Некрасов Николай Алексеевич - Мертвое озеро (Часть вторая)

с mademoiselle Кларой? Неужели мисс Бетси превратилась в такую худенькую и стройную? - заметил Тавровский, глядя на луг, где бегали дети.

   Надинь оправила вуаль на своей голове и довольно резко сказала:

   - Это новая гувернантка, русская.

   - Это что значит? зачем русская? - спросил удивленный Тавровский, смотря на Марка Семеныча, который с досадою отвечал:

   - Я надеюсь, что моим детям надо уметь говорить по-русски?

   - Mademoiselle Клара, mademoiselle Клара! - кричала Надинь, махая платком.

   Француженка подбежала к террасе и раскланялась с Тавровским.

   - Позовите детей и... как ее...

   - Mademoiselle Анет?

   - Да!

   Разговор, разумеется, был на французском языке, на котором Надинь и продолжала, обращаясь к Тавровскому:

   - Я должна вас предупредить, что эта mademoiselle Анет очень смешная особа; она держит себя, как будто она член нашего семейства.

   И Надинь засмеялась.

   - Ты привыкла к mademoiselle Кларе и ее манерам, и потому она тебе такой кажется! - с горячностью возразил Марк Семеныч.

   Надинь подняла брови, как бы удивленная чем-то; и, улыбаясь иронически, сказала:

   - Ты так преследуешь mademoiselle Клару, что я начинаю подозревать, что тебе не удалось приобресть ее расположение.

   - Полноте! вы обижаете его! неужели у него такой вкус! - смеясь, сказал Тавровский.

   - Шутки ваши слишком странны, Надежда Александровна! Вы очень хорошо знаете, что если бы гувернантка моих детей была и красавица, то и тогда бы я не стал заискивать ее расположение.

   - Пуританин! - смеясь, подхватила Надежда Александровна и шепотом произнесла:- Тише: она близко.

   Mademoiselle Анет в самом деле имела спокойно-величавую походку, которая при ее выразительно-красивом лице невольно бросалась в глаза, - тем более что возле нее, как угорь, вертелась mademoiselle Клара.

   - Какая хорошенькая! поздравляю! Право, приятно иметь такую гувернантку,- шептал Тавровский.

   Mademoiselle Анет медленно вошла на ступеньки террасы, пустив вперед детей, которые кинулись с распростертыми объятиями к Тавровскому. Mademoiselle Анет осталась на последней ступеньке, спокойно вынося взгляды сидящих.

   Марк Семеныч подал стул mademoiselle Анет. Поблагодарив его, она села.

   Надежда Александровна тотчас же встала и пошла в гостиную.

   Тавровский, играя с детьми, не сводил глаз с новой гувернантки и шепнул Эженю:

   - Ты, я думаю, очень рад, что у вас такая хорошенькая гувернантка?

   - Еще бы! у ней отличные руки и уши. Я попробую снять с нее портрет,- важно отвечал Эжень.

   - И подари мне.

   - Граф! - кричала из гостиной Надежда Александровна.

   Тавровский нехотя вошел в гостиную и сел в креслы, возле кушетки, на которой полулежала хозяйка дома. Она спросила язвительно:

   - Вы, кажется, тоже были поражены ее надменностью?

   - Она очень хороша собой.

   - Как это скучно! Я вовсе не об этом хочу говорить,- не без досады перебила его Надежда Александровна.

   - Извините!

   С минуту длилось молчание. Надежда Александровна сказала:

   - Ах, как шумят дети!

   - Я скажу, чтоб они шли играть дальше.

   - Не беспокойтесь... Mademoiselle Анет!

   Mademoiselle Анет явилась в дверях.

   - Потрудитесь увести детей в сад,- сказала Надежда Александровна.

   Mademoiselle Анет молча пошла.

   - Знаете ли, она у меня с утра, а я еще голоса ее не слыхала: она, кажется, боится говорить. Впрочем, у ней, может быть, дурные зубы.

   - Посмотрите, какие отличные! вот она улыбнулась! - воскликнул Тавровский.

   - Странно! я заметила, что женщины с дурными зубами все очень серьезны.

   - Везде есть исключения. Вы так проницательны, что, верно, заметили, какая у ней маленькая ножка.

   Надежда Александровна вспыхнула, и невольно ее нога быстро спряталась под платье.

   Тавровский подошел к дверям террасы и стал глядеть на луг, где бегали дети, mademoiselle Анет и Марк Семеныч. Надежда Александровна тихонько подкралась к Тавровскому и тоже глядела на луг.

   В самом деле, было очень любопытно видеть mademoiselle Анет, которая, отбросив свою гордую осанку, резвилась, как дитя. Она ловко изгибалась, обманывая детей, догонявших ее, и вдруг сделала такое движение, что гребенка выпала у ней из косы, и длинные, густые волосы, ничем не связанные, рассыпались по ее плечам. Она силилась вырваться из рук обрадовавшихся детей, чтоб привести свои волосы в порядок, но они не давали ей этого сделать.

