Купер Джеймс Фенимор - Пионеры, или У истоков Сосквеганны

tify">   - А там все в огне! Дитя, если вы любите ее, бегите в деревню и поднимите тревогу. Нужны люди, чтобы бороться с огнем, а надежда еще не потеряна. Бегите! Прошу вас, бегите, не переводя духа.

   С этими словами Кожаный Чулок исчез в кустах.

   - Я нашел вас! - воскликнул старик, увидев Елизавету и Эдвардса.- Но следуйте за мной, разговаривать некогда.

   - А мое платье! - сказала Елизавета.- В нем нельзя подойти к огню.

   - Я подумал об этом,- отвечал Натти, набрасывая на нее свой плащ из оленьей кожи, окутавший всю ее фигуру,- теперь следуйте за мной!

   - А Джон! Что станется с Джоном? - воскликнул Эдвардс.- Неужели мы оставим старого воина погибать здесь?

   Натти взглянул по направлению руки Эдвардса и увидел индейца, сидевшего на том же месте, хотя огонь подошел уже почти вплотную к нему. Не теряя времени, охотник подбежал к могикану и сказал на дел аварском языке:

   - Вставай и идем, Чингачгук! Что ты тут жаришься, точно минг у столба пыток? Пойдешь ты с нами или нет?

   - Куда идти могикану? - угрюмо возразил индеец.- Он видел орлиные дни, но его глаза потускнели, он смотрит на долины, он смотрит на воды, он смотрит на охотничьи угодья, но не видит делаваров. Всюду его глаз встречает только белых. Не мешай могикану умереть.

   - Но вы забываете ваших друзей! - воскликнул Эдвардс.

   - Бесполезно говорить с индейцем, когда в нем засела мысль о смерти,- перебил Натти.

   Схватив веревку, связанную из одеяла, с удивительной быстротой и ловкостью он привязал пассивно подчинявшегося индейца себе на спину и с поразительной для его лет силой бросился к тому месту, откуда вышел на террасу. Они еще не успели пробежать террасу, когда горевшее дерево рухнуло как раз на то место, где они только что стояли.

   - Идите по мягкому грунту! - крикнул Кожаный Чулок, когда они вступили в полосу испарений, где трудно было чтонибудь разглядеть.- И держитесь в белом дыму! Берегите ее, малый! Она редкая девушка, другую такую не скоро найдешь!

   Повинуясь приказаниям охотника, они следовали за ним, стараясь не отставать ни на шаг. Хотя узкое русло ручья извивалось среди горящих стволов и хвороста, им удалось пробраться благополучно. Только человек, чувствовавший себя в лесу как дома, мог найти этот проход в густом дыму, где трудно было дышать и зрение оказывалось почти бесполезным, но опытность Натти преодолела все препятствия. Вскоре они спустились на другую террасу, куда пожар еще не дошел.

   Не спуская со спины своего груза, Кожаный Чулок повернулся к молодым людям и, рассмеявшись, по своему обыкновению беззвучно, сказал:

   - Я так и знал, девушка, что это порох француза: он вспыхнул разом, а наш бы горел целую минуту. У ирокезов не было лучшего пороха, когда я воевал с канадскими племенами под начальством сэра Вильяма. Рассказывал я вам, малый, об одной схватке...

   - Не рассказывайте мне ничего, Натти, пока мы не избавимся от опасности. Куда мы теперь направимся?

   - Разумеется, на площадку над пещерой. Мы будем там в безопасности, а в случае чего можем укрыться и в самую пещеру, если вы согласны на это.

   Молодой человек вздрогнул и казался взволнованным, но, обводя вокруг себя тревожным взглядом, быстро спросил:

   - Будем ли мы в безопасности на той скале? Разве огонь не может пробраться туда?

   - Вот еще выдумал! - сказал Натти с хладнокровием человека, хорошо знакомого с опасностью, которой они только что избежали.- Если бы вы простояли еще десять минут на том месте, где я вас нашел, от вас осталась бы только куча золы, но там вы можете стоять хоть целый век, и никакой огонь не доберется до вас.

   После этого Натти повел их на указанное место, где положил индейца на землю, прислонив его спиной к скале. Елизавета тоже опустилась на землю и закрыла лицо руками.

   - Позвольте мне предложить вам выпить чего-нибудь подкрепляющего, мисс Темпль,- почтительно сказал Эдвардс,- вы ослабели от испытанных волнений.

   - Оставьте, оставьте меня! - сказала она, на мгновение поднимая на него глаза.- Моего чувства не выразить словами! Я так благодарна вам, Оливер, за свое спасение!

   Эдвардс подошел к краю скалы и крикнул:

   - Бенджамен! Где вы, Бенджамен?

   Голос точно из-под земли ответил:

   - Здесь, хозяин! Сижу в этой норе, где жарко, как в пекле. Мне надоела моя каюта, изволите видеть, и если Кожаный Чулок не скоро отправится в плавание за своими бобрами, то я вернусь в доки, отбуду свой карантин, помирюсь с законом и спущу последние доллары.

   - Принесите стакан воды,- продолжал Эдвардс,- и подбавьте в него немного вина. Да скорее, прошу вас!

   - Не признаю я таких напитков, мистер Оливер,- отвечал дворецкий, вылезая из пещеры,- а ямайку мы прикончили с Билли Кэрби, когда он взял меня на буксир на большой дороге. Ну, да для слабого желудка, пожалуй, годится эта красная микстура. Этот мистер Кэрби не первоклассный корабль, однако, довольно ловко лавирует среди пней, как лондонский лоцман среди угольных судов.

