ли равно?.. Ну, раз проиграл, в другой уж не будешь!.. Ну, и полно же, Анзя мой! ну, прояснись! ну, улыбнись мне, солнышко мое!.. Ну же?.. ну?..

   И она, смеясь и улыбаясь сквозь слезы, с нежностью старалась заглянуть ему в отуманенные глаза, как бы выжидая ответной улыбки, но он грустно и отрицательно покачал головою.

   - Нет, Сусанна... благодарю тебя, но... я никогда не возьму твоих денег!.. Ты, может быть, потом раскаешься в этом добром порыве... Как знать!.. Ты можешь разлюбить меня, разойтись со мной... да и мало ли что!..

   - Разлюбить тебя!.. Тебя-то?.. Разойтись с тобой! - воскликнула она, порывисто отклонясь от него. - Сумасшедший ты!.. Что это ты бредишь!.. Нет, уж раз что ты мой, так уж мой навсегда!.. Я покаюсь!.. Ха, ха, ха!.. Я покаюсь, что спасла тебя от смерти для самой же себя! - Нет, ты нынче решительно с ума сошел, мой милый. Вот тебе мой сказ: вынь из банка деньги и отвези ему. Я тебе велю это... Я тебе приказываю. - Слышишь.

   - Ребенок!.. добрый ребенок! И всю жизнь ты будешь ребенком! - грустно усмехнулся он. - Все отдать за одну ночь подлого увлечения!.. Все твое состояние!.. Нет, не хочу, Сусанна!

   - А я хочу!.. И во-первых, вовсе не все состояние: у нас остается около десяти тысяч. Ну, что ж? - мы еще молоды, ты будешь служить, я трудиться, - проживем как-нибудь!

   "Глупая, но добрая бабенка!" не без чувства подумал в душе Бейгуш и поцеловал Сусанну.

   - Так что же?.. Берешь ты эти деньги?.. Они твои... Ну, если так не хочешь - я дарю тебе их!.. Можешь делать с ними что угодно! Мне, кроме тебя, ничего не нужно. Они твои, говорю тебе!

   - Эй, покаешься! - еще раз предостерег ее Бейгуш, но уже видимо проясненный и успокоившийся.

   - Ну, уж покаюсь ли, нет ли - это мое дело! - порешила она, - только я от своего слова не отступлюсь!

   Обрадованный муж крепко сжал ее в объятиях и зацеловал бесчисленными поцелуями.

   Сусанне только этого и нужно было. Она верила в светлое будущее, верила в возможность прожить хорошо и счастливо без копейки, то есть вернее сказать, едва ли понимала она, что значит жизнь без копейки, с вечным трудом и заботой. Доселе испытывать этого ей еще не доводилось, и потому взгляд ее на жизнь был и легок, и поверхностен. С ее расплывающейся добротой, с ее распущенною беспечностью ей нужна была только ласка человека, которого она любила в дашгую минуту.

   "А как видно, порядочный таки дурак был этот восточный кузен", подумал про себя Бейгуш. "Ведь уж давным-давно мог бы обобрать ее, как липку!"

   - Ну, моя спасительница! Спасибо тебе! - говорил он вслух. - Ты просто мой добрый гений, мое провидение! Пятью бы минутами позднее - и всему конец.

   - Но уж вперед такой глупости не будет... Нет? не будет? Поклянись мне! поклянись всем, что тебе всего дороже на свете! - горячо приступила она к мужу, не выпуская его из объятий. - А уж этот проклятый пистолетишко! Уж погоди ж ты: я его так теперь упрячу, что уж никогда не найти тебе!.. Не-ет, уж это кончено!

   В то же самое утро молодые супруги вынули из банка сорок тысяч.

  

  

   - Итак, поздравляю! в тебе есть положительный драматический талант! - весело похвалил пан грабя пана Анзельма, наслаждаясь тонким обедом в одном из отдельных кабинетов ресторана Дюссо. - И что ж ты теперь сделаешь с этими деньгами?

   - Очень просто: придется переложить их на свое имя, - поведал пану Тадеушу пан Анзельм.

   - Благоразумно! аппробую! - еще раз похвалил Тадеуш.

   Это было на другой день после только что описанной истории. Бейгуш свято держал свое слово: пан грабя получил пять процентов и тонкий обед по собственному заказу.

   - И так-таки сразу сама предложила? - продолжал он.

   - Предложила, подарила, умолила, заставила взять; все, что ты хочешь, - подтвердил поручик.

   - Ага!.. Теперь, душа моя, видишь, какой я вообще тонкий знаток женского сердца? - похвалился грабя.

   - Вижу, и отдаю полную справедливость!

