Верн Жюль - Дети капитана Гранта

уют эти берега.

   Джон Манглс стал искать надежное место для стоянки "Дункана", зная, что эта открытая гавань очень опасна для судов при северном и северо-западном ветре. Именно в этой бухте затонул в 1829 году английский бриг "Джулия" с командой и грузом. "Дункан" бросил якорь на каменистое дно в полумиле от берега, на глубине ста сорока футов. Для пассажиров яхты тотчас была спущена большая шлюпка; они высадились на берег, покрытый тонким темным песком - мельчайшими остатками выветрившихся известковых скал.

   Столицей всего архипелага Тристан-да-Кунья является небольшой поселок, расположенный в глубине бухты, у широкого шумного ручья. В нем до полусотни довольно опрятных домиков, расположенных с той геометрической правильностью, которая, по-видимому, является последним словом английской архитектуры. За этим миниатюрным городком расстилается равнина в полторы тысячи гектаров, заканчивающаяся огромными насыпями из застывшей лавы. А над этой плоской возвышенностью поднимается конический пик в семь тысяч футов.

   Лорд Гленарван был принят губернатором, подчиненным английским колониальным властям в Кейптауне, и тотчас же осведомился у него относительно Гарри Гранта и "Британии". Но это имя и название оказались совершенно неизвестными ему. Острова Тристан-да-Кунья находятся в стороне от обычного морского пути, и к берегам их редко подходят суда. После известного крушения английского судна "Блендон-Голл", разбившегося в 1821 году о скалы острова Инаксессибл, еще два судна потерпели крушение у берега главного острова: "Примоге" в 1845 году и трехмачтовый американский корабль "Филадельфия" в 1857 году. Этими тремя катастрофами и ограничивалась местная статистика кораблекрушений.

   В сущности, Гленарван и не рассчитывал получить здесь какие-нибудь сведения, а расспрашивал губернатора только для очистки совести.

   Из тех же соображений он послал шлюпки вокруг острова, окружность которого не превышает семнадцати миль. Если бы остров был даже втрое больше, то и тогда на нем не могли бы уместиться ни Лондон, ни Париж.

   Пока производился этот осмотр, пассажиры "Дункана" прогуливались по поселку и его окрестностям. Население поселка не достигало и ста пятидесяти человек. Все это были англичане и американцы, женатые на негритянках и готтентотках, поразительно безобразных. Дети от этих смешанных браков сочетают грубоватые саксонские черты с черной кожей африканцев.

   Путешественники были рады тому, что чувствуют под ногами твердую почву. Побывав в поселке, они отправились на берег, к которому прилегает единственная на этом острове обработанная долина. Все остальное пространство острова покрыто крутыми и бесплодными утесами из застывшей лавы. Среди них живут тысячи огромных альбатросов и нескладных пингвинов.

   Сначала путешественники осмотрели утесы вулканического происхождения, а потом направились к долине. Вокруг них журчали многочисленные проворные ручьи, питаемые вечными снегами конусообразной горы. Пейзаж оживляли зеленые кусты, на которых виднелось почти столько же птичек, сколько и цветов. Среди зеленеющих пастбищ возвышалось одно-единственное дерево футов в двадцать вышиной. Гигантский кустарник "туссе" с древовидным стеблем, "ацена" с колючими семенами, могучие "ломарии" с переплетающимися стеблями, многолетние кустарниковые растения "ануэрии", распространяющие кругом одуряющий аромат, мхи, дикий сельдерей, папоротники - все это составляло хотя не слишком разнообразную, но роскошную флору. Чувствовалось, что над этим благодатным островом нежно веет вечная весна.

   В окрестностях поселка паслись стада быков и овец. Поля, засеянные пшеницей, маисом, овощами, ввезенными сюда лет сорок назад, примыкали вплотную к улицам столицы.

   Паганель восторженно называл остров воспетой Фенелоном Огигией, он предложил леди Гленарван отыскать грот и стать новой Калипсо[*], сам же он желал лишь быть одной из нимф у нее в услужении.

  

   [*] - Во время своих странствий герой древнегреческого эпоса Одиссей попал на остров Огигию к нимфе Калипсо. Французский писатель Фенелон (1651 - 1715) в прославленном романе "Приключения Телемаха" (его герой - сын Одиссея) дал описание легендарной Огигии.

  

   Так, любуясь природой и разговаривая, путешественники долго гуляли и вернулись на яхту только с наступлением темноты.

   Как раз в то время, когда Гленарван вернулся на борт, подошли к "Дункану" и шлюпки. Они успели в несколько часов объехать кругом весь остров, но никакого следа "Британии" не нашли. Таким образом, острова Тристан-да-Кунья были окончательно исключены из программы поисков.

   Теперь "Дункан" мог свободно покинуть эти африканские острова и продолжать свой путь на восток. Если он не отплыл в тот же вечер, то только потому, что Гленарван разрешил команде поохотиться на тюленей. Тюлени кишели в бухте Фалмут. Когда-то в этих водах прекрасно себя чувствовали и настоящие киты. Но на них столько охотились, что они почти перевелись. Тюлени же живут здесь целыми стадами. Команда яхты решила всю ночь за ними охотиться, а на следующий день заготовить запасы жира. Поэтому отплытие "Дункана" было отложено на послезавтрашний день - 20 ноября.