   - Какие волосы! как хороша она так! - сказал Тавровский.

   Надежда Александровна кусала губы, щурясь, глядя на луг, и отвечала:

   - Я держу пари, что эта гребенка упала с расчетом.

   - И расчет был верен, потому что она так великолепно-хороша...

   - Мне кажется, что она какая-нибудь колдунья. Посмотрите, как разбегался мой муж: хочет показать, что он еще молод! - смеясь принужденно, говорила Надежда Александровна.

   - Я пойду тоже бегать! - сказал Тавровский и кинулся с террасы.

   - Поль! Поль! - стиснув зубы, кричала ему вслед Надежда Александровна.

   Но он не воротился, и лицо ее приняло такое злое выражение, что вся красота ее исчезла. Она кинулась в креслы и с силою стала качаться, потом вскочила, почти бегом пробежала комнату и дернула так сильно за шнурок колокольчика, что кисть осталась в ее руках. Отбросив ее от себя далеко, она сказала отрывисто вошедшему лакею:

   - Мисс Бетси!

   Через две минуты вошла, или, лучше сказать, вкатилась, толстая англичанка. Огненные ее волосы были взбиты в мелкие пукли; на голове ее был чепчик с лиловыми лентами, но и он не мог скрыть ее жидкой косы и таких жидких волос, что красная кожа на голове просвечивалась. Она была затянута в пестрое платье, и пышная ее талия была открыта.

   - Детей за класс! - не отвечая на поклон мисс Бетси, сказала Надежда Александровна и нетерпеливо глядела вслед толстой англичанке. Потом она подошла к зеркалу, оправила вуаль на голове и, приняв спокойное выражение лица, пошла на террасу, мимоходом взяв какую-то книгу. Она уселась в креслы и стала качаться; но покачивание на этот раз было медленно, выражение лица так кротко; ее серые быстрые глаза щурились и наконец закрылись.

   В это время Тавровский возвратился к террасе; но голова его была повернута к лугу, где дети плакали, узнав, что им велят идти учиться.

   Когда он подошел к ступенькам и увидел дремавшую в креслах Надежду Александровну, он остановился, посмотрел с улыбкой на спящую и повернул назад. Спящая быстро открыла глаза и крикнула:

   - Поль!

   - Я думал, вы спите...

   - Вы куда идете?

   - Назад. Я было пришел ходатайствовать за детей.

   - Останьтесь! - повелительно произнесла Надежда Александровна.

   - Вы, кажется, считаете меня тоже за ребенка? Но вам трудно будет сладить со мной; я очень капризен и...

   - Разве это вежливо - убежать и оставить,- горячась, перебила его Надежда Александровна.

   Тавровский, смеясь, в свою очередь перебил ее, сказав:

   - Мы играли с детьми. Вообразите, я было догнал ее и взял за руку: как она на меня посмотрит... Я сконфузился даже.

   - Вы, кажется, слишком много приписываете могуществу ее взгляда; чтоб вас привести в смущение, надо...

   Надежда Александровна остановилась и, взяв неожиданно под руку Тавровского, повлекла его к лугу. Подходя к детям, она приняла такой строгий вид, что Марк Семеныч сказал:

   - Надинь, ты не сердись; это я виноват.

   Но Надинь не слушала его и строго спросила мисс Бетси по-французски:

   - Что значит, что дети не уведены?

   - Они заигрались! - подхватила mademoiselle Клара.

   - Maman, позвольте! - со слезами бормотали дети.

   - Надинь, дай им поиграть еще! - сказал Марк Семеныч.

   - Вздор! голову мне вскружили своими криками,- отвечала Надежда Александровна и повелительным жестом приказала детям удалиться.

   Мисс Бетси и mademoiselle Клара пошли за детьми. Mademoiselle Анет тоже хотела было следовать за ними; но хозяйка дома остановила ее, сказав небрежно:

   - Вы теперь им не нужны, можете идти в свою комнату.

   Марк Семеныч подхватил любезно:

   - Вы, я думаю, устали. Мы, кажется, слишком пользовались вашей добротой. Позвольте, я вас провожу.

   - Mademoiselle Клара, mademoiselle Клара! - закричала Надежда Александровна, не выпуская руки Тавровского.

   Француженка подбежала к хозяйке дома, которая сказала:

   - Прикажите провести ее в ее комнату, - и, обратись к Марку Семенычу, она поманила его к себе.

   Он подошел; жена взяла его под руку и, глядя язвительно то тому, то другому в лицо, молча повела их на террасу.

   Комнаты, назначенные для новой гувернантки, были очень милы и удобно меблированы. Одна выходила в сад и была перегорожена занавесью, так что из нее вышла спальня и маленькая гостиная. Другая выходила на двор; в ней была уборная. Из каждой комнаты был выход: из одной - на двор, из другой - в сад.

