прежде, определить движение неприятеля. Разбросанные по лугу деревья и
кустарники так близко подходили к боковым воротам башни, что осаждающие имели
возможность незаметно для противника провести туда сколько угодно людей. Поэтому
де Браси и храмовник не могли предугадать, где именно развернется главное
наступление, и их воины, несмотря на свою отвагу, все время находились под
гнетом тревожной неизвестности, как всегда бывает, когда люди, окруженные
врагами, не знают ни времени нападения, ни способов атаки, подготовляемой
неприятелем.
Между тем властелин осажденного замка лежал на смертном одре,
испытывая телесные и душевные муки. У него не было обычного утешения всех ханжей
того суеверного времени, надеявшихся заслужить прощение и искупить свои грехи
щедрыми пожертвованиями на церковь и этим способом притупить свой страх. И хотя
купленное таким путем успокоение было не более похоже на душевный мир, следующий
за искренним раскаянием, чем сонное оцепенение от опиума похоже на здоровый и
натуральный сон, все-таки такое состояние духа было легче переносить, нежели
угрызения пробудившейся совести. Среди всех пороков Фрон де Бефа, человека
грубого и алчного, корыстолюбие было наиболее сильным: он предпочитал
пренебрегать церковью и ее служителями, нежели покупать себе отпущение грехов
ценой золота и земельных угодий. Храмовник, безбожник совсем иного порядка,
неправильно понимал своего приятеля, говоря, что Фрон де Беф не в состоянии
разумно объяснить причины своего неверия и презрения к установленным обрядам,
ибо барон мог ответить на это, что церковь слишком дорого продает свои товары,
что духовную свободу, которую она пустила в продажу, можно было купить, подобно
должности старшего начальника Иерусалимского ордена, за "огромную сумму", и Фрон
де Беф предпочитал отрицать целебное действие медицины, чтобы не платить
врачу.
Но вот настала такая минута, когда все земные сокровища начали
утрачивать свои прелести, и сердце жестокого барона, которое было не мягче
мельничного жернова, исполнилось страха, глядя в черную пучину будущего.
Лихорадочное состояние его тела еще более усиливало мучительную
тревогу души; его предсмертные часы проходили в борьбе проснувшегося ужаса с
привычным упорством непреклонного нрава - состояние безвыходное и страшное, и
можно сравнить его лишь с пребыванием в тех грозных сферах, где раздаются жалобы
без надежд, где угрызения совести не сопровождаются раскаянием, где царствует
сознание неизъяснимого мучения и наряду с ним - предчувствие, что нет ему ни
конца, ни утоления!
- Куда запропастились эти попы, - ворчал барон, - эти монахи,
что за такую дорогую цену устраивают свои духовные представления! Где теперь все
босоногие кармелиты, для которых старый Фрон де Беф основал монастырь святой
Анны, ограбил в их пользу своего наследника, отобрав у него столько хороших
угодий, тучных нив и выгонов? Где теперь эти жадные собаки? Небось пьянствуют
где-нибудь, попивают эль либо показывают свои фокусы у постели какого-нибудь
подлого мужика!.. А меня, наследника их благодетеля, меня, за кого они обязаны
молиться по распоряжению дарственной грамоты, эти неблагодарные подлецы
допускают умирать без исповеди и причащения, точно бездомную собаку, что бегает
по выгону. Позовите мне храмовника: он ведь тоже духовное лицо и может
что-нибудь сделать. Но нет: я лучше черту исповедуюсь, чем Бриану де
Буагильберу, которому ни до рая, ни до ада нет дела. Слыхал я, что старые люди
сами за себя молятся, таким не надо ни просить, ни подкупать лицемерных
попов.
Но я не смею.
- Вот как, Фрон де Беф сам сознается, что чего-то не смеет? -
произнес у его постели чей-то прерывистый, пронзительный голос.
Фрон де Беф был настолько потрясен и совесть его была так
нечиста, что, когда раздался этот вопрос, ему почудилось, будто он слышит голос
одного из тех бесов, которые, по суеверным понятиям того времени, обступают
умирающего человека, стараясь рассеять и отвлечь его от благочестивых
размышлений о вечном блаженстве.
Он содрогнулся, но, тотчас призвав на помощь обычную свою
решимость, воскликнул:
- Кто там? Кто ты, дерзающий отзываться на мои речи голосом,
похожим на карканье ночного ворона? Стань перед моей постелью, чтобы я мог
видеть тебя.
- Я твой злой дух, Реджинальд Фрон де Беф, - отвечал голос.
- Так покажись мне в своем телесном образе, коли ты настоящий
бес, сказал умирающий рыцарь. - Не думай, что я испугаюсь тебя. Клянусь страшным
судом, если бы я мог бороться с ужасами, обступившими меня теперь, как прежде -
с земными опасностями, то ни рай, ни ад не посмели бы сказать, что я отступаю от
борьбы.
- Думай о своих греха, Реджинальд Фрон де Беф, - сказал
странный, почти нечеловеческий голос, - думай о своем бунтарстве, о
корыстолюбии, об убийствах! Кто подстрекал распутного Джона против седого отца,
против великодушного брата?
- Кто бы ты ни был - бес, монах или черт, - ты изрыгаешь ложь!
воскликнул Фрон де Беф. - Не я подстрекал Джона к восстанию, не я один.
