Адамов Григорий - Победители недр

и бровями. Недобрые глаза уставились в лицо Володи, всегда круглое, румяное, а теперь всё сильнее бледневшее, по мере приближения Мареева.

  - Кто вы такой? - резко спросил Мареев, почти вплотную подойдя к Володе. - Как вы пробрались сюда?

  - Я - Володя... Владимир Колесников... - дрожащим голосом ответил Володя, перекладывая узелок и книгу в другую руку. - Я... я... залез в ящик...

  - Как вы смели это сделать? - загремел Мареев. - На вас красный галстук! Вы пионер? Вы знаете, что такое дисциплина?

  Румяные губы мальчика стали подергиваться. Большие серые глаза с пушистыми ресницами наполнились слёзами.

  - Я знаю... я знал... вы ругать будете... Я не мог... я должен был...

  - Вы знаете, что вы наделали? Вы все наши расчёты опрокинули! Все наши запасы кислорода, продовольствия, воды, подъёмной силы рассчитаны на трёх человек, а не на четырёх! Что же мы теперь будем делать с вами?

  - Придётся сделать остановку и высадить, - едва сдерживая смех, сказал Брусков.

  Володя перевёл на него растерянные, испуганные глаза.

  - Зачем же? Это... это невозможно...

  - Кто ваши родители? - продолжал сурово допрашивать Мареев.

  - Папа - начальник электромеханического цеха шахты "Гигант".

  - Ну, что теперь делать? - возмущённо говорил Мареев. - Вы представляете себе, каким опасностям вы можете подвергнуться? Что там наверху переживает ваша мать! Вам учиться надо, а вы в авантюры пускаетесь!

  Разговор переходил на более твёрдую почву дискуссии, и Володя немного ободрился.

  - Я должен был пойти с вами, - сказал он. - У вас тоже должна быть смена... Вы должны передавать опыт... Я вот передавал свой опыт по моделям Кольке, и вы должны...

  - Ишь какой! - фыркнул Брусков.

  - Опыт передавать? - закричал Мареев. - Вот я сейчас передам по телефону на поверхность, чтобы вас выгнали из пионеротряда за недисциплинированность!.. Галстук с вас снять надо за такое безобразие!..

  Губы мальчика задрожали сильнее... Катастрофа нарастала на глазах у всех. Володя закусил губу до боли и потом сказал прерывающимся голосом:

  - Вы... вы... этого... не сделаете... Я... я... буду полезен... я знаю... я знаю электротехнику...

  Дальше продолжать было невозможно: могло кончиться чёрт знает чем - слёзами, рёвом, позором. Володя, громко сопя и моргая, прижал к груди узелок и книгу и замолчал.

  Должно быть, от вида этого жалкого узелочка и книжки, прижатых к груди, от глаз, наполненных слёзами, дрогнуло сердце Малевской. Она дотронулась до рукава Мареева.

  - Ну, будет, Никита, - тихо сказала она. - Не мучь его. Он ведь и без того устал... и, наверное, голоден. Ты когда залез в ящик, мальчик?

  - Ночью... перед вашим отъездом...

  Под добрым взглядом голубых глаз Малевской сердце Володи постепенно согревалось.

  - Больше двух суток! - всплеснула руками Малевская. - И не спал, наверное? Ты ел хоть что-нибудь?

  Она заметалась по каюте. Подвинула стул к столу, обняла Володю за плечи, чуть прижала его к себе и повела к столу.

  - Потом разберёмся, Никита! Дай ему успокоиться, отдохнуть... Иди, Володя. Садись, голубчик... Поешь... Потом поговорим.

  В одно мгновенье на столе очутились горячее какао, аппетитный бульон, паштет.

  Мареев беспомощно смотрел на Володю. Пожалуй, далее лучше, что Малевская занялась им. Что ещё оставалось делать? Вот неожиданная напасть!

  Мареев озабоченно шагал по тесной каюте. Вдруг он резко остановился перед Брусковым, который улыбался, глядя на хлопоты Малевской, угощавшей "зайца".

  - Высадить... Вот высади-ка его! Это тебе не челюскинский заяц, которого Шмидт переправил на встречное судно...

  - Что ж, верни его в торпеде на поверхность, - усмехнулся Брусков.

  Ложка задрожала в руке Володи и звякнула о тарелку.

  - Да будет тебе, Михаил! - с сердцем сказала Малевская. - Перестаньте мучить ребёнка! Ты их не слушай, милый, они шутят, - говорила она, ласково наклоняясь к Володе.

  С едва сдерживаемой жадностью, обжигаясь, Володя ел горячий бульон, опасливо поглядывая на Мареева, когда тот, взволнованно расхаживая по каюте, приближался к столу. Еда и пережитое волнение совсем разморили Володю, его глаза сделались сонными, веки тяжёлыми. Он теперь только почувствовал, как устал, разбит, как болит всё его тело. Держась за тёплую руку Малевской, словно в полусне, он добрался до гамака, низко повешенного под люковой лестницей. Он не помнил, как раздевался; может быть, эти быстрые руки раздели его и укрыли лёгким, пушистым одеялом.

  Последнее, что он почувствовал, было ласковое прикосновение к его круглой, остриженной голове. Перед тем как окончательно уснуть, он улыбнулся и прошептал:

  

  Она меня за муки полюбила,

  

  А я её - за состраданье к ним...

