Адамов Григорий - Тайна двух океанов

  Маленькие серые глаза холодно и уверенно сверлили черные пылающие глаза противника и не пропустили трепещущую тень страха, мелькнувшую в них.

  В третий раз столкнулись локти, и рука Горелова отлетела, словно уже заранее готовая к этому, но в глазах его скользнуло что-то неуловимое, словно надежда. Холодные, маленькие, превратившиеся в щелки глаза заметили и это. И, вместо того чтобы вернуться в прежнее положение, рука Скворешни неожиданно обрушилась градом неудержимых преследующих ударов на отброшенную руку Горелова. Она не давала ей найти себе место, загоняя все дальше и дальше назад. Словно прикованный цепью к правой руке Скворешни, Горелов извивался, его свободная рука не находила уже простора, чтобы развернуться. И вдруг рука Скворешни переменила направление, и, прежде чем Горелов понял это, она взвилась над его головой и громовым, сокрушительным ударом, повторяя его же маневр, обрушилась на шлем против лица Горелова. Голова метнулась в шлеме, словно у игрушечного паяца, и в тот же миг кулак Скворешни ударил по туго натянутому проводу вражеской иглы и оборвал его.

  Враг был обезоружен. Обе его руки, словно схваченные стальными клещами, были в руках Скворешни. Работавший на десяти десятых винт Скворешни, превозмогая четыре десятых хода Горелова, увлекал теперь их обоих в глубины.

  Борьба длилась всего минуту или две. Она уже кончилась, когда показались шлемы с бледными, растерянным лицами Павлика и Марата. Держа за металлические руки безжизненное тело лейтенанта, они молча переводили глаза с багрового лица Скворешни на Горелова, продолжавшего с пеной на синих губах метаться и биться.

  - Павлик,- прохрипел Скворешня,- держи лейтенанта... Марат, связать предателя моим тросом...

  Марат быстро размотал перекинутый через плечо Скворешни моток троса, и через минуту первая петля схватила одну ногу отчаянно отбивавшегося Горелова. Через несколько секунд к этой ноге была притянута и вторая...

  Марат кончил уже вязать руки Горелова, когда из темноты неожиданно вынырнули одна за другой две тени с ярко горящими фонарями. Это были Крутицкий и Матвеев, высланные капитаном на помощь Скворешне. По знаку Скворешни они взяли Горелова за витки троса на его плечах.

  - Павлик,- тяжело дыша, проговорил Скворешня,- передай Матвееву лейтенанта...

  С того момента, когда вместе с Маратом Павлик перехватил тело лейтенанта, его непрерывно сотрясал мелкий, лихорадочный озноб страха. Павлик не мог себя заставить посмотреть еще раз на спокойное, бледное, словно уснувшее лицо лейтенанта. Неповинующимися ступнями, почти бессознательно, он переложил рули, подвел покорное его усилиям тело лейтенанта к Матвееву и передал ему руку убитого. И так же бессознательно, без кровинки в лице, с глазами, полными непроходящего ужаса, он подплыл к огромной, мощной фигуре Скворешни и почти вплотную прижался к ней.

  Скворешня глубоко вздохнул, посмотрел на окружающих, потом прерывисто и хрипло сказал:

  - Товарищ командир! Враг схвачен. Отправляю его на подлодку.

  Прошло с минуту, пока донесся подчеркнуто спокойный голос капитана:

  - Мы видели все. Вы мужественно исполнили свой долг, товарищ Скворешня. Благодарю вас! Изменник Родины, диверсант, взорвавший нашу подлодку, предатель, убежавший к заклятым врагам нашего социалистического отечества, понесет заслуженную кару! Пусть Матвеев и Крутицкий на глубине трехсот метров приведут его и тело погибшего на подлодку. Вам, Марату и Павлику - пройти над подозрительными подлодками в секторе восемьдесят восемь, а затем возвращайтесь к "Пионеру". Ему, вероятно, придется скоро вступить в бой.

  Три друга молча, с зажженными фонарями плыли на восток на шести десятых хода, догоняя скрывшийся в том направлении фронт подлодок.

  Через несколько минут они увидели вражеские суда, тихо, словно подкрадываясь, приближавшиеся к острову. До острова оставалось уже не больше восьми километров.

  Первым прервал молчание Скворешня:

  - Я убежден, что Горелов не первый раз спускался

  сейчас в воду около острова. Никто не мог бы с такой точностью разведать местонахождение "Пионера" и его убежища. Это мог сделать только он и только в таком скафандре, как наш... Смотрите, как уверенно, соблюдая строй, идут подлодки прямо к пещере, как раз на ее уровне.

  Они проносились уже над строем подлодок. За время борьбы подлодки сблизились, и интервалы между центральными судами сократились до пятидесяти метров.

  - Довести ход до одной сотой,- распорядился Скворешня.

  Все трое сразу почти остановились на месте и повисли над подлодками. Скворешня продолжал:

  - Слухайте, хлопцы! А что, если устроить этим явно враждебным подлодкам маленькую ответную диверсию? Вы видите, как они сжимают строй в дугу? Спрошу капитана!.. Товарищ командир!..

  - Слушаю, товарищ Скворешня.

  - Не разрешите ли вы нам, прежде чем враг нападет на нас, попытаться вывести из строя три его подлодки?