Нас было до пятидесяти рыцарей и баронов, цвет всех графств
средней Англии. Лучше нас не было бойцов в государстве. Почему же я один должен
отвечать за грех, совершенный полестней таких людей? Лживый бес, я презираю
тебя! Уходи и не смей больше являться. Если ты смертный - дай мне умереть
спокойно; если сатана - твой час еще не настал.
- Нет, я не дам тебе умереть спокойно, - повторил тот же голос.
Умирая, ты будешь думать о своих злодеяниях, о стонах, раздававшихся в этих
стенах, о крови, впитавшейся в пол твоего замка.
- Твоя низкая злоба меня не собьет с толку! - возразил Фрон де
Беф с мрачным и натянутым смехом. - Что касается нечестивого еврея, то мой
поступок с ним был богоугодным делом; за что же тогда люди, обагряющие свои руки
кровью сарацин, почитаются святыми? Саксонские свиньи, которых я уничтожил, были
врагами моей родины, моего рода и моего повелителя.
Ха-ха! Как видишь, не удалось тебе меня пронять. Что, убежал? Я
заставил тебя молчать.
- Нет, гнусный отцеубийца, не заставил! - отвечал голос. -
Подумай о своем отце, припомни его смерть, вспомни зал пиршества, где пол был
залит его кровью, пролитой рукой его собственного сына.
- Ага, - произнес барон после довольно продолжительного
молчания, ты знаешь это! Поистине ты дух зла, всеведущий, как говорят монахи. Я
считал эту тайну погребенной в моей груди и в груди той, которая была
искусительницей и участницей моего преступления. Уйди, бес, оставь меня!
Отыщи саксонскую колдунью Ульрику. Она одна могла бы поведать
тебе то, чему мы с ней были единственными свидетелями. Иди к ней, говорю я: она
омыла его раны и придала убитому вид умершего естественной смертью. Иди к ней:
она соблазнила меня, она уговорила меня совершить это гнусное дело, она же и
отплатила мне за него еще более гнусной наградой. Пускай же и она отведает той
муки, которой я теперь мучаюсь, - хуже этого не будет и в аду.
- Она и так уже отведала этой муки, - сказала Ульрика, подходя
к постели барона Фрон де Бефа. - Она давно пила из этой горькой чаши, но ее
горечь смягчилась теперь, когда она увидела, что и тебе приходится пить из нее.
Напрасно ты скрежещешь зубами, Реджинальд, и угрожаешь глазами, нечего сжимать
кулаки. Еще недавно твоя рука, подобно руке знаменитого предка, передавшего тебе
свое имя, могла одним ударом свалить быка, а теперь она так же слаба и
беспомощна, как моя.
- Подлая, лютая ведьма! - проговорил Фрон де Беф. - Зловещая
сова!
Так это ты пришла издеваться над человеком, которого сама же
погубила?
- Да, Реджинальд Фрон де Беф, - ответила она, - это я, Ульрика,
дочь убитого Торкиля Вольфгангера, сестра его зарезанных сыновей. Это я пришла
требовать отчета у тебя и всего твоего рода: что сталось с моим отцом и семьей,
с моим именем, с честью - со всем, что отнял у меня проклятый род Фрон де Бефов?
Подумай о перенесенных мною обидах и скажи: правду ли я говорю? Ты был моим злым
духом, а я хочу быть твоим. Я буду мучить тебя до последнего твоего вздоха.
- Мерзкая фурия, - воскликнул Фрон де Беф, - ты не будешь
свидетельницей моего конца! Эй, Жиль, Клеман, Юстес, Сен-Мор, Стивен! Схватите
эту проклятую ведьму и сбросьте ее с высоты стен! Она предала нас саксонцам! Эй,
Сен-Мор, Клеман, подлые трусы, рабы, куда вы запропастились?
- Ну-ка, позови их еще, доблестный барон, - молвила старуха со
злобной усмешкой, - созывай своих вассалов, пригрози им за промедление кнутом и
тюрьмой. Но знай, могучий вождь, что отныне не будет тебе ни ответа, ни помощи,
ни повиновения. Слышишь ты эти страшные звуки? - продолжала она, внезапно меняя
тон; до них вновь доносился оглушительный шум разгоревшейся битвы. - Эти крики
возвещают падение твоего дома. Скрепленное потоками крови могущество баронов
Фрон де Бефов потрясено до самых основ руками тех врагов, которых ты так
презирал. Ведь там саксы, Реджинальд! Презренные саксы берут приступом стены
твоего замка! Что же ты лежишь тут, как избитый холоп? Ведь саксы овладевают
твоей твердыней!
- Боги и бесы! - вскричал раненый рыцарь. - О, если бы хоть на
минуту воротилась моя прежняя сила, чтобы дотащиться до места боя и умереть как
подобает рыцарю!
- И не думай об этом, храбрый воин! - возразила она. - Ты
умрешь не как честный воин, а как лисица в своей норе, когда крестьяне поджигают
хворост вокруг ее логова.
- Врешь, ненавистная старуха! - воскликнул Фрон де Беф. - Мои
слуги отважные молодцы, мои стены крепки и высоки! Мои ратные товарищи не
побоятся любого полчища саксов, хотя бы их вождями были сам Хенгист и Хорса! Это
боевой клич храмовника и воинов - вольной дружины покрывает шум битвы. Клянусь
честью, когда мы зажжем потешный костер на радостях нашей победы, ты сгоришь в
нем - и тело и кости твои сгорят! А я доживу до того времени, когда буду знать,
что ты из земного огня попала в адское пламя, в то сатанинское царство, которое
никогда еще не порождало худшего беса, чем ты.