  Не успев отнять руки от его головы, Малевская с широко раскрытыми глазами застыла над Володей. Потом выпрямилась, отвернула занавеску и обернулась к Марееву и Брускову.

  - Слышали?.. Цитату?..

  - Ещё бы не слышать! - проворчал Мареев, с ожесточением перелистывая Володину книжку.

  - Вот тебе и Шекспир! - отозвался Брусков. - А славный мальчуган, право! - прибавил он, улыбаясь. - Ему сколько может быть? Тринадцать, наверное... Самые заячьи годы. Неискоренимо, должно быть, заячье племя на веки вечные. Замечательный мальчишка!

  - Вот повозишься с ним, когда самим туго придётся, тогда и восхищайся, - всё ещё недовольно сказал Мареев.

  - Отчего не повозиться? Я готов! Да ведь всё равно сделать ничего нельзя. Это тебе, сам говоришь, не "Челюскин".

  - Задал задачу мальчишка! - продолжал, хмуря брови, Мареев. - Ведь что теперь его мать переживает! И что с ней будет, когда узнает, где он!

  - Ну, Никита, не надо так... - сказала примиряюще Малевская, усаживаясь возле него. - Михаил прав, надо принимать факт, как он есть, раз невозможно его изменить. Жаль, конечно, его мать, но ясно, что мальчик будет уже с нами до конца.

  - Вот это-то и обидно! Создаст такой мальчишка факт, - говорил, успокаиваясь понемногу, Мареев, - а три взрослых человека должны преклониться перед ним. Вот что обидно!

  Мареев взглянул на круглые стенные часы:

  - Однако уже ровно двадцать два часа. Моя вахта кончилась ещё полчаса назад. Идём, Нина, тебе заступать.

  И Мареев поднялся, как бы показывая этим, что дальнейший разговор о неожиданном пассажире он продолжать не намерен.

  Они спустились в нижнюю камеру снаряда.

  Камера представляла усечённый конус, высотой около двух с половиной метров, с вершиной, обращённой вниз. На полу два таких же мотора, что и в верхней камере. Между моторами, в центре круглого пола, возвышался конусовидный аппарат из массивных стальных деталей. Сквозь его вершину, начинаясь у самого потолка возле верхнего люка, уходила вниз толстая стальная штанга. Рядом с ней свешивались с потолка ещё две такие же штанги, длиною по два метра каждая. При прохождении небольших подземных пустот эти штанги могли, автоматически навинчиваясь друг на друга, выдвигаться вперёд, нащупывая снаряду опору и поддерживая его движение в пустоте. К круглой стене камеры был прикреплён распределительный щит с рубильниками, кнопками, выключателями для управления механизмами и аппаратами снаряда.

  Дальше по стене размещались приборы, помогающие ориентироваться в окружающей среде и направлении снаряда. Тут были: новейший, чрезвычайно чувствительный глубомер Нефедьева, дающий показания о движении снаряда по вертикали с точностью до одного сантиметра; автоматический указатель и регулятор направления, не позволяющий снаряду уклоняться от раз заданного ему направления; разнообразные автоматические и самозаписывающие измерители плотности и твёрдости встречающихся на пути горных пород, их температуры, влажности, радиоактивности. Все эти приборы, а также доски и шкафчик с инструментами были свободно подвешены, и, в случае перемены направления снаряда из вертикального в наклонное или горизонтальное, они без затруднения принимали нужное положение. Лишь моторы и конус опорных штанг были наглухо прикреплены к своим основаниям. В сущности, эти моторы являлись индивидуальными электроприводами бурового аппарата, его составной частью. Вместе с ним они меняли своё положение в пространстве.

  Сейчас работал лишь один мотор, наполняя помещение низким гудением; другой находился в резерве на случай аварии первого. С гулом мотора смешивались шорохи, скрипы и негромкий скрежет, доносившиеся из-под пола. Это работали боковые ножи из сплава "коммунист" и мощный тупоносый бур. Под давлением колонн и тридцатипятитонной тяжести снаряда они вгрызались в окружающие породы. Пол камеры сотрясался мелкой дрожью, и её сейчас же почувствовали Мареев и Малевская, когда спустились в нижнюю камеру из шаровой каюты.

  - А знаешь, Никита, - сказала Малевская, наклоняясь к счётчику оборотов мотора, - если в течение шести-семи месяцев непрерывно испытывать дрожание пола, это непременно отразится на наших ногах: им не поздоровится...

  - Да, пожалуй, ты права, Нина, - озабоченно ответил Мареев, беря со столика, прикреплённого к стенке, вахтенный журнал. - Мы этого не предусмотрели, и надо будет что-нибудь придумать для уничтожения или хотя бы частичной нейтрализации этой неприятности... Ну, записи я успел сделать как раз к тому моменту, когда состоялось эффектное появление мальчика... А! Как тебе нравится? - усмехнулся Мареев. - "Смена"! Передай ему, говорит, опыт... Опыт, которого у нас самих ещё кот наплакал... Негодный мальчишка! По существу, стоило бы не ухаживать за ним, а хорошенько отодрать за уши.

  - Да... ему придётся зарабатывать этот опыт самому. Бедный глупыш! Мне его жаль... Принимаю.