   Говоря это, дворецкий поднялся на площадку и подал требуемый напиток. Лицо его сохраняло следы жестокой попойки. Елизавета приняла от Эдвардса стакан, который он предложил ей, и снова попросила оставить ее одну.

   Молодой человек отошел от нее к Натти, который хлопотал около могикана. Когда их глаза встретились, охотник грустно сказал:

   - Его время пришло, малый! Я вижу это по его глазам. Когда индеец уставится так в одну точку, то это значит, что он думает о смерти. А уж что он задумает, то и сбудется.

   Чьи-то быстрые шаги, раздавшиеся поблизости, помешали молодому человеку ответить, и спустя мгновение, к изумлению всех присутствующих, на склоне холма показался Грант, быстро спускающийся на площадку. Оливер бросился к нему и помог сойти по крутому спуску.

   - Как вы попали сюда? - воскликнул он.- Неужели на горе есть люди?

   Пастор, собравшись с духом, быстро ответил:

   - Я узнал, что мою дочь видели на горе, и когда огонь показался на вершине, побежал ее искать, но встретился с ней на дороге, и она рассказала мне о мисс Темпль. Тогда я отправился на поиски, думая, нельзя ли ее спасти, но сам забрался в опасное место и сгорел бы, если бы меня не вывели собаки Натти.

   - Да, следуйте за собаками, и если только есть проход, они отыщут его,- сказал Натти,- у них чутье вполне заменяет человеческий рассудок.

   - Я так и сделал, и они вывели меня на это место. Я вижу, что вы все целы и невредимы.

   - Да, кроме Джона,- отвечал охотник,- он хоть и цел, но доживает свой последний час.

   - Вы правду сказали,- заметил пастор, подходя к индейцу.- Я часто видел умирающих... Да, рука смерти простерлась над старым воином.

   - Он устал от долгого пути,- проговорил Натти.- Пошел прочь, Гектор! Прочь, говорят тебе!.. Тело не железо, и человек изнашивается, особенно, когда все его родные и близкие ушли в далекую страну, и он остался один со своим горем.

   Индеец медленно поднял свое неподвижное, без всякого выражения лицо, затем он снова отвернулся и запел на своем языке низким, гортанным голосом, по временам повышая голос до высоких пронзительных нот:

   - Я ухожу! Я ухожу! Я убивал магуасов! Я убивал магуасов! Я ухожу! Я ухожу!

   - Что он говорит, Кожаный Чулок? - спросил Грант.

   - Он воспевает свои дела,- отвечал Натти, грустно глядя на своего умирающего друга.- И имеет право. Я знаю, что каждое слово его верно.

   Индеец поднял голову и произнес низким, ясным голосом:

   - Кто может сказать, что магуас видел спину могикана? Кто из врагов, выступавших против него, доживал до утра? Кто из мингов, с которыми он вступал в бой, пел песню победы? Лгал ли когда-нибудь могикан? Нет, правда жила в нем, и только правда исходила из его уст. В молодости он был воином, и его мокассины оставляли кровавые следы. В старости он был мудр, и его слова у костра совета не говорились на ветер.

   - Он уже не поет своей языческой песни! - воскликнул пастор.- Что он говорит? Сожалеет ли об утрате жизни?

   - Еще бы не сожалеть! - сказал Натти.- Он знает, что его конец близок, не хуже нас с вами, но видит в этом не утрату, а прибыль. И то сказать: он стар и дряхл, а из-за ваших расчисток дичь сделалась так редка, что и лучшие стрелки, чем он, терпят нужду. Теперь он думает, что переселится в такой край, где дичь не переводится, где он встретит только честных и справедливых индейцев, где он увидит свое племя. Утрата! Какая тут может быть утрата для человека, руки которого были созданы вовсе не для плетения корзин? Утрата! Если тут есть для кого утрата, то только для меня. Но когда он уйдет, и я, наверное, скоро отправлюсь вслед за ним...

   - Он теперь счастлив,- продолжал Бумпо,- я вижу это по его глазам,- а это с ним не было с тех самых пор, как делавары ушли на запад. Ах! Давно это было! И много черных дней мы с ним видели с тех пор.

   - Соколиный Глаз! - сказал могикан, поднимая глаза, в которых засветилась последняя вспышка жизни.- Соколиный Глаз, выслушай слова твоего брата.

   - Да, Джон,- отвечал охотник, взволнованный этим обращением.- Мы были братьями. Что ты хочешь сказать мне, Чингачгук?

   - Прощай, Соколиный Глаз! Положи лук и томагавк, и трубку, и вампум {Вампум - здесь подразумевается пояс из вампумов (цилиндрических кружков особой породы раковин), заменяющий у сев.-америк. туземцев писанные договоры и проч. (Примеч. ред.).} могикана в его могилу, потому что, когда он встанет ночью, как воин, готовый вступить на военную тропу, ему некогда будет искать их.

   - Что он говорит, Натаниэль? - воскликнул пастор с видимой тревогой.- Вспоминает ли он обеты нашей религии?

   Когда волнение, вызванное словами умирающего и отражавшееся на каждом мускуле загорелого лица Бумпо, немного улеглось, он ответил пастору:

   - Нет, нет, он возлагает надежды только на свои подвиги. Он верит, как и все в его народе, что станет снова молодым и будет вечно охотиться в счастливой стране.