   За ужином Паганель сообщил своим спутникам интересные сведения об островах Тристан-да-Кунья. Они узнали, что этот архипелаг, открытый в 1506 году португальцем Тристаном-да - Кунья, одним из спутников д'Альбукерка, в течение более ста лет не был исследован. Здешние острова считались, и не без основания, приютом бурь и пользовались не лучшей репутацией, чем Бермудские острова. Поэтому к ним подходили только суда, заброшенные к их берегам бурями Атлантического океана.

   В 1697 году, когда три голландских судна Индийской компании пристали к островам Тристан-да-Кунья, были определены координаты этих островов, а в 1700 году великий астроном Галлей внес в эти вычисления свои поправки. Между 1712 и 1767 годами ознакомились с архипелагом несколько французских мореплавателей. Среди них - Лаперуз, которому было поручено осмотреть острова во время знаменитого путешествия 1785 года. Эти так редко посещаемые острова были необитаемы вплоть до 1811 года, когда одному американцу, Джонатану Лемберту, пришла мысль основать там колонию. В январе этого года он высадился здесь с двумя товарищами, и они принялись за работу. Английский губернатор мыса Доброй Надежды, узнав, что новые колонисты преуспевают, предложил им протекторат Англии. Джонатан принял это предложение и водрузил над своей хижиной британский флаг. Казалось, Джонатану суждено было мирно и безмятежно царствовать над "своими народами" - стариком итальянцем и португальским мулатом, но однажды, исследуя берега своей "империи", он утонул или был утоплен - это осталось тайной. Настал 1816 год. Наполеон был заточен на острове Св. Елены, и Англия, дабы бдительнее охранять его, держала один гарнизон на Тристан-да-Кунья, а другой - на острове Вознесения. Гарнизон Тристан-да-Кунья состоял из артиллерийской батареи, переведенной из Кейптауна, и из отряда готтентотов. Он оставался здесь до самой смерти Наполеона, до 1821 года, затем был возвращен обратно на мыс Доброй Надежды.

   - Один только европеец, - добавил Паганель, - капрал, шотландец...

   - А, шотландец! - перебил его майор, которого всегда интересовали соотечественники.

   - Звали его Уильям Гласс, - продолжал географ. - Так вот, он остался на острове с женой и двумя готтентотами. Вскоре к шотландцу присоединились два англичанина: один матрос, а другой рыбак с берегов Темзы, служивший до этого драгуном в аргентинской армии. Наконец, один из потерпевших крушение в 1821 году на "Блендон-Голле" поселился вместе со своей молодой женой на острове Тристан. Таким образом, на этом острове в 1821 году жило шесть мужчин и две женщины. В 1829 году население возросло: мужчин стало семь, женщин шесть, а детей четырнадцать. В 1835 году число жителей достигло сорока, а в настоящее время оно утроилось.

   - Так складывается нация, - сказал Гленарван.

   - Скажу еще, чтобы дополнить историю Тристан-да - Кунья, - продолжал Паганель, - эти острова, по-моему, не менее острова Хуан-Фернандес имеют право считаться островами робинзонов. В самом деле, если на островах Хуан-Фернандес были в разное время покинуты на произвол судьбы два моряка, то такой же участи едва не подверглись на острове Тристан два ученых. В 1793 году мой соотечественник, естествоиспытатель Обер Дюпти-Туар, до того увлекся здесь собиранием растений, что заблудился и смог добраться до своего корабля лишь в тот момент, когда капитан уже отдал приказ поднять якорь. А в 1824 году один из ваших соотечественников, дорогой Гленарван, искусный рисовальщик, по имени Огюст Эрл, был оставлен на этом же самом острове и провел на нем целых восемь месяцев. Капитан судна забыл о том, что Эрл находится на берегу, и, подняв паруса, отплыл к мысу Доброй Надежды.

   - Вот поистине рассеянный капитан! - воскликнул майор. - Это, верно, был один из ваших родичей, Паганель?

   - Если он и не был моим родичем, то, во всяком случае, достоин этой чести, - заявил географ.

   И этим его ответом разговор об островах Тристан-да-Кунья был закончен.

   Ночная охота команды "Дункана" оказалась удачной: убито было пятьдесят крупных тюленей. Разрешив охоту, Гленарван не мог запретить матросам использовать трофеи. Поэтому следующий день был посвящен вытапливанию тюленьего жира, а также обработке кож этих ценных животных. Само собой разумеется, что и второй день стоянки в порту пассажиры "Дункана" использовали для того, чтобы совершить новую прогулку в глубь острова. Гленарван и майор захватили с собой ружья - они собирались поохотиться на местную дичь.

   Гуляя, путешественники дошли до самой подошвы горы. Почва здесь была усеяна кусками лавовых шлаков, пористых и черных, и другими обломками вулканического происхождения. Гора возвышалась над нагромождением шатких скал. Происхождение этого огромного конусообразного пика было бесспорно, и английский капитан Кармайкел совершенно верно распознал в нем потухший вулкан.

   Охотники набрели на несколько кабанов. Пуля майора уложила на месте одного из них. Гленарван же удовольствовался тем, что подстрелил несколько черных куропаток, из которых должно было выйти превосходное рагу. На высоких горных площадках часто мелькали козы. Еще на острове было много диких кошек: гордых, сильных, отважных, страшных даже для собак. Они быстро размножались и обещали в недалеком будущем стать самыми опасными хищниками на острове.