   Явилась горничная, очень порядочной наружности, и стала разбирать чемоданы.

   Mademoiselle Анет, сев у окна в мягкие креслы, так задумалась, что не замечала Марка Семеныча, стоявшего уже с минуту в дверях и пристально смотревшего на нее.

   Mademoiselle Анет, наконец увидя его, быстро встала. Марк Семеныч кинулся к ней, взял ее руку и тихо, с волнением сказал:

   - Простите, простите меня!

   - Что вы, Марк Семеныч!

   - Я виноват: вы...

   - Полноте! - с принужденною веселостью перебила его mademoiselle Анет, и, придвигая стул к окну, она сказала: - Садитесь! - но, как бы опомнясь, улыбнулась, положила руку на спинку стула и продолжала: - Я еще не привыкла к своему новому положению; но я скоро совершенно войду в него. Эти комнатки очень миленькие, и я...

   - Скажите, может быть, чего-нибудь недостает здесь?

   - Нет, здесь всё так удобно!

   - Я рад, что хоть комнатой вы довольны.

   - Я всем довольна... Ваши дети очень милы.

   Марк Семеныч тяжело вздохнул.

   Молчание длилось с минуту. Марк Семеныч сказал:

   - Для вас избрана горничная очень порядочная; вы можете быть покойны на этот счет.

   - Благодарю вас.

   - Может быть, вам не нравится, что ваши комнаты очень отдалены от других? Но всё занято, и я думал, что вам здесь будет свободнее.

   - Вы очень добры.

   - Я, кажется, вас стесняю! - как бы только теперь заметив, что mademoiselle Анет стоит, сказал Марк Семеныч и, раскланиваясь, прибавил: - Мы будем обедать в пять часов en famille {по-семейному (франц.)}.

   Не успел скрыться Марк Семеныч, как mademoiselle Анет вошла в уборную, думая застать горничную; но ее уже не было. Она подошла к окну и, взглянув в него, услышала топанье лошадей и свист бича. Тавровский сидел впереди в четвероместном шарабане, запряженном серыми лошадьми. Надежда Александровна и mademoiselle Клара усаживались на второе место. Шарабан уже двинулся, как Тавровский повернул голову к дамам, верно желая что-нибудь сказать, и его глаза встретились с глазами mademoiselle Анет. Он почтительно приподнял шляпу, отчего женские головы, как бы через электрический удар, повернулись к окну; но mademoiselle Анет успела скрыться.

   Эжень был прислан отцом за mademoiselle Анет, чтоб вести ее в столовую. Комната была большая, освещенная сверху. Огромное зеркало вделано в простенке; с боков были этажерки с вазами и разными редкими сервизами. Громадный буфет занимал почти всю ширину стены столовой. Стол был уже накрыт. Все гувернантки и дети находились в ней. Марк Семеныч встретил новую гувернантку в дверях столовой и, приветливо улыбаясь, сказал:

   - Эжень выпросил у меня позволение быть вашим кавалером сегодня. Позволите ли вы ему?

   - Мне очень лестно иметь такого кавалера,- отвечала mademoiselle Анет и заметила выразительный взгляд, которым обменялись мисс Бетси и mademoiselle Клара.

   Явилась Надежда Александровна, разряженная в пух. Рыжеватые ее пукли были распущены и взбиты, но вуаль не покидал ее головы. Слегка прищурив глаза, она окинула столовую и быстро спросила:

   - А где Тавровский?

   - Не знаю! - отвечал Марк Семеныч.

   Хозяйка нахмурилась и с досадою села за стол; она очень мало ела и вдруг спросила Марка Семеныча:

   - Это что значит, что ты на новом месте сидишь сегодня?

   - Мне так лучше!

   Надежда Александровна обвела глазами весь стол и остановилась на mademoiselle Анет, которая тоже переменила свой туалет и была одета просто, но с большим вкусом. Целый обед новая гувернантка находилась под взглядами хозяйки.

   Mademoiselle Анет нечаянно взглянула в зеркало и встретила глаза Марка Семеныча, устремленные на нее. Она невольно вспыхнула, и яркий румянец не сходил с ее щек в продолжение всего обеда. Когда встали из-за стола, хозяйка тотчас удалилась к себе, mademoiselle Клара и мисс Бетси тоже, a mademoiselle Анет повела детей в сад; оттуда она видела Марка Семеныча, сидящего у себя в кабинете у окна с сигарою.

   Дети играли до семи часов. Марк Семеныч явился к ним со шляпою, перецеловал всех, раскланялся с mademoiselle Анет и пошел к террасе. Mademoiselle Анет узнала от детей, что Марк Семеныч с незапамятных времен в семь часов уезжал в клуб, не только в городе, но даже и из деревни.