  - Сдаю, - ответил Мареев и стал читать последние записи в вахтенном журнале: - "19 декабря, 22 часа, с момента отправления снаряда - 1 сутки и 4 часа, число оборотов мотора 320, скорость хода по аппарату Стаксена - 14,5 метра в час, направление вертикальное, расстояние от поверхности земли по глубомеру Нефедьева 1468 метров..."

  Малевская, переходя от одного прибора к другому, следила за правильностью записей, подтверждая каждую из них отрывистыми словами:

  - Так... есть... так... 1479,5 метра, - поправила она последнюю запись Мареева. - Ты не учёл, Никита, время, которое ушло на маленькую драму в каюте, - прибавила она, улыбаясь.

  - Совершенно верно, - согласился Мареев, исправляя запись. - 1479,5 метра... "Окружающая порода в стометровой зоне, доступной инфракрасному кино, - глинистые сланцы с прослойками угля, температура породы по пирометру Лемонье 49,3¹, твёрдость породы 5,3, плотность породы 2,80".

  После записи показаний приборов Мареев прочёл:

  - "На глубине 1452 метров инфракрасное кино показало на расстоянии 65 метров от снаряда в северо-восточном направлении контуры скелета большого животного, по-видимому панцирной рыбы, длиной около 3,5 метра". Всё... Подписывай. А появление мальчугана запиши уже на своей вахте.

  Потом, собираясь уходить, Мареев добавил:

  - Я думаю, ты твердо помнишь, что вахта четырёхчасовая. Ты должна разбудить Михаила не позднее часа пятидесяти минут... Не увлекайся, как в прошлый раз, и не забывай расписания. Ну, спокойной вахты!

  - Подожди минутку, Никита, - остановила Малевская Мареева, поставившего уже ногу на перекладину лестницы. - Как ты думаешь устроить мальчика?

  Мареев пожал плечами.

  - Надо бы, конечно, гамак ему повесить, но где? Ведь нет ни одного свободного сантиметра. Ума не приложу!

  - Не только это, Никита... Гамак, я думаю, можно повесить над моим. Я уже прикинула, как это сделать. Но надо как-то занять его, включить в наш коллектив, поручить ему определённую работу. Нельзя его оставить бесцельно болтаться...

  - Гм... конечно, ты, пожалуй, права, - задумчиво сказал Мареев, - но мне кажется, не следует торопиться с этим. Пусть осмотрится, освоится, привыкнет, а потом что-нибудь придумаем.

  - Да, да, - согласилась Малевская, отвернув лицо, чтобы скрыть лукавую улыбку, - это будет самое правильное.

  - Кстати, - вспомнил Мареев, - когда будешь составлять радиограмму на поверхность, сообщи Комитету о мальчике, укажи, что он здоров, упомяни и о "смене", - Мареев усмехнулся, - которую он собирается подготовить нам... Вообще сделай эту часть сообщения как можно успокоительнее. Ну, всё?

  - Всё, Никита! - открыто и весело улыбнулась Малевская. - Будет сделано!

  

  

   ГЛАВА 7. ЗНАКОМСТВО ПОД ЗЕМЛЁЙ

  Четвёртые сутки снаряд, уверенно и спокойно, вгрызается в толщу земной коры. Мареев не ожидал такого успеха. Монотонное гуденье моторов, равномерный шорох и скрежет под полом нижней камеры и за оболочкой снаряда звучат для него, как лучшая музыка в мире. Аппараты и приборы действуют идеально. Не случилось ни одной заминки, ни одной поломки, которых можно было ожидать даже при самых осторожных расчётах. Точное и остроумное проектирование, прекрасная работа заводов и фабрик, неустанное наблюдение и контроль Цейтлина, Андрея Ивановича, Малевской и десятков, сотен их помощников создали великолепную машину.

  Жизнь и работа обитателей снаряда строго регламентированы. Каждый должен нести четырёхчасовую вахту, в течение которой он отвечает за работу всех механизмов и приборов снаряда. Вахтенный вёл журнал, в который записывал все показания приборов и инфракрасного кино, важнейшие события, происходившие в пути, составлял ежедневные краткие отчёты-радиограммы Комитету, в определённые часы передавая их на поверхность. После вахты, сменившись и приняв освежающий душ, каждый выполнял свою работу. Малевская - обработку и сводку киноснимков и анализы образцов породы, которые каждый час доставляет кран образцов в автоматически изготовленных им пакетах, с отметкой глубины залегания каждого из них и точного времени его подачи. Брусков, используя результаты анализов Малевской, вычерчивал графики влажности, температуры, плотности и других показателей продвижения снаряда. Мареев следил за работой минерализационного насоса, за барабанами шлангов, обобщая результаты работы Малевской и Брускова.

  Каждый, свободный от вахты и работы, располагал временем по своему усмотрению. Большим успехом пользовалась прекрасно подобранная Андреем Ивановичем библиотека: здесь были представлены классики марксизма, лучшие произведения мировой литературы, а также основные работы по различным отраслям науки и техники. Преобладали книги по геологии, геофизике, геохимии, петрографии, минералогии, палеонтологии, электротехнике, физике, химии. Беседы о прочитанном часто переходили в живые дискуссии, особенно когда затрагивались вопросы о новейших открытиях и будущем развитии науки и техники.