- Думай что хочешь, - отвечала Ульрика, - пока не убедишься в
другом... Да нет, - сказала она, прерывая самое себя, - можешь и сейчас узнать
свою участь, которую не могут предотвратить ни все твое могущество, ни сила и
отвага, хотя она подготовлена моими слабыми руками. Замечаешь ли ты удушливый
дым, который черными клубами ходит по комнате? Ты, может быть, думаешь, что у
тебя в глазах темнеет и начинается предсмертное удушье? Нет, Реджинальд, тому
причина иная. Ты помнишь про хворост и дрова, что сложены внизу, под этими
комнатами?
- Женщина! - воскликнул Фрон де Беф вне себя от ярости. -
Неужели ты подожгла его? Так и есть - замок объят пламенем!
- Да, пожар разгорается быстро, - сказала Ульрика с устрашающим
спокойствием. - Вскоре я подам сигнал осаждающим, чтобы они смелее теснили тех,
кто бросится тушить пожар. Прощай, Фрон де Беф! Пускай Миста, Скогула и
Зернебок, божества древних саксов, или бесы, как зовут их нынешние монахи,
займут место утешителей у твоего смертного одра - Ульрика покидает тебя. Но
знай, если это может тебя утешить, знай, что Ульрика пойдет с тобой одной
дорогой и разделит твою кару, как делила твои злодеяния. Прощай, отцеубийца,
прощай навсегда! И пусть каждый камень этих сводов обретет язык и повторяет:
"Отцеубийца!"
С этими словами она вышла из комнаты, и Фрон де Беф расслышал,
как заскрипел громадный ключ и два раза повернулся в дверном замке, лишив его
всякой надежды на спасение. В исступлении и тревоге он стал изо всех сил звать
на помощь слуг и союзников:
- Стивен и Сен-Мор! Клеман и Жиль! Я сгорю здесь без помощи.
Помогите, помогите! Храбрый Буагильбер, отважный де Браси! Это я, Фрон де Беф,
призываю вас! Это я, ваш хозяин, предатели вассалы! Ваш союзник, соратник,
вероломные рыцари-обманщики! Пусть проклятия разразятся над вашими малодушными
головами за то, что вы бросили меня на погибель!.. Но они не слышат, не могут
слышать: мой голос заглушается шумом битвы. А дым все гуще, все чернее, уже
огонь пробивается сквозь пол. О, хоть бы один глоток чистого воздуха, а там
пусть гибель! - В безумном припадке отчаяния и тоски несчастный то отдавал
какие-то боевые приказания, то бормотал невнятные речи, проклиная себя самого, и
род человеческий, и сами небеса.
- Вон показались красные языки пламени сквозь густой дым! -
восклицал он. - Сатана идет против меня под знаменем своей стихии. Прочь, злой
дух! Я не пойду за тобой без моих товарищей! Все, все тебе предназначены, все
защитники этих стен. Ты думаешь, Фрон де Беф согласится пойти к тебе один? Нет!
И безбожный храмовник, и распутный де Браси, и Ульрика, гнусная развратница, и
слуги, что помогали мне во всем, и саксонские псы, и проклятые евреи, мои
пленники, - все, все пойдут со мной... Славная компания по дороге в ад!
Ха-ха-ха! - В исступлении он расхохотался, и своды потолка ответили эхом. - Кто
здесь хохочет? - воскликнул Фрон де Беф изменившимся голосом, ибо шум битвы не
мог заглушить отзвуки его безумного смеха. - Кто смеялся? Ульрика, это ты?
Отвечай же, ведьма! Скажи хоть слово, и я прощу тебя. Только ты могла смеяться в
такую минуту или сам сатана! Прочь! Прочь!
Глава 31
Вы храбрецы...
"Король Генрих V"
Хотя Седрик не слишком полагался на слова Ульрики, все же он
поспешил сообщить Черному Рыцарю и иомену Локсли о данном ею обещании. Они были
рады узнать, что в осажденной крепости у них есть союзница, которая в случае
нужды облегчит им доступ в замок. И Черный Рыцарь и Локсли были вполне согласны
с саксом, что следует попытаться во что бы то ни стало взять стены приступом,
так как это единственное средство выручить пленных, попавших в руки жестокого
барона Фрон де Бефа.
- Потомок короля Альфреда в опасности, - сказал Седрик.
- Честь благородной дамы в опасности, - прибавил Черный
Рыцарь.
- Клянусь образом святого Христофора, что у меня на перевязи, -
воскликнул иомен, - если бы дело шло только о спасении верного слуги, бедняги
Вамбы, я бы не пожалел своей руки или ноги, лишь бы ни один волос не упал с его
головы!
- И я также, - сказал отшельник. - Как можно, сэры! Я уверен,
что дурак - такой дурак, который ни в чем не виноват, да еще мастер своего дела
и умеет придать вкус и смак каждой чаше вина, не хуже доброго ломтя ветчины, -
такой дурак, братцы, говорю я, всегда может рассчитывать на умного монаха. Тот
за него и помолится и подерется, пока сам не забудет, как читать молитвы и
орудовать бердышом! - С этими словами он завертел над головой своей тяжелой
дубиной, словно это был легкий пастушеский посох.