   Должность mademoiselle Анет не была весьма трудна. Дети ее ужасно полюбили, потому что она от них ничего не требовала, кроме веселости. Она изобретала им игры, в которых, казалось, иногда сама не менее их принимала участье. Одно было ей неприятно: это пытливые взгляды и тон Надежды Александровны.

   Mademoiselle Клара льстила mademoiselle Анет, навязывала ей свои сердечные тайны, коверкая в разговорах русский язык, перемешанный с французскими фразами. Мисс Бетси сохраняла полное равнодушие к mademoiselle Анет. По-русски она с ней ни слова не говорила; но в ее присутствии она еще сильнее пыхтела. Так что mademoiselle Анет никого не нашла в доме, с кем бы могла сблизиться. Одно существо ей очень нравилось: что mademoiselle Шарлот; но она вечно была занята, и притом, кроме немецкого языка, не умела ни на каком говорить, a mademoiselle Анет его очень плохо даже понимала, и они, встречаясь, только дружелюбно улыбались друг другу. Бедная mademoiselle Шарлот была труженица в доме. Она разливала чай не только детям, но и всем гостям. На ее руках был весь гардероб детей, и за всякое упущение в нем Надежда Александровна очень строго взыскивала.

   В несколько времени mademoiselle Анет обжилась в доме; но всё-таки она никак не могла покойно выносить свою роль в гостиной, когда были гости и она должна была присутствовать с детьми. Впрочем, на это была очень понятная причина. Надежда Александровна имела особый дар выискивать случаи делать ей вслух замечания, что она пренебрегла своей обязанностью.

   Тавровского mademoiselle Анет видала всякий день и никак не могла иметь настолько власти над собой, чтоб не краснеть при его появлении. Впрочем, Тавровский так был красив собой, умен, любезен, что его внимание и для женщины, очень высоко стоящей в обществе, было бы лестно, не только для гувернантки: mademoiselle Анет в его присутствии чувствовала, что его внимание к ней ставит ее выше всех находящихся в гостиной, потому что все женщины искали одного его взгляда, ловили его слово и он был всюду первый.

   Mademoiselle Анет замечала, что внимание его к ней оскорбляло многих и злило; но иногда мелочное мщение - такое сладкое чувство для женщины! Ее стал беспокоить Марк Семеныч своими наблюдениями за ней, особенно когда она говорила с Тавровским,- хотя он маскировал их,- как например: он садился против зеркала и оттуда глядел на mademoiselle Анет или, взяв книгу, делал вид, что читает, но вместо того следил за каждым движением ее. Раз mademoiselle Анет была свидетельницей очень неприятной домашней сцены. Надежда Александровна за столом стала подсмеиваться над Марком Семенычем, что он сделался домоседом и даже забыл клуб. Это была правда; но Марк Семеныч очень разгорячился, и они крупно говорили.

   Марк Семеныч в семь часов вечера, каждый день после обеда, усаживал детей в большой шарабан, mademoiselle Анет и mademoiselle Шарлот брались для надзора за ними, и он, сам правя, возил их по парку своему, который был огромен. Раз, когда они катались, их встретил Тавровский верхом с жокеем сзади.

   Марк Семеныч заметно был недоволен этой встречей и спросил его:

   - Это как вы сюда попали?

   - Я ехал к вам, и мне вздумалось прогуляться... А вы часто делаете такие прогулки? - спросил Тавровский, обратись к mademoiselle Анет, которая отвечала:

   - Всякий день; дети очень любят кататься.

   - Где же они? - озираясь во все стороны, спросил Тавровский.

   - Они с mademoiselle Шарлот собирают травы какие-то, - отвечала mademoiselle Анет и, любуясь лошадью Тавровского, прибавила: - Какая красивая у вас лошадь!

   Тавровский ехал близко шарабана, со стороны, где сидела mademoiselle Анет, которая потрепала лошадь по шее. Он быстро остановил ее и, наклонясь, поцеловал то место, к которому прикасалась рука mademoiselle Анет. Это было сделано так быстро, что краска, бросившаяся ей в лицо, не успела скрыться, как Тавровский ехал опять возле и, трепля лошадь по шее, говорил вполголоса:

   - Счастливица, счастливица!

   И, обратясь к mademoiselle Анет, он спросил ее:

   - Вы ездите верхом?

   - Да! - отвечала она, не повертывая головы, чтоб скрыть свою краску.

   - Вы ездите? что же вы мне не сказали? - с упреком подхватил Марк Семеныч.

   - Нет, извините, я первый спросил! - воскликнул Тавровский и торопливо прибавил, обращаясь к mademoiselle Анет: - Вы мне позволите быть вашим кавалером?

   - Да я вовсе не думала делать прогулки верхом.

   - Если вы желаете, то каждый вечер можете иметь смирную лошадь и верхом с нами делать прогулку! - говорил Марк Семеныч, стараясь гнать своих лошадей.