   В восемь часов вечера все вернулись на яхту, а ночью "Дункан" навсегда покинул Тристан.

  

  

   Джон Манглс собирался запастись углем на мысе Доброй Надежды, поэтому ему пришлось немного уклониться от тридцать седьмой параллели и подняться на два градуса к северу. Здесь еще не начиналась зона пассатов, а дули сильные западные ветры, очень благоприятствовавшие ходу "Дункана". Менее чем в шесть дней он прошел тысячу триста миль, то есть расстояние от Тристан-да-Кунья до южной оконечности Африки. 24 ноября в три часа дня показалась Столовая гора, а немного погодя Джон заметил и гору Сигналов, поднимающуюся у входа в залив. "Дункан" вошел туда около восьми часов вечера и стал на якорь в порту Кейптаун.

   Паганелю, члену Географического общества, было, конечно, известно, что южную оконечность Африки впервые заметил португальский адмирал Бартоломеу Диаш в 1486 году, а обогнул ее только в 1497 году Васко да Гама. Да и как мог Паганель этого не знать: ведь великий мореплаватель воспет в "Лузиадах" Камоэнса! По этому поводу ученый сделал одно любопытное замечание: если бы Диаш в 1486 году, за шесть лет до первого путешествия Христофора Колумба, обогнул мыс Доброй Надежды, то открытие Америки могло бы быть отложено на совершенно неопределенное время. Ведь путь вдоль южной оконечности Африки - самый короткий и прямой путь в Восточную Индию. А великий генуэзский моряк, углубляясь на запад, как раз искал ближайшего пути в "страну пряностей". И, если бы путь вокруг мыса был уже найден, экспедиция Колумба не имела бы смысла, и вероятно, он не предпринял бы ее.

   Кейптаун, или Капштадт, основанный в 1652 году голландцем Ван-Рибеком, расположен в глубине Столовой бухты. Это столица значительной колонии, которая окончательно стала английской после договоров 1815 года.

   Пассажиры "Дункана" воспользовались стоянкой в порту, чтобы осмотреть город. В их распоряжении было лишь двенадцать часов, так как капитану достаточно было одного дня для возобновления запасов угля и он хотел сняться с якоря 26-го утром.

   Впрочем, больше времени им и не понадобилось, чтобы обойти правильные квадраты шахматной доски, называемой Кейптауном. 30 тысяч черных и белых жителей играют на ней роль шахматных фигур: ферзей, королей, слонов и пешек. Так, во всяком случае, рассказал про этот город Паганель. После того как вы осмотрите замок, возвышающийся в юго-восточной части города, дом и сад губернатора, биржу, музей, каменный крест, водруженный здесь Бартоломеу Диашем в память своего открытия, да еще выпьете стакан понтейского - лучшего из местных вин, вам не останется ничего другого, как пуститься в дальнейший путь.

   Так и сделали путешественники на рассвете следующего дня. "Дункан" поднял стакселя, фок и брамсель и через несколько часов уже обогнул тот знаменитый мыс Бурь, которому португальский король Иоанн II, оптимист, так неудачно дал название Доброй Надежды. Отсюда до островов Амстердам - две тысячи девятьсот миль. При хорошей погоде и благоприятном ветре это расстояние можно пройти дней в десять. На море путешественникам больше повезло, чем в пампасах: им не пришлось жаловаться на неблагосклонность стихий. Ветер и вода, ополчившиеся против них на суше, теперь дружно помогали им двигаться вперед.

   - О море, море! - повторял Паганель. - Вот где простор для человеческой деятельности! А корабль - настоящий проводник цивилизации! Если бы земная поверхность была одним огромным материком, мы в девятнадцатом веке не знали бы и тысячной его части. Взгляните, что происходит внутри обширных материков - на равнинах Центральной Азии, в пустынях Африки, прериях Америки, на пространствах Австралии, в ледяных полярных странах. Человек едва осмеливается проникнуть туда. Самый смелый отступает, самый отважный погибает. Продвигаться там человеку невозможно: средства сообщения недостаточны. Жара, болезни, ярость дикарей ставят непреодолимые препятствия... Двадцать миль пустыни больше разделяют людей, чем пятьсот миль океана. Живущие на разных берегах океана ближе друг к другу, чем живущие на разных концах леса. Англия как бы граничит с Австралией. Но возьмите, например, Египет: он, кажется, на миллионы лье отдален от Сенегала. Пекин как будто за тридевять земель от Петербурга... Море в наше время более доступно, чем самая небольшая пустыня, и только благодаря ему, как верно заметил один американский ученый, между пятью частями света установились родственные узы.

   Паганель говорил с жаром, и даже майор ничего не возразил на этот гимн океану. И в самом деле, если бы для поисков Гарри Гранта нужно было следовать вдоль тридцать седьмой параллели все время по материку, то это предприятие оказалось бы неосуществимым. Но к услугам отважных путешественников было море, переносившее их из одной страны в другую.

   6 декабря, на рассвете, над морскими волнами показалась какая-то гора. Это был остров Амстердам, расположенный под 37R 51'южной широты. Конусообразная вершина была видна в ясную погоду за пятьдесят миль. В восемь часов утра очертания этой горы, еще неясные, стали напоминать общий облик Тенерифского пика.

