Адамов Григорий - Победители недр

процент земной атмосферы, почти восемьдесят шесть процентов воды в морях и океанах и около сорока семи процентов веса земной коры.

  - Как же так? Кислород ведь лёгкий газ?! - изумился Володя.

  - Кислород только в атмосфере газ. А вода из чего состоит?

  - Аш два о!

  - То есть?

  - Две молекулы водорода, химически соединённые с одной молекулой кислорода.

  - Ну вот, видишь, два лёгких газа соединились, а получилась совсем не такая уж лёгкая вода. Понятно?

  - Понятно!

  - В атмосфере кислород находится в свободном состоянии, в воде - в химическом соединении с водородом, а в соединении с самыми разнообразными элементами - с железом, медью, серой, алюминием, кальцием - он образует окислы. Можно сказать, что кислород соединяется со всеми существующими элементами, кроме фтора, золота, платины и благородных газов. Ну, я кончила анализ... Вот будет рад Никита Евсеевич!

  В это время проснулся Брусков и первым делом потребовал еды.

  - Сейчас, Михаил, сейчас, - отозвался Володя, подбегая к шкафу с продуктами.

  Он быстро подал Брускову все блюда сразу и опять обратился к Малевской:

  - Чем же ты хочешь обрадовать Никиту Евсеевича?

  - А вот посмотри, - Малевская показала ему таблицу анализов, - гематиты - присутствие железа тридцать три процента, в следующем анализе - железа уже тридцать пять процентов, потом опять - тридцать три процента, а в последнем - тридцать восемь процентов.

  - Что же это значит?

  - Это значит, что снаряд вошёл в огромную залежь гематитовых железных руд.

  - А в этих гематитах много железа?

  - Пока ещё трудно сказать. Но, судя по анализам, вероятно, это очень богатая залежь руды. Конечно, это не чистое самородное железо. Такое железо очень редко встречается на поверхности земли. Но есть руды с большим или меньшим содержанием железа. Бурый железняк, например, или лимонит, содержит железа до шестидесяти пяти процентов, магнитный железняк - до семидесяти двух с половиной, красный железняк, или гематит, - семьдесят и, наконец, шпатовый железняк содержит до пятидесяти двух процентов железа. Возможно, что эти гематиты настолько богаты железом, что представят большой промышленный интерес. Некоторые наши приборы показывают, что внизу залегают очень мощные руды. Мы это окончательно выясним, когда спустимся ещё ниже... Ты кончил есть, Михаил? Давай, Володя, сделаем ему облучение. Мы и так уже пропустили один сеанс.

  Малевская быстро приготовила аппаратуру - лёгкий переносной фонарь с трубой, соединённый проводами с общей осветительной сетью. Потом она сняла бинт с головы Брускова и осмотрела рану.

  - А знаешь, Михаил, рана уже начинает зарубцовываться... Пожалуй, через день встанешь. Ну, пересядь сюда!

  Брусков покорно подставил голову под трубу фонаря.

  - Я не специалист по металлам, - говорил он, пока шло облучение, - и не специалист по геологии, но думаю, что, какие бы богатые залежи железной руды здесь ни оказались, они будут совершенно бесполезными для Советского Союза.

  - Почему? - недоверчиво спросил Володя.

  - Да потому, что добыть её и доставить на поверхность с такой глубины совершенно невозможно. Как добраться до этой руды? Неужели рыть шахту на такую огромную глубину, чтобы спускать машины, людей?.. Да, кроме того, здесь адская температура. Тут невозможно работать.

  - Ну, Михаил, это не страшно, - возразила Малевская, следя по часам за работой аппаратуры. - Ты прав по другой причине: в нашем Союзе так много железных руд, залегающих близко к поверхности, что в этих залежах очень долго не будет, вероятно, надобности.

  - Но ведь железа-то, наверно, очень много нужно? - нерешительно вмешался Володя.

  - О, да! - ответила Малевская. - Потребность в железе так велика и его добывали в таком количестве, что несколько десятков лет назад все геологи мира в беспокойстве занялись изучением вопроса, надолго ли хватит человечеству вообще запасов железной руды. И они пришли к грустному выводу, что всех запасов хватит лишь на каких-нибудь шестьдесят лет. По подсчётам, произведённым в 1926 году германским учёным Куном, всех запасов железных руд, имеющих для человечества практическое значение, было двести сорок четыре миллиарда тонн. Из них на долю СССР приходилось только десять миллиардов тонн, хотя с каждым годом эти запасы возрастали благодаря открытию всё новых и новых залежей. Но когда советские учёные серьёзно разведали и изучили знаменитую Курскую магнитную аномалию, то все расчёты и подсчёты опрокинулись, и все опасения рассеялись. В одной только этой гигантской залежи оказалось столько железа, сколько во всех подсчитанных мировых запасах. Эти запасы сразу удвоились, а наш Советский Союз вышел на первое место в мире. Вот почему можно сказать, что в железорудных залежах, которые мы теперь проходим, ещё долго не будет чувствоваться надобности... Ну, довольно, Михаил! Давай я наложу мазь и сделаю новую перевязку.

  Подставив голову, Брусков сказал:

  - А я думаю, что, пожалуй, и курские залежи очень мало будут использованы...

  - Что ты этим хочешь сказать, Михаил?

