Алданов Марк Александрович - Ключ

тревогой оглядываться... Какъ часто, принимая то или иное рeшенiе, намъ приходилось и приходится себя спрашивать: а что скажетъ на это Семенъ Сидоровичъ? И всякiй разъ, когда мы узнавали, что Семенъ Сидоровичъ насъ одобрилъ... что онъ съ нами!..- радостно вскрикнулъ князь такъ громко, что Муся невольно вздрогнула,- ...точно камень скатывался съ горы... съ души!.. Его разумное, мудрое слово имeло для насъ огромное, часто рeшающее значенiе... Онъ стоялъ подъ грозою, какъ непоколебимый кряжистый дубъ...

  Характеристикe Семена Исидоровича Горенскiй посвятилъ начало своей рeчи. Юбиляръ тихо застeнчиво улыбался, опустивъ голову. Раскраснeвшаяся Тамара Матвeевна млeла отъ восторга. "Какъ все-таки человeку не стыдно!" - думалъ начинавшiй злиться Никоновъ.

  - ...Господа, кто изъ насъ теперь ежедневно не вспоминаетъ проникновенныхъ словъ поэта: "Счастливъ, кто посeтилъ сей мiръ въ его минуты роковыя... Его призвали Всеблагiе, какъ собесeдника на пиръ"... Намъ, господа, дано было, стать зрителями и участниками одной изъ самыхъ роковыхъ минутъ... быть можетъ, самой роковой минуты въ исторiи рода человeческаго. Намъ довелось прiобщиться титанической борьбы за право и свободу! Быть можетъ, впервые въ исторiи... столкнулись съ такой силой два начала, Ормуздъ и Ариманъ. Германскiй милитаризмъ бронированнымъ кулакомъ... наступилъ на маленькую Бельгiю. Сила {364} поставила себя выше права!.. Но зло, господа, пробуждаетъ добро. Противъ права силы мощно поднялась сила права! (послышались первыя, тотчасъ погасшiя рукоплесканья). На борьбу съ чертополохомъ грубой солдатчины выступила лучшая часть человeчества... Она погибнетъ или восторжествуетъ! Ибо третьяго не дано, не дано исторiей, господа! Рука объ руку съ англо-саксонской, съ латинской расой довелось подняться на величайшую борьбу и намъ, русскимъ. Но, господа, господа! - вскрикнулъ онъ съ яростью, - надо заслужить... заслужить!.. моральное право участвовать... въ святомъ дeлe освободительной борьбы за право! И этого права мы, увы! не имeемъ, не имeемъ не по нашей винe!..

  Князь обладалъ замeчательной способностью произносить фразы, которыя всe тысячу разъ читали въ газетахъ, совершенно такъ, какъ если-бы онe только что впервые зародились у него въ головe и еще никому не были извeстны. Лицо Горенскаго побагровeло. Слова о бронированномъ кулакe онъ бросилъ съ чрезвычайной силой. Раздались бурныя рукоплесканья, затeмъ снова настала напряженная тишина. Смыслъ этой части рeчи князя заключался въ томъ, что въ то время, какъ Семенъ Исидоровичъ сразу разобрался въ борьбe Ормузда съ Ариманомъ и занялъ въ ней надлежащую позицiю, на сторону Аримана стала звeздная палата и камарилья. Прогнившая насквозь власть бросила вызовъ всему народу русскому, въ частности, рабочему классу, требующему, со всей силой убeжденiя, новой энергiи, новыхъ путей, новыхъ методовъ войны за освобожденiе народовъ!

  Залъ затрясся отъ апплодисментовъ. Горенскiй вытеръ лобъ платкомъ и остановился, глядя на слушателей налитыми кровью глазами. {365} Рукоплесканья всегда его пьянили. За минуту до того онъ еще не зналъ, что скажетъ дальше. Теперь рeчь его потекла свободно. Слова о народe русскомъ (онъ въ рeчахъ для красоты слога обычно ставилъ прилагательное послe существительнаго) неожиданно дали ему возможность попутно набросать характеристику русской души. Онъ высказалъ мысли о русскомъ народe, какъ о носителe идеи вeчной правды, которую лишь безсознательно чувствовалъ сeрый русскiй мужикъ и которую за него выражали его духовные вожди, въ томъ числe Семенъ Исидоровичъ.