- Дело говоришь, святой причетник! - воскликнул Черный Рыцарь.
- Это так же верно, как если бы это говорил не ты, а сам святой Дунстан. Ну,
добрый мой Локсли, не пора ли благородному Седрику принять на себя начальство и
вести нас на приступ?
- Нет, я не возьмусь, - возразил Седрик. - Я не обучен ни
искусству осады, ни обороны тех твердынь, которые норманские тираны воздвигли в
нашей угнетенной стране. Драться я готов в первых рядах. Но мои честные соседи
знают, что я не солдат и не обучен воинскому искусству вести штурм
крепостей.
- Коли так, благородный Седрик, - сказал Локсли, - я с охотой
возьмусь командовать стрелками, и повесьте меня на том дубе, под которым
собирался мой отряд, если хоть один из защитников, показавшийся из-за стен, не
будет осыпан таким множеством стрел, сколько бывает чесноку в рождественском
окороке.
- Хорошо сказано, бравый иомен! - отвечал Черный Рыцарь. - Если
вы считаете меня подходящим человеком для командования и если среди этих смелых
молодцов найдется достаточное количество желающих идти за настоящим английским
рыцарем, каким я смело могу считать себя, я с радостью предлагаю свое искусство
и боевой опыт - и поведу атаку на стены замка.
Распределив таким образом роли, вожди пошли на приступ, исход
которого уже известен читателю.
Когда передовая башня была завоевана, Черный Рыцарь послал эту
радостную весть иомену Локсли; в то же время он просил Локсли как можно
внимательнее наблюдать за осажденными и помещать им сосредоточить свои силы для
внезапной атаки, чтобы снова отбить взятое у них укрепление.
Для рыцаря было особенно важно не допустить неприятеля
произвести вылазку: он знал, что плохо вооруженные и вовсе не обученные
добровольцы, которыми он командовал, не будут в состоянии выдержать натиск
опытных воинов, составлявших свиту норманских рыцарей, так как те не только
превосходили осаждающих своим вооружением, но и обладали спокойной
самоуверенностью, возникающей под влиянием дисциплины и долгих военных
упражнений.
Рыцарь воспользовался временем затишья, приказав соорудить
плавучий мост или, вернее, длинный плот, с помощью которого он надеялся
перебраться через ров. Устройство такого плота задерживало дальнейшее
наступление, но предводители не очень жалели об этом промедлении, тем более что
оно давало возможность Ульрике оказать осаждающим обещанную помощь.
Когда плот был готов. Черный Рыцарь обратился к осаждающим с
такой речью:
- Больше ждать нечего, друзья мои. Солнце склоняется к западу,
а у меня есть такое дело, которое не дозволит мне провести с вами еще один день.
К тому же будет чудо, если на помощь противнику из Йорка не подоспеет конница.
Нам надо торопиться. Один из вас пойдет к Локсли и скажет ему, чтобы он начинал
стрельбу из луков с противоположной стороны замка и подвигался вперед, как бы на
приступ. А вы, стойкие английские молодцы, оставайтесь со мной и приготовьтесь
спустить на воду плот, как только откроют ворота башни. Смело следуйте за мной
по доскам и помогите мне разбить вон те ворота в главной стене крепости. Те из
вас, кто не желает участвовать в этом деле или у кого нет подходящего оружия,
пусть займут вершину передовой башни, хорошенько натянут луки и стреляют в
каждого, кто покажется на противоположной стене замка. Благородный Седрик, ты
возьмешь на себя труд распоряжаться остающимися?
- О нет! Клянусь душой Херварда, - отвечал Сакс, -
распоряжаться я не умею! Но пусть потомство проклинает меня и в могиле, если я
не стану биться в первом ряду, куда бы ты ни повел нас. Ведь это мое кровное
дело, и потому мне прилично идти впереди всех.
- Подумай, однако, благородный Сакс, - возразил рыцарь, - на
тебе ни панциря, ни кольчуги, ты в одном легком шлеме, а вместо ратных доспехов
у тебя только шит да меч.
- Тем лучше, - отвечал Седрик. - Тем легче мне будет лезть на
эту стену. И - не сочти за похвальбу, сэр рыцарь, - я тебе покажу сегодня, что
саксонец с обнаженной грудью так же смело идет в бой, как норманн в стальном
панцире.
- Ну, так с богом! - сказал Черный Рыцарь. - Растворяйте ворота
и спускайте на воду плавучий мост.
Ворота, которые вели из передовой башни ко рву и приходились
напротив ворот для вылазок в главной стене замка, внезапно распахнулись. Плот
столкнули на воду. Он образовал поперек рва скользкий и опасный переход, на
котором умещалось не больше двух человек в ряд. Вполне сознавая, как важно
захватить неприятеля врасплох, Черный Рыцарь, а за ним и Седрик спрыгнули на
плавучий мост и быстро перебрались на другой берег. Тут рыцарь принялся наносить
громовые удары топором по воротам замка. От сыпавшихся сверху стрел и камней он
был несколько защищен остатками подъемного моста, уничтоженного храмовником во
время отступления из передовой башни. Часть настила этого моста вместе с
подъемными блоками так и осталась прикрепленной к верхнему выступу портала,
образуя нечто вроде навеса над Седриком и рыцарем. Люди, перешедшие по плавучему
мосту вслед за рыцарем, были лишены этого прикрытия. Двое, пронзенные стрелами,
были убиты наповал, двое других упали в ров, остальные поспешно скрылись в
башне.