   - Джон! - воскликнул ревностный пастор.

   Он умолк, пораженный переменой в окружающей природе. Черные тучи сгустились на небе и наступила зловещая тишина, предвещавшая грозу. Пламя, все еще бушевавшее по склонам горы, теперь не металось во все стороны, но поднималось высоко кверху. Распространение пожара замедлилось. Дым, нависший над долиной, рассеялся. Зигзаги молний рассекали тучи, собиравшиеся над западными холмами.

   Вдруг блеснула молния, озарившая своим трепетным сиянием половину неба, и удар грома прокатился над холмами. Могикан приподнялся и протянул свою исхудалую руку к западу. Его темное лицо осветилось радостной улыбкой. Мускулы застыли в неподвижном положении, легкая судорога пробежала около губ, рука медленно упала, и тело старого воина опустилось бездыханным на скалу. Остановившиеся глаза по-прежнему были открыты и устремлены на далекие холмы.

   Натти взял безжизненную руку своего покойного друга, несколько времени молча смотрел на его лицо, а потом сказал, давая волю своим чувствам:

   - Красная кожа или белая, теперь уже все равно! Еще одна смерть, и я останусь один-одинешенек с моими собаками. Ах, я начинаю уставать от жизни! Деревья, которые я знал, срублены, и трудно найти лицо, которое я помнил бы в дни моей молодости.

   Начали падать крупные капли дождя, гроза быстро приближалась. Тело индейца перенесли в пещеру.

   Эдвардс смущенно извинился перед Елизаветой, что не приглашает ее туда же, так как думает, что ей будет неприятно в темноте и в присутствии мертвого тела, но мисс Темпль нашла убежище под нависшей скалой, защищавшей ее от дождя. Но задолго до того, как он кончился, в лесу послышались голоса, звавшие ее, и вскоре показались люди, осторожно пробиравшиеся по не совсем еще угасшему пожарищу.

   Воспользовавшись минутой, когда дождь ослабел, Оливер проводил Елизавету на дорогу, где расстался с ней. Прощаясь, он уловил момент и проговорил с жаром, причины которого не нужно было теперь объяснять ей:

   - Время секретов миновало, мисс Темпль! Завтра, в этот же час, я разоблачу тайну, которую, быть может, давно бы уже следовало разоблачить. Но у меня были свои особые желания и слабости. Да и кто свободен от них в молодости, когда его раздирают противоположные чувства? Я слышу голос вашего отца, он идет вам навстречу, а мне именно теперь не хотелось бы подвергнуться аресту. Вы в безопасности, и с моей души свалилось страшное бремя.

   Он не дожидался ответа и бросился в лес. Елизавета, хотя и слышала голос отца, называвшего ее по имени, подождала, пока молодой человек скрылся среди дымящихся деревьев, а затем побежала и через минуту бросилась в объятья судьи.

  

   Проливной дождь, продолжавшийся весь день, совершенно прекратил пожар; лишь местами, где накопилось особенно много хвороста, можно было ночью заметить огни. На другой день леса на протяжении многих миль стояли черными и дымящимися. Кустарники и хворост выгорели дотла, но сосны и дубы по-прежнему гордо поднимали свои вершины, и даже менее крупные деревья еще обнаруживали слабые признаки жизни.

   Рассказ о спасении Елизаветы передавался из уст в уста, украшаясь самыми фантастическими подробностями. Молва передавала также, что могикан погиб в огне. Это известие казалось тем более правдоподобным и вероятным, что рудокопа Джотэма Ридделя нашли в его яме полузадохшимся от дыма и обгоревшим так сильно, что не было надежды на спасение его жизни.

   Дальнейшие события дали новую пищу для разговоров. Фальшивомонетчики последовали примеру Бумпо и ночью бежали из тюрьмы, также перепилив бревно. Когда это известие распространилось по поселку, поселенцы решили, что необходимо захватить всех беглецов, какие только попадутся.

   Рассказывали о пещере, служившей будто бы притоном злоумышленникам. Темные слухи о рудах и драгоценных металлах связывались с подделкой монеты, и обывательская фантазия рисовала самые удивительные картины.

   При таком лихорадочном возбуждении умов кто-то пустил слух, что лес был подожжен Эдвардсом и Кожаным Чулком, и что, следовательно, их то и нужно притянуть к ответу. Это мнение, поддерживаемое главным образом теми, чья неосторожность была причиной пожара, нашло благоприятную почву. Общий голос потребовал наказания злоумышленников. Ричард, разумеется, не остался глухим к этому призыву и немедленно принял необходимые меры.

   Было выбрано несколько здоровых молодых людей, получивших соответствующие секретные предписания непосредственно от самого шерифа. Проникнутые сознанием своего долга, эти молодые люди отправились на холмы с такой поспешностью, словно судьбы мира зависели от их усердия, и с таким таинственным видом, как будто дело шло о государственных тайнах величайшей важности.

   Ровно в двенадцать часов перед "Храбрым Драгуном" раздался барабанный бой и появился Ричард в сопровождении капитана Холлистера, на котором был мундир командира "Темпльтонской легкой инфантерии". Все было условлено заранее, на звуки барабана быстро собрались двадцать пять милиционеров и выстроились в боевом порядке.