  Иногда Малевская открывала миниатюрное пианино, и тогда музыка наполняла помещение снаряда. Её репертуар был разнообразен: от весёлых песенок до элегий Чайковского и сонат Бетховена. Чаще же всего путешественники включали радио и экран телевизора, и тогда совершенно забывалось расстояние, отделявшее их от поверхности земли.

  Разговаривая по радиотелефону с родными, друзьями и знакомыми, они при помощи телевизора могли видеть друг друга на экране. Малевская часто советовалась с лучшими учёными Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова по вопросам, возникавшим по ходу её геологических и химических работ.

  Володя внёс новую струю в их жизнь. Его подвижная фигурка уже на второй день после появления в снаряде носилась по всем этажам. Он жадно присматривался ко всему новому, необычному, поразительному, в изобилии окружавшему его в этом маленьком мире, с которым он опускался теперь в таинственные глубины земли. Его восторженные симпатии разделились между Малевской, которую он обожал, и Брусковым, с которым без хохота и визга минуты нельзя было провести. На долю Мареева у него осталось безграничное, хотя немного опасливое восхищение.

  Володя нежился в "предутренней" дрёме, когда услышал громкий голос Мареева. Ещё сквозь сон Володя почувствовал, что его ноги странным образом опускаются вниз, а голова упорно съезжает с подушки. Наконец он проснулся и выглянул из гамака. Гамак висел между лестницей и стеной; рядом был полог над гамаком Малевской. Но наверху глаза Володи увидели что-то совершенно необыкновенное. Лестница, ранее почти вертикальная, делалась всё более и более отлогой, медленно опускаясь Володе на голову. Нижний конец лестницы, тихо поскрипывая, двигался на роликах по полу в противоположном направлении. Ещё немного, и гамак вместе с Володей прижмётся к лестнице. Володя испуганно вскрикнул и стремительно вывалился из гамака.

  В то же мгновение послышался возглас Малевской:

  - Товарищи! Мы про Володю забыли!

  Володя стоял на полу каюты в одной рубашке и растерянно оглядывался.

  - Нина Алексеевна, что случилось?

  Присутствие Малевской возвращало ему спокойствие, но он никак не мог отделаться от первого испуга.

  - Ничего, Володя, - говорила Малевская, - ничего особенного не случилось. Мы испытываем снаряд на гибкость и забыли тебя об этом предупредить... Одевайся поскорее!

  Всё одевание Володи состояло в том, чтобы натянуть трусы и надеть туфли на ноги.

  - Как это - на гибкость? Расскажите, пожалуйста!

  В глазах Володи загорелось любопытство.

  - Мы производим пробу: сможет ли наш снаряд, описав дугу, обойти какое-нибудь препятствие? Для этого он должен переменить направление своего движения с вертикального на наклонное. Ведь наш снаряд состоит из отдельных огромных и широких колец, которые называются секциями. Они вставлены краями одно в другое и все вместе могут немного изгибаться. Ну, как брюшко насекомых, тоже покрытое отдельными хитиновыми кольцами.

  - Да, да... Я знаю... Мы это уже проходили в школе. Но почему же лестница движется?

  - Потому, что наша каюта сделана наподобие шара. Нижний её сегмент, под полом, наполнен запасами воды, а весь шар висит в цилиндрической оболочке снаряда на кардане... Ты знаешь, что такое кардан?

  - Кардан? Нет, не знаю...

  - Ты всегда говори, чего не знаешь. А я тебе постараюсь объяснить. Кардан состоит из двух концентрических колец, расположенных внутри друг друга. А уже внутри второго кольца висит наша каюта. И как бы ни поворачивалась и ни изгибалась внешняя цилиндрическая оболочка снаряда, пол в нашей каюте останется всегда в горизонтальном положении. Тяжёлый водяной груз в нижней части каюты будет выравнивать её положение.

  - Вот здорово придумано! - восхищался Володя. - Ну, а лестница? Она же меня чуть не задавила...

  - Лестница? Над лестницей немало помучился Цейтлин, прежде чем придумал, как устроить, чтобы она не мешала каюте свободно вращаться.

  - Это тот... толстый такой, в очках?

  - Да, да...

  - Уж он носился по двору! Прямо как футболист... Любая команда приняла бы его хоть нападающим, хоть защитой... только не вратарём, конечно.

  - Вот как! - рассмеялась Малевская. - Непременно передам ему это при первом же разговоре... Ну, а сейчас иди вниз, в машинное отделение, посмотри, что там теперь делается. А мне ещё нужно просмотреть кадры кинолент.

  - А можно мне остаться с вами? - попросился Володя.

  - Я ведь тебе всё рассказала.

  - Расскажите про кино. Только и слышу: инфракрасное кино Малевской, а какое это кино и почему оно красное - ничего не знаю. И перед ребятами будет стыдно: самого интересного не смогу им рассказать.

  - Ну, ладно. Я буду работать и коротенько расскажу тебе, что это за кино.

  На круглой стенке каюты, в противоположных её точках, были прикреплены четыре небольших закрытых ящика. В передней стенке каждого из них виднелось квадратное светло-зелёное стекло, а на правой боковой пять круглых белых циферблатов с делениями. Над каждым циферблатом, как на часах, - две стрелки: одна - большая, другая - поменьше. При помощи головки, помещённой в центре циферблата, эти стрелки можно было вращать над его делениями. В левую боковую стенку ящика были вделаны два вертикальных ряда рычажков и кнопок различной формы и цвета. Снизу в ящике виднелись три прореза, а под ним к стенке каюты была приделана широкая металлическая полочка, которая могла заменять рабочий столик.