Положение Седрика и Черного Рыцаря было поистине опасно. Оно
было бы еще опаснее, если бы не дружная помощь стрелков, засевших в передовой
башне: они не переставали осыпать стрелами бойницы на стенах, отвлекая внимание
защитников замка и мешая им обрушивать на обоих вождей метательные снаряды,
которые угрожали уничтожить навес над их головами. Тем не менее грозившая
Черному Рыцарю опасность увеличивалась с каждой минутой.
- Не стыдно ли вам! - кричал де Браси своим солдатам. - Какие
же вы стрелки, если эти два пса хозяйничают под самыми стенами замка!
Сворачивайте зубцы с вершины стены и валите их вниз! Доставьте ломы, рычаги и
своротите вот этот зубец! - Он указал на тяжелый каменный выступ, украшенный
резьбой и выдававшийся над парапетом.
В эту минуту осаждающие увидели красный флаг, выставленный из
окна угловой башни, о которой Ульрика говорила Седрику. Отважный иомен Локсли,
пробираясь в передовое укрепление, чтобы узнать, как идет осада, первый заметил
этот сигнал.
- Георгий Победоносец! - крикнул он. - Святой Георгий за
Англию! Вперед, смелые иомены! Что же вы оставили рыцаря и благородного
Седрика?
Вдвоем, что ли, они будут штурмовать крепость? Эй, монах,
шальная голова, покажи, как ты умеешь драться за свои четки! Вперед, отважные
иомены! Замок наш, у нас есть союзники внутри крепости. Видите красный флаг?
Это условный сигнал. Замок Торкилстон наш! Подумайте о чести, о
добыче!
Еще одно усилие - и мы возьмем крепость!
С этими словами он натянул лук и пронзил стрелой грудь одного
из воинов, который, по приказу де Браси, принялся сдвигать огромный камень со
стены, собираясь обрушить его на головы Седрика и Черного Рыцаря. Другой воин
выхватил из рук умирающего железный лом, которым тот орудовал, подсунул его под
каменный зубец, но меткая стрела вонзилась в его шлем, и он мертвый упал через
парапет в ров, полный воды. Остальные бойцы растерялись, видя, что никакие
доспехи не могут устоять против страшного стрелка.
- Струсили, подлецы? - крикнул де Браси. - Mount joye Saint
Denis! [*23] Подайте мне лом!
Он схватил лом и начал подсовывать под камень, который был так
велик и тяжел, что если бы упал вниз, то, наверно, сломал бы упоры подъемного
моста, служившие прикрытием для осаждающих, и, кроме того, потопил бы плот, по
которому они переправились через ров. Все увидели опасность, и даже храбрейшие
(в том числе и отважный отшельник) не решались ступить на плот. Локсли трижды
стрелял в де Браси, и всякий раз стрела отскакивала от его непроницаемой
брони.
- Черт бы побрал твои испанские доспехи! - ворчал Локсли. -
Будь они сработаны английским кузнецом, мои стрелы давно бы прокололи их
насквозь, как шелк или холстину. - И он закричал во весь голос:
- Эй, товарищи! Друзья! Благородный Седрик! Идите назад! Дайте
свалить глыбу!
Но они не слышали его голоса, так как грохот, производимый
топором рыцаря, разбивавшего ворота, мог бы заглушить даже двадцать боевых
труб.
Правда, верный Гурт спрыгнул на мостик и побежал предупредить
Седрика об угрожавшей опасности или разделить его участь. Но предупреждение
пришло бы слишком поздно, потому что громадный камень начинал уже колебаться и
де Браси в конце концов свалил бы его вниз, если бы у самого его уха не раздался
голос храмовника:
- Все пропало, де Браси: замок горит.
- Да ты с ума сошел! - воскликнул рыцарь.
- Вся западная сторона охвачена пламенем. Я пробовал тушить, но
все было тщетно.
Бриан де Буагильбер сообщил эту ужасную новость с суровым
спокойствием, составлявшим основную черту его характера; но не так принял это
известие его изумленный товарищ.
- Святые угодники! - сказал де Браси. - Что делать? Обещаю
поставить святому Николаю в Лиможе подсвечник из чистого золота...
- Не торопись со своими обетами, - прервал его храмовник. -
Выслушай меня, веди своих людей вниз, будто бы на вылазку, раствори ворота. Там
на плоту только двое человек, опрокинь их в ров, а сам со своими людьми бросайся
к передовой башне. Тем временем я подоспею к наружным воротам и буду атаковать
башню с той стороны. Если нам удастся снова овладеть этим пунктом, будь уверен,
что мы сумеем защищаться до тех пор, пока не придут к нам на выручку, или по
крайней мере сдадимся на выгодных условиях.
- Это хорошая мысль, - сказал де Браси. - Я свою задачу
выполню... А ты, храмовник, меня не выдашь?
- Вот тебе моя рука и перчатка, не выдам, - отвечал Буагильбер.
- Но надо спешить! Скорее, во имя бога!