   - Вы напрасно мучите лошадей: моя три приза выиграла! - смеясь, сказал Тавровский, скача в галоп возле шарабана.

   - С чего вы взяли, что я еду скоро от вас? - сухо отвечал Марк Семеныч.

   И mademoiselle Анет заметила, что руки его дрожали.

   Дети и mademoiselle Шарлот с травами ожидали шарабана, который остановился. Тавровский бросил повода своему жокею и высадил mademoiselle Анет, которая стала усаживать детей. Эжень сел с отцом, mademoiselle Шарлот на вторую скамейку, с Софи и маленькими детьми, a mademoiselle Анет на последнюю, с Ольгой.

   Тавровский уже занес ногу в стремя, как вдруг кинулся к шарабану, уже двинувшемуся, ловко вскочил в него и сел возле mademoiselle Анет, взяв Ольгу на руки. Марк Семеныч остановил лошадей и сказал:

   - Угодно вам править?

   - Нет, избавьте: вы знаете, я езжу неосторожно, а здесь столько драгоценностей сидит для вас.

   - Я устал, возьмите! - бросая вожжи, сказал Марк Семеныч.

   - Что вы делаете! - воскликнул Тавровский, кинувшись из шарабана и схватив под уздцы лошадей, которые хотели тронуться с места.

   Марк Семеныч закрыл лицо руками и, повеся голову на грудь, сидел молча.

   - Что с вами? - иронически спросил Тавровский, подавая ему вожжи.

   Дети и гувернантка тревожно глядели на Марка Семеныча, который, подняв голову и тяжело вздохнув, сказал:

   - Вдруг что-то голова закружилась!

   И точно, лицо его было бледно.

   - Извините, я не догадался и думал, что вы из вежливости предлагаете мне править.

   - Садитесь возле меня! если опять у меня закружится голова, вы возьмете на себя труд править лошадьми,- отрывисто сказал Марк Семеныч.

   - С большим удовольствием! - отвечал Тавровский и посадил Эженя к mademoiselle Анет. Он успел шепнуть ей: "Будьте осторожнее" - и сел возле Марка Семеныча.

   Шарабан помчался. Дети снова заболтали.

   Тавровский шутил и всё время ехал лицом к дамам.

   В этот вечер хозяйка дома уехала куда-то в гости. Mademoiselle Клара и мисс Бетси ждали их пить чай в комнате, где стояло фортепьяно. Mademoiselle Клара не скрыла своего удивления при виде Тавровского.

   Чай прошел очень весело. Дети шумели, играя с Тавровский. Когда окончился чай, он сказал:

   - Mademoiselle Клара, сделайте одолжение, сыграйте англез.

   - С большим удовольствием! Вы будете танцевать?

   - Да, я буду просить мисс Бетси.

   И он стал упрашивать ее идти с ним танцевать. Мисс Бетси злилась, пыхтела, дети кричали, смеясь, под игру mademoiselle Клары.

   Mademoiselle Анет стояла у фортепьян, разбирая ноты, чтоб скрыть свой смех. Марк Семеныч подошел к ней и что-то вполголоса говорил ей.

   Глаза mademoiselle Клары поминутно перебегали от клавишей на Марка Семеныча и mademoiselle Анет, которая смеялась, глядя, как Тавровский танцевал англез с Софи и, подражая толстяку, пыхтел и тяжело прыгал. По окончании танца mademoiselle Клара заиграла вальс и сказала:

   - Эжень, ангажируйте mademoiselle Анет; мы еще не видали, как она танцует.

   Начался бал. Дети и большие вальсировали. Марк Семеныч, по просьбе дочери, пошел тоже кружиться.

   Тавровский ангажировал mademoiselle Анет, и они минут десять вертелись так, что Марк Семеныч шепнул mademoiselle Кларе:

   - Перестаньте играть: он закружит ее.

   Тавровский усадил свою даму, подошел к mademoiselle Кларе и сказал:

   - Вы, верно, устали? извините! Но mademoiselle Анет так легко вальсирует, что я готов целый день с ней кружиться.

   И Тавровский, сев за фортепьяно, продолжал играть вальс, тихо напевая его. Глаза его горели, и вся его фигура так была выразительна, что все как бы невольно смотрели на него. Mademoiselle Клара сказала:

   - Спойте что-нибудь!

   Тавровский, как бы опомнясь, встал со стула и, указывая на него mademoiselle Кларе, сказал:

   - Подайте пример.

   Француженка стала гримасничать, отговариваться, но когда ее перестали просить, она откашлялась и начала петь какую-то итальянскую арию. Голос у ней был очень плох и вовсе не для такого пения: она фальшивила и голос у ней сорвался раза два. Тогда она сказала Тавровскому:

   - Лучше дуэт из "Монтеки и Капулети".