  - Век железа кончается, это моё глубокое убеждение. Каждая ступень человеческой культуры имеет свой материал и свой металл для изготовления орудий и предметов обихода. На заре человечества, у первобытных людей таким основным материалом был камень. Это был каменный век в истории человеческой культуры. С развитием культуры наступил бронзовый век. Его сменил железный век, который до сих пор ещё продолжается, но признаки его конца уже ясно видны. Приближается век лёгких металлов и сплавов - век алюминия и магния. Ведь алюминий в три раза легче железа, а магний легче его даже в четыре раза! Уже сейчас алюминий вытеснил железо из многих отраслей производства и народного хозяйства. Там, где требуется лёгкость при максимальной прочности, - там употребляются только сплавы алюминия, с ничтожной прибавкой некоторых других элементов. Достаточно вспомнить, что самолёты и жёсткие дирижабли строятся теперь главным образом из сплавов алюминия. А потом к алюминию присоединится и магний, когда найдут способы его дешёвого и массового получения.

  - Да, пожалуй, - согласилась Малевская, - с этим трудно спорить. Но и для железа останется достаточно места, и его ещё много потребуется... Ну, а теперь - кончено. Ложись и веди себя спокойно...

  Когда Мареев проснулся, снаряд вступил уже в основную массу железорудных пластов. Залежь действительно оказалась очень богатой: последние анализы обнаружили полное сходство с гематитами Курской аномалии. Залежь была, кроме того, исключительно мощной. Снаряд проходил её в течение пятидесяти трёх часов, сохраняя всё время заданную ему Мареевым максимальную скорость - пятнадцать метров в час. Таким образом, на пути снаряда мощность всей свиты с залегающими в ней рудными пластами равнялась почти восьмистам метрам. И в этом отношении она имела большое сходство с курской залежью. Марееву стало ясно, что курские и криворожские залежи представляют один гигантский железный хребет. Он тянется на многие сотни километров от района Кривого Рога на восток, к Донецкому бассейну, где он круто заворачивает на север, по направлению к Курску.

  Специальная радиограмма, переданная в тот же день на поверхность, вызвала необычайное волнение среди геологов всего мира.

  

  

  ГЛАВА 12. ВРАГ ПРОРВАЛСЯ В СНАРЯД

  Вскоре после железорудной залежи, на глубине в пять тысяч двести пятьдесят метров, снаряд вступил в толщу гранита, составляющего фундамент Донецкой впадины. Скорость движения снаряда держалась, однако, на пятнадцати метрах в час. К этому времени Брусков уже совершенно поправился и вернулся к своей работе. В шаровой каюте вновь воцарились спокойствие и трудовая, размеренная жизнь. За Володей прочно остались отвоёванные им у Малевской простейшие анализы. Кроме того, наладилась его систематическая учёба.

  На третьи сутки после вступления снаряда в область гранита за общим обедом собрались все члены экспедиции. Это случалось не часто. Обычно в часы обеда кто-нибудь бывал занят срочной работой или спал после вахты. Обеды проходили поэтому всегда в относительной тишине - старались не шуметь, чтобы не мешать сну или работе товарищей.

  Сегодня случай собрал всех за столом, и обед проходил шумно, в приподнятом, весёлом настроении. Брусков не уставал шутить и острить, имея постоянного партнёра в лице жизнерадостного Володи.

  - Мы прошли, - говорил Мареев, наливая в стакан воды несколько капель концентрированного вина, - мы прошли все осадочные отложения, которые можно было встретить в этой точке земной коры. Мы прорезали первый километр в первозданной архейской породе, поверхность которой многие сотни миллионов лет назад представляла мрачную, безжизненную пустыню. За долгие миллионы лет она покрылась осадочными породами, на них расцвела жизнь, и эта жизнь послала нас сюда, в мёртвые, неподвижные, глубины, чтобы бросить здесь её семена, внести сюда движение, деятельность, заставить и эти мёртвые глубины принять участие в празднике жизни, который всё шире разворачивается на нашей планете...

  - Браво, браво, Никита! - аплодировал Брусков. - Я совсем не знал, что ты поэт. Потрясающая речь! Будем считать её равной тосту, который я поддерживаю! Передай мне, Володя, графин. И ты тоже подыми свой стакан. Мы с тобой, старые электротехники, смонтируем здесь, в глубинах, эти самые семена и станем первыми архео-геотермо-электротехниками в мире!

  - Ты не сбивай его, Михаил! - вмешалась Малевская. - Володя однажды выразил желание сделаться геологом и даже учёным-геологом, и мы ему в этом поможем. И ты тут, пожалуйста, не путайся.

  Брусков в ужасе раскрыл глаза:

  - Как? Володька! Ты бросишь электротехнику? Ты изменишь этой прекрасной даме, твоей первой привязанности? О!.. О!.. Скажи, что ты этого не сделаешь! Я не переживу этого!

  Володя фыркнул в тарелку.

  - А почему ты так расстраиваешься, Михаил?

  - А как же? Им смена, а мне не надо? И, кроме того, с кем же мне строить электростанцию, если не с тобой?

  - Мы обязательно будем строить её вместе!

  - Ты хочешь сказать, хитрец, что строить-то будешь, а от геологии не отказываешься? Чем она тебя так привлекает?