   - Значит, она похожа и на гору острова Тристан, - заметил Гленарван.

   - Основательный вывод, - отозвался Паганель. - Он вытекает из геометрографической аксиомы: два острова, похожие на третий, похожи и друг на друга. Добавлю, что острова Амстердам, так же как и острова Тристан-да-Кунья, были богаты тюленями и робинзонами.

   - Значит, везде есть робинзоны? - спросила леди Элен.

   - Честное слово, мадам, я не много знаю островов, где не бывало подобных приключений, - отозвался ученый, - сама жизнь гораздо раньше вашего знаменитого соотечественника Даниеля Дефо осуществила его бессмертный роман.

   - Господин Паганель, - обратилась к нему Мери Грант, - разрешите мне задать вам один вопрос.

   - Хоть два, дорогая мисс. Обязуюсь на них ответить.

   - Скажите, вас очень пугает мысль очутиться на необитаемом острове?

   - Меня? - воскликнул Паганель.

   - Не вздумайте, друг мой, уверять, что это ваше заветное желание, - сказал майор.

   - Я этого не говорю, - ответил географ, - но, пожалуй, подобное приключение пришлось бы мне по вкусу. Я бы начал новую жизнь: стал бы охотиться, ловить рыбу, жил бы зимой в пещере, а летом - на дереве, устроил бы склад для собранного урожая... Словом, я занялся бы колонизацией моего острова.

   - Один?

   - Один, если бы так пришлось. А к тому же разве на земле может быть полное одиночество? Как будто нельзя выбрать себе друга среди животных: приручить какого-нибудь козленка, говорящего попугая, милую обезьянку. А если случай пошлет вам такого товарища, как верный Пятница, то чего же еще вам нужно? Два друга на одном утесе - вот вам и счастье! Представьте, например, майора и меня...

   - Благодарю вас, - сказал Мак-Наббс, - у меня нет ни малейшего желания разыгрывать роль Робинзона, я бы сыграл ее очень плохо.

   - Дорогой Паганель, - вмешалась леди Элен, - ваше воображение опять уносит вас в мир фантазий. Но мне кажется, что действительность очень отличается от мечтаний. Вы представляете лишь тех вымышленных робинзонов, которых заботливая судьба забрасывает на благодатные острова, где природа балует их, словно любимых детей. Вы видите только хорошую сторону вещей.

   - Как, вы думаете, что нельзя быть счастливым на необитаемом острове?

   - Думаю, что нет. Человек создан для жизни в обществе, а не в одиночку. Одиночество порождает отчаяние. Это только вопрос времени. Возможно, что сначала заботы об устройстве, об удовлетворении жизненных потребностей и могут отвлечь мысли несчастного, только что спасшегося от морских волн, и он, весь занятый настоящим, не будет думать о мрачном будущем. Но настанет время, когда он почувствует себя одиноким вдали от людей, без всякой надежды увидеть родину, увидеть тех, кого он любит. Что тогда должен будет он передумать, перестрадать! Его островок - для него весь мир, все человечество - он сам... И, когда настанет смерть, страшная смерть в совершенном одиночестве, он будет чувствовать себя так, как последний человек в последний день мира... Нет, господин Паганель, поверьте мне, лучше не быть этим человеком!

   Паганель, хотя не без сожаления, все же должен был согласиться с доводами леди Элен. Разговор на тему о преимуществах и тяготах одиночества продолжался вплоть до момента, когда "Дункан" бросил якорь в миле от островов Амстердам.

   Этот заброшенный в Индийском океане архипелаг состоит из двух островов, расположенных приблизительно в тридцати трех милях один от другого, как раз на долготе полуострова Индостан. Северный остров называется островом Амстердам или Сен-Пьер, а южный - островом Сен-Поль. Но надо сказать, что и географы и мореплаватели часто смешивают их.

   Острова были открыты в 1522 году спутником Магеллана Эль-Кано, а много позднее их обследовал д'Антркасто, который вел корабли "Эсперанс" и "Решерш" на поиски Лаперуза. Мореплаватель Берроу, Ботан-Бопре в атласе д'Антркасто, затем Хосбург, Пинпертон и другие географы все время, описывая остров Сен-Пьер, называли его Сен-Поль, и наоборот.

   В 1859 году офицеры австрийского фрегата "Новара" во время кругосветного путешествия избежали этой ошибки. Паганель непременно хотел исправить ее.

   Маленький остров Сен-Поль, расположенный к югу от острова Амстердам, необитаем и состоит из одной горы конической формы - по-видимому, потухшего вулкана. Остров же Амстердам, на который шлюпка высадила пассажиров "Дункана", имеет миль двенадцать в окружности. Население его состояло из нескольких добровольных изгнанников, привыкших к своему жалкому существованию. Это были сторожа рыболовных промыслов, принадлежащих, так же как и самый остров, одному коммерсанту с острова Реюньон, некоему Отовану. Этот властитель, пока еще не признанный великими европейскими державами, получает до восьмидесяти тысяч франков в год от ловли, засолки и вывоза рыбы "хейлодактилус", называемой на менее научном языке треской.

   Острову Амстердам было суждено стать и остаться французским владением. Сначала он принадлежал, по праву первого поселившегося на нем, Камену, судовладельцу из Сен-Дени на Бурбоне. Потом по какому-то международному соглашению остров Амстердам был уступлен одному поляку, который занялся его обработкой при помощи мадагаскарских рабов. Ну, а поляки от французов недалеко ушли, и остров, попав в руки Отована, снова стал французским.