  - Каким образом?

  - У меня с собой три гранаты и остатки манильского троса. Подлодки идут самым малым ходом, почти не вращая винтов. Мы бы подвесили к винтам по гранате... Винты намотают на себя тросы, а потом своими лопастями они ударят по гранатам...

  - Остроумная идея, товарищ Скворешня! - после короткого молчания ответил капитан. - Но я не хочу первым начинать враждебные действия. Пусть это делают они. Возвращайтесь!

  - Есть возвращаться! На двух десятых вперед! - скомандовал Скворешня Марату и Павлику.

  Они медленно, словно нехотя, вынеслись вперед, опустившись к подлодкам, чтобы еще раз внимательно осмотреть их, и затем поплыли к острову.

  Отойдя километра на два от вражеских судов, Павлик повернул к Скворешне голову, желая что-то сказать ему. Краем глаза он вдруг увидел сзади какие-то длинные черные сигарообразные тени, стремительно догонявшие их.

  - Акулы за нами! - крикнул Павлик и повернул луч фонаря назад.

  То же самое быстро сделали Скворешня и Марат. Странные тела настигали их. Но они не были похожи ни на акул, ни на какие другие существа из обитателей вод. На их круглых, металлически мерцавших головах без пастей отсвечивало синеватым блеском по четыре больших плоских глаза. Стройные закругленные тела их суживались назад, где с неуловимой для глаз быстротой вращались какие-то необыкновенные хвосты... Их число все увеличивалось, все новые и новые тени выносились из темноты позади.

  - Вниз! - скомандовал Скворешня.

  Все трое мгновенно выполнили приказ и, переложив рули, изогнувшись в дугу, стремительно юркнули в глубины.

  Из все увеличивавшейся стан отделилось несколько этих странных тел и, наклонив головы, последовало за ними; остальные, мелькнув на концах лучей, пронеслись дальше по прямой.

  - Вверх! - торопливо прозвучала новая команда Скворешни.

  Почти немедленно преследователи также изменили курс, все больше приближаясь к друзьям...

  - Магнитные торпеды! - воскликнул пораженный Скворешня и скомандовал: - Три десятых вперед! На прямой!

  Торпеды неслись теперь за ними, не отставая, но и не приближаясь, держась позади их на расстоянии тридцати метров.

  - Товарищ командир, стая магнитных торпед пронеслась прямо к пещере! Шесть штук преследуют нас!

  - Видим на экране!

  - Разрешите пойти назад, чтобы не притащить с собой хвост из торпед!

  - Разрешаю!

  - Боевые действия можно считать начатыми?

  - Да... Начаты неприятелем!

  - Спасибо, товарищ командир! А ну, хлопцы, поворот по горизонтали на сто восемьдесят градусов!

  Широко развернувшись на повороте, все понеслись назад по-прежнему на трех десятых хода. Торпеды автоматически, а на взгляд усмехавшегося Скворешни даже покорно, повторили маневр.

  - Разделиться! - продолжал командовать Скворешня. - Направо и налево от меня! Держать интервал в пятьдесят метров!

  Стайка торпед также разъединилась. За Скворешней оказалось три торпеды, за Маратом - две, за Павликом - одна.

  В темных сумерках вод впереди показался строй подлодок. Преследующие торпеды внезапно ускорили ход, настигая Скворешню, Марата и Павлика. Огромные тени подлодок быстро вырастали впереди, прояснялись, грозя столкновением.

  - Почувствовали! - торжествующе вскричал Скворешня.- Каждый к подлодке против себя! Десять десятых вперед! Под киль подлодки!

  Люди стрелой понеслись к кораблям. Уже пролетая под ними, Скворешня оглянулся и успел заметить, как все преследовавшие их торпеды, все более ускоряя ход, внезапно подняли вверх свои смертоносные головы и устремились к подлодкам... Притяжение огромных металлических масс кораблей пересилило притяжение скафандров!

  Едва лишь Скворешня и его товарищи успели проскочить метров на сто за подлодки, как шесть необычайной силы взрывов, один за другим, потрясли окружающие воды. Сейчас же за взрывами сверкнули три огромных столба пламени, невидимые мощные струи далеко расшвыряли людей в разные стороны, и все сразу затихло...

  - Товарищ командир! Три подлодки врага уничтожены его же торпедами! - понеслось донесение Скворешни в центральный пост "Пионера".

  - Я видел! Поздравляю с успехом!

  - Разрешите повторить операцию? Ответ последовал не сразу.

  - Враг приведен в замешательство,- послышался наконец голос капитана. - Он собирается отступать. Носовая пушка вступила в бой. Возвращайтесь в пещеру на глубине трехсот метров.

  - Есть возвращаться в пещеру на глубине трехсот метров!

x x x

  Из выходной камеры "Пионера" Скворешня, Марат и Павлик немедленно направились в центральный пост управления подлодки. Команда в отсеках, через которые они проходили, молча, не отрываясь от наблюдения за своими аппаратами и механизмами, приветствовала их поднятыми вверх руками. Вся команда уже знала о приключениях этой тройки.