Де Браси наскоро собрал своих людей и бросился вниз, к воротам,
которые приказал распахнуть настежь. Как только это было исполнено, чудовищная
сила Черного Рыцаря позволила ему ворваться внутрь, невзирая на сопротивление де
Браси и его воинов. Двое передовых тотчас упали мертвыми, а остальные были
оттеснены назад, как ни старался их начальник остановить отступавших.
- Скоты! - кричал де Браси. - Неужели вы дадите двоим овладеть
нашим единственным средством к спасению?
- Да ведь это сам черт! - сказал один старый воин, сторонясь от
ударов Черного Рыцаря.
- А хоть бы и черт! - возразил де Браси. - В ад вы, что ли,
хотите от него бежать? Замок горит, негодяи! Пусть отчаяние придаст вам
храбрости, или пустите меня вперед - я сам разделаюсь с этим рыцарем!
И вправду, в этот день де Браси постоял за свою рыцарскую честь
и показал, что он достоин славы, завоеванной им в междоусобных войнах этого
ужасного времени. Сводчатый проход в стене, куда вели ворота, стал ареной
рукопашной схватки двух бойцов. Гулко отдавались под каменными сводами яростные
удары, которые наносили они друг другу: де Браси - мечом, а Черный Рыцарь -
тяжелым топором. Наконец де Браси получил такой удар, отчасти отраженный щитом,
что во весь рост растянулся на каменном полу.
- Сдавайся, де Браси, - сказал Черный Рыцарь, склонившись над
ним и занеся над решеткой его забрала роковой кинжал, которым рыцари
приканчивали поверженных врагов (оружие это называлось кинжалом милосердия),
сдавайся, Морис де Браси, покорись без оглядки, не то сейчас тебе конец!
- Не хочу сдаваться неизвестному победителю, - отвечал де Браси
слабым голосом, - скажи мне свое имя или прикончи меня... Пусть никто не сможет
сказать, что Морис де Браси сдался в плен безымянному простолюдину.
Черный Рыцарь прошептал несколько слов на ухо поверженному
противнику.
- Сдаюсь в плен, - отвечал норманн, переходя от упрямого и
вызывающего тона к полной, хотя и мрачной покорности.
- Ступай в передовую башню, - сказал победитель властно, - и
там ожидай моих приказаний.
- Сначала позволь доложить тебе, - сказал де Браси, - что
Уилфред Айвенго, раненый и плененный, погибнет в горящем замке, если не оказать
ему немедленной помощи.
- Уилфред Айвенго, - воскликнул Черный Рыцарь, - в плену и
погибает!
Если хоть один волос на его голове опалит огнем, все население
замка ответит мне за это жизнью. Укажи мне, в которой он комнате.
- Вон там витая лестница, - сказал де Браси. - Взойди наверх,
она ведет в его комнату... Если угодно, я провожу тебя, - прибавил он покорным
тоном.
- Нет, иди в передовую башню и жди моих распоряжений. Я тебе не
доверяю, де Браси.
В продолжение этой схватки и последовавшего за ней краткого
разговора Седрик во главе отряда, среди которого особенно видное место занимал
отшельник, оттеснил растерявшихся и впавших в отчаяние воинов де Браси; одни из
них просили пощады, другие тщетно пытались сопротивляться, а большая часть
бросилась бежать ко внутреннему двору. Сам де Браси поднялся на ноги и печальным
взглядом проводил своего победителя.
- Он мне не доверяет! - прошептал де Браси. - Но разве я
заслужил его доверие?
Он поднял меч, валявшийся на полу, снял шлем в знак покорности
и, перейдя через ров, отдал свой меч иомену Локсли.
Пожар между тем разгорался все сильнее; отсветы его постепенно
проникли в ту комнату, где Ребекка ухаживала за раненым Айвенго. Шум
возобновившейся битвы пробудил его от короткого сна. По его настоятельной
просьбе заботливая сиделка снова заняла место у окна, с тем чтобы наблюдать за
ходом борьбы и сообщать ему, что делается под стенами; но некоторое время она
ничего не могла разобрать, так как все заволокло каким-то смрадным туманом.
Наконец дым черными клубами ворвался в комнату; затем, невзирая на оглушительный
шум сражения, послышались крики: "Воды, воды!"
- и они поняли, что им угрожает новая опасность.
- Замок горит! - сказала Ребекка. - Пожар! Как нам
спастись?
- Беги, Ребекка, спасай свою жизнь, - сказал Айвенго, - а мне
уже нет спасения.
- Я не уйду от тебя, - отвечала Ребекка. - Вместе спасемся или
погибнем. Но, великий боже, мой отец, отец! Какая судьба постигнет его?
В эту минуту дверь распахнулась настежь, и на пороге появился
храмовник. Вид его был ужасен: золоченые доспехи - проломлены и залиты кровью, а
перья на шлеме частью сорваны, частью обгорели.
- Наконец-то я нашел тебя, Ребекка! - сказал он. - Ты увидишь
теперь, как я сдержу свое обещание делить с тобой и горе и радости. Нам остался
один только путь к спасению. Я преодолел десятки препятствий, чтобы указать тебе
этот путь, - вставай и немедля иди за мной.
- Одна я не пойду, - сказала Ребекка. - Если ты рожден от
женщины, если есть в тебе хоть капля милосердия, если твое сердце не так
жестоко, как твоя железная броня, - спаси моего старого отца, спаси этого
раненого рыцаря.