  - Это очень... очень интересно! - У Володи разгорелись глаза. - Мы будем с Никитой Евсеевичем строить новые снаряды, ещё более мощные. Будем строить с тобой, Михаил, новые подземные станции - и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и в Арктике. Никита Евсеевич! А можно построить такой снаряд, чтобы насквозь всю землю, весь земной шар пройти?

  Володя раскраснелся и, не обращая внимания на дружный смех Брускова и Малевской, устремил глаза на Мареева.

  - Теоретически это, пожалуй, возможно, Володя, - улыбнулся Мареев, - но какая в этом надобность?

  - Сообщение с Америкой устроить! - воскликнул в восторге Володя. - Добывать разные металлы! Строить самые мощные электростанции! Исследовать самые большие глубины!

  - Володька, пощади! - взмолился Брусков. - Придержи свою фантазию. Она заведёт тебя туда, откуда и вернуться нельзя!

  - Почему - фантазия? Разве это невозможно? У нас в СССР нет ничего невозможного! Если у нас сумели построить такой снаряд, то смогут построить ещё больше, ещё лучше, ещё крепче! Правда, Никита Евсеевич?

  Мареев серьёзно кивнул ему в ответ:

  - Правда, Володя! Если понадобится - построим и больше, и лучше, и крепче. Если нужно будет - спустимся ещё глубже. Если не сегодня, так завтра...

  - Ну, раз ты такой боевой пассажир, - присоединился Брусков, - давай графин. Я провозглашаю тост за молодое поколение, за нашу смену!

  - Стоп, Михаил! - прервала его Малевская. - Прежде чем провозглашать тост, ты должен извиниться.

  - Перед кем? - в недоумении спросил Брусков.

  - Перед Володькой.

  - За что же мне извиняться?

  - Ты его оскорбил! Ты его назвал пассажиром, между тем как он полноправный член экспедиции.

  Брусков растерянно оглянулся:

  - Вот как!.. А я и не подумал...

  - Подождите, товарищи, с шутками, - вмешался Мареев. - Твоя обмолвка, Михаил, и твоё замечание, Нина, гораздо серьёзнее, чем вы думаете. Если Володя формально и числится членом экспедиции, то фактически он ещё не введён в её состав. Вы помните основное условие, которому должен удовлетворять каждый, кто находится в этом снаряде? Оно гласит: "Каждый член экспедиции обязан уметь управлять основными механизмами и обращаться с главнейшими приборами снаряда". Выполнено это условие в отношении Володи? Нет! И это наша - прежде всего моя - грубая ошибка. Мы помнили, что Володя ребёнок, и забыли, что он идёт с нами не на простую прогулку и должен быть вооружён, насколько это возможно для него... Мало ли что может случиться! Поэтому я вменяю в обязанность каждому члену экспедиции ознакомить Володю, как можно основательней, с техникой обращения и управления основными механизмами и приборами - каждому по своей части. Это должно быть начато со следующей смены и закончено в декадный срок.

  - Ура! - закричал Володя. - Вот это здорово! Я быстро всему научусь, Никита Евсеевич! Спасибо! Большое пионерское спасибо!

  Таков был результат этого знаменательного обеда на глубине в шесть тысяч триста метров в толщах мрачного, безжизненного гранита.

  К обычным занятиям Володи прибавились новые, необыкновенно увлекательные, наполненные неожиданностями, открытиями, сюрпризами. Он был неутомим. Он тормошил расспросами Малевскую, Брускова, Мареева, понимал с полуслова их объяснения, радуя всех взрослых членов экспедиции своей сообразительностью и сноровкой. Его техническая подготовка давала им возможность разговаривать с ним, как с равным.

  Мареев проходил с ним на практике курс управления моторами, штанговым аппаратом, аппаратом кривизны, колоннами давления; Малевская обучала его обращению с киноаппаратами, расшифровке снимков, управлению аппаратами климатизации и минерализации, обращению с газовыми масками и скафандрами; Брусков передавал ему все необходимые знания по радиотехнике, по ремонту осветительной сети, наблюдению за барабанами, по управлению торпедой, заставляя его часами работать в ней, разбирать, собирать и приводить в действие отдельные её механизмы и приборы.

  Часто, открыв входной люк торпеды, они с большим трудом втискивались туда вдвоём, и, стоя в её тесной цилиндрической каюте, Брусков учил Володю пускать в ход буровой мотор и моторы колонн давления, проверять и исправлять аккумуляторы, наблюдать за киноаппаратами. Иногда Брусков оставлял Володю одного в торпеде и, сносясь с ним по радио из шаровой каюты, учил его принимать сигналы радиопеленгации и по ним менять курс торпеды в разных направлениях.

  Это была самая счастливая пора в Володиной жизни с того момента, когда он впервые спустился по лестнице в шаровую каюту и дрожащим от волнения голосом произнёс: "Здравствуйте! Можно войти?"

  Как давно это было!

  Володя чувствует себя теперь здесь, как дома, - нет, лучше, чем дома. Он тут необходим, имеет своё рабочее место, обязанности, а главное, - Володя не мог бы это объяснить словами, - он знает, что никто уже не сердится на него за самовольное появление в снаряде, а, пожалуй, все довольны этим.