   Тавровский согласился, и начался дуэт. Голос у него был сильный и удивительно приятный, метода пения отличная, так что mademoiselle Клару нельзя было слушать. В продолжение всего пения Тавровский не спускал глаз с mademoiselle Анет, стоявшей на другой стороне, против него. Тавровский как будто видел перед собою Юлию и к ней пел. Mademoiselle Анет находилась в странном волнении и, как бы околдованная, не могла свести глаз с него.

   Мисс Бетси слушала внимательно пение. Один Марк Семеныч скорыми шагами ходил по комнате. И когда кончился дуэт, он подошел к фортепьяно и сказал:

   - Ну, дети, русскую песню!

   Дети обступили отца и запели "Вниз по матушке по Волге..." Даже mademoiselle Клара и мисс Бетси подтягивали. Тавровский тоже пел. Наконец и mademoiselle Анет решилась присоединить свой голос.

   - А-а-а! вы поете? спойте, спойте нам что-нибудь! - остановясь внезапно, сказал Марк Семеныч, обращаясь к mademoiselle Анет, которая пугливо отвечала:

   - О, я не умею петь!

   - Не может быть! Ну что-нибудь! - сказал Тавровский.

   Дети тоже осыпали ее своими просьбами и поцелуями, так что mademoiselle Анет силою посажена была за фортепьяно.

   - Только с хором! - сказала наконец mademoiselle Анет, взяв аккорд.

   - Извольте, извольте! - отвечали ей.

   В комнате настала тишина, и mademoiselle Анет, собравшись с силами, неполным голосом запела русскую песню, бывшую тогда в моде.

   Хор аккомпанировал ей. Голос певицы всё становился громче, и наконец она запела с таким увлечением и так вела хор, что Марк Семеныч и Тавровский пришли в восторг.

   - Спойте еще что-нибудь! - говорил Марк Семеныч, когда mademoiselle Анет окончила петь.

   Mademoiselle Анет запела романс Офелии. Молчание сделалось страшное. Слезы блестели на глазах Марка Семеныча, мисс Бетси подошла ближе к стулу певицы и, освободив одно ухо из-под чепчика, напряженно слушала. Mademoiselle Анет уже без просьб запела романс Десдемоны из второго акта.

   Посреди глубокой тишины вошла в комнату хозяйка дома, только что возвратившаяся из гостей. Кто стоял сзади, заметил ее присутствие и попятился назад, сообщив эту весть соседу; наконец все отошли от фортепьян. Одна mademoiselle Анет ничего не замечала и продолжала петь. Хозяйка дома в эту минуту очень походила бы на Отелло, если б не была рыжевата. Вместо кинжала она коснулась ручкой зонтика до плеча mademoiselle Анет и строго произнесла:

   - Довольно!

   Mademoiselle Анет, вскрикнув, соскочила со стула, но опять села на него; страшно побледнев и закрыв лицо руками, она зарыдала. Тавровский кинулся к ней; голова mademoiselle Анет лежала на его груди, и рыдания наполняли комнату.

   - Воды! воды! - кричал Марк Семеныч.

   Все суетились в комнате, исключая хозяйки дома, которая стояла на одном месте и гневно на всех смотрела.

   Освежась водой, mademoiselle Анет быстро встала, оглядела комнату и тихо сказала:

   - Я испугалась... впрочем, ничего... это...

   Надежда Александровна подошла к зеркалу и, срывая свои перчатки, сказала сердито:

   - Мисс Бетси, уведите детей!

   И, бросясь на стул, она нетерпеливо стучала ногой об пол.

   Все двинулись из комнаты, исключая Марка Семеныча, который сказал:

   - Надинь!

   Но она не слыхала, потому что провожала глазами Тавровского, подавшего руку mademoiselle Анет. Они медленно шли, тихо разговаривая.

   - Надежда Александровна! - опять сказал Марк Семеныч.

   Надежда Александровна быстро повернула голову и так взглянула на Марка Семеныча, что он сделал нетерпеливый жест и, сев у фортепьян, стал барабанить по клавишам.

   - Вы надоели мне с музыкой! - вставая, сказала Надежда Александровна и, позвонив в колокольчик, прибавила вошедшему лакею: - Вынести отсюда фортепьяно.

   - Надинь! - воскликнул Марк Семеныч.

   - Куда прикажете? - спросил лакей.

   - На чердак!

   - Помилуй, Надинь! как же дети будут учиться?

   - Ну так в детскую! Скорее!

   - Это слишком! Неужели для детей нет комнаты? - заносчиво начал Марк Семеныч; но его перебила Надежда Александровна:

   - Не от детей, а от пения ваших гувернанток я избавляю себя.

   - Напрасно! она поет очень хорошо! - сказал Тавровский, входя в комнату.

   - Вы, верно, так заслушались, что забыли ваше слово приехать к Мари? - язвительно заметила Надежда Александровна.

   - И вы не ошиблись: я так приятно провел время, что...

   - Я не любопытна! прощайте!