  - ...Да, господа, эта "святая сeрая скотинка" медленной, тяжелой, но упорной тропою... идетъ къ тeмъ же высшимъ началамъ права и справедливости... къ какимъ, во всеоружiи опыта гражданственности... несутся англо-саксонская и латинская расы. И кто знаетъ, господа, не суждено ли намъ ихъ опередить? Я вeрю, господа, въ прыжокъ изъ царства необходимости въ царство свободы! Больше того, господа, съ рискомъ быть обвиненнымъ въ утопизмe, я не вeрю вообще въ царство необходимости! Человeчество властно куетъ свое будущее!.. Господа, я вeрю только въ царство свободы!

  Апплодисменты гремeли все чаще. Теперь ихъ вызывала почти каждая фраза. Муся апплодировала изо всей силы. Отъ нея не отставали другiе. Въ кружкe презирали политику, но на этотъ разъ всe были взволнованы. Витя восторженными глазами уставился на оратора. Горенскiй уже съ трудомъ связывалъ фразы. Онъ задыхался. Изъ дверей на него съ испугомъ смотрeли лакеи. За дверьми толпились люди.

  - ...Господа!.. Имeющiй уши да слышитъ!.. Но эти слeпцы не видятъ и не слышатъ!.. Господа, въ эти трагическiе дни... да будетъ повторено {366} слово великаго писателя земли русской: "Не могу молчать"!.. Да, господа, есть минуты, когда молчать - преступленье, котораго не проститъ намъ потомство, какъ не проститъ народъ русскiй!.. Выйдите на окраины города!.. Взгляните, взгляните же вокругъ себя!.. Переполняется вeковая чаша терпeнiя народнаго!.. Приходитъ позорный конецъ мiру кнута и мракобeсiя!.. Завтра, можетъ быть, уже будетъ поздно! Господа, Ахеронъ выходить на улицу!.. Нeтъ, не апплодируйте,- вскрикнулъ князь, поднявъ руку,- вы не смeете апплодировать! завтра, можетъ быть, прольется кровь!.. (Апплодисменты мгновенно оборвались). Господа, никто изъ насъ не знаетъ, что его ждетъ. Но въ эти жертвенные дни да будетъ же девизъ нашъ: Sursum corda! Господа, имeемъ сердца горe! Вершины духа человeческаго съ нами!.. Съ нами люди, подобные Семену Сидоровичу... Съ нами и тe, кто выявляетъ во вдохновенномъ творчествe тончайшую духовную эманацiю толщъ народныхъ! Господа, въ эти дни обратимся мыслью къ нашимъ провидцамъ! Писатель, который со всей справедливостью можетъ быть названъ совeстью народа русскаго, изъ толщи и крови котораго онъ вышелъ,- я назвалъ Максима Горькаго (несмотря на просьбу оратора, загремeли долгiя рукоплесканья)...-

  писатель этотъ во вдохновенномъ прозрeнiи своемъ пророчески воспeлъ... грядущiй, близящiйся Ахеронъ.

  Князь поднялъ съ тарелки листокъ бумаги.

  - Вы помните, господа, дивную аллегорiю Горькаго? Птицы ведутъ между собой бесeду... Здeсь и солидная пуганая ворона, и дeйствительный статскiй снигирь, и почтительно-либеральный старый воробей, птица себe на умe, которая тихо сказала: "Да здравствуетъ свобода!" и тотчасъ громко добавила: "въ предeлахъ законности"! {367} (послышался смeхъ)... И этимъ, съ позволенiя сказать, пернатымъ - имя же имъ легiонъ въ трижды печальной русской дeйствительности - грезится вдохновенный образъ другой птицы... Слушайте!

  Онъ развернулъ листокъ и, изъ послeднихъ силъ справляясь съ дыханьемъ, прочелъ съ надрывомъ въ громовомъ голосe:

  "Вотъ онъ носится, какъ демонъ,- гордый, черный демонъ бури,- и смeется, и рыдаетъ... Онъ надъ тучами смeется, онъ отъ радости рыдаетъ.

  Въ гнeвe грома,- чуткiй демонъ,- онъ давно усталость слышитъ, онъ увeренъ, что не скроютъ тучи солнца,- нeтъ, не скроютъ.

  Вeтеръ воетъ... Громъ грохочетъ...