   Так как этот отряд состоял из добровольцев и находился под командой человека, который провел свою молодость, до тридцатипятилетнего возраста, в лагерях и гарнизонах, то он представлял самый блестящий образчик военных сил области, и рассудительные граждане Темпльтона утверждали, что их милиция не уступит никаким войскам в мире по выправке и военному искусству; в отношении же физических качеств она несомненно превосходила их! С этим утверждением расходились только три голоса и одно противоположное мнение. Мнение принадлежало Мармадюку, который, однако, не считал нужным доводить его до общего сведения. Из голосов же один, и довольно громкий, принадлежал супруге самого командира, которая часто упрекала мужа за то, что он, занимавший во время последней войны почетную должность сержанта Виргинского кавалерийского полка, снисходит до командования таким "сбродом".

   Другим скептиком был мистер Помпа, который всякий раз, как ему случалось видеть маневры отряда, замечал благодушным тоном:

   - Ну, да, они, пожалуй, сумеют зарядить и выпалить; но что касается маневрирования кораблем, то капрал "Боадицеи" сумел бы их окружить и взять в плен в какие-нибудь полсклянки.

   Третьим неверующим был мосье Лекуа, который шепотом сообщил шерифу, что это прекраснейшее войско, какое он когда-либо видел, но уступает французским мушкетерам.

   Мармадюк снова заперся в своем кабинете с Ван-дер-Скулем, и таким образом ничто не могло воспрепятствовать походу. Ровно в два часа отряд взял ружья на плечо, причем все проделывали этот прием один за другим с величайшим старанием. Когда все мушкеты были приведены в надлежащее положение, раздалась команда: "Налево кругом марш1" Нельзя сказать, чтобы это движение было исполнено с образцовой точностью, но как бы то ни было, музыка заиграла "Янки Дудль", Ричард и мистер Дулитль храбро двинулись во главе колонны, а капитан Холлистер заковылял рядом со своим войском, размахивая громадным драгунским палашом, стальные ножны которого волочились по землес самым воинственным дребезжанием.

   Лазутчики, посланные шерифом на разведки, вернулись и сообщили, что беглецы вовсе не думают ретироваться, а напротив, очевидно, узнали о предстоящем нападении и приготовились к отчаянному сопротивлению. Это известие вызвало значительную перемену не только в планах вождей, но и в настроении солдат. Люди обменивались друг с другом очень серьезными взглядами, а Ричард и Дулитль отошли в сторону и начали совещаться.

   В этот момент показался Билли Кэрби, который шел по дороге с топором подмышкой, опередив своих волов так же, как капитан Холлистер опередил свою армию. Лесоруб изумился, увидев вооруженный отряд. Шериф обрадовался этому неожиданному подкреплению и потребовал именем закона, чтобы он присоединился к ним. Билли же слишком уважал Джонса, чтобы отвечать отказом.

   Решено было, что он возьмет на себя обязанности парламентера и предложит врагам сдаться, прежде чем будет приступлено к крайним мерам. Войска разделились: половина отправилась под начальством капитана через "Видение", чтобы подойти к пещере слева, другая - под начальством его помощника должна была атаковать ее справа. Джонс и доктор Тодд, который также участвовал в походе, сделали обход по лесу и появились на площадке, над головами осажденных, но вне их поля зрения. Гирам не решился последовать их примеру и поплелся за Билли Кэрби, но предпочел остановиться на почтительном расстоянии от укрепления и спрятаться за дерево. Большинство людей сделали то же, с большим искусством укрываясь от врага за различными препятствиями, и только двое из осаждающих шли на виду у осажденных, именно капитан Холлистер с одной стороны и лесоруб - с другой.

   Ветеран смело остановился впереди своего войска, держа палаш наготове и не спуская глаз с неприятеля, а рослая фигура Билли Кэрби, с топором подмышкой и с руками в карманах, дышала обычным ленивым спокойствием. До сих пор обе стороны еще не обменялись ни одним словом. Осажденные устроили перед входом в пещеру бастион из обгорелых бревен и сучьев. Так как за этим укреплением виднелись с одной стороны фигура Натти, а с другой - Бенджамена, а подъем к нему был очень крут и скользок, то штурм представлялся довольно затруднительным и далеко не безопасным.

   Получив приказание, Билли Кэрби стал подниматься по склону со свойственным ему хладнокровием. Когда он находился в ста шагах от укрепления, над бревнами показалось длинное ружье Кожаного Чулка и раздался его громкий голос:

   - Уходите, Билли Кэрби, уходите! Я не желаю вам зла. Но если кто-нибудь из вас подойдет ближе, то будет пролита кровь.

   - Полно, старина,- сказал Билли добродушно,- не заводите катавасию, а лучше выслушайте, что я вам скажу. Мое дело сторона, но сквайр Дулитль, который прячется вон за тем деревом, просил меня передать вам, что вы должны подчиниться закону. Вот и все!

   - Я вижу эту тварь! - с негодованием закричал Натти.- Но если он мне покажет хоть краешек тела, в который можно всадить пулю, то я с ним разделаюсь. Уходите, Билли, прошу вас! Вы знаете, как я стреляю, но я не хочу с вами ссориться.

   - Как бы вы ни стреляли, Натти,- сказал лесоруб, укрываясь за стволом сосны,- но вам не удастся застрелить человека сквозь дерево в три фута толщиной. Я же могу свалить его на вас в какие-нибудь десять минут, а то и скорее, поэтому будьте вежливы,- я требую только законного!