   И Надежда Александровна вышла из комнаты. Тавровский взял шляпу и сказал Марку Семенычу:

   - Поедемте в клуб!

   - Нет, я буду дома.

   - Об вас все спрашивают, не знают, что думать, и решили, что вы влюблены! - натягивая перчатки, говорил Тавровский.

   - Кому какое дело, бываю ли я или нет в клубе! - горячась, отвечал Марк Семеныч.

   - Разве вы не знаете, что партнер так же любопытен, как ревнивая женщина. До свидания!

   И Тавровский удалился, а Марк Семеныч долго сидел задумчиво за фортепьяно, склонив голову на грудь; несколько лакеев стояли у дверей и шептались между собой, готовые вынести фортепьяно...

   Несколько дней Надежда Александровна не выходила к столу. Все в доме ходили на цыпочках. Марк Семеныч был озабочен и мрачен. Mademoiselle Клара целые дни сидела у больной и занимала роль лектрисы. Мисс Бетси водила к хозяйке дома здороваться и прощаться детей, так что mademoiselle Анет не имела случая видеть больную.

   Времени оказалось очень много свободного у mademoiselle Анет, и она занялась чтением маленькой своей библиотеки, стоявшей у ней в комнате в красивом шкапу. Книги были большей частию назидательные, и поля их мелко исписаны карандашом. Писавшая свои заметки особа была очень мрачного настроения духа. Всё говорилось о необходимости жертв, о сладости дружбы; о том же были исписаны целые листы, вложенные в книги. Эти отрывки очень заинтересовали mademoiselle Анет, и она спросила Марка Семеныча, кому принадлежала маленькая библиотека ее.

   - А что? - спросил он.

   - Может быть, я поступила нескромно, но я прочла заметки в книгах.

   - Как вы их нашли?

   - Мне кажется, тот, кто писал, должен быть очень несчастлив.

   - Вы жалеете о нем?

   - Кто же писал?

   - Это была комната Веры и ее любимые книги; но когда ее не стало, то я в тяжелые минуты часто приходил туда и...

   - Так это ваши...

   - Вас удивляет?

   Анет молчала. Тогда Марк Семеныч наставительно сказал:

   - Никто, кроме вас, мне кажется, не знает, какие глубокие раны в моем сердце. Сожаление пустых людей только растравляет их, и потому я стараюсь иметь личину довольную. Да, одни лицемерят, чтоб приняли в них участье, а я, я решаюсь на это, чтоб избегнуть его. Я горд и хочу только одного искреннего участья.

   Марк Семеныч мог говорить свободно с mademoiselle Анет: это было после обеда, во время прогулок детей по саду; часто они выходили даже из калитки в поле.

   Наконец Надежда Александровна сняла с себя карантин, потому что на ее наружности не было и тени болезни. Она небрежно отвечала на поклон mademoiselle Анет и оставляла ее без внимания, как будто она была невидимкою для нее.

   Гостиная Надежды Александровны была полна молодых людей и дам, исключая Тавровского, который не показывался в дом с того дня, как пела mademoiselle Анет.

   Однажды, когда садились за стол, лакей известил о прибытии Тавровского. Надежда Александровна так поспешно встала с своего места, на котором она уже сидела, что mademoiselle Клара закашлялась.

   Вошел Тавровский. Он раскланялся с хозяйкой и хозяином дома, потом со всеми и сел возле Надежды Александровны, которая приказала поставить ему прибор. Она спросила:

   - Что значит, что вас столько времени не было видно?

   - Я был на охоте.

   - Целую неделю? - язвительно воскликнула Надежда Александровна.

   - Да.

   - Странно! а Мари мне говорила, будто бы она вас видела...

   - Ошиблась: приняла другого за меня,- отвечал Тавровский и, обращаясь к Эженю, продолжал: - Ну что? как идет твое рисованье?

   - Очень хорошо! я теперь рисую головку...- отвечал Эжень.

   - Портрет с mademoiselle Авет! - подхватила, смеясь, Софи.

   - Неправда! - покраснев, перебил ее Эжень.

   - Да, да! ты сам меня спрашивал, похоже ли.

   Mademoiselle Анет покраснела.

   Мисс Бетси запыхтела и сделала замечание Софи, что она стала говорить очень скоро.

   - Да, это правда, и манеры у ней стали какие-то резкие! - подхватила Надежда Александровна.

   Краска сменилась бледностью у mademoiselle Анет.

   - Немудрено: живость mademoiselle Клары очень увлекательна. Она так грациозна...- смеясь, сказал Тавровский.

   - Я не беру на себя выговора, потому что Софи, кроме класса, не бывает со мной,- отвечала mademoiselle Клара.

   - И я тоже! - заметила мисс Бетси.

   Слезы дрожали на ресницах у mademoiselle Анет. Она сидела потупив глаза. За столом вдруг воцарилось молчание.