  Первым внешним событием после шести суток однообразного пути в гранитной толще было появление кварца, поступившего в снаряд через кран образцов, на глубине семи тысяч ста метров от поверхности.

  - Мы вошли, очевидно, в кварцевую жилу, - сказал Мареев, ознакомившись с образцом и его анализом. - Любопытно, что мы в ней встретим. Бывают очень интересные находки...

  - Но ведь здесь сплошной гранит, - заметил Володя. - Что же это за жила?

  - В этой массивной породе гранита когда-то, ещё при её застывании, образовались трещины. Снизу, из неостывших глубин, по этим трещинам подымались вверх раскалённые газы и пары воды, которыми чрезвычайно богата расплавленная магма. Эти выделения магмы называются эманациями. Они выносят вместе с собой в газообразной форме различные минералы и соединения тяжёлых металлов. Среди минералов имеется свободная кремнекислота, которая, осаждаясь из остывающих газов и паров, кристаллизуется в таких трещинах в виде кварца и тридимита, а среди металлов встречаются чаще всего соединения железа, меди и реже - золото. В этом процессе принимает участие образовавшаяся из паров глубинная вода, пробирающаяся иногда по трещинам на поверхность в виде горячих минеральных источников, очень часто целебных. Глубинная вода насыщена растворёнными минералами и металлами, которые также кристаллизуются внутри трещин. Когда такая трещина или её ответвление заполнятся минералами или рудами, они уже называются жилами. Трещина, которую мы сейчас проходим, заполнена кварцем, и потому я её назвал кварцевой жилой.

  - А что можно встретить в кварцевой жиле? - продолжал допрашивать Володя. - Вы говорили, Никита Евсеевич, что здесь бывают очень интересные находки.

  - Да, - усмехнулся Мареев. - В таких кварцевых жилах часто встречаются благородные металлы, например золото.

  - Правда? Это действительно интересно.

  - Соберём тут тысячу тонн золота, - сказал Брусков, появляясь из буровой камеры, - и внесём его в валютный фонд страны.

  - Ну, о тысяче тонн говорить, конечно, не приходится, - возразил Мареев, - но кое-что всё-таки соберём... Если только вообще золото встретится на нашем пути.

  - Как же мы его собирать будем? - спросил Володя. - Придётся остановиться и выйти из снаряда?

  - Никакое золото не заставило бы меня остановить снаряд даже на один лишний час, - ответил Мареев. - У нас одна цель - подземная станция. Мы должны стремиться к ней, избегая всяких задержек.

  - Тогда как же собирать?

  - Поставим кран образцов на непрерывную подачу, и, если удастся собрать на ходу сколько-нибудь золота, я буду рад этой удаче...

  Володя вызвался дежурить у крана образцов, чтобы вовремя заметить поступление золота и не дать ему смешаться с размельченной породой. Через полчаса раздался его приглушенный возглас:

  - Золото! Золото!.. Никита Евсеевич!

  Он быстро подставил под кран большую чайную чашку. Действительно, из крана непрерывной струёй сыпались золотисто-жёлтые крупинки, смешанные с раздробленным кварцем, сверкая под ярким светом направленной на кран лампы. В несколько минут чашка наполнилась, но едва Володя подставил другую, как опять пошли серые крупинки кварца. Володя хотел уже закрыть кран, но Мареев остановил его:

  - Подожди, Володя! Кварцевая жила, очевидно, очень мощная. Возможно, что мы встретим в ней ещё гнёзда золота.

  И в самом деле, через десять минут золотая струя вновь полилась из крана. Она быстро наполнила новую чашку и половину третьей чашки. Струя была, однако, опять не совсем чистая: золото шло с примесью кварца. За вторым гнездом последовали другие, с промежутками в пятнадцать-двадцать минут, причём некоторые были с огромным содержанием золота. Уже почти два часа снаряд прорезал жилу. Мощность её, а также обилие гнёзд золота приводили Мареева в изумление.

  - Тридцатиметровая мощность - это что-то неслыханное! Я начинаю думать, что мы ещё долго будем проходить эту жилу...

  Он взял несколько последних киноснимков с ближних дистанций и внимательно рассматривал их.

  - Как прикажешь понимать тебя? - спросил Брусков.

  - Очень просто! Трудно допустить существование трещин такой толщины, или, как говорят геологи, такой мощности. Остаётся предположить, что мы не пересекаем эту жилу поперёк, а идём внутри неё, вместе с нею вниз, и неизвестно, где мы с ней расстанемся. Да вот! Киноснимки подтверждают это: по бокам снаряда виден гранит, а внизу - кварцевое заполнение трещины.

  - Вот как! - воскликнул Брусков. - Поздравляю, Володя! Ты очень удачно выбрал себе дежурство. Оно может длиться ещё пять, десять, вообще неизвестно сколько часов...

  - Ну, что же! - возразил Володя. - Я готов дежурить сколько хотите, при условии, что всё время будет золото.

  - Гарантию требуй у начальника экспедиции.

  - А так как я её дать не могу, - рассмеялся Мареев, - то через час ты пойдёшь, Володя, спать. А то Нина скоро проснётся, и нам всем влетит от неё...

  Когда Малевская проснулась, Володя уже спал. У крана дежурил Брусков, а возле него на полу стояли два аккуратно завязанных мешочка, плотно набитых золотой крупой.