- Рыцарь, - отвечал храмовник со свойственным ему спокойствием,
всякий рыцарь, Ребекка, должен покоряться своей участи, хотя бы ему пришлось
погибнуть от меча или огня. И какое мне дело до того, что станет с евреем?
- Свирепый воин, - воскликнула Ребекка, - я скорее погибну в
пламени, чем приму спасение от тебя!
- Тебе не придется выбирать, Ребекка, - один раз ты заставила
меня отступить, но ни один смертный не добьется от меня этого дважды.
С этими словами он схватил испуганно кричавшую девушку и унес
ее вон из комнаты, невзирая на ее отчаянные крики и на угрозы и проклятия,
которые посылал ему вслед Айвенго:
- Храмовник, подлый пес, позор своего ордена! Отпусти сейчас же
эту девицу! Предатель Буагильбер! Это я, Айвенго, тебе приказываю! Негодяй!
Ты заплатишь мне за это своей кровью.
- Я бы, пожалуй, не нашел тебя, Уилфред, если бы не услышал
твоих криков, - сказал Черный Рыцарь, входя в эту минуту в комнату.
- Если ты настоящий рыцарь, - отвечал Уилфред, - не заботься
обо мне, а беги за тем похитителем, спаси леди Ровену и благородного
Седрика.
- Всех по порядку, - сказал Рыцарь Висячего Замка, - но твоя
очередь первая.
И, схватив на руки Айвенго, он унес его так же легко, как
храмовник унес Ребекку, добежал с ним до ворот и, поручив свою ношу заботам двух
иоменов, сам бросился обратно в замок выручать остальных пленных.
Одна башня была вся объята пламенем; огонь стремительно
вырывался изо всех окон и бойниц. Но в других частях замка толщина стен и
сводчатых потолков еще противилась действию огня, и тут бушевала человеческая
ярость, едва ли не более страшная и разрушительная, чем пламя пожара.
Осаждающие преследовали защитников замка из одной комнаты в
другую и, проливая их кровь, удовлетворяли ту жажду мести, которая давно уже
накопилась у них против свирепых воинов тирана Фрон де Бефа. Большинство
защищалось до последнего вздоха; немногие просили пощады, но никто не получил
ее. Воздух был наполнен стонами и звоном оружия, на полу было скользко от крови
умирающих и раненых.
Среди этого смятения Седрик бегал по всему замку, отыскивая
Ровену, а верный Гурт, поминутно рискуя жизнью, следовал за ним, чтобы отвратить
удары, направленные на его хозяина. Благородному Саксу посчастливилось
достигнуть комнаты его питомицы в ту минуту, когда она уже совершенно отчаялась
в возможности спасения и, крепко прижимая к груди распятие, сидела в ожидании
неминуемой смерти. Седрик поручил Ровену попечениям Гурта, приказав проводить ее
до передовой башни, куда путь был уже очищен от врагов и еще не был прегражден
пожаром. Покончив с этим делом, честный Седрик поспешил на выручку своему другу
Ательстану, твердо решившись любой ценой спасти последнего отпрыска саксонской
королевской фамилии. Но находчивость Вамбы уже обеспечила свободу ему самому и
его товарищу по злоключениям, прежде чем Седрик дошел до старинного зала.
Когда шум битвы возвестил, что сражение в самом разгаре, Вамба
принялся кричать изо всех сил: "Святой Георгий и дракон! Победоносец святой
Георгий, постой за родную Англию! Ура, наша взяла!" Чтобы эти крики были
страшнее, он стал грохотать ржавым оружием, находившися в зале, где они были
заключены.
Часовой, стоявший в смежной комнате, струсил, но еще больше
испугался он шума, производимого Вамбой, и, растворив настежь наружную дверь,
побежал доложить храмовнику, что неприятель ворвался в старый зал. Между тем
пленники без всяких затруднений вышли в эту смежную комнату, а оттуда пробрались
во двор замка, где разыгрывалась последняя схватка. Тут был высокомерный
Буагильбер, верхом на коне, окруженный горстью конных и пеших защитников замка,
сплотившихся вокруг своего знаменитого вождя, в надежде под его руководством
как-нибудь спастись отсюда. Подъемный мост был по его распоряжению спущен, но
осаждающие уже успели занять его.
Стрелки, которые до сих пор только издали обстреливали своими
стрелами эту часть замка, как только увидели пожар и заметили, что подъемный
мост спускают, кинулись к воротам, чтобы помешать бегству защитников и
обеспечить себе долю добычи, прежде чем замок успеет сгореть.
В то же время часть осаждающих, прорвавшаяся со стороны
передового укрепления, только что проникла во двор и яростно нападала на
уцелевших защитников, которые, таким образом, подверглись нападению и спереди и
с тыла.
Одушевленные отчаянием и ободренные примером своего
бесстрашного вождя, оставшиеся защитники замка дрались с величайшим мужеством;
их было немного, но они были хорошо вооружены, и им удалось несколько раз
оттеснить напиравшую на них толпу осаждающих. Ребекка, посаженная на лошадь
одного из сарацинских невольников Буагильбера, находилась в самой середине его
маленького отряда, и храмовник, невзирая на беспорядочный кровавый бой, все
время заботился о ее безопасности. Он беспрестанно возвращался к ней и, не думая
о том, как защитить самого себя, держал перед ней свой треугольный, выложенный
сталью щит. Время от времени он покидал ее, выскакивал вперед, выкрикивая боевой
клич, опрокидывал на землю нескольких передовых бойцов из числа нападавших и
тотчас снова возвращался к Ребекке.