  Малевская поставила возле полочки стул, уселась и нажала одну из кнопок на левой стенке прибора. Из средней нижней щели выполз отрезок гибкой прозрачной ленты жёлтого цвета, испещрённой тёмными чёрточками, полосками, расплывчатыми пятнами. Бегло просматривая ленту, Малевская говорила Володе:

  - Ты знаешь устройство обыкновенного кино?

  - А как же! Конечно, знаю, - уверенно ответил Володя. - На технической станции мы даже построили однажды действующую модель. Интересно получилось.

  - Вот и отлично! Тогда тебе будет совсем легко понять устройство инфракрасного кино. Кино - это та же фотография, а фотография, как известно, фиксирует на светочувствительном материале всё, что является источником света - собственного, как, например, солнце, электрическая лампочка, раскалённый предмет, или отражённого - стена, человек, дерево. Луч света не однороден по цвету. Если его разложить при помощи стеклянной призмы, то в нём окажется спектр, состоящий из самых разнообразных цветов, расположенных в строгом, всегда одинаковом порядке: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий и фиолетовый.

  - И это я знаю.

  - Очень хорошо, - заметила Малевская, продолжая рассматривать киноснимки. - Но это всё видимые лучи света с световыми волнами различной длины. Самая длинная волна в одном конце спектра, у красных лучей, а самая короткая - у фиолетовых, в другом конце спектра. Но есть световые волны, которые лежат за спектром видимых лучей: ещё более длинные, чем у красных, и ещё более короткие, чем у фиолетовых. Первые называются инфракрасными, а вторые - ультрафиолетовыми. И те и другие глазом не воспринимаются, они невидимы. Но ультрафиолетовые продолжают оставаться световыми: на них реагирует фотопластинка. А вот инфракрасные лучи - это невидимые тепловые лучи. Люди долго бились над тем, как их увидеть, иначе говоря, как увидеть предметы, которые излучают только тепловые лучи. Увидеть - значит зафиксировать их на пластинке при помощи каких-либо химических веществ, которые реагируют на тепловые лучи так, как светочувствительная эмульсия на свет. В конце концов этого добились. Нашли нужные вещества: неоцианин, мезацианин, аллоцианин. Если их прибавить к обычной эмульсии, то фотопластинка или фотоплёнка становятся чувствительными к инфракрасным лучам. Таким образом стало возможным получение снимков с предметов невидимых, так как всякий предмет, а тем более нагретый, излучает инфракрасные лучи.

  - Выходит, что можно фотографировать в темноте?

  - Вот именно. В этом-то и вся штука.

  - И даже кинофильмы можно снимать в темноте?

  - И кинофильмы... Важно было сделать первый шаг. Первый кинофильм с помощью инфракрасных лучей сделал несколько лет назад профессор Эггерт.

  - Почему же тогда вот этот аппарат называется "инфракрасное кино Малевской"?

  - А я приспособила обыкновенный инфракрасный аппарат для задач нашей экспедиции. Нам важно видеть в темноте, но не только то, что находится непосредственно перед нами, а и то, что скрыто в глубине находящегося перед объективом предмета.

  - Вот здорово! - воскликнул Володя. - Как же вы это сделали?

  - Я рассуждала так. Обыкновенное инфракрасное кино фиксирует лучи, которые испускает поверхность предмета, но тепловые лучи исходят, конечно, не только от поверхности. Тепло идёт от всей массы предмета, значит - и от внутренних его частиц. По длине своей волны и внутренние и внешние лучи одинаковы, но расстояния, которые должны пробежать лучи до объектива киноаппарата, разные. Задача состояла в том, чтобы найти способ улавливания отдельно лучей, идущих из дальнего источника, и отдельно - из ближнего. То, что это возможно, доказали в 1933 году опыты с инфракрасной микрофотографией, которая уже давала прозрачные снимки, например, внутренних органов насекомого сквозь его хитиновый покров, для обычных лучей непроницаемый. Я изобрела такое вещество, которое похоже на упругое стекло, способное сжиматься и расширяться. Кроме того, я составила особую эмульсию из различных элементов, частицы которых по-разному реагируют на дальние и близкие лучи. Упругое стекло я пропитала эмульсией и сделала из него объективы, способные сжиматься и расширяться, получая большую или меньшую выпуклость. Вот по этим циферблатам на правой боковой стенке аппарата я устанавливаю, с каких расстояний от объектива я хочу получать снимки. На одном, видишь, стрелка поставлена на пять метров от снаряда, на другом на пятнадцать метров, на третьем на тридцать метров, на четвёртом на пятьдесят метров и на пятом на сто метров. И каждый объектив даёт снимки с того расстояния, какое ему задано. Таким образом мы постоянно знаем, что окружает наш снаряд и что ожидает его впереди на расстоянии до ста метров. Мы можем переставлять объективы и на другие расстояния.

  - Нина Алексеевна, а можно посмотреть?

  - Конечно, можно. Сначала посмотри на стометровую дистанцию... Я передвину ленту ближе к окошечку...