  - Вот так новость! - воскликнула Малевская, выслушав рассказ Брускова о находке. - Значит, мы теперь в роли золотоискателей? Для полноты картины в стиле Джека Лондона нам остаётся схватиться за ножи и устроить небольшое побоище из-за этого золота.

  - Пожалуйста, - проворчал Брусков, подставляя новую чашку под золотую струю, - я готов тебе уступить весь этот жёлтый песок, только освободи меня от скучного дежурства.

  - Ну, не ворчи, - утешала его Малевская. - Часа через два я кончу анализы, посмотрю киноснимки и тогда сменю тебя.

  Первый же её анализ дал нечто новое: в породе обнаружилось содержание небольшого количества газов и паров воды при температуре несколько более высокой, чем можно было ожидать на этой глубине.

  - Гм... Интересно... - задумчиво говорил Мареев, изучая анализ. - Водяной пар... углекислота... окись углерода... так, так... азот... водород... Очевидно, процесс заполнения трещины ещё не закончился... Что говорят последние киноснимки о плотности заполнения жилы? - спросил он Малевскую.

  - Плотность заполнения меньше, чем в верхних областях трещины. Между кристаллами кварца наблюдаются нередко тончайшие трещины.

  - Мне это не нравится, - заметил Мареев. - Если плотность будет и дальше уменьшаться, надо будет выйти из жилы. Просматривай, Нина, чаще киноснимки и производи каждые полчаса анализы на газы...

  В течение двух часов плотность заполнения, однако, не уменьшалась, держась на одном уровне, хотя содержание газа в образцах породы немного увеличилось. Киноснимки со стометровой дистанции показывали, что жила начинает менять своё направление с вертикального на пологое и уходит в сторону от пути снаряда.

  Все успокоились. Мареев и Брусков улеглись спать, оставив на вахте Малевскую. Золото продолжало поступать, хотя уже с большими промежутками.

  Было тихо. Малевская в одиночестве работала у крана образцов, проверяла киноснимки, делала сложные и кропотливые анализы на газ. Незаметно текло время, заполненное непрерывной работой. Спокойно работали моторы внизу и вверху, с ровным, умиротворяющим гудением. Изредка Малевская спускалась в буровую камеру, чтобы взять снимки из нижнего киноаппарата, и каждый раз чувствовала себя там очень нехорошо. Кружилась голова, подступала тошнота, её охватывал жар, и, лишь отдышавшись в каюте, она могла вновь приниматься за работу.

  "Что со мной? - спрашивала она себя, вернувшись после своего последнего спуска и с трудом добираясь до стула. - Уж не заболела ли я?"

  С невольным содроганием вспомнила она через четверть часа, что нужно опять спуститься вниз за новым снимком.

  Эта лестница!.. Даже смешно подумать: у неё, квалифицированной альпинистки, эта крохотная лесенка вызывает сердцебиение! И всё же надо идти. Распоряжение Мареева должно быть выполнено.

  Ей жарко, лоб покрывается потом, охватывает слабость. Малевская пересиливает себя, медленно подходит к люку и начинает спускаться в буровую камеру.

  Жар делается всё сильней, кровь бьётся в голове и наполняет её гулким шумом. Мысли путаются, перебивают одна другую.

  "Неужели я больна? Отчего?.. Что случилось?.. Отравление?.."

  Опять тошнота, шум в ушах... Малевская с трудом опустилась на колени возле нижнего киноаппарата. Она нажала кнопку. В руку соскользнул киноснимок. Надо встать, но нет сил. От страшной слабости размякли все мышцы, всё тело. Голова кружится, оглушительный звон наполняет её, разрывает череп на части.

  Встать!.. Встать!.. Наверх... Смениться...

  С невероятным усилием воли, держась за штанговый аппарат, Малевская выпрямляется. К лестнице! Шаг... ещё шаг... И вдруг всё закружилось, поплыло в сторону, вниз... Промелькнул термометр на стене, и резнуло в глаза: сорок шесть градусов выше нуля! Страшная догадка пронеслась в мозгу. Она крикнула, как ей показалось, изо всех сил:

  - Никита!..

  Чёрный занавес спустился перед глазами, колени подогнулись, и, задев столик, Малевская упала ничком на пол. С жалобным звоном покатилась со стола колба, и вновь наступила тишина, наполненная ровным, певучим гудением моторов...

  ...Сон Мареева становился всё беспокойнее. Одолевала жара. Мареев ворочался в своём гамаке, задыхался, обливался потом. Сквозь тяжёлую дремоту ему послышался какой-то неясный шум, стон, звон разбитого стекла. Он попробовал встать, но тяжёлые веки не поднимались, голова не могла оторваться от подушки.

  Вдруг высокий, тонкий, как свист, звук сирены врезался в мозг. В одно мгновение Мареев очутился на полу и, покачнувшись, едва удержался на ногах.

  "Какая жара!" - пронеслось у него в голове.

  От резкого свиста сигнализатора аппарата климатизации он быстро очнулся.

  "Углекислота!" - подумал он и крикнул:

  - Нина!..

  Лишь сонное бормотанье Брускова донеслось до него с противоположной стороны каюты.