   - Но этого мало: я еще к тому и великодушный друг! Другой за такую науку слупил с тебя не пять процентов; но я и этим доволен. Я доволен в особенности тем, что, оказав маленькую услугу тебе, как доброму другу, вместе с тем оказал услугу и нашему делу. Теперь у тебя, по крайней мере, руки развязаны, а то что бы ты стал делать в решительную минуту?!.. Нам, брат, нужны теперь средства, и ох как нужны! - с серьезным вздохом подтвердил Слопчицький. - Фундуш народовый и народова офяра - это все прекрасно, но на всякий случай не мешает эдак, знаешь, ощущать в своем кармане свой собственный капитал. Скрывать от самих себя нечего: дело, во всяком разе, очень рисковое!

   - Это так, - согласился Бейгуш, - но знаешь ли, была минута, когда я серьезно готов был отступиться от нашего плана и отказаться от денег и от всего!

   - Э! это уж не хорошо!.. Не одобряю! - заметил грабя, качая головой. - Тогда бы ты, значит, лишил меня удовольствия скушать с тобою этот обед. За что же так?.. Это уж было бы не по-приятельски!

   - Но я бы тебя поставил на мое место! Веришь ли, она так искренно, так свято и бескорыстно предложила мне эти деньги, что мне просто стало совестно. - За что я, думаю себе, так жестоко обманываю ее?.. Ах, друг мой, если б она была немножко поумнее и если б помене меня любила, все это было бы гораздо легче сделать!

   - Но ведь и теперь, сколько я вижу, не особенно трудно, - заметил Слопчицький.

   - Что говорить про то! - подхватил Бейгуш, - но мне-то самому, мне моей совести трудно - пойми ты это!

   - А, вот оно в чем дело! - насмешливо, но серьезно улыбнулся Тадеуш. - Ну, брат, берегись! Ты, я вижу, москалиться начинаешь!.. Эдак, пожалуй, когда они опять станут нас грабить и резать, тебе тоже совестно сделается, и ты будешь просить у них прощенья за их же преступления?

   - Это совсем другое, - возразил Бейгуш! - Те наши враги, и мы их ненавидим; но это моя жена, которая меня любит.

   - А ты ее любишь? - все тем же насмешливым, но серьезным тоном спросил Слопчицький.

   - Она жена моя, - уклончиво ответил Анзельм.

   - А к какой нации имеет честь принадлежать ваша супруга? И чего ради в сущности женились вы на ней?

   - Это все так; это все я очень хорошо знаю, - согласился Бейгуш, - но, друг мой, ей-Богу, я не ожидал столько самоотвержения!

   - По глупости, прости за откровенность. Самоотвержение по глупости! Такая ему и цена!

   - Нет, по любви! - не без самохвальной горделивости возразил поручик.

   - Ну, и по любви!.. Не в последний раз! На твой век хватит еще женской любви, с избытком! Ну, и ты тоже люби ее за это, пока любится, - надоедите же когда-нибудь друг другу. Но позволь спросить без обиняков: кого ты больше любишь - Польшу или Сусанну?

   - Об этом не может быть даже и вопроса! - с достоинством промолвил поручик.

   - А не может быть вопроса, значит не может быть и сомнений и колебаний, значит нет и выбора,- порешил пан грабя.

   - Пусть так, но все же...- раздумчиво проговорил Бейгуш, - все же какой-то бес смущает меня... шепчет мне, что это...

   - Ну?.. Что же именно "это"? - выжидательно глядя на состольника пытающим взглядом, спросил Слопчицький.

   - Что это не хорошо! - с тяжелым вздохом, но решительно докончил Бейгуш.

   - Мало того, что не хорошо, пусть будет это даже подлость и преступление! Допускаю; пусть так! - говорил Тадеуш, сдвинув свои брови. - Но подлость против заклятого, потомственного врага не есть подлость! Преступление против москаля не есть преступление! Это есть законная, святая месть! Это есть подвиг.

   - Но ведь тут женщина!.. любящая женщина! - защищался Бейгуш, и в тоне его дрогнуло даже что-то похожее на внутреннее страдание.

   - Эта женщина не полька.

   - Не все ль равно?!

   - Нет, не все! - горячо вступился Тадеуш. - Если б это была полька, - о, да! такой поступок против нее был бы величайшей низостью. Но любовь москевки я не признаю любовью! Жабы любить не могут и их любить невозможно! Если полька выходит замуж за москаля, - это горько, но это я еще понимаю; она может на пользу родине влиять на мужа, парализовать его вредную деятельность, может детей своих воспитать честно, сделать из них добрых поляков. Но много ль честных поляков женятся на москевках? - Это редкие исключения. И если уж поляк допустил себя до подобной женитьбы, то разве ради каких-нибудь особых и важных целей, а иначе это подлость, измена своим, измена родине, для которой и он, и все его потомство погибли навсегда и безвозвратно! А если ты недоглядел за собою, если ты полюбил без расчета, так не будь же тряпкой и постарайся вырвать из себя это чувство, потому что оно марает, оно позорит тебя!