   В серьезном тоне Натти чувствовалась решимость, но очевидно было также, что ему не хочется проливать человеческую кровь. Он спокойно отвечал на похвальбу лесоруба:

   - Я знаю, что вы можете направить дерево, куда хотите, Билли Кэрби, но если, делая это, вы высунете руку или плечо, то у меня будет место для пули. Если вы желаете войти в пещеру, то обождите два часа, а затем милости просим, только не входите теперь. В ней уже лежит мертвое тело, и другое, в котором жизнь едва теплится. Если вы захотите войти немедленно, то мертвое тело будет и вне пещеры.

   Лесоруб вышел из-за своего прикрытия и крикнул:

   - Это хорошо, это правильно. Он требует, чтобы вы подождали два часа, и я не вижу причины отказывать ему. Человек может признать себя неправым, если вы не будете чересчур наседать на него, но если вы не даете ему одуматься, он тоже заартачится, как упрямый вол, которого чем больше бьешь, тем он больше упирается.

   Своеобразные понятия Билли вовсе не уменьшили нетерпения Джонса, которому страстно хотелось скорее узнать тайну пещеры. Поэтому он прервал эту дружескую беседу, крикнув:

   - Я приказываю вам сдаться, Натаниэль Бумпо! А вам, джентльмены, я приказываю помочь мне исполнить мой долг! Бенджамен Пенгвильян, я арестую вас и приказываю вам следовать за мной в местную тюрьму в силу этого предписания.

   - Я готов следовать за вами, сквайр Джонс,- сказал Бенджамен, вынимая изо рта трубку (которую экс-дворецкий безмятежно покуривал в течение предыдущего разговора),- да, я готов плыть под вашим флагом на край света, если бы было такое место, но его нет, потому что земля круглая. Вы, может быть, этого не знаете, мистер Холлистер, так как прожили всю жизнь на берегу, изволите видеть.

   - Сдайтесь! - перебил ветеран таким грозным голосом, что его испуганная армия отступила на несколько шагов.- Сдавайтесь, Бенджамен Пенгвильян, или не ждите пощады.

   - Будь она проклята, ваша пощада! - воскликнул Бенджамен, вставая с бревна, на котором сидел, и поглядывая на дуло фальконета, который осажденные ночью перетащили на холм для защиты своих укреплений.- Слушайте, вы, мистер или капитан,- хотя, я думаю, вы не умеете назвать ни одной веревки, кроме разве той, на которой вас повесят,- нет никакой надобности так орать, точно вы перекликаетесь с глухим марсовым. Вы, кажется, думаете, что на вашей бумажонке значится мое настоящее имя, но ни один британский моряк не станет плавать в этих морях под своим флагом, изволите видеть. Если вы называете меня Пенгвильяном, то вы называете меня по фамилии человека, который, изволите видеть, был дворянином, а этого даже злейший враг не скажет ни о ком из семьи Бенджамена Стеббса.

   - Даю вам минуту на размышление,- крикнул Ричард.- Бенджамен, Бенджамен! Не ожидал я от вас такой неблагодарности!

   - Послушайте, Ричард Джонс,-- сказал Натти, опасавшийся влияния шерифа на своего товарища,- хотя порох, который принесла девушка, сгорел, но у меня в пещере имеется достаточный запас, чтобы взорвать скалу, на которой вы стоите. Я это и сделаю, если вы не оставите нас в покое.

   - Я полагаю, что продолжать переговоры с арестантами не соответствует достоинству моей должности,- заметил шериф своему спутнику, и оба поспешили ретироваться, а капитан Холлистер принял это отступление за сигнал к атаке.

   - В штыки, ребята! Вперед! - крикнул ветеран.

   Хотя армия ожидала этого сигнала, но все же он застал осаждающих врасплох, и ветеран один подступил к укреплению с криком:

   - Смелее, молодцы, не давайте им пощады, если не сдадутся!

   Он размахнулся своим палашом и, без сомнения, раскроил бы голову Бенджамену, если бы не зацепил за дуло фальконета. Благодаря этому обстоятельству орудие приняло вертикальное направление в тот самый момент, когда Бенджамен приложил свою трубку к затравке, и пять или шесть дюжин картечин полетели вверх.

   Таким образом два фунта картечи, по тридцати штук на фунт, описав эллипс, вернулись на землю и посыпались среди древесных ветвей на головы войск, отставших от своего командира.

   Успех атаки, предпринятой иррегулярными войсками, зависит от их первого движения. В данном случае через минуту после того, как оглушительный выстрел раскатился в горах, ветерану пришлось заканчивать атаку одному.

   Бенджамен получил такой сильный толчок вследствие отдачи орудия, что растянулся на земле. Воспользовавшись этим обстоятельством, ветеран вскарабкался на бастион и, повернувшись к своим войскам, крикнул, размахивая палашом:

   - Победа! Вперед, молодцы! Крепость наша!

   Все это было проделано геройски и являлось примером, какого должны были ждать войска от доблестного командира, но победный крик ветерана послужил причиной перемены счастья. Услыхав его, Натти, который все это время не сводил глаз с Билли Кэрби, оглянулся в тревоге и увидел своего товарища распростертым на земле, а ветерана - стоящим на укреплениях. Дуло длинного ружья мгновенно повернулось к капитану. Был момент, когда жизнь старого солдата висела на волоске. Но цель была слишком велика и слишком близка для Кожаного Чулка, и тот вместо того, чтобы спустить курок, повернул ружье и нанес сильный удар прикладом в арьергард врага, заставив ветерана соскочить с укрепления гораздо быстрее, чем он взобрался на него.