   Когда 6 декабря 1864 года "Дункан" бросил якорь у острова, население его состояло из трех человек: одного француза и двух мулатов. Все трое были служащими коммерсанта-собственника Отована. Паганель с радостью пожал руку соотечественнику, почтенному господину Вио, человеку весьма преклонных лет. "Мудрый старец" радушно принял путешественников. Этот день, когда ему довелось оказать гостеприимство любезным, культурным европейцам, был для него счастливым. Ведь остров Сен-Пьер обычно посещают лишь охотники на тюленей да изредка китобои - люди грубые и неотесанные; такие гости ненамного приятнее акул.

   Вио представил гостям своих подчиненных - двух мулатов. Трое этих людей да несколько диких кабанов и множество простодушных пингвинов - вот и все здешнее население. Домик, где жили трое островитян, стоял в юго-западной части острова, в глубине природной гавани, образовавшейся после обвала. Еще задолго до "царствования" Отована I остров Сен-Пьер служил убежищем для потерпевших кораблекрушение. Паганель очень заинтересовал слушателей, назвав свой первый рассказ об этом: "История двух шотландцев, покинутых на острове Амстердам".

   Дело было в 1827 году. Английский корабль "Пальмира", проходя в виду этого острова, заметил поднимающийся кверху дым. Капитан стал приближаться к берегу и вскоре увидел двух людей, подававших сигналы бедствия. Он отправил за этими людьми шлюпку, которая и доставила на корабль двадцатидвухлетнего Жака Пэна и сорокавосьмилетного Роберта Прудфута. Эти двое несчастных были в ужасном виде. Они прожили на острове восемнадцать месяцев в страшной нужде, лишениях и муках: у них почти не было ни пищи, ни пресной воды. Питались они ракушками, время от времени какой-нибудь рыбой, пойманной на согнутый гвоздь, или мясом пойманного кабаненка. Им случалось бывать по трое суток без пищи. Подобно весталкам, они неусыпно охраняли костер, разведенный при помощи последнего куска трута, и повсюду носили с собой, как какую-нибудь драгоценность, горящий уголек. Пэн и Прудфут были высажены на остров шхуной, охотившейся за тюленями. Оставили их здесь, по обычаю рыбаков, для того, чтобы они в течение месяца топили жир тюленей и выделывали их кожи. Шхуна за ними не вернулась. Пять месяцев спустя к острову подошло английское судно "Хоуп", направлявшееся к Земле Ван-Димена[*]. Капитан его по какому-то необъяснимому, жестокому капризу отказался взять шотландцев на свое судно. Он отплыл, не оставив им ни куска сухаря, ни огнива. Несомненно, эти двое несчастных погибли бы, если бы "Пальмира", проходившая в виду острова, не подобрала их.

  

   [*] - То есть к острову Тасмания.

  

   Второе приключение, занесенное в историю острова Амстердам - если вообще у такого утеса может быть история, - это приключение капитана Перона, на этот раз уже француза. Началось оно и закончилось так же, как у тех двух шотландцев: он добровольно остается на острове, ожидаемое судно не появляется, наконец, через сорок месяцев к берегам острова по воле ветра заносится иностранное судно. Но это приключение отличается от первого тем, что во время пребывания капитана Перона на острове разыгралась кровавая драма, удивительно похожая на те вымышленные события, которые описал герой Даниеля Дефо, вернувшийся на свой остров[*].

  

   [*] - Об этом рассказывается во второй части романа Дефо о Робинзоне Крузо.

  

   Капитан Перон высадился на берег с четырьмя матросами: двумя англичанами и двумя французами. Он собирался охотиться в течение пятнадцати месяцев на морских львов. Охота была очень удачной, но, когда по истечении пятнадцати месяцев судно, которое должно было прийти за охотниками, не появилось, а съестные припасы мало-помалу стали истощаться, вспыхнула национальная рознь. Двое англичан взбунтовались против капитана Перона, и он погиб бы, если бы не помощь его соотечественников. С этого времени началось страшное, полное лишений и мук существование: две враждующие партии днем и ночью следили друг за другом, не расставались с оружием, нападали друг на друга, выходя то победителями, то побежденными. Конечно, в конце концов одна из партий покончила бы с другой. Но, к счастью, какое-то английское судно наконец подобрало и доставило на родину этих несчастных людей, которые враждовали друг с другом на утесе в Индийском океане по такой ничтожной причине.

   Таковы были эти приключения. Дважды остров Амстердам становился вторым отечеством для заброшенных на него моряков, которых счастливый случай дважды спас от мук и от смерти. Но с тех пор ни одно судно не потерпело крушения у его берегов. Волны вынесли бы, конечно, на берег обломки такого судна, а бывшие на нем люди добрались бы на шлюпках до рыболовных промыслов господина Вио. А между тем за все многолетнее пребывание здесь старый француз никогда еще не имел случая оказать гостеприимство жертвам моря. О "Британии" и капитане Гранте он ничего не знал. Очевидно, катастрофа эта не произошла ни у острова Амстердам, ни у острова Сен-Поль, где часто бывают рыбаки и китобои.