  Проходя по верхнему коридору, они еще издали увидели водолаза Крутицкого, неподвижно стоявшего у дверей каюты лейтенанта Кравцова. Крутицкий был в полной боевой форме: с винтовкой у ноги, с кортиком на левом и ультразвуковым пистолетом на правом боку. Его лицо было каменно-сурово, он холодно, словно не узнавая, смотрел на приближающихся Скворешню, Марата и Павлика. С какой-то особой и неожиданной повелительностью, свойственной одним лишь военным, стоящим на боевом караульном посту, он приказал:

  - Держаться противоположной стены!

  И трое друзей, прижимаясь к стене, осторожно и молча обошли дверь, не сводя с нее пристальных глаз, словно видя сквозь нее жалкую и ненавистную фигуру предателя и убийцы.

  В центральном посту капитан выслушал краткий рапорт Скворешни.

  Затем капитан с нескрываемым волнением крепко пожал руку Скворешне:

  - Поздравляю вас! Родина не забудет ваших славных боевых заслуг!

  Капитан пожал руку и Марату:

  - Спасибо, товарищ Бронштейн, за ток! Он дал нам возможность встретить врага во всеоружии и уничтожить его!

  И, обратившись к Павлику, стоявшему навытяжку, как заправский советский моряк, то бледневшему, то красневшему от волнения, капитан с улыбкой, от которой Павлику захотелось вдруг пройтись на руках по палубе центрального поста, сказал:

  - Спасибо за все, товарищ Буняк! Вы вели себя геройски! Весь советский флот и вся наша Родина скоро узнают об этом!.. Вольно, товарищи! - весело скомандовал капитан. Тихо смеясь, он схватил мальчика за плечи, привлек его к себе, обнял и расцеловал: - Павлик! Милый мой мальчик! Ты будешь достойным сыном нашей Родины и славным ее моряком, если захочешь!

  - Хочу! Хочу, товарищ командир! - звенящим от восторга голосом закричал Павлик. - Я буду советским моряком! Я хочу быть подводником! Я буду служить с вами и учиться у вас, товарищ командир!

  Взволнованные этим страстным порывом мальчика, все на минуту застыли в молчании. Наконец капитан, положив руку на плечо Павлика, сказал:

  - Ты будешь, Павлик, кем захочешь! И всегда ты будешь достоин нашей великой Родины!.. По местам, товарищи! Могу сообщить вам напоследок: враг обращен в бегство. Уничтожены шесть его подлодок, все выпущенные ими торпеды и один эсминец на поверхности! Остальным удалось скрыться. Завтра "Пионер" отправляется к родным берегам!

Глава XII. "ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ"

  Из центрального поста Скворешня, Марат и Павлик быстро направились по коридору в столовую. Радостно взволнованные, они лишь теперь почувствовали безмерную усталость и острый голод.

  Но, едва миновав два прохода в водонепроницаемых переборках коридора, они услышали впереди себя приглушенный грохот тяжелых шагов, бряцание винтовок, щелканье затворов, стук раздвигающихся дверей, глухие отрывистые слова команды. Сейчас же за этими необычными звуками из ближайшего отсека коридора показалась фигура комиссара Семина.

  Высоко подняв свою седую голову, он строго смотрел вперед и, заметив Скворешню, Марата и Павлика, резко скомандовал:

  - В сторону!

  Едва они успели прижаться к стене, как за комиссаром показался Крутицкий, за ним знакомая до отвращения фигура Горелова, наконец - замыкающий шествие Матвеев.

  Горелов шел, низко опустив голову, желтый, с черными кругами вокруг запавших глаз. Казалось, он стал ниже ростом; его бритая, с оттопыренными ушами голова словно ушла в плечи. Он шел, не глядя по сторонам, и, лишь поравнявшись с Павликом, мельком поднял глаза на побледневшее сразу лицо мальчика. Жалкая, растерянная, как будто заискивающая улыбка вдруг пробежала по лицу Горелова и сейчас же исчезла.

  Процессия быстро скрылась за следующей переборкой коридора, потом послышались ее гулкие шаги по винтовой лестнице, которая вела наверх, в отделение складских помещений.

  Молча, словно прилипнув к стене, три друга проводили взорами это необычное шествие. Наконец, облегченно вздохнув, они посмотрели друг на друга.

  Переводят гада из общего коридора в изолятор,- с гримасой отвращения сказал Скворешня, тронувшись дальше. - Чтоб воздух тут не портил... И хорошо делают. Я бы этой гадине при следующей же встрече просто шею свернул!

  - Ну, брось, Андрей Васильевич! - ответил Марат, едва поспевая за Скворешней, размашисто шагавшим впереди. - Не разводи демагогию. Дисциплину забываешь.

  - Ах, спасибо, научил! Только тебя и ждал, чтобы вспомнить про дисциплину.

  Пройти в столовую можно было только через красный уголок. Едва ступив в него через широко раскрытые двери, Скворешня, а за ним Марат и Павлик сразу остановились, потрясенные неожиданно открывшейся картиной.

  Завернутое в белоснежную простыню, на большом столе, покрытом красным сукном, лежало тело лейтенанта Кравцова. С груди лейтенанта по обе стороны стола спускался до полу боевой флаг Военно-Морского Флота СССР. Голова лейтенанта покоилась на подушке; лицо его под мягким светом, струившимся с потолка, бледное, с желтизной, застыло в суровом спокойствии.

  У изголовья в боевом снаряжении, с винтовками к ноге, стояли в карауле Ромейко и Крамер.