   Склон перед укреплением был до того крут и скользок, что капитан Холлистер не мог удержаться и продолжал мчаться вниз, падая, приподнимаясь, натыкаясь на деревья и каменья, сокрушая кустарники и мелкие деревца. Это быстрое движение и многочисленные толчки помутили умственные способности старого солдата. Ему, по-видимому, казалось, что он мчится в гору, пробиваясь сквозь ряды неприятеля. Он рубил палашом встречные деревья, пока, наконец, сокрушив полуобгоревшую сосенку, не очутился, к своему крайнему изумлению, на дороге, у ног собственной супруги.

   Когда мистрис Холлистер, взбиравшаяся на холм в сопровождении десятков двух ребятишек, с палкой в одной руке и с пустым мешком в другой, увидела подвиги своего супруга, она воскликнула в страшном негодовании:

   - Как, сержант! Ты обратился в бегство? Вот до чего я дожила: мой муж показал тыл неприятелю! Да еще какому неприятелю! А я только что рассказывала ребятишкам об осаде Йорктоуна и о твоей ране, и о том, как ты будешь действовать сегодня. Что же я вижу? Ты отступил после первого выстрела! Ох! Видно, придется бросить мешок! Если тут и будет добыча, то мне она не достанется. А ведь говорят, будто пещера наполнена золотом и серебром.

   - Отступил! - воскликнул ошеломленный ветеран.- Где моя лошадь? Ее убили подо мной, и я...

   - С ума ты сошел!- перебила жена.- Откуда у тебя возьмется лошадь, сержант? Ты просто несчастный капитан милиции! О! Не то бы вышло, если б здесь был тот, настоящий капитан!

   Пока достойная чета обсуждала таким образом события, битва наверху приняла серьезный оборот. Когда Кожаный Чулок убедился, что неприятель отступает, он снова обратил все свое внимание на правое крыло осаждающих. Билли Кэрби, при его силе, нетрудно было бы воспользоваться этим моментом, чтобы проникнуть в укрепление и отправить обоих его защитников вслед за ветераном, но лесоруб не отличался воинственными наклонностями и в эту минуту кричал вслед капитану:

   - Ура! Здорово, капитан! Хорошенько их! Смотрите, как он расправляется с деревьями!

   Наконец, он уселся на землю, ухватившись за бока и покатываясь со смеха.

   Все это время Натти стоял наготове, следя за малейшими движениями врага. К несчастью, крики возбудили непреодолимое любопытство в Гираме, который решился выглянуть из-за своего прикрытия, чтобы узнать, в каком положении находится дело. Хотя он сделал это очень осторожно, стараясь не подставлять своего фронта неприятелю, но, как это случалось и с лучшими полководцами, подставил ему тыл.

   Лишь только мистер Дулитль наклонился вперед, ружье Натти с быстротой молнии направилось на него. Менее опытный человек прицелился бы в одежду, висевшую мешком, но Кожаный Чулок лучше знал своего противника, и когда раздался выстрел, Билли Кэрби, следивший, затаив дыхание, за действиями Натти, заметил, что кусочек коры отлетел от дерева, а одежда шевельнулась на некотором расстоянии от пустых складок. В то же мгновение Гирам выскочил из-за дерева, сделал два или три прыжка, схватился одной рукой за пострадавшую часть тела и, грозя другой Кожаному Чулку, крикнул:

   - Будь ты проклят! Это не пройдет тебе даром!

   Такие сильные выражения со стороны столь приличного человека, как сквайр Дулитль, а также сознание, что ружье Натти разряжено, ободрило войска, которые издали громкий клич и дали залп в верхушки деревьев. Воодушевленные собственными криками, люди кинулись на приступ, и Билли Кэрби, находивший, что как ни хороша была шутка, но она зашла чересчур далеко, готовился забраться на укрепления, когда на площадке появился судья Темпль и крикнул:

   - Тишина и спокойствие! К чему кровопролитие и убийство? Разве закон не в силах защитить себя, не прибегая к вооруженной силе, когда нет ни возмущения, ни войны?

   - Это отряд милиции,- крикнул шериф с отдаленной скалы,- который...

   - Скажи лучше: отряд шутов. Я приказываю соблюдать мир.

   - Стойте! Не проливайте крови! - крикнул чей-то голос с вершины "Видения".- Не стреляйте! Все уладится, вы войдете в пещеру.

   Изумление произвело желаемое действие. Натти, который успел зарядить ружье, уселся на бревно и подпер голову рукой, а "легкая инфантерия" прекратила свои военные движения и с нетерпением ожидала исхода событий.

   Через минуту Эдвардс сбежал с холма в сопровождении майора Гартмана, который следовал за ним с быстротой, поразительной для его лет. Они быстро поднялись к пещере и исчезли в ней. Все присутствующие стояли в молчаливом изумлении.

  

   В течение нескольких минут после исчезновения молодого человека и майора судья Темпль и шериф вместе с волонтерами поднялись на террасу перед пещерой, и Джонс немедленно принялся строить заключения и перечислять свои личные заслуги в этом деле. Но появление обитателей пещеры заставило всех умолкнуть.

