пропал - от слепоты... Я увидал много и ослеп... Как сова... Мальчишкой,
помню... гонял я сову в овраге... она полетит и треснется обо что-нибудь...
Солнце ослепило ее... Избилась вся и - пропала... А отец тогда сказал мне:
"Вот так и человек: иной мечется, мечется, изобьется, измучается и бросится
куда попало... лишь бы отдохнуть!.." Эй! развяжите мне руки...
Лицо его побледнело, глаза закрылись, плечи задрожали. Оборванный и
измятый, он закачался на стуле, ударяясь грудью о край стола, и стал что-то
шептать.
Купечество многозначительно переглядывалось. Иные, толкая друг друга
под бока, молча кивали головами на Фому. Лицо Якова Маякина было неподвижно
и темно, точно высеченное из камня.
- Может, развязать? - шептал Бобров.
- Нет, не надо... - вполголоса сказал Маякин. - Оставим его здесь...
а кто-нибудь пусть пошлет за каретой... Прямо в больницу...
Он пошел к рубке, тихо сказав:
- Постерегите... как бы, чего доброго, в воду не прыгнул...
- А - жалко парня!.. - сказал Бобров, посмотрев вслед ему.
- Никто в дурости его не повинен!.. - хмуро ответил Резников.
- Яков-то... - кивнув головой вслед Маякину, шепотом сказал Зубов.
- Что Яков? Он тут не проиграл...
- Н-да-а... он теперь... опечет!..
Их тихий смех и топот сливались со вздохами машины и, должно быть, не
достигали до слуха Фомы. Он неподвижно смотрел пред собой тусклым взглядом,
и только губы у него чуть вздрагивали...
- Сын к нему явился... - шептал Бобров.
- Я его знаю, сына-то, - сказал Ящуров. - Встречал в Перми...
- Что за человек?
- Деловой... Большим орудует делом в Усолье...
- Стало быть - этот Якову не нужен... Н-да... вон оно что!
- Глядите - плачет!
- О?
Фома сидел, откинувшись на спинку стула и склонив голову на плечо.
Глаза его были закрыты, и из-под ресниц одна за другой выкатывались слезы.
Они текли по щекам на усы... Губы Фомы судорожно вздрагивали, слезы падали с
усов на грудь. Он молчал и не двигался, - только грудь его вздымалась
тяжело и неровно. Купцы смотрели на бледное, страдальчески осунувшееся,
мокрое от слез лицо его с опущенными книзу углами губ и тихо, молча стали
отходить прочь от него...
И вот Фома остался один со связанными за спиной руками пред столом,
покрытым грязной посудой и разными остатками пира. Порой он медленно
открывал тяжелые опухшие ресницы, и глаза его сквозь слезы тускло и уныло
смотрели на стол, где все было опрокинуто, разрушено...
Прошло года три.
С год тому назад Яков Тарасович Маякин умер. Умирая в полном сознании,
он остался верен себе и за несколько часов до смерти говорил сыну, дочери и
зятю:
- Ну, ребята, - живите богато! Поел Яков всяких злаков, значит, Якову
пора долой со двора... Видите - умираю, а не унываю... И это мне господь
зачтет... Я его, всеблагого, только шутками беспокоил, а стоном и жалобами
- никогда! Господи! Рад я, что умеючи пожил - по милости твоей! Прощайте,
детушки... Живите дружно... не мудрствуйте очень-то. Знайте - не тот свят,
кто от греха прячется да спокойненько лежит... Трусостью от греха не
оборонишься - про это и говорит притча о талантах... А кто хочет от жизни
толку добиться - тот греха не боится... Ошибку господь ему простит...
Господь назначил человека на устроение жизни... а ума ему не так уж много
дал - значит, строго искать недоимок не станет!.. Ибо свят он и
многомилостив...
Умер он после краткой, но очень мучительной агонии...
Ежова за что-то выслали из города вскоре после происшествия на
пароходе.
В городе возник новый крупный торговый дом под фирмой "Тарас Маякин и
Африкан Смолин"...
За все три года о Фоме не слышно было ничего. Говорили, что после
выхода из больницы Маякин отправил его куда-то на Урал к родственникам
матери.
Недавно Фома явился на улицах города. Он какой-то истертый, измятый и
полоумный. Почти всегда выпивши, он появляется - то мрачный, с нахмуренными
бровями и с опущенной на грудь головой, то улыбающийся жалкой и грустной
улыбкой блаженненького. Иногда он буянит, но это редко случается. Живет он у
сестры на дворе, во флигельке...
Знающие его купцы и горожане часто смеются над ним. Идет Фома по улице,
и вдруг кто-нибудь кричит ему:
- Эй ты, пророк! Подь сюда!
Фома очень редко подходит к зовущему его, - он избегает людей и не
любит говорить с ними. Но если он подойдет, - ему говорят:
- Ну-ка, насчет светопреставления скажи слово, а? Хе-хе-хе! Про-орок!
................................................................
Впервые напечатано в журнале "Жизнь", 1899, томы: II, III, IV, VI, VII,
VIII, IX, февраль-апрель, июнь - сентябрь, с подзаголовком "Повесть".
Отдельным изданием повесть вышла в 1900 г. с посвящением А.П.Чехову в
издании "Библиотека "Жизни", номер 3.
К первым книгам журнала "Жизнь" за 1899 год, в которых печаталась
повесть М.Горького, относится следующий отзыв В.И.Ленина в письме к
А.Н.Потресову от 27 апреля 1899 года: "Беллетристика прямо хороша и даже
лучше всех!" (В.И.Ленин. Сочинения, изд.3-е, т.XXVIII, стр.31-32).
Начало работы над повестью относится к 1898 г. Творческий замысел
А.М.Горький раскрыл в письме к С.Дороватовскому в феврале 1899 г. "Эта
повесть, - писал он, - доставляет мне немало хороших минут и очень много
страха и сомнений, - она должна быть широкой, содержательной картиной
современности, и в то же время на фоне ее должен бешено биться энергичный
здоровый человек, ищущий дела по силам, ищущий простора своей энергии. Ему
тесно. Жизнь давит его, он видит, что героям в ней нет места, их сваливают с
ног мелочи, как Геркулеса, побеждавшего гидр, свалила бы с ног туча
комаров". В этом же письме далее А.М.Горький пишет: "...параллельно с
работой над Фомой составляю план другой повести "Карьера Мишки Вягина". Это
тоже история о купце, но о купце уже типическом, о мелком, умном, энергичном
жулике, который из посудников на пароходе достигает до поста городского
головы. Фома - не типичен как купец, как представитель класса, он только
здоровый человек, который хочет свободной жизни, которому тесно в рамках
современности. Необходимо рядом с ним поставить другую фигуру, чтобы не
нарушать правды жизни" (Архив А.М.Горького).
В своей переписке периода печатания повести М.Горький неоднократно
жаловался на обилие искажений и изъятий, которые делались царской цензурой.
А.М.Горький уже в июне 1899 г. намеревался переработать "Фому
Гордеева", о чем и писал С.Дороватовскому: "Я его буду зимой переписывать с
начала до конца и, думаю, - исправлю, поскольку это возможно" (Архив
А.М.Горького).
Большие исправления М.Горький внес в текст повести для отдельного
издания в серии "Библиотека "Жизни", 1900 г., а также для издания т-ва
"Знание", 1903 г., и для собрания сочинений в издании "Книга". В результате
этой работы из повести исключены целые главы, отдельные сцены, изменено
деление повести на главы.
Повесть включалась во все собрания сочинений.
Печатается по тексту, подготовленному М.Горьким для собрания сочинений
в издании "Книга".