  Зоолог с грустным лицом и красными глазами оправлял флаг на лейтенанте. Заметив вошедших, он тихо подошел к ним и, вздыхая, пожал каждому руку.

  - Поздравляю вас, друзья мои, с победой,- шепотом проговорил он. - Но как жаль погибшего!

  - Мы спешили к нему изо всех сил,- так же тихо ответил Скворешня. - Коли б вин ще одну хвылыночку продержался!

  - Не могу простить себе! - взволнованно продолжал зоолог. - Зачем я выпустил его, слабого, еще не совсем оправившегося? Зачем я это сделал?

  - Его и здорового смял бы в два счета Горелов,- возразил Скворешня. - Силен, бугай! Ошибку допустил бедняга лейтенант. Бросился, наверно, очертя голову, хотел задержать... а ему нужно было только следить за ним и вызвать подмогу с подлодки. Эх, згинув, бидолаха, ни за понюшку табаку!

  Со стиснутым сердцем слушал этот печальный разговор Павлик. Подступавшие слезы обжигали веки.

  Помолчав и еще раз тяжело вздохнув, зоолог сказал:

  - Капитан назначил похороны через два часа... Молча, понурив головы, лишь изредка перебрасываясь короткими незначительными фразами, друзья отправились в столовую обедать.

  Когда Скворешня, Марат и Павлик возвратились в красный уголок, караул уже сменился, и у тела лейтенанта, помещенного в быстро сделанный гроб, стояли Крутицкий и Матвеев. Там же они застали почти всех научных работников и команду подлодки.

  Вскоре появился капитан, одетый в полную форму, с двумя орденами на груди. Капитана сопровождали комиссар Семин, главный акустик Чижов, главный электрик Корнеев и начальник научной части профессор Лордкипанидзе. Старший лейтенант Богров оставался на вахта в центральном посту управления.

  Открыв траурный митинг, капитан произнес краткую речь над гробом погибшего. Он сказал между прочим, что лейтенант допустил в результате беспечности серьезный проступок, выпустив изменника Горелова из подлодки за несколько минут до подготовленного последним взрыва. За это он должен был бы понести суровую кару, но своей мужественной борьбой с предателем при попытке его задержать он во многом искупил свою тяжкую вину перед Родиной. Еще слабый после перенесенного ранения, он погиб славной смертью героя. И Родина и все его боевые товарищи прощают ему проступок, допущенный им по молодости и отсутствию выдержки. Задача, поставленная перед подлодкой партией и правительством, будет выполнена. Порукой этому являются безграничный энтузиазм и решимость, с которыми вся команда и все научные работники не покладая рук, не разгибая спины работают сейчас над восстановлением подлодки и ее боеспособности. Результаты этой работы только что успел почувствовать враг. Он будет чувствовать их и впредь, когда только пожелает...

  Капитан приблизился к гробу, пристально, с глубокой печалью посмотрел на открытое, спокойное и примиренное лицо лейтенанта, наклонился к нему и поцеловал его в последний раз.

  Через час небольшой холмик высился над могилой, высеченной в дальнем углу подводной пещеры, в твердом базальте ее дна.

x x x

  Сейчас же после окончания печальной церемонии, в двадцать часов, команда вернулась к прерванным работам.

  Дюзовое кольцо, приваренное к корпусу, уже прочно стояло на месте; вода из камеры газопроводных труб была удалена. Предстояло еще поставить новые трубы взамен уничтоженных взрывом и восстановить автоматическую аппаратуру сигнализации и контроля в камере. Этим немедленно занялись Козырев, Скворешня, Ромейко и Матвеев. Было также много второстепенных недоделок и у других бригад.

  Весь вечер и всю первую половину ночи продолжалась радостно-напряженная работа во всех отсеках корабля.

  Оставались считанные часы. В час тридцать минут девятнадцатого августа "Пионер" должен был произвести первые взрывы в своих дюзах и выйти из своего убежища в просторы океана.

  Работа кипела. В восемнадцать часов главный акустик Чижов доложил капитану, что все ультразвуковые прожекторы в порядке. В двадцать один час сорок пять минут электрики с помощью освободившихся акустиков закончили восстановление всей автоматики в камерах баллонов с газами, подготовили аппаратуру для газопроводной камеры и перешли к заделке проводов всех сетей под внутреннюю обшивку переборок и корпуса корабля. Зоолог, Цой и радисты заканчивали очистку и шлифовку кормы и дюзового кольца от следов работы на них. Старший лейтенант Богров, Шелавин и еще два человека из команды в последний раз осматривали, выслушивали, просвечивали дефектоскопами корпус подлодки изнутри и снаружи.

  Все нервничали, ежеминутно посматривая на часы. Особенно волновались в газопроводной камере. У механиков что-то не ладилось. Несколько труб, уже поставленных на места, после новой проверки показались Козыреву подозрительными, и он их забраковал. Пришлось подниматься в склад, отбирать и ставить другие. Время уходило, часы показывали уже двадцать два часа, а работы в камере оставалось еще немало. Между тем электрики нетерпеливо ждали, когда освободят камеру, чтобы заняться установкой уже подготовленной аппаратуры. Им тоже нужно было на это не менее часа - часа с четвертью.