   Они несли на простом деревянном кресле, покрытом медвежьей шкурой, дряхлого старца, которого осторожно и почтительно усадили на виду у всех. Голову его обрамляли длинные, белые, как снег, волосы. Черты лица его носили отпечаток достоинства, но лишенные всякого выражения глаза, медленно переходившие с предмета на предмет, показывали, что он достиг уже того возраста, когда человек впадает в детство.

   Натти следовал за креслом и остановился на небольшом расстоянии позади него, опираясь на ружье. Майор Гартман стоял рядом со стариком. Глаза его, обыкновенно светившиеся весельем и юмором, были полны глубокой грусти. Эдвардс фамильярно, но ласково положил одну руку на кресло. Он, видимо, был взволнован.

   Все смотрели на старика, но продолжали молчать. Наконец дряхлый незнакомец обвел присутствующих ничего не выражающим взглядом, сделал попытку встать и со слабой улыбкой произнес дрожащим голосом:

   - Прошу садиться, джентльмены! Военный совет откроется немедленно. Садитесь, прошу вас, садитесь, джентльмены! Войска делают остановку на ночь.

   - Он в бреду? - сказал Мармадюк.- Кто объяснит нам эту сцену?

   - Нет, сэр,- возразил Эдвардс,- это не бред, а увядание. Остается выяснить, кто виновен в жалком состоянии этого старика.

   - Неугодно ли джентльменам пообедать с нами, сын мой? - сказал старик, поворачивая голову на голос, который он, видимо, знал и любил.- Смотри же, чтоб обед был достоин джентльменов. Ты знаешь, у нас отличная дичь.

   - Кто этот человек? - спросил Мармадюк изменившимся голосом.

   - Этот человек,- сказал Эдвардс спокойно, но постепенно оживляясь по мере того, как говорил,- этот человек, которого вы находите в пещере лишенным всего, что может скрасить жизнь, был когда-то товарищем и советником тех, кто управлял вашей страной. Этот человек, которого вы видите слабым и беспомощным, был воин, настолько храбрый и бесстрашный, что туземцы прозвали его Пожирателем Огня. Этот человек, лишенный даже хижины, в которой он мог бы приклонить голову, был когда-то обладателем огромного богатства и, судья Темпль, он был законным собственником той самой земли, на которой мы стоим. Этот человек был отцом...

   - Так, значит,- воскликнул Мармадюк прерывающимся от волнения голосом,- значит, это пропавший майор Эффингам!

   - Действительно пропавший,- произнес молодой человек, не спуская с него глаз.

   - А вы? А вы? - продолжал судья, с трудом выговаривая слова.

   - Я его внук.

   Последовала минута глубокого молчания. Все смотрели на говоривших, и даже старик-немец с видимым беспокойством ожидал, что будет дальше. Но минута волнения миновала. Мармадюк поднял голову и со слезами на глазах, схватив руку молодого человека, сказал:

   - Оливер, я прощаю тебе всю твою резкость, все твои подозрения! Теперь я понимаю все! Я прощаю все, но одного не могу простить: как ты мог оставлять дряхлого старца в такой обстановке, когда не только мой дом, но и мое состояние в твоем распоряжении?

   - Он верный, как сталь! - крикнул майор Гартман.- Я вам сказал, молодец, Мармадюк Темпль - верный друг, не изменяет в беде.

   - Действительно, судья Темпль, мое мнение о вас поколебалось благодаря этому достойному джентльмену. Когда я убедился, что невозможно больше скрывать моего деда в убежище, которое доставили ему любовь и верность этого старика, я отправился на Могаук, чтобы отыскать его старого товарища, на совет которого я мог бы положиться. Он ваш друг, судья Темпль, но если то, что он говорит, верно, то я и отец чересчур строго судили вас.

   - Вы говорите о вашем отце,- сказал Мармадюк,- так он действительно погиб при кораблекрушении?

   - Да. Он оставил меня в Новой Шотландии, а сам отправился в Англию, чтобы получить вознаграждение за свои потери, которое британское правительство решило выплатить ему. Проведя год в Англии, он получил место губернатора в Вест-Индии и отплыл в Галифакс, намереваясь взять и увезти с собой моего деда.

   - А ты! - воскликнул Мармадюк с глубоким участием.- Я думал, что и ты погиб вместе с ним.

   Легкая краска появилась на лице молодого человека, который взглянул на столпившихся вокруг них волонтеров и ничего не ответил. Мармадюк обратился к ветерану, который только что присоединился к своему войску, и сказал:

   - Отведите солдат в деревню и распустите их по домам. Шериф переусердствовал. Доктор Тодд, будьте добры осмотреть рану, которую Гирам Дулитль получил в этой нелепой стычке. Ричард, будь любезен, распорядись, чтобы мне прислали сюда экипаж. Бенджамен, ступайте домой и возвращайтесь к исполнению обязанностей дворецкого.

   Когда посторонние удалились и на скале остались только заинтересованные лица, Мармадюк, указывая на престарелого майора, сказал его внуку:

   - Не лучше ли отнести твоего деда в пещеру, пока не прибыл мой экипаж?

   - Простите, сэр, он чувствует себя лучше на воздухе, и пользовался бы им чаще, если б не опасность, что его присутствие будет открыто. И не знаю, как быть, судья Темпль! Должен ли я, могу ли я допустить, чтобы майор Эффингам поселился в вашем доме?

   - Выслушай меня и тогда решай сам,- сказал Мармадюк.- Твой отец был другом моей молодости. Он вверил мне свое состояние. Когда мы расстались, его доверие ко мне было так велико, что он не потребовал от меня никакой расписки в том, что деньги переданы мне. Ты, конечно, слышал об этом?