  Мареев бросился к люку в буровую камеру и через открытое отверстие увидел Малевскую, лежащую на полу у лестницы, лицом вниз, с раскинутыми руками.

  - Вставать! - громко крикнул он. - Михаил, Володя!.. Надеть маски!.. Газы проникли в снаряд!

  Быстро натянув свою маску, он бросился вниз и поднял Малевскую. С трудом, шатаясь, он поднялся с ней по лестнице в каюту, захлопнув за собой крышку люка. Брусков и Володя, красные, потные, ещё сонные, натягивали маски.

  Мареев уже взбирался со своей ношей по лестнице в верхнюю камеру снаряда. По дороге он приглушённо сквозь маску крикнул Брускову:

  - Открой запасные поглотители углерода в каюте! Особенно в буровой камере! Володя, за мной!

  В верхней камере он положил бледную, бесчувственную Малевскую на ящики с припасами.

  - Закрой люк! - приказал он поднявшемуся следом за ним Володе. - Открой запасные поглотители углерода!

  Пока Володя дрожащими руками торопливо открывал один за другим висевшие на стенах три зелёных ящичка с едким натрием, Мареев, сорвав со стены кислородную маску, надел её на лицо Малевской. Затем он проделал несколько приёмов искусственного дыхания и прислушался.

  Малевская лежала неподвижно, не подавая признаков жизни. Острая боль сжала сердце Мареева.

  - Неужели поздно?.. Неужели поздно?.. Не может быть! Нет... нет...

  С энергией отчаяния он вновь принялся делать Малевской искусственное дыхание. Володя стоял возле него, и под уродливой маской по его лицу текли крупные слёзы.

  Задыхаясь от напряжения, Мареев крикнул Володе:

  - Ступай вниз! Скажи Брускову, чтобы он тщательно осмотрел обшивку нижней камеры. Газ появился и начал скопляться именно там. Скорее! Проверь свою маску!

  Володя, кивнув головой, кинулся к люку и через секунду, бросив отчаянный взгляд на безжизненную, неподвижную Малевскую, исчез под люковой крышкой.

  В шаровой каюте свист сигнализатора утихал. В нижней камере Володя застал Брускова, занятого установкой новых поглотителей, и передал ему распоряжение Мареева.

  - Что с Ниной? - быстро спросил Брусков.

  У Володи задрожали губы, глаза опять наполнились слёзами. Он ничего не ответил, опустил голову на перила лестницы, и его тело задрожало в беззвучном рыдании.

  Брусков с минуту постоял, словно оглушенный, потом, сорвавшись с места, бросился в каюту. Через минуту он вернулся с лупой в руке. Он начал внимательно осматривать каждый квадратный сантиметр пола и стен. Пол камеры, места соединения с ним штангового аппарата и киноаппарата были вне подозрений. Брусков подымался всё выше, систематически, сантиметр за сантиметром, обходя по окружности круглые стены камеры.

  Володя пристально следил за работой Брускова.

  "Если в камере не только газы, - подумал он, - но и такая страшная жара, то место проникновения раскалённых газов должно быть особенно горячим..."

  И он стал двигаться навстречу Брускову, вдоль стен камеры, водя по ним рукой. Брусков одобрительно кивнул ему при встрече: он понял его мысль. Внезапно Володя с криком отдёрнул руку от стены.

  - Здесь!.. Здесь!.. - кричал он, корчась от боли и зажимая под мышкой сильно обожжённую ладонь.

  Брусков бросился к нему.

  - Вот тут, вот... вот... - указывал Володя здоровой рукой.

  Брусков через лупу рассмотрел в металлической стене на высоте около метра едва заметную, тонкую извилистую трещину. Приблизив к ней ухо, он услышал тихое шипение.

  - Живо наверх! - крикнул он Володе, и оба помчались по лестнице в шаровую каюту. Сирена сигнализатора здесь уже замолчала. - Долой маску!

  Он снял с себя маску, Володя последовал его примеру.

  - Как чувствует себя Нина? - опять спросил Брусков, торопливо направляясь к верхней лестнице.

  - Она была без сознания... Я так боюсь за неё... так боюсь...

  Он замолчал. Какой-то комок подкатился к горлу, губы задрожали.

  Они уже были под крышкой верхнего люка. С бьющимся сердцем Брусков приподнял её, сейчас же с грохотом откинул совсем и бомбой ворвался в верхнюю камеру.

  - Нина!.. Ниночка!.. Родная!..

  Малевская лежала на ящиках. Голова её была приподнята. Страшная бледность покрывала её лицо. Глаза, обведённые синими кругами, были закрыты. Услышав радостный возглас Брускова, она повернула голову.

  Володя бросился к ней, слёзы текли по его щекам. Он спрятал голову у неё на груди и прерывающимся голосом лепетал бессвязные, неразборчивые слова.

  Малевскую перенесли в шаровую каюту, в её гамак, после чего она скоро заснула. Надев маски, Мареев, Брусков и Володя спустились в буровую камеру. Мареев осмотрел трещину. Брусков рассказал ему, как Володя нашёл её, и Мареев крепко пожал Володе руку.

  - Молодец! - глухо послышалось из-под маски.