  Малевская повернула одну из головок на правой боковой стенке аппарата.

  - Ну, теперь смотри...

  Володя прильнул к окошечку киноаппарата. Сначала он ничего не мог разобрать в хаотическом скоплении кружков, чёрточек, завитушек, которые предстали его глазам на зелёном фоне стекла. Потом он стал различать отдельные мелкие тельца самой разнообразной формы и величины. Все они были склеены, спаяны, сцементированы в одну общую массу.

  - Что же это такое? - спросил Володя, не отрываясь от окошечка. - Какие-то зёрнышки, как будто пшеничные, кружки, лопатки, спирали...

  - Сейчас посмотрю, - сказала Малевская и нажала кнопку на левой стенке аппарата.

  Из нижней щели выскользнула гибкая желтоватая пластинка. Малевская посмотрела её на свет.

  - Это остатки крошечных животных, которые мириадами населяли море в каменноугольный период. Ты видишь только их покровы, обычно называемые ракушками. Внутри этих ракушек скрывались тельца животных, которые потом разложились и растворились в морской воде, между тем как сами ракушки уцелели. Они состоят главным образом из извести, которую эти животные выделяют из своих организмов; известь затвердела на них в виде крепкой защитной одежды. Вот эти пшеничные зёрнышки не что иное, как известковая одежда особого вида корненожек, которые называются фузулинами. Очевидно, наши моря в тот период кишели ими. Ты видишь их больше всего перед собою. А между ними ясно видно множество немного вытянутых, почти круглых шариков с бордюром посредине. Это кораллы того времени. Они тоже играли большую роль в построении известняков, через которые сейчас пробивается наш снаряд. Слева в верхнем углу виден странный рогатый силуэт. Это морская лилия. Она очень редко встречается в отложениях наших морей. Чаще всего её находят в осадках морей, покрывавших в каменноугольный период Северную Америку. А рядом с ней, видишь, как будто широкополая шляпа с круто опущенными с двух сторон полями? Это - тоже ракушка, продуктус гигантеус, из семейства плеченогих.

  - А что это рядом с ней? Как будто бутон из пяти лепестков, начинающий распускаться.

  - А это - бластоидеи, родственные морской лилии. При жизни они были покрыты массой нежных волосков, насаженных на чашечку. Бластоидеи замечательны тем, что они были обитателями исключительно каменноугольных морей и главным образом американских. Ни до, ни после этого периода они уже не встречаются. Тут ещё много других ракушек - плеченогих, иглокожих, корненожек. Давай теперь посмотрим, что делается на пятидесятиметровой дистанции.

  Малевская передвинула ленту на прежнее место и подвела к окошечку новую.

  - Теперь смотри, - сказала она и, нажав кнопку, вынула из щели снимок для себя.

  Но, прежде чем она успела рассмотреть его на свету, Володя воскликнул:

  - Нина Алексеевна! Смотрите - крокодил! Честное пионерское! Только маленький!

  - Где? Где? - Малевская вскочила и поднесла снимок поближе к лампочке. - Как это могло случиться? Ведь это - архегозавр!

  - Только у него хвост сплюснутый, как весло! - оживлённо говорил Володя. - А почему вы так удивились?

  - Очень странно, - задумчиво говорила Малевская, внимательно разглядывая снимок. - Архегозавр принадлежит к группе стегоцефалов, они считаются земноводными. Но обычно их остатки находят в отложениях вместе с остатками рыб, насекомых и наземных растений, следовательно, в отложениях мелких лагун, рек или пресноводных озёр. В морских же отложениях, среди иглокожих, кораллов, раковин моллюсков, они не встречаются. Как же этот экземпляр мог попасть сюда, в чисто морские отложения? Возможно, конечно, что это произошло совершенно случайно... Труп архегозавра мог быть унесён морским течением или бурей далеко от берега... Очень интересный случай! Я его непременно отмечу в журнале... А вот посмотри пониже... Видишь - огромный ствол?

  - Да, да... Только он странный какой-то... плоский... Это дерево такое? И ветки толстые, широко раскинулись.

  - Это лепидодендрон... И этот ствол, вероятно, был унесён в море и погребён под остатками морских ракушек. Ты запомни, что леса каменноугольного периода совсем не были похожи на наши леса - весёлые, приветливые, полные жизни. Они состояли из разных видов хвощей и папоротников, часто достигавших огромных размеров. Лепидодендроны, например, достигали высоты сорока метров. В этих лесах не шелестела листва, вершины деревьев были голы, как метлы. Ни птиц, ни зверей не было, даже насекомые встречались редко. Только в морях и лагунах кипела жизнь...

  - А почему это дерево такое плоское?

  - Оно пролежало так долго и под таким огромным давлением, что сплюснулось. Очень возможно, что это уже и не дерево, а только следы его, отпечаток, а сама древесина давно разложилась и растворилась в морской воде.

  - Вот, Нина Алексеевна, вы всё говорите: каменноугольный период, каменноугольное море... А ведь здесь никакого каменного угля нет!