Ательстан, который, как известно читателю, был великий лентяй,
но не трус, увидев на коне женскую фигуру, так ревностно охраняемую рыцарем
Храма, вообразил, что это леди Ровена и что Буагильбер задумал ее похитить,
несмотря на ее отчаянное сопротивление.
- Клянусь душой святого Эдуарда, - воскликнул он, - я отниму ее
у этого зазнавшегося рыцаря, и он умрет от моей руки!
- Что вы делаете? - закричал Вамба. - Погодите! Поспешить -
людей насмешить. Клянусь моей погремушкой, что это вовсе не леди Ровена. Вы
посмотрите, какие у нее длинные черные волосы. Ну, раз вы не умеете отличать
черного от белого, можете быть вождем, а я вам не свита. Не дам ломать себе
кости неведомо ради кого. Да на вас и панциря нет. Подумайте, да разве шелковая
шапка устоит против стального меча? Ну, повадился кувшин по воду ходить, тут ему
и голову сломить! Deus vobiscum, доблестный Ательстан! - заключил он свою речь,
выпустив полу камзола, за которую старался удержать сакса.
Ательстан мигом схватил с земли палицу, выпавшую из рук
умирающего бойца, и, размахивая ею направо и налево, кинулся к отряду
храмовника, каждым ударом сбивая с ног то того, то другого из защитников замка,
что при его мощной силе, разжигаемой внезапным припадком ярости, было нетрудно.
Очутившись вскоре в двух шагах от Буагильбера, он громко крикнул ему:
- Поворачивай назад, вероломный храмовник! Отдавай сейчас ту,
которой ты недостоин коснуться! Поворачивай" говорят тебе, ты, разбойник и
лицемер из разбойничьего ордена!
- Пес! - произнес Буагильбер, заскрежетав зубами. - Я покажу
тебе, что значит богохульствовать против священного ордена рыцарей Сионского
Храма!
С этими словами он повернул коня и, заставив его взвиться на
дыбы, приподнялся на стременах, а в то мгновение, когда лошадь опускалась на
передние ноги, использовал силу ее падения и нанес Ательстану сокрушительный
удар мечом по голове.
Правду говорил Вамба, что шелковая шапка не защитит от
стального меча. Напрасно Ательстан попытался парировать удар своей окованной
железом палицей. Острый меч храмовника разрубил ее, как тростинку, и обрушился
на голову злополучного сакса, который замертво упал на землю.
- А! Босеан! - воскликнул Буагильбер. - Вот как мы
расправляемся с теми, кто оскорбляет рыцарей Храма. Кто хочет спастись - за
мной!
И, устремившись через подъемный мост, он, пользуясь
замешательством, вызванным падением Ательстана, рассеял стрелков, пытавшихся
остановить его. За ним поскакали его сарацины и человек пять-шесть воинов,
успевших вскочить на коней. Отступление храмовника было тем более опасно, что
целая туча стрел понеслась вслед за ним и его отрядом. Ему удалось доскакать до
передовой башни, которой Морис де Браси должен был овладеть, согласно их
первоначальному плану.
- Де Браси! - закричал он. - Де Браси, здесь ли ты?
- Здесь, - отозвался де Браси, - но я пленный.
- Могу я выручить тебя? - продолжал Буагильбер.
- Нет, - отвечал де Браси, - я сдался в плен на милость
победителя и сдержу свое слово. Спасайся сам. Сокол прилетел. Уходи из Англии за
море. Больше ничего не смею тебе сказать.
- Ладно, - сказал храмовник, - оставайся, коли хочешь, но
помни, что и я сдержал свое слово. Какие бы соколы ни прилетали, полагаю, что от
них можно укрыться в прецептории Темплстоу, - это убежище надежное, туда я и
отправлюсь, как цапля в свое гнездо.
Сказав это, он поскакал дальше, а за ним и его свита.
После отъезда храмовника те из защитников замка, которым не
удалось бежать с ним, продолжали оказывать отчаянное сопротивление осаждавшим,
так как не надеялись на пощаду. Огонь быстро распространялся по всему зданию.
Вдруг Ульрика, виновница пожара, появилась на верху одной из боковых башен,
словно какая-то древняя фурия, и громко запела боевую песню, похожую на те,
какие во времена язычества распевали саксонские скальды на полях сражений. Ее
растрепанные волосы длинными прядями развевались вокруг головы, безумное упоение
местью сверкало в ее глазах, она размахивала в воздухе своей прялкой, точно одна
из роковых сестер, по воле которых прядется и прекращается нить человеческой
жизни. Предание сохранило несколько строф того варварского гимна, который она
пела среди окруженного огнем побоища:
Крепким, широким и острым ножом.
Пламенем синим нам путь осветит.
Точите мечи. Дракона сыны!
Как всадник - на туче летящий орел.
Пир твой готов.
Хенгиста племя вам их пошлет.
К вам во дворец.
Тучи вокруг собрались.
Над полем, где храбрые бьются.
Что из раны течет.
Княжьи хоромы огонь пожирает.
Удары таранов разрушат ограду.
Гражданственности видим мы подобье.