  - Надо немедленно ликвидировать эту трещину, - говорил Мареев. - Вот когда обнаружились последствия ужасного удара, который испытал наш снаряд при падении в подземную пещеру! Прежде всего, Михаил, наложи на трещину пластырь из теплоизолирующей смеси. А я приготовлю всё необходимое для электрорезки и электросварки. Как это ни печально, но придётся остановить снаряд... Володя, выключи все моторы - верхние и нижние.

  Опять тишина наполнила помещения снаряда - безмолвная, мёртвая тишина. Володя мучительно ощущал и боялся её.

  В этой тишине с устрашающей реальностью, почти физически он чувствовал невероятную тяжесть толщи, нависшей над ним и поглотившей крохотный снаряд со всеми его обитателями. Очевидно, и другие переживали нечто похожее на то, что чувствовал Володя. Через крошечные радиоаппараты, помещённые в шлемах, голоса звучали заглушенно, и даже шипение электродов казалось здесь дерзким и бестактным.

  Петушиными хвостами развевались потоки голубоватых искр электрорезки, тёмные очки на зелёных шлемах Мареева и Брускова казались Володе чёрными впадинами пустых глазниц, и сами они в своих жароупорных, теплоизолированных и газонепроницаемых скафандрах, с четырёхугольными ранцами аппаратов климатизации на спине, походили на странных горбатых выходцев из другого мира.

  Работа была сложная и ответственная. Она производилась в небольшой палатке из того же материала, что и скафандры, устроенной перед повреждённой частью стены и абсолютно не допускавшей проникновения раскалённых газов в остальную часть камеры.

  Трещина, очевидно, была не только во внутренней стенке снаряда, но также в теплоизолирующей прокладке и во внешней оболочке. Чтобы наглухо заделать её, нужно было вскрыть внутреннюю оболочку и прокладку, добраться, минуя архимедов винт, до внешней металлической оболочки и сварить там трещину.

  Электрическая резка шла очень медленно. Великолепный металл с трудом поддавался.

  Лишь через двенадцать часов утомительной работы удалось отогнуть в сторону от трещины первую полосу металлической оболочки. В этот момент раздался громкий крик Володи. Взмахнув руками, он зашатался и упал на Мареева, извиваясь в припадке жестокого кашля. В то же мгновение Брусков, стоявший позади Володи, обеими ладонями накрыл и крепко сжал его плечо.

  - В чём дело? Что случилось? - крикнул Мареев, обхватив мальчика.

  - Он разорвал рукав своего скафандра об острый край металла, - ответил Брусков, не выпуская из своих рук плечо Володи. - Я зажал место разрыва...

  - Надо скорей вынести его, - сказал Мареев с сильнейшим беспокойством. - Я понесу его, а ты не отпускай разрыв на рукаве...

  Сквозь стекла шлема виднелось мокрое от слёз лицо Володи. Глаза его были закрыты, губы судорожно искривлены. Слышны были глухие стоны.

  - Как ты себя чувствуешь, Володя? - спросил Брусков, идя вслед за Мареевым и продолжая держать руку Володи.

  - Больно... - прошептал Володя, едва разжимая губы. - Не жми так...

  Когда в шаровой каюте с Володи сняли шлем и скафандр и обнажили руку, на ней оказалась узкая, как след от ножа, багровая полоса ожога. Это сделали горячие газы с температурой около четырёхсот градусов, ворвавшиеся на мгновение в жароупорный и газонепроницаемый скафандр через разрыв в рукаве. Но гораздо большая опасность грозила бы Володе, если бы газы успели проникнуть под шлем и в лёгкие. К счастью, нерастерявшийся Брусков молниеносным вмешательством преградил доступ газам под скафандр, а плотный каучуковый воротник пропустил в шлем лишь ничтожное количество их.

  В общем Володя счастливо отделался и через несколько часов с помощью Малевской оправился от потрясения и испуга. Лишь боль в перевязанной руке напоминала ему в течение двух дней о пережитой им опасности. Пока Малевская, уже вполне поправившаяся, занималась Володиным ожогом, Мареев и Брусков вернулись в буровую камеру и принялись за прерванную работу. Вскоре они отогнули и вторую полосу металла, по другую сторону трещины. Разрыв термоизолирующей прокладки оказался как раз против трещины, но когда добрались до внешней оболочки, то на раскрывшемся участке её самые тщательные поиски не обнаружили абсолютно никаких повреждений.

  Это был ошеломляющий удар. В глубокой задумчивости стоял Мареев перед отверстием во внутренней оболочке. Потом, очнувшись, он сказал в микрофон:

  - Пойдём в каюту! Дело принимает слишком серьёзный оборот! Нам надо посоветоваться.

  В каюте, откинув шлем, Мареев сказал:

  - Итак, в наружной оболочке против раскрытого участка внутренней стенки мы не обнаружили никаких повреждений. Нетрудно понять, какие неприятные последствия влечёт это за собой.

  - Что же тебя так беспокоит, Никита? - спросила Малевская.

  - Но ведь внешняя оболочка где-то повреждена! - воскликнул Мареев. - В этом не может быть никаких сомнений. Значит, необходимо во что бы то ни стало отыскать повреждённое в ней место. Но где искать? Как обшарить всю огромную поверхность внешней, недоступной нам оболочки?

  Только теперь тревога промелькнула в глазах Малевской, Брускова и даже Володи.