  Наконец, в двадцать три часа, люди распрямили спины и смогли вытереть пот с лица. Козырев в последний раз проверил трубы и их крепление, и все вышли из камеры. В нее устремились электрики. В двадцать четыре часа зоолог, Цой и радисты окончили очистку и шлифовку кормовой ,части корабля, дюзового кольца и дюз. Еще через пятнадцать минут из пещеры вернулся старший лейтенант со своей партией: корпус подлодки, после проверки, оказался в идеальном состоянии.

  Капитан приказал старшему лейтенанту взять всех свободных людей и начать уборку и погрузку материалов и оборудования, накопившихся вне подлодки, в пещере. На погрузку пошли водолазы, радисты, Шелавин, зоолог, Цой и многие другие. Больше всего времени и усилий требовали разборка помоста и клетки вокруг дюзового кольца, распутывание тросовой сбруи "Пионера", снятие электролебедки, прожекторов и осветительной сети.

  С каким-то трудно передаваемым ожесточением люди бросились в эту последнюю атаку. Лишь сознание, что это действительно последнее напряжение, последнее требующееся от них усилие, помогло им мобилизовать остатки своей воли, энергии и сил. В ноль часов сорок пять минут все находившееся в пещере было собрано под выходной площадкой. Началась торопливая погрузка. Вдвоем или в одиночку, надувая воздушные мешки, а в трудных случаях пуская в ход винты, люди поднимали доски, трубы, лебедку, бухты тросов, прожекторы, мотки проводов, инструменты и все это сваливали в выходной камере, в углу, чтобы уже потом, на походе и на досуге, разобраться и разложить по местам. Беспорядочная гора в углу быстро росла и скоро заняла целую стену.

  Скворешня работал то под выходной площадкой, подавая товарищам наиболее тяжелые вещи, то сам переносил их в камеру. И, когда он поднимался вверх к площадке или выдавались свободные секунды между одной и другой подачей, все чаще заволакивалась голова туманом, закрывались глаза и все труднее становилось раздирать веки и приходить в себя. Один раз он так и простоял с минуту, ухватившись за трубы, погруженный в какое-то забытье, и Матвееву пришлось несколько раз тряхнуть его за плечо, чтобы заставить очнуться. Было очень неловко, и Скворешня не знал, куда деваться от стыда.

  - Что это с вами случилось, Андрей Васильевич? - спросил Матвеев, подставляя спину под новый груз.

  - Да так, знаешь... задумался... вспомнил про Горелова... - замявшись, сказал Скворешня первое, что пришло ему в голову.

  - А-а... - понимающе протянул Матвеев. - Да... есть о чем подумать.

  Кончали погрузку под колыхание и подвижку "Пионера" то вперед, то назад, то в стороны: электрики и механики испытывали уже работу ходовых и рулевых дюз. Дно пещеры к этому времени почти совсем очистилось. Последнюю мелочь подобрал Скворешня.

  - Все? - спросил из камеры старший лейтенант.

  - Все! - послышался снизу голос Скворешни.

  - Подымайтесь! Начинаю перекличку!

  - Есть подыматься! - ответил Скворешня, показываясь над площадкой с огромной охапкой инструментов.

  С запущенным винтом он проскользнул в камеру, и старший лейтенант едва успел ткнуть в него пальцем, сказав:

  - Один...

  Не отдавая распоряжения о поднятии площадки, старший лейтенант продолжал считать остальных людей, заполнявших камеру:

  - Два... три... пять... восемь...

  Людей было много - семнадцать человек. Пока продолжалась перекличка, площадка все еще не была поднята, и никто не обращал на это внимания.

  Наконец старший лейтенант закончил:

  - Все налицо. Поднять площадку! Сдвинуть двери! Открыть вентиляцию!

  Вода быстро убывала, скоро и давление воздуха в камере было доведено до нормального.

  Волнуясь и торопясь, все нетерпеливо снимали с себя скафандры, спеша поскорее очутиться на своих постах у механизмов и аппаратов, чтобы быть на месте к моменту отплытия. Последним выбежал из камеры старший лейтенант и, устремившись к центральному посту, на бегу крикнул Крутицкому, дежурному водолазу выходной камеры:

  - Все налицо! Задраить камеру!

  - Есть задраить камеру!

  Все же Крутицкий просунул в дверь голову. Лишь убедившись, что в камере никого нет, он задраил водонепроницаемую дверь камеры, запер гнездо с кнопкой от привода и отправился помогать в уборке отсеков.

  Зазвучал громкий авральный сигнал:

  - Все по местам!

  Команда замерла на своих постах у многочисленных аппаратов и механизмов.

  В центральном посту капитан нажал крайний левый клавиш на клавиатуре ходового управления.

  Подлодка дрогнула, по корпусу и палубам пронеслась мелкая, но вполне ощутимая дрожь.

  "Пионер" тронулся с места.

  Начался последний, гигантский перегон - туда, к далеким берегам родной Страны Советов...

  Дрожь становилась все мельче, замирала, таяла и наконец почти совсем исчезла.

  "Пионер" вышел из своего убежища и двигался уже среди необъятных пространств океана, раскрывшихся перед ним на экране центрального поста. Ультразвуковые прожекторы внимательно ощупывали своими лучами водные толщи на двадцать километров вокруг, два инфракрасных разведчика в пятидесяти километрах впереди подлодки шныряли вверху, внизу, по сторонам, донося в центральный пост о замеченном.