  - Ну, что же! Когда я говорю "каменноугольный период", то это не значит, что вся поверхность земли в это время покрылась каменным углём или на ней всюду начался процесс образования каменного угля. Каменноугольный период - это лишь один из периодов огромной истории нашей планеты. Он получил своё название потому, что в это время, больше чем в какие-либо другие периоды, создались самые благоприятные условия для образования каменного угля. Пласты угля встречаются в отложениях и других периодов, но никогда эти пласты не имели такой мощности, как именно в это время, которое потому и названо каменноугольным периодом. Ты что-нибудь читал об истории земли, об её эрах и периодах? Об образовании и разрушении гор, о деятельности ветра, воды и солнца, о вулканах и землетрясениях?

  - Читал... Была как-то у меня одна книжка... Забыл вот её название...

  - Мало, Володя, одной книжки... Пока ты будешь путешествовать в недрах земли, тебе придётся много слышать о строении и жизни нашей планеты. Придётся встречаться со многими неожиданностями. Может быть, эти столкновения будут очень болезненны. А ты совершенно незнаком с этими недрами, с таящимися в них неисчислимыми богатствами и грозными силами... Если же знать это - сколько пользы можно принести своей родине и всему человечеству! Грозные силы природы перестанут быть грозными, они могут стать полезными, если знать их сущность, их свойства и законы, которым они подчиняются.

  - Я очень хотел бы всё это знать, - сказал присмиревший Володя, - это всё страшно интересно.

  - Я тебе дам кое-что почитать, а пока в двух словах скажу о самом главном. Наука о земле называется геологией. Она изучает строение земной коры, её состав, процессы, совершающиеся в ней и изменяющие её, а также историю её развития и формирования. До того, как земной шар покрылся корой, он прошёл несколько стадий - от огромной раскалённой газовой туманности до постепенного сгущения её в пылающий, огненно-жидкий, расплавленный шар, который, остывая, сжимался и постепенно покрывался корой. Изучение этой эры, которая называется астральной, - от греческого слова "астра" - звезда, - составляет задачу астрономии, астрофизики, а геология изучает только лишь твёрдую земную кору и её историю.

  Малевская подошла к книжному шкафу и, порывшись, достала из него несколько книжек в пёстрых обложках.

  - Из этих книжек ты узнаешь, Володя, как зародилась жизнь на земной коре, как она развивалась и совершенствовалась. История земной коры - это в конце концов история жизни на ней. В течение двух миллиардов лет земная кора не оставалась в покое: воздвигались и раздвигались высочайшие горные хребты; океаны и моря надвигались и затопляли обширные материки, потом опять через миллионы лет отступали и обнажали дно со всеми его мощными отложениями; расплавленная масса прорывалась из неостывших глубин через вулканы и трещины в земной коре, покрывала в разных местах огромные пространства суши и дна морского; реки, дожди, снег, лёд, жара, ветер понемногу, незаметно для глаза разрушали гранитные горы и сравнивали их с поверхностью земли. Земля не знает покоя, она находится в вечном движении, в непрерывном изменении. На ней развивается жизнь, жизнь всего животного и растительного мира...

  Неожиданно Малевская замолчала. Она внимательно рассматривала последний снимок, сравнивая его с предыдущим. И, несмотря на то, что внешне девушка казалась совершенно спокойной, Володя сообразил, что её что-то встревожило.

  - Что случилось? Нехорошее что-нибудь?

  - Нет, ничего... Ничего особенного. Заминка в аппарате... Ты, Володя, иди пока вниз... Там Миша, поболтай с ним, а я тут разберусь...

  

  

  

  ГЛАВА 8. ПЕРВАЯ ТРЕВОГА

  Лестница в нижнюю камеру была устроена так, что могла удлиняться, сокращаться и свободно вращаться в люковом колодце. Сейчас она далеко и очень отлого вытянулась и упиралась не в середину пола нижней камеры, как обычно, а поближе к стене. Володя, спускаясь по ней, заметил, что пол сделался крутым, и Мареев с Брусковым, находившиеся в камере, едва стояли на нём. Штанговый аппарат и оба мотора, из которых один продолжал гудеть с обычным спокойствием и уверенностью, казалось, готовы были каждую минуту соскользнуть вниз по покатому полу и обрушиться на ноги Марееву и Брускову.

  - Мы уже сильно отклонились от вертикали, - говорил Брусков. - Может быть, достаточно, Никита, для первого раза?

  - А какое расстояние прошёл снаряд по вертикали и горизонтали? - спросил Мареев.

  Брусков посмотрел в вахтенный журнал и на приборы:

  - По вертикали мы спустились на пятьдесят два метра, по горизонтали отклонились на двадцать один метр. На это понадобилось ровно три часа, - добавил он, взглянув на часы.

  - Недурно! - заметил Мареев. - Совсем неплохо! Молодец наш Илья! Он дал даже больше, чем обещал...

  - Это - Цейтлин, Никита Евсеевич? - спросил, незаметно подойдя, Володя.

  - А ты уже здесь, заяц? - обернулся к нему Брусков и тут же добавил, обращаясь к Марееву: - Так я возвращаюсь на прежний курс, Никита?

  - Хорошо, - разрешил Мареев и добавил с улыбкой, которая всегда так нравилась Володе: - Я очень доволен пробой! Прошло великолепно. Надо будет сообщить об этом Илье. Я сам составлю радиограмму. В верхней камере всё на месте?

  - Да, я туда несколько раз подымался, - ответил Брусков, включая на распределительной доске аппарат выпрямления: - Всё очень прочно закреплено.