   Анзельм молчал нахмурясь и медленно тянул вино из уемистого стакана.

   Слопчицький поглядел на него, улыбнулся и, хлопнув его по плечу, переменил свой горячий, фанатически-суровый тон на прежнюю приятельски-веселую и насмешливо-беззаботную ноту.

   - Эх, дружище, - заговорил он, чокаясь о край стакана своего приятеля, - кажется, ведь оба мы с тобой воспитывались когда-то в Вильне у превелебных отцов миссионаржей {Отцы миссионеры были прямыми преемниками и наследниками отцов иезуитов. В их руках до 1863 года, главнейшим образом, сосредоточивалось воспитание юношества в Польше и в Западной России. В Варшаве им принадлежал богатый монастырь Св. Креста - один из важнейших приютов повстанской организации.} и хоть были они - между нами будь сказано - скоты препорядочные, но я их уважаю! Во-первых, жить умели, во-вторых, пить умели, а в-третьих, все-таки были добрыми, если не лучшими патриотами, и то что они в меня насадили, то во мне крепко живет, и никаким московским вдовушкам, ни графиням, ни княгиням, ни циновницам, ни танцовщицам этих корней из меня не вырвать! А ты, как видно, забываешь менторские назидания... Это не хорошо, дружище!.. Встряхнись!

   Бейгуш вернулся домой с обеда не в веселом расположении духа. Он много выпил, но вино не дало ни хмелю, ни облегчения: оно только болезненно-тяжело подействовало ему на организм и принесло еще более мрачное настроение.

   Сусанна, по обыкновению, встретила его любовно и беззаботно. Со вчерашнего утра ни тени упрека, ни тени сожаления о беспутно утраченных деньгах не встретил он в этой женщине. Она была с ним как и всегда, словно бы ничего такого и не случилось, словно жизнь и не должна теперь ни на волос измениться; напротив, Сусанна как будто стала еще теплее и мягче, еще любовнее с ним, оттого что для нее была ужасна мысль потерять его навеки. Она не сознавала, но чувствовала, что с той минуты, как спасла его от смерти и сохранила для самой себя, он стал ей еще милее и дороже. Странное дело, - но то что в первое время их близких отношений было для нее не более как прихотью, капризом, новым развлечением от надоевшего кузена, то с течением времени, и особенно после свадьбы, стало для нее дорогим и заветным. Это уже было свое, родное. Каприз и прихоть незаметно перешли в чувство любви, в отрадное ощущение над собою более разумной, более крепкой воли и силы.

   Заметив, что муж не совсем-то здоров, Сусанна, без воркотни, без неудовольствия, уложила его в постель и почти всю ночь, как добрая сиделка, нежно, кротко и терпеливо ухаживала за ним, охраняла его покой, предупреждала малейший взгляд, малейшее желание.

   Все это минутами еще более кололо и щемило душу Бейгуша. Давешние убеждения и доводы пана грабе разбивались об это простое даже мало сознающее себя чувство любви и безграничной привязанности, которое таким ярким огнем горело для Анзельма в сердце Сусанны. Но чем ясней делалось в нем сознание этого простого и столь глубокого чувства, тем хуже и темней на душе становилось ему, тем гнуснее представлялась недавняя комедия с деньгами...

   "О, как же я подл и низок перед нею!" посылал он ссбе мысленные упреки.

   И после этого каждый новый знак участия и внимания жены, как капля растопленного свинца, жег и колюче пронизывал его душу. В эти минуты в нем, быть может помимо собственной его воли, но одною только неотразимою силою жизненного факта, совершался внутренний переворот: из грязи падения, оправдываемого принципом народной, исторической вражды, вырастало хорошее, честное чувство уважения, любви и благодарности. Москевка уж не существовала: перед его нравственным взором стояла теперь женщина, которая была его женой.

  

  

   Полоярова подержали-подержали да и выпустили. Да и что ж более оставалось с ним делать, как не выпустить? Не держать же человека за одну только глупость его! Впрочем, арест был вменен ему в наказание.

   Полояров снова очутился на свободе.

   Но теперь уж это был не прежний Полояров, а рафинированный.

   Это был Полояров-мученик, Полояров, "пострадавший за убеждения".