  Все было пустынно, спокойно, впереди расстилался безопасный путь. "Пионер" опустился на глубину в пятьсот метров, окружил себя паровой пеленой, лег на курс и, все быстрее развивая ход, ринулся вперед. Механизмы и аппараты работали безотказно, четко и плавно, бесшумные взрывы дюз слились в непрерывный мощный ураган, десятки и сотни километров стремительно убегали назад.

  Именно в эти радостные, волнующие часы старший радист Плетнев подал капитану перехваченную и расшифрованную радиограмму с крейсера "Ямато".

  Радиограмма, в дополнение к предыдущему донесению, сообщала морскому генеральному штабу, что, несмотря на все принятые меры спасения, эсминец "Сазанами II" на пути от острова Рапа-Нуи к базе также затонул от полученных в бою у острова повреждений. Кроме того в радиограмме сообщалось, что два часа назад командир крейсера "Ямато" капитан Маэда, не перенеся бесчестия поражения, учинил над собой харакири, в чем ему с сердечной дружбой и любовью помог лейтенант Тодзио. Командование крейсером принял старший лейтенант Ясугуро Накано.

  По всем отсекам "Пионера" вновь прозвенела трель аврального отбоя. Она звучала мягкой, сладостной мелодией в ушах тех, кому несла покой и сон...

  Не отдыхал лишь "Пионер". Без устали и без отдыха он стремительно и неудержимо рассекал подводные толщи, неся в себе нетерпеливое счастье ожидания, радость приближения к заветной цели. Все новые и новые сотни и тысячи километров убегали назад, скрывались в туманной дали, сокращая расстилавшиеся пространства впереди.

x x x

  Словно гигантский раскаленный снаряд, "Пионер" несся над безопасными глубинами пустынного в этих местах океана. Лишь через двадцать часов, приближаясь к широко раскинувшемуся архипелагу бесчисленных и мелких, как пыль, коралловых островов Паумоту, "Пионер" несколько сбавил скорость. Зная чудесную способность подлодки самостоятельно, автоматически маневрировать при встрече с подводными препятствиями, можно было бы удивиться такой чрезмерной осторожности, но капитан не хотел допускать и малейшего риска в этом ответственном походе. Лишь пройдя по широкому, в несколько сот километров, проходу между островами Паумоту и соседними - Маркизскими, "Пионер" довел ход до максимального и с прежней скоростью устремился на северо-запад.

  Матвеев проснулся, когда, подлодка поравнялась с первыми коралловыми атоллами Маркизского архипелага.

  Он бодро вскочил с койки, зажег свет и, увидев пустую койку Скворешни, своего соседа по каюте, подумал: "Уже поднялся? Вот неутомимый!"

  За этой мыслью мелькнула другая: у механиков, как и везде на корабле, осталось много недоделок, которые оставлены были для устранения уже в пути. Водолазы работали все время с механиками, и нужно было спешить к ним на помощь.

  Матвеев быстро закончил свой туалет, прибрал койку и направился в столовую. Здесь он увидел Козырева, Ромейко и еще нескольких человек, сидевших за столиками и с аппетитом, после почти суточной голодовки, уплетавших еду.

  Матвеев вытянулся перед Козыревым и официальным тоном спросил:

  - Товарищ исполняющий должность главного механика, разрешите спросить.

  - Пожалуйста, товарищ Матвеев,- столь же официально ответил Козырев.

  - Прикажете водолазам приступить к ликвидации недоделок?

  - Да. Всем, кто проснулся. Впрочем, сейчас будет общая побудка. Поешьте и приходите в водородную камеру.

  - Есть!

  - А товарищ Скворешня еще спит?

  - Нет. Когда я проснулся, его уже не было в каюте.

  - Ага! Когда поедите, отыщите его и приходите вместе к нам... Пойдем, товарищ Ромейко.

  Быстро покончив с едой, Матвеев отправился за Скворешней. Однако никто, к кому ни обращался Матвеев, не видел Скворешню, не встречал его. Матвеев заглянул во все отсеки, осмотрел все каюты, красный уголок, склады, даже научные кабинеты и лаборатории. Скворешня словно в воду канул! Удивление Матвеева сменилось беспокойством.

  Уже прозвучала общая побудка, люди выходили из своих кают, заполняли столовую, расходились уже на работы - Скворешни нигде не было, никто ничего о нем не знал. Совершенно растерянный, Матвеев направился в центральный пост и доложил вахтенному командиру старшему лейтенанту Богрову об исчезновении старшины водолазов.

  - Да что же это? - изумился старший лейтенант. - Иголка в сене?

  - Не знаю, товарищ старший лейтенант! Я обыскал всю подлодку и не мог его найти. Никто его не видел.

  В центральный пост вошел капитан. Старший лейтенант доложил ему о происшествии.

  Через минуту во всех помещениях и отсеках корабля из репродукторов прозвучала команда:

  - Старшине водолазов, товарищу Скворешне, немедленно явиться в центральный пост, к вахтенному командиру!

  Прошло три... пять... десять минут. Скворешня не появлялся.