   - Конечно, сэр,- подтвердил Эдвардс Эффингам.

   - Мы расходились в политических взглядах. Если бы победа осталась за колониями, твой отец ничего бы не потерял, так как никому не было известно, что его состояние находится в моих руках. Если б одержала верх корона, нетрудно было бы восстановить права полковника Эффингама. Не ясно ли это?

   - Начало хорошо,- ответил молодой человек с недоверчивой улыбкой.

   - Слюшай, слюшай, мальшик! - сказал немец.- Нет ни один волосок фальшивый на голове судьи Темпль.

   - Всем нам известен исход борьбы,- продолжал Мармадюк.- Твой дед оставался в Коннектикуте, и твой отец регулярно снабжал его средствами к существованию. Я знал это, хотя не имел сношений с твоим дедом. По окончании войны твой отец удалился вместе с войсками в Англию, где принялся хлопотать о возмещении убытков. Потери его действительно были велики, так как все его имения были проданы с молотка, и я купил их. Разве не было с моей стороны естественным желанием не ставить ему препятствий в осуществлении его справедливых требований.

   - Препятствий не было, дело замедлилось только вследствие трудности разобраться во множестве заявлений.

   - Да, но препятствие явилось бы, и притом непреодолимое, если бы я заявил всему свету, что владею его имениями, стоимость которых тем временем удесятерилась благодаря моим трудам в качестве его поверенного. Тебе известно, что я доставлял ему значительные суммы после войны?

   - Да, вы делали это, пока...

   - Пока он не начал возвращать мне мои письма нераспечатанными. Ты унаследовал характер своего отца, Оливер! Он был также резок и скор на решения.

   Судья помолчал немного и продолжал, вздохнув:

   - Может быть, и с моей стороны была тут ошибка. Может быть, я заглядывал чересчур далеко вперед и слишком полагался на свои расчеты. Конечно, было жестоким испытанием допускать, чтобы человек, которого я любил как лучшего друга, думал обо мне дурно в течение семи лет,- и все для того, чтобы не помешать ему получить вознаграждение. Но если бы он читал мои последние письма, ты знал бы уже обо всем, Оливер! То письмо, которое я послал ему в Англию, он прочел, как сообщил мне мой агент. Он умер, Оливер, зная все! Он умер, друг мой, и я думал, что ты умер вместе с ним.

   - Недостаток средств не позволял нам заплатить за двух пассажиров,- отвечал молодой человек.- Я остался в Провидансе ждать его возвращения, и когда получил печальное известие о его гибели, то сидел почти без гроша.

   - Что же ты предпринял? - спросил судья с волнением.

   - Я отправился сюда отыскивать моего деда, так как знал, что он остался после смерти отца, который помогал ему из своей пенсии, без всяких средств к существованию. Приехав в его убежище, я узнал, что он тайно оставил его. Его взял Натти, так как мой отец часто...

   - Разве Натти знал деда? - воскликнул судья.

   - Он сопровождал его в походах на Запад, а позднее был оставлен в качестве его заместителя на землях, которые были подарены деду, по настоянию Чингачгука, которому мой дед однажды спас жизнь, делаварами. Они приняли его почетным членом своего племени. Мой отец, который часто посещал делаваров, будучи мальчиком, получил от них имя Орла, кажется, за свою наружность. Это имя перешло и ко мне.

   - Продолжай свой рассказ,- сказал Мармадюк.

   - Мне остается прибавить лишь несколько слов, сэр! Я отправился на озеро, где, как я часто слыхал, жил Натти, и убедился, что он действительно приютил у себя своего старого господина, но сохранял это в величайшей тайне, так как и ему не хотелось выставлять напоказ в бедности и унижении человека, на которого целый народ взирал когда-то с уважением.

   - Что же ты сделал?

   - Что я сделал? Я истратил мои последние деньги на покупку ружья и начал учиться быть охотником у Кожаного Чулка. Остальное вы знаете, судья Темпль!

   - А потшему ви не думал о старый Фриц Гартман? - с упреком спросил немец.- Ви не слыхал имя старый Фриц Гартман от вашего отец?

   - Может быть, я поступал неправильно, джентльмены,- возразил молодой человек,- но у меня была своя гордость. Я не хотел открывать посторонним людям вещи, о которых мне и теперь тяжело говорить. У меня были свои планы, быть может, нелепые, но я хотел, если дед доживет до осени, взять его с собой в город, где у нас есть дальние родственники. Но он быстро разрушается,- прибавил Оливер с грустью,- и скоро будет лежать рядом с могиканом.

   Так как погода была хорошая, то они оставались на воздухе, пока не услышали стук колес экипажа судьи Темпля на склоне горы. Разговор тем временем продолжался с не остывающим интересом, разъясняя пункты, остававшиеся еще неясными, и устраняя антипатию молодого человека к Мармадюку. Он уже не возражал против переселения своего деда, на лице которого появилось выражение детского удовольствия, когда он увидел себя в экипаже.

   Пока его дед не был уложен в постель, возле которой уселся Натти, молодой Эффингам не отходил от него. Затем его пригласили в кабинет судьи, где он нашел Мармадюка и майора Гартмана.

   - Прочти эту бумагу, Оливер,- сказал он,- и ты увидишь, что не только при жизни я не намеревался