  - Да... задача! - промолвил Брусков, и длительное молчание воцарилось в шаровой каюте.

  Наконец Мареев обратился к Малевской:

  - Скажи, Нина, какова минимальная дистанция, с которой твой киноаппарат даёт снимки?

  - Пятьдесят сантиметров.

  - А наша внешняя оболочка находится на расстоянии тридцати сантиметров от внутренней, - мрачно пробормотал Мареев и через мгновение добавил: - А всё-таки, Нина, пробовала ли ты когда-нибудь выжать из твоего аппарата меньшую дистанцию? А?

  - Н-н-нет... - поколебавшись, ответила Малевская. - Да я и сомневаюсь...

  - А вот попробуй! - оживился Мареев. - Попробуй!.. Может быть, удастся! Мне кажется, это единственное, что может нам помочь.

  - Ты хочешь получить киноснимки внешней оболочки? - медленно сказала Малевская. - Но если это даже и возможно, то с дистанции в тридцать сантиметров на снимках отразятся такие крошечные участки оболочки, что этих снимков придётся сделать тысячи, пока обойдёшь весь снаряд.

  - Ну, что же делать, Нина! - вмешался Брусков. - Никита абсолютно прав. Если выбора нет, то в случае надобности мы сделаем и десятки тысяч снимков.

  - Хорошо, я попробую, - ответила Малевская.

  Снимки с тридцатисантиметровой дистанции получались очень смутные, неразборчивые. Несколько часов Малевская напряжённо работала над приспособлением линз и объектива к этой дистанции. Первые же снимки вызвали у всех радостные восклицания: они были абсолютно ясны. Немедленно извлекли четыре запасных аппарата, и Малевская быстро внесла в них необходимые изменения. Все члены экспедиции после этого вооружились аппаратами и, не откладывая, приступили к обследованию оболочки. Предварительно её поверхность расчертили мелом на бесчисленное количество мелких прямоугольников. Каждый член экспедиции получил свой участок, который он должен был тщательно обследовать, не пропуская ни одного прямоугольника на нём. Володе досталась буровая камера, Малевской - шаровая каюта, а в верхней, самой большой, работали Мареев и Брусков.

  Мареев настойчиво торопил с этой работой: он установил ничтожные перерывы для отдыха и сна.

  С мучительным однообразием тянулись кропотливые, бесплодные поиски. Приходилось влезать на столы и стулья, отодвигать вещи, ящики, приборы, прилаживать киноаппараты в самых неудобных положениях и подчас в недоступных закоулках.

  Усталые, измученные собирались люди к столу для завтрака, обеда и ужина, нехотя обменивались словами:

  - Что у тебя, Михаил?

  - Ничего... А у тебя, Нина?

  - Тоже пока ничего.

  - Уже сделал двести двадцать снимков и - никаких результатов.

  Эти ответы были заранее известны, их можно было прочесть на лицах ещё до того, как был задан вопрос.

  И, наскоро проглотив еду, все вновь возвращались к своим участкам и аппаратам.

  Даже обычную ежедневную беседу с Цейтлиным Мареев сократил до нескольких торопливых фраз, оставляя его в состоянии беспокойства и растерянности.

  После непрерывной шестнадцатичасовой работы все, кроме Брускова, оставшегося на вахте, улеглись спать. Через три часа Брускова сменил Мареев. Ещё через три часа все уже были на ногах и, закусив, возобновили свои томительные поиски.

  Малевская чуть не свалилась со стола, откуда она обследовала верхнюю часть каюты, когда услышала вдруг торжествующий, полный ликования и радости крик Брускова:

  - Ура!.. Нашёл! Вот она, проклятая!..

  Все стремглав бросились к нему.

  На снимке с участка стены на высоте двух метров от пола верхней камеры виднелась широкая зияющая трещина, как раз возле подвижного соединения двух секций внешней оболочки.

  Работа теперь закипела с удвоенной энергией одновременно и в верхней и в нижней камерах. В то время как Мареев и Малевская в верхней камере пробивались к внешней оболочке, Брусков с помощью Володи заделывал в буровой камере термоизолирующую прокладку и сваривал внутреннюю металлическую оболочку. Работали с необычайным напряжением: Мареев торопил с какой-то особой настойчивостью, почти неистовством.

  На исходе шестых суток работа была закончена. Это произошло вовремя: люди совершенно выбились из сил. Один лишь Володя чувствовал себя вполне здоровым и свежим: часы его отдыха, питания и сна были нерушимы и неприкосновенны. Это был закон, против которого все просьбы, мольбы и ухищрения были бессильны...

  15 января, в шестнадцать часов, снаряд наполнился радостным гудением моторов и под громкие крики "ура" тронулся дальше в свой необычайный путь.

  Лишь один Мареев, молча, с глубокой складкой между бровей, усаживался за столик и, раскрывая вахтенный журнал, тихо бормотал:

  - Ещё на сто сорок часов сократился резерв... Что дальше?..

  

  

  

  ГЛАВА 13. НОВЫЕ УГРОЗЫ

  - Никита Евсеевич, сколько же может тянуться гранит? Мы идём в нём четырнадцать суток, а ему и конца не видно!

  Снаряд шёл со скоростью пятнадцати метров в час; в толще гранита было пройдено уже около четырёх тысяч метров, и не было никаких пр