   Слова господина Вио не удивили и не огорчили Гленарвана. Ведь он и его спутники искали на островах подтверждение не тому, что там был капитан Грант, а тому, что его там не было. Они хотели убедиться в отсутствии Гарри Гранта в этих точках тридцать седьмой параллели, и только. Отплытие "Дункана" было поэтому назначено на следующий же день.

   Оставшееся до вечера время путешественники посвятили осмотру острова. Он оказался привлекательным, но бедным флорой и фауной. Описание его не смогло бы заполнить и страницу записной книжки даже самого многословного естествоиспытателя. Млекопитающие, птицы и рыбы были здесь представлены лишь несколькими дикими кабанами, тюленями, белыми как снег чайками, альбатросами и окунями. Из-под темной застывшей лавы били горячие ключи и железистые источники, густые пары их клубились над вулканической почвой. Температура воды некоторых источников была очень высокой, Джон Манглс погрузил в один из них термометр Фаренгейта, и он показал сто семьдесят шесть градусов[*]. Рыба, пойманная в море вблизи, через пять минут становилась вареной в этой почти кипящей воде. Увидев это, Паганель отказался от мысли искупаться в источнике.

  

   [*] - То есть 80R по Цельсию.

  

   После долгой прогулки, уже в сумерках, путешественники стали прощаться с почтенным господином Вио. Все горячо пожелали ему счастья, какое только возможно на его пустынном островке, а старик, в свою очередь, пожелал успеха экспедиции. Скоро шлюпка с "Дункана" доставила путешественников на корабль.

  

  

   7 декабря, в три часа ночи, "Дункан" стоял под парами. Заработала лебедка. Якорь был поднят с песчаного дна маленького порта и водворен в свое гнездо на борту. Завертелся винт, и яхта направилась в открытое море. Когда в восемь часов утра пассажиры поднялись на палубу, остров Амстердам уже исчезал в тумане на горизонте. Эта стоянка была последней на пути по тридцать седьмой параллели до самых австралийских берегов, а до них оставалось еще целых три тысячи миль. При попутном западном ветре и благоприятной погоде "Дункан" смог бы достигнуть Австралии дней в двенадцать.

   Мери Грант и Роберт с волнением смотрели на волны, вероятно, те же, что рассекала за несколько дней до своего крушения "Британия". Где-нибудь здесь, быть может, капитан Грант на потерявшем управление судне с остатками команды боролся со страшными бурями Индийского океана, сознавая, что его корабль неудержимо несет к берегу. Джон Манглс знакомил девушку по своим морским картам с течениями и указывал их постоянное направление. Одно из этих течений проходит через весь Индийский океан к Австралийскому материку и чувствуется даже в Тихом и Атлантическом океанах. Поэтому, если бы "Британия", потеряв мачты и руль, оказалась безоружной против натиска волн и ветра, она должна была быть выброшена на берег и разбиться.

   Одно оставалось непонятным: в последнем сообщении "Мореходной газеты" о капитане Гранте говорилось, что судно вышло из Кальяо 30 мая 1862 года, - как же 7 июня, всего через неделю после отплытия от берегов Перу, "Британия" могла очутиться уже в Индийском океане? Но, когда об этом спросили Паганеля, он нашел такое правдивое объяснение, которое убедило даже самых несговорчивых. Это было вечером, 12 декабря, через шесть дней после того, как "Дункан" покинул берега острова Амстердам.

   Лорд и леди Гленарван, Мери и Роберт Грант, капитан Джон, Мак-Наббс и Паганель беседовали в кают-компании. По обыкновению, темой разговора была "Британия" - ведь все мысли путешественников были сосредоточены на ней. На упомянутое противоречие случайно натолкнулся Гленарван. Оно привело всех в ужас: ведь могла рухнуть последняя твердая надежда. Неожиданное замечание Гленарвана заставило Паганеля быстро поднять голову; затем, ни слова не говоря, ученый направился за документом. Вернувшись, он опять-таки молча пожал плечами, словно ему было просто стыдно, что его могли хотя бы на одно мгновение смутить "таким пустяком".

   - Друг мой, - проговорил Гленарван, - дайте нам все же какое-нибудь объяснение.

   - Нет, - ответил Паганель, - я только задам один вопрос капитану Джону.

   - Я слушаю, господин Паганель, - сказал Джон Манглс.

   - Может ли быстроходное судно сделать в один месяц переход от Америки до Австралии?

   - Может, если оно будет проходить двести миль в сутки.

   - Разве такая скорость необычайна?

   - Нисколько. Парусные суда часто идут и быстрее.

   - Ну, так предположите, что морская вода смыла одну цифру, и вместо "седьмого июня" читайте "семнадцатого июня" или "двадцать седьмого июня", и все станет ясным.

   - В самом деле, - сказала леди Элен, - с тридцать первого мая до двадцать седьмого июня...

   - ... капитан Грант мог пересечь Тихий океан и очутиться в Индийском, - докончил за нее Паганель.

   Вывод ученого всех обрадовал.

   - Итак, еще одно место документа выяснено, - сказал Гленарван, - и опять благодаря нашему ученому другу. Теперь нам остается только добраться до Австралии и начать поиски следов "Британии" на западном побережье.

   - Или на восточном, - добавил Джон Манглс.