  Были организованы самые тщательные поиски. Специальный наряд в течение часа обыскивал корабль, проникал во все щели, заглядывал под койки, чуть не перетряхивал матрацы,- Скворешня исчез.

  Донесение о безрезультатности поисков капитан выслушал с побледневшим лицом.

  отпустив начальника наряда, он повернулся к старшему лейтенанту и комиссару.

  - Произошло что-то непонятное,- глухо сказал он, опускаясь на стул. - Несчастье? Неужели мы могли его забыть в пещере?

  - Не может быть, Николай Борисович! - взволнованно ответил старший лейтенант. - Я отлично помню, что он последним вплыл в выходную камеру с грудой мелочи в руках... Именно с него я начал считать людей в камере. Со мной вышло из подлодки семнадцать человек, и все семнадцать были налицо перед... перед поднятием выходной площадки.

  Густая краска начала вдруг заливать лицо старшего лейтенанта. В его глазах мелькнула растерянность. Он смотрел на капитана, силясь что-то вспомнить и словно сам пугаясь этого воспоминания. Наконец, с трудом проталкивая застревавшие в горле слова, он произнес:

  - Мне кажется, что, пока шел расчет, площадка оставалась неподнятой, выход был открыт... Неужели?.. Зачем это ему нужно было?.. Неужели он мог выйти за моей спиной?..

  - Но тогда это видели бы другие,- заметил комиссар.

  - Да-да! - живо обернулся к нему старший лейтенант. - Вы совершенно правы! Из семнадцати человек хотя бы один, наверно, заметил бы выход Скворешни.

  - Тогда он был бы на подлодке,- возразил капитан. - Однако его здесь нет. Остается предположить, что ваше первое объяснение единственно правильное: никто не заметил, как он вышел из камеры. Площадка поднялась, и человек остался за бортом.

  Капитан закрыл глаза и опустил голову.

  Старшин лейтенант молчал, не зная, что сказать. Комиссар, не сводя глаз, пристально смотрел на пустынную полосу экрана.

  Лицо старшего лейтенанта внезапно оживилось новой мыслью.

  - Николай Борисович,- обратился он к капитану,- если Скворешня остался в пещере, то почему, видя, что площадка поднимается, он не закричал нам, почему не произнес ни звука? Ведь мы еще были в скафандрах, радиотелефон у всех нас работал исправно до последней минуты. Дальше... Неужели он мог не заметить, как начали работать дюзы? Наконец, даже когда "Пионер;" уже вышел из пещеры. Скворешня имел возможность на расстоянии до двухсот километров вызвать центральный пост. Можно ли предположить, что так долго он не замечал отсутствия подлодки?

  Молчание царило в центральном посту. Все терялись в догадках, в тщетных поисках объяснения непостижимого исчезновения Скворешни.

  Послышался торопливый стук в дверь.

  - Войдите! - сказал капитан.

  В центральный пост скорее вбежал, чем вошел, встревоженный зоолог.

  - Товарищи! Капитан! - произнес он, едва переступив порог. - Вся команда уверена, что мы оставили Скворешню в пещере! Может ли это быть? Говорят, что в последний момент он, вероятно, вышел за какой-нибудь забытой мелочью: он ведь страшно бережлив, скопидом - это всем известно, И тут поднялась площадка... А Матвеев говорит, что со Скворешней было что-то неладное перед окончанием погрузки. Матвеев видел его в каком-то столбняке. Он его с трудом заставил очнуться. Я расспрашивал и других, работавших с ним. Козырев припоминает, что нечто подобное случилось со Скворешней в газопроводной камере. И Козырев и Матвеев предполагают, что, выйдя в последний раз из подлодки, Скворешня упал в обморок и не заметил ее ухода из пещеры. Это ужасно! Надо что-нибудь сделать! Если обморок продолжительный, то Скворешня неминуемо должен задохнуться в своем скафандре. Что же теперь делать? Надо вернуться! Спасти его!

  Капитан сдвинул брови: дело получало уже реальное, вполне правдоподобное объяснение.

  Немедленно вызвали Матвеева и Козырева. Они подтвердили переданное зоологом. Кроме того, они сообщили, будто Плетнев даже видел, как Скворешня вышел из подлодки во время расчета людей. Позвали Плетнева. Он не мог уверенно сказать, что видел, как Скворешня вышел из камеры, но во время расчета людей какая-то тень, похожая на силуэт человека, мелькнула на краю площадки и сейчас же исчезла. Торопясь скорее на работу, Плетнев не обратил на это внимания, полагая, что это просто какая-нибудь рыба проплыла в пещере, а затем он забыл об этом. Теперь же остается думать, что это была тень именно Скворешни.

  В центральном посту вновь остались только капитан, лейтенант, комиссар и зоолог.

  Тяжелое молчание, длилось недолго. Зоолог первый нарушил его. Голос ученого прозвучал, полный страсти и боли:

  - Неужели мы оставим его? Нужно вернуться, пока еще есть надежда застать его в живых! Нужно вернуться! Человек за бортом!.. Мы не можем бросить его, беззащитного...

  Его голос осекся, и он замолчал.

  Лицо капитана казалось изваянным из белого мрамора. Он медленно поднял на зоолога глаза - синие, твердые, видящие и невидящие. Рука, лежавшая на столе, непрерывно выбивала тихую, мелкую дробь, которая порой казалась похожей на дрожь.