  - Отлично! Пойдём, Володя, отсюда, а то мы, пожалуй, будем мешать вахтенному.

  - Подожди, Никита, - остановил вдруг Брусков Мареева. - Ты видел мои последние графики?

  - Нет ещё. А что там такое?

  - Меня беспокоит график влажности пород. Влажность за последние двое суток систематически повышается. Сначала процесс шёл незаметно, но последние два образца дали такой скачок, что, по-моему, на это надо обратить внимание.

  Лицо Мареева сразу сделалось серьёзным. Он спросил коротко:

  - Известняки ещё не прекратились?

  - Нет.

  - Странно и нехорошо... очень нехорошо... При наличии известняков это - плохой признак. Надо поговорить с Ниной.

  Он начал быстро взбираться по лестнице. Володя с непонятной тревогой в душе последовал за ним, стараясь не отставать.

  Мареев не успел ещё поставить ногу на пол каюты, как встретил Малевскую, быстро направлявшуюся к нему с пластинками киноленты в руках.

  - Знаешь, Никита, мне не нравятся последние снимки...

  - Ага!.. В чём дело?

  - В породе резко усилилась трещиноватость с водяным заполнением. Трещины увеличились, и их сеть сделалась значительно гуще.

  - А тебя не удивляет, Нина, что мы встретились с этим явлением на такой большой глубине?

  - Конечно, Никита, и если сопоставить это с результатом анализа на влажность...

  - То картина получится тревожная? Ты это хочешь сказать, Нина?

  - Да, это беспокоит...

  - А что показывает нижний киноаппарат?

  - Известняки с тем же водяным затемнением.

  - Так.

  Мареев сел у стола и задумался. Резкая складка легла между его густыми бровями.

  - Боюсь, что мы приближаемся к глубокой, древней карстовой зоне, - сказал он наконец. - Как по-твоему?

  - Да, этого можно опасаться.

  Пальцы Мареева забарабанили по столу. Малевская стояла перед ним в глубокой задумчивости, свёртывая и развёртывая пластинки. Стараясь не шуметь, Володя пробрался в угол возле полога, отгораживавшего гамак Малевской, и тихонько уселся там на стуле. Широко раскрытыми глазами он тревожно смотрел оттуда на Мареева и Малевскую.

  Наконец Мареев встал и подошёл к люку в нижнюю камеру.

  - Михаил! - крикнул он. - Ты можешь подняться сюда?

  - Сейчас иду, - послышался ответ Брускова.

  Через минуту он появился в каюте, вопросительно глядя на Мареева и Малевскую.

  - Ну, чего вы тут нахохлились?

  Мареев указал ему на стул.

  - Дело серьёзное, Мишук. Надо посоветоваться. Ты знаешь что-нибудь о карстовых процессах?

  - Прошу прощенья, - развёл руками Брусков. - Ни черта!

  - Так... Ну, я тебе в общих чертах объясню это, чтобы понятнее было, почему мы тут с Ниной забеспокоились. Атмосферная вода, проникая в толщу земной коры, производит в ней огромные изменения и разрушения. В своём движении вниз она пробивает себе пути в почве, размывает её, растворяет некоторые её химические вещества и уносит с собой мелкие твёрдые частички. А встретив поглубже какой-нибудь водонепроницаемый пласт - глину, гранит, диабаз, - она скопляется над ним и образует подземные озёра, если этот пласт вогнут, или течёт над ним подземным потоком. Но самые огромные разрушения вода производит, когда попадает в пласты известняков. Они легче всего растворяются водою. Самую незначительную, незаметную трещину в них вода понемногу, но настойчиво размывает, растворяет породу вокруг и создаёт таким образом огромные туннели и пещеры. Иногда эти подземные пустоты достигают таких размеров, что их своды не выдерживают давления верхних слоев земли и проваливаются вместе с ними, образуя на поверхности воронки и пропасти, вызывая даже местные землетрясения.

  Постепенно в почве образуется столь густая сеть трещин, что вся вода от дождей, от таяния снегов моментально поглощается, исчезает в ней, и местность превращается в мёртвую пустыню. Вот что делает вода с известковой почвой. Эти процессы и называются карстовыми. Они получили своё название от местности Карст, в Истрии, возле Адриатического моря, где они с особой силой проявились и где их впервые начали изучать. Наш снаряд, пройдя сквозь толщу угленосных пластов, вступил в пласт известняков, по мощности своей совершенно исключительный для Донецкого бассейна. Когда-то, десятки миллионов лет назад, в течение почти всего каменноугольного периода, русская равнина в значительной своей части была покрыта морем. За миллионы лет на дне этого моря образовались мощные пласты известняков, а в том месте, где мы сейчас находимся, была, очевидно, глубокая котловина, или, как выражаются геологи, мульда. Благодаря ей здесь и получился такой необычно мощный пласт известняков. В начале нашего путешествия влажность этих известняков, размеры и густота расположения грещин в них не превышали нормы. Но за последние несколько десятков метров процент содержания влаги увеличился и всё более и более повышается. Об этом говорят анализы образцов породы, это особенно наглядно показывают твои графики, Михаил. Киноснимки Нины сообщают о том же. На них прекрасно видны широкие и густо расположенные трещины. Вода, очевидно, проделала