   - Да, вы правы, Джон: в документе нет указаний на то, что катастрофа произошла именно у западных, а не у восточных берегов. Значит, наши поиски должны быть направлены на место пересечения обоих побережий тридцать седьмой параллелью.

   - Как, милорд, и это неясно? - спросила Мери.

   - О нет, мисс! - поспешил ответить Джон Манглс, желая рассеять беспокойство девушки. - Лорд Гленарван, конечно, согласится с тем, что если б капитан Грант высадился на восточном побережье Австралии, то он получил бы там помощь: ведь все это побережье, можно сказать, английское - оно населено колонистами. Команда "Британии" встретила бы соотечественников, не пройдя и десяти миль.

   - Правильно, капитан Джон, - подтвердил Паганель, - я присоединяюсь к вашему мнению. На восточном побережье, в Туфоллд-Бей, в городе Идеи, Гарри Грант нашел бы не только приют в какой-нибудь английской колонии, но и корабль, на котором он мог бы вернуться в Европу.

   - А в той части Австралии, куда мы плывем на "Дункане", потерпевшие крушение не могли бы найти такую помощь? - спросила леди Элен.

   - Нет, сударыня, ибо берега эти пустынны, - ответил Паганель. - Никакие пути сообщения не соединяют их ни с Мельбурном, ни с Аделаидой. Если "Британия" разбилась о тамошние береговые рифы, то спасшиеся с судна люди могли рассчитывать на помощь не больше, чем на негостеприимных берегах Африки.

   - Что же стало с моим отцом за эти два года? - промолвила девушка.

   - Дорогая Мери, - отозвался Паганель, - ведь вы уверены, не правда ли, в том, что капитану Гранту после кораблекрушения удалось добраться до австралийского берега?

   - Да, господин Паганель, - ответила девушка.

   - Ну, так давайте зададим себе вопрос: что могло случиться с капитаном Грантом? Тут могут быть только три гипотезы: или Гарри Грант и его спутники добрались до английских колоний, или они попали в руки туземцев, или, наконец, заблудились в пустынных землях Австралии.

   Паганель умолк, ища в глазах слушателей одобрения своих заключений.

   - Продолжайте, Паганель, - сказал Гленарван.

   - Продолжаю, - согласился географ, - и начну с того, что отброшу первую гипотезу. Гарри Грант, конечно, не добрался до английских колоний, ибо, случись это с ним, он давным-давно, целый и невредимый, вернулся бы к своим детям, в свой родной город Данди.

   - Бедный отец! - прошептала Мери Грант. - Уже целых два года, как он разлучен с нами!..

   - Не перебивай, сестрица, господина Паганеля! - остановил ее Роберт. - Он сейчас нам скажет...

   - Увы, нет, мой мальчик! Единственное, что я могу утверждать, это то, что капитан Грант в плену у австралийцев или...

   - А эти туземцы, - перебила его леди Элен, - не...

   - Успокойтесь, сударыня, - ответил ученый, поняв, чего она опасалась, - эти туземцы, правда, дики и грубы и стоят на самой низкой ступени развития, но они люди мирные, не кровожадные, подобно своим соседям новозеландцам. Поверьте мне, если потерпевшие крушение на "Британии" попали к ним в плен, то жизни их не могла грозить никакая опасность. Все путешественники сходятся на том, что австралийцы не любят проливать кровь и даже часто помогают отражать нападение действительно жестоких беглых каторжников.

  

   - Вы слышите, что говорит господин Паганель? - обратилась к Мери Грант леди Элен. - Если ваш отец в плену у туземцев - а в документе есть указания на это, - то мы найдем его.

   - А если он заблудился в этой огромной стране? - отозвалась молодая девушка, вопрошающе смотря на Паганеля.

   - Ну и что же! - уверенно воскликнул географ. - Мы и тогда разыщем его! Не правда ли, друзья мои?

   - Конечно! - ответил Гленарван. - Но я не допускаю, чтобы он мог заблудиться.

   - И я также, - заявил Паганель.

   - А велика ли Австралия? - спросил Роберт.

   - Австралия, мой мальчик, занимает около семисот семидесяти пяти миллионов гектаров земли, иными словами - это четыре пятых Европы.

   - Она так велика? - с удивлением проговорил майор.

   - Да, Мак-Наббс, это совершенно точно. Как вы думаете, имеет подобная страна право на название континента, которое дается ей в документе?

   - Конечно, Паганель.

   - Я еще прибавлю, - продолжал ученый, - что число путешественников, исчезнувших в этой огромной стране, очень невелико. Мне даже кажется, что, пожалуй, Лейххардт - единственный, чья судьба неизвестна, да и то незадолго до моего отъезда мне сообщили в Географическом обществе, будто Мак-Интайр считает, что напал на его след.

   - Разве не все области Австралии исследованы? - спросила леди Гленарван.

   - Далеко не все, - ответил Паганель. - Этот континент не более известен, чем Центральная Африка, а надо сказать, что недостатка в предприимчивых путешественниках тут не было. С 1606 по 1862 год с полсотни человек занимались исследованием Австралии - центральных областей и побережий.

   - Полсотни? - с недоверчивым видом сказал майор.

   - Да, Мак-Наббс, именно. Я имею в виду и мореплавателей, которые пускались в опасные плавания вдоль необследованных австралийских берегов, и путешественников, углублявшихся в эту огромную страну.

   - И все же полсотни - это преувеличение, - заявил майор.