  Капитан глухо произнес:

  - Вы забываете, Арсен Давидович: двадцать третьего августа, в шесть часов утра, "Пионер" должен быть во Владивостоке. И он будет там в этот день и в этот час, если понадобится, хотя бы ценой гибели моей или кого-либо другого! Родина ждет свою подлодку. Правительство и партия требует этого. Подлодка пойдет своим курсом.

  - Тогда пошлите меня к нему! - закричал вне себя зоолог. - Я здесь не нужен уже! Я нагружусь кислородом, аккумуляторами, пищей и, может быть, сумею еще спасти его.

  - Это будет бесцельно, Арсен Давидович,- тихо сказал старший лейтенант. - Прошли уже сутки: вам в скафандре потребуется еще трое суток, чтобы добраться до острова. В каком состоянии найдете вы там Скворешню? Если только вы вообще найдете его на старом месте... и если вы сами доберетесь туда: запасов кислорода, энергии, пищи в вашем скафандре может хватить максимально на двое суток.

  Несколько мгновений зоолог стоял неподвижно.

  Потом, схватившись за голову, выбежал из центрального поста.

  Капитан, старший лейтенант и комиссар молча проводили его глазами.

  Через минуту капитан тяжело поднялся со стула:

  - Александр Леонидович, примите на себя руководство работами по ликвидации недоделок. Людей не торопить, не переутомлять. Распорядок вахт нормальный.

  Он кивнул головой и вышел. Вслед за ним вышел и комиссар.

  "Пионер" продолжал стремительно нестись по ранее заданному курсу...

x x x

  Павлик ходил весь день с красными глазами. Ушел друг, с которым всего лишь за два месяца знакомства пережито было столько, сколько Павлик не испытал за все предыдущие четырнадцать лет своей жизни. Ушел добродушный великан, покоривший сердце мальчика своей сверхчеловеческой силой, простотой своей незлобивой, бесхитростной души, своим мужеством. Каждым шагом, каждым поступком он вел Павлика за собой по пути незаметного героизма в повседневной, обычной жизни, в работе, в бою с природой и врагами...

  И, оставшись один в каюте Плетнева, Павлик представил себе своего друга - величавый образ могучего, непобедимого богатыря, древнего норманского викинга с длинными светлыми вьющимися усами, с новым, необычно суровым прекрасным лицом.

  И Павлик падал на подушку своей койки, уткнувшись в нее лицом, содрогаясь в неслышных, разрывающих сердце рыданиях.

  И с кем ни встречался он в эти часы на работе, в столовой, в часы отдыха - на всех лицах он видел отражение той же молчаливой, замкнувшейся скорби. И, сам не сознавая этого, он был благодарен каждому за то, что не чувствовал себя одиноким в своем горе, что его боль сливается и растворяется в общем чувстве любви к его другу и боли за его участь...

  Лишь однажды, перед Маратом, он не выдержал и раскрыл свое измученное сердце. Под конец дня, того ужасного дня, в начале которого стала ясна судьба Скворешни, Павлик встретил Марата в пустынном коридоре. Марат шел с каким-то странным лицом, с глазами, мучительно ищущими что-то потерянное, которое вот-вот должно появиться, найтись и вернуть счастье, наполнявшее до сих пор его жизнь...

  - Марат,- тихо, сдавленным голосом остановил его Павлик,- ты не помнишь? Я давно дал ему почитать книжку из библиотеки... "Роб-Рой" Вальтера Скотта. Он сказал, что ты взял ее у него. Она у тебя, Марат?

  Голос у него задрожал, губы искривились. С неудержимо текущими слезами он спрятал лицо на груди Марата и прерывающимся голосом проговорил:

  - Ах, Марат, как ему нравилась эта книга! Как ему нравился Роб-Рой! Он говорил: "Вот это герой!" А сам? А сам?..

  Марат, словно только что пришел в себя, помолчал, потом положил руку на голову мальчика.

  - Не плачь, Павлик... Мы должны быть всегда готовы к этому... Представь себе, что он погиб в бою...

  - Так ведь то в бою! - воскликнул Павлик, отрывая мокрое лицо от груди Марата. - А тут?

  - И это был бой, голубчик. Бой за спасение "Пионера". И он погиб на боевом посту.

  Павлик помолчал, потом, опустив голову и вытирая кулаком слезы, прошептал:

  - Я его никогда, никогда не забуду! А ты, Марат?

  - Я тоже, Павлик...- вздохнул Марат, и хохолок на его темени грустно задрожал.

  Они помолчали, потом Марат сказал:

  - Ты слышал, Павлик, капитан послал радиограмму во Владивосток и сообщил об этом происшествии... Он просил немедленно послать на остров самый лучший, самый быстроходный гидроплан, чтобы отыскать Скворешню, живого или мертвого. Он долетит до острова еще скорее, чем могла бы вернуться туда подлодка. И капитан еще предложил, чтобы подлодка встретила гидроплан где-нибудь в океане и передала ему своего водолаза со скафандром. Говорят, что Арсен Давидович упросил капитана, чтобы именно его отправили туда на гидроплане. Он ведь врач и опытный водолаз.

  - Какой он замечательный, наш капитан,- с восхищением сказал Павлик. - И Арсе