   Младший сын, сидевший возле mademoiselle Анет, вдруг сказал с грустью:

   - Папа, она плачет!

   Глаза всех устремились на бедную, сконфуженную mademoiselle Анет.

   - Какая чувствительность! - презрительно воскликнула Надежда Александровна.

   Mademoiselle Анет не выдержала, и слезы ручьями потекли по ее лицу; она едва слышно произнесла извинение и встала из-за стола.

   Марк Семеныч, подав ей руку, повел ее из столовой. Возвратись на свое место, он с сердцем сказал:

   - Надинь! это жестоко, это...- Надежда Александровна смеялась так весело и простодушно, что Марк Семеныч замолчал и нетерпеливо ждал, когда пройдет порыв этой веселости. Он строго продолжал: - Я вас не узнаю, Надинь.

   - Потому что я вмешалась в воспитание моих детей; но я надеюсь, что имею на это право!

   - Я был бы очень счастлив, если бы вы это давно сделали; но внимание не так должно выражаться.

   - Вы знаете, что я морали не люблю ни читать, ни слушать.

   - Однако! - возразил Марк Семеныч, весь вспыхнув.

   - Скажите, пожалуйста, нельзя ли мне попробовать убитую вами дичь? - обращаясь к Тавровскому, сказала Надежда Александровна и этим вопросом прекратила свой разговор с Марком Семенычем, который тотчас после обеда, собрав детей, пошел в сад.

   Mademoiselle Клара хотела ему сопутствовать; но Марк Семеныч сказал:

   - Не беспокойтесь: mademoiselle Анет, верно, будет так добра, что исполнит свою обязанность,- и, обратись к сыну, он продолжал: - Эжень, сходи к mademoiselle Анет и упроси ее хорошенько, чтоб она вышла в сад.

   И Марк Семеныч тоже последовал с детьми за сыном. Он вошел в комнату mademoiselle Анет, которая сидела у окна и, закрыв лицо платком, горько рыдала. Эжень, прибежавший первый, робко стоял в дверях. Марк Семеныч сказал детям:

   - Подите и упросите ее, чтоб она перестала.

   Дети бросились целовать и обнимать mademoiselle Анет, которая поспешно вытерла слезы, поправила волосы и сказала:

   - Я готова...

   - Вы и на меня сердитесь,- сказал Марк Семеныч.

   - Уверяю вас, что, кроме благодарности и удивления моего к вам, я ровно ничего не имею...

   - Вы забыли, может быть, ваше слово разделить со мной тягость воспитания?

   - И я сдержу его, потому что я должна же чем-нибудь заплатить вам за то участье...

   - Боже мой! не говорите со мной так. Вы для меня принесли жертву.

   - Однако зачем их делать свидетелями,- заметила mademoiselle Анет, потому что дети с большим вниманием слушали их разговор.

   И они пошли в сад; но не успели они сделать круг, как к ним навстречу шла Надежда Александровна и ласково сказала, обращаясь к mademoiselle Анет:

   - А я вас искала.

   - Я была в своей комнате,- отвечала mademoiselle Анет.

   Надежда Александровна молча пошла возле нее. Она, казалось, хотела что-то сказать ей, но как бы не решалась... и вдруг она торопливо сказала:

   - Вы, mademoiselle Анет, извините меня, я не хотела вас обидеть! - И, сказав это, она быстро отошла в сторону и заметила своей дочери, шедшей впереди:- Как я не люблю на тебе, Софи, этого платья!

   Тавровский шел навстречу, и когда он встретил Надежду Александровну, то пытливо взглянул на нее, потом на mademoiselle Анет, которой он сказал:

   - Я к вам с предложением: не хотите ли попробовать мою верховую лошадь? она очень смирная. Mademoiselle Клара уже подпрыгивает на ней и страшно кричит.

   - Благодарю вас! в другой раз.

   - Отчего же вы не хотите? - заметила любезно Надежда Александровна.

   И все пошли на подъезд, выходящий на большой двор, посреди которого был огорожен луг с зеленой травой; в центре его красовались солнечные часы. Mademoiselle Клара, скривив талию, подпрыгивала на аршин от седла, смеялась, поддерживая свою гребенку в косе. Лошадь вели под уздцы, и она шла легкой рысью.

   Дети стали проситься тоже сесть на лошадь, когда mademoiselle Клара сошла с нее. Тавровский сел по-дамски и прокатывал поочередно детей; Марк Семеныч ходил возле и останавливал Тавровского, когда тот скоро ехал. Mademoiselle Анет в это время крепче увернула свою косу, на что не без зависти смотрели Надежда Александровна и гувернантки; потом она надела длинную суконную юбку и ожидала лошади, которую подвел к ней Тавровский, спросив ее:

   - Вы как садитесь, с лестницы?

   - Нет, я и так могу,- отвечала mademoiselle Анет.

   Тавровский так приподнял ее, что она с секунду стояла ногой