   - Так я докажу вам! - крикнул географ, неизменно приходивший в возбуждение, когда ему противоречили.

   - Докажите, Паганель!

   - Если вы не доверяете моим словам, то я сейчас же, не задумываясь, перечислю вам все эти пятьдесят имен.

   - Ох уж эти мне ученые! - спокойно промолвил майор. - Как они уверены в себе!

   - Майор, хотите держать со мной пари? Ставлю свою подзорную трубу фирмы "Секретан" против вашего карабина "Пэрди-Моор и Диксон".

   - Что ж, если это может доставить вам удовольствие, Паганель! - ответил Мак-Наббс.

   - Ну, майор, - воскликнул ученый, - больше вам не придется убивать серн и лисиц из этого карабина! Разве только я вам его одолжу, что, конечно, всегда сделаю охотно.

   - Когда вам понадобится моя подзорная труба, Паганель, она всегда будет к вашим услугам, - с серьезным видом ответил на это майор.

   - Так начнем! - воскликнул Паганель. - Милостивые господа, будьте нашими судьями, а ты, Роберт, считай имена.

   Лорд и леди Гленарван, Мери и Роберт, майор и Джон Манглс приготовились слушать географа. Их всех забавлял этот спор. К тому же речь шла об Австралии, куда направлялся "Дункан", и рассказ Паганеля был особенно кстати. Поэтому его попросили немедленно начать эту демонстрацию удивительной памяти.

   - Мнемозина, - воскликнул ученый, - богиня памяти, мать целомудренных муз, вдохнови своего верного и горячего поклонника! Друзья мои, двести пятьдесят восемь лет назад Австралия была неизвестна. Предполагали, правда, что где-то на юге должен существовать большой материк. На двух картах от 1550 года, сохранившихся в вашем Британском музее, дорогой Гленарван, указана некая земля к югу от Азии под названием Большая Ява Португальцев. Но карты эти очень неточны. Вот почему я сразу перехожу к семнадцатому веку, а именно к 1606 году, когда испанский мореплаватель Кирос открыл землю, которую и назвал Terra Austral del Espiritu Santo, что значит "Южная Земля Святого Духа". Впрочем, некоторые писатели утверждали, что Кирос открыл вовсе не Австралию, а Ново-Гебридские острова. Я не буду вдаваться в этот спорный вопрос. Отметь, Роберт, Кироса, и перейдем к следующему.

   - Один! - объявил мальчуган.

   - В том же году Луис Ваэс Торрес, помощник Кироса по командованию его эскадрой, обследовал дальше к югу новооткрытые земли. Но честь истинного открытия Австралии все же принадлежит голландцу Дирку Хартогу. Он высадился на западном побережье Австралии под двадцать пятым градусом широты и дал этому месту в честь своего корабля название Эндрахт. За Хартогом идет целый ряд мореплавателей. В 1618 году один из них, Цихен, открывает на северном побережье земли Арнхемленда и Ван-Димена. В 1619 году Якоб Эдел дает свое имя части западного побережья. В 1622 году голландцы на корабле "Левин" доходят до мыса, получившего имя этого судна. В 1627 году Нейтс и Витт - первый на западе, а второй на юге - дополняют открытия своих предшественников. За ними следует командующий эскадрой Карпентьер. Он доходит со своими судами до огромного залива, поныне носящего название залива Карпентария. Наконец, в 1642 году мореплаватель Тасман огибает остров, который он, приняв его за часть материка, называет именем генерал-губернатора Батавии Ван-Димена. Потомки справедливо пожелали переменить это название на Тасманию. Таким образом, Австралийский материк обогнули со всех сторон. Было выяснено, что он омывается водами Тихого и Индийского океанов. В 1665 году этот громадный южный остров был назван Новой Голландией. Но названию этому не суждено было сохраниться за ним, ибо как раз в то время голландские мореплаватели начали уже сходить со сцены. Сколько у нас уже имен?

   - Десять, - отозвался мальчик.

   - Хорошо, ставлю крестик и перехожу к англичанам. В 1686 году корсар Уильям Дампир, один из самых знаменитых флибустьеров[*] южных морей, пережив много славных приключений и невзгод, пристает на своем судне "Сигнит" к северо - западному берегу Новой Голландии, под 16R 50' широты. Он вошел в сношения с туземцами и весьма подробно описал их нравы и жизнь. В 1699 году тот же Уильям Дампир, но теперь уже не пират, а командир одного из судов королевского флота - "Робак", - посетил бухту, где некогда высадился Хартог. До сих пор открытие Новой Голландии представляло интерес, так сказать, чисто географический. Никому не приходило в голову ее колонизировать, и в течение семидесяти лет, с 1699 по 1770 год, ни один мореплаватель не пристал к ее берегам. Но вот появляется капитан Кук, и новый материк начинает вскоре заселяться европейскими колонистами. Во время трех своих путешествий Кук высаживается в Новой Голландии. В первый раз - тридцать первого марта 1770 года. Произведя в Таити удачные наблюдения над прохождением Венеры через солнечный диск[**], Кук направляет свое судно "Индевор" в западную часть Тихого океана. Здесь он открывает Новую Зеландию, а затем плывет к восточному побережью Австралии и становится на якорь в одной из тамошних бухт. Бухта эта оказывается настолько богатой неизвестными растения