  Синимъ пламенемъ пылаютъ стаи тучъ надъ бездной моря. Море ловитъ стрeлы молнiй и въ своей пучинe гаситъ. Точно огненныя змeи вьются въ морe, исчезая, отраженья этихъ молнiй.

  - Буря! Скоро грянетъ буря!

  Это смeлый Буревeстникъ гордо рeетъ между молнiй надъ ревущимъ гнeвно моремъ; то кричитъ пророкъ побeды:

  - Пусть сильнeе грянетъ буря!..."

  Князь Горенскiй отступилъ на шагъ назадъ и бросилъ на столъ салфетку. Залъ стоналъ отъ рукоплесканiй. Всe повставали съ мeстъ.

  Браунъ незамeтно прошелъ къ выходной двери.

XIII.

  - Что-жъ, пообeдали? - спросилъ онъ, входя въ кабинетъ Федосьева.- Я думалъ, вы давно кончили и ушли... {368}

  - Кончаю. Васъ поджидалъ, мнe торопиться некуда. Вы пили кофе?

  - Пилъ.

  - Выпейте еще со мною. Я и чашку лишнюю велeлъ подать въ надеждe, что вы зайдете. Для меня готовятъ особое кофе... Вотъ попробуйте.- Онъ налилъ Брауну кофе изъ огромнаго кофейника.- Предупреждаю, заснуть послe него трудно, но я и безъ того плохо сплю... Если выпить на ночь нeсколько чашекъ такого кофе, можно себя довести до удивительнаго состоянiя. Тогда думаешь съ необычной ясностью, видишь все съ необычной остротой. Мысли скачутъ какъ бeшеныя, всe несравненно яснeе и тоскливeе дневныхъ.

  - Да, я это знаю,- сказалъ Браунъ.- Въ пору этакой ночной ясности мыслей очень хорошо повeситься.

  - Очень, должно быть, хорошо... Интересныя были рeчи на юбилеe?

  - Ничего... Я, впрочемъ, не слушалъ... Кофе дeйствительно прекрасное.

  - Я немного знаю Кременецкаго,- сказалъ, улыбаясь, Федосьевъ.- Разумeется, любой столоначальникъ имeетъ право на юбилей послe двадцати пяти лeтъ службы, однако мнe не совсeмъ понятно, почему именно этотъ п р а з д н и к ъ  р е в о л ю ц i и такъ у васъ раздувается. Вeдь Кременецкiй - второй сортъ?

  - Третiй... Но юбилейное краснорeчiе, какъ надгробное, никого ни къ чему не обязываетъ. Вы, что-жъ, принимаете въ серьезъ и некрологи?..

  - Повeрьте, публика все принимаетъ въ серьезъ.

  - Вы думаете? Возможно, впрочемъ, что въ этомъ вы и правы. Если у насъ въ самомъ дeлe произойдетъ революцiя, то главныя непрiятности могутъ быть отъ смeшенiя третьяго сорта съ {369} первымъ. Несчастье революцiй именно въ томъ и заключается, что къ власти рано или поздно приходятъ люди третьяго сорта, съ успeхомъ выдавая себя за первосортныхъ. Въ этомъ они легко убeждаютъ и исторiю,- ее даже, пожалуй, всего легче... Но вeдь и вы, собственно, всeхъ валите въ одну кучу. Нетрудная вещь иронiя... И нетрудное дeло обобщенiе. "Праздникъ революцiи"? Нeтъ, все таки не революцiи, а того пошлаго, что въ ней неизбeжно, какъ оно неизбeжно и въ контръ-революцiи. Герценъ - революцiя, и Кременецкiй - революцiя. Но, право, Герценъ за Кременецкаго не отвeчаетъ. Говорятъ о пропасти между русской интеллигенцiей и русскимъ народомъ,- общее мeсто. По моему, гораздо глубже пропасть между вершинами русской культуры и ея золотой серединой. На крайнихъ своихъ вершинахъ русскiй либерализмъ замeчательное явленiе, быть можетъ, явленiе мiровое. А на золотой срединe...- Онъ махнулъ рукой.- И "Фауста" подстерегло оперное либретто... Что до низовъ... Волей судьбы вершины нашей мысли сейчасъ указываютъ то самое, чего хотятъ низы - и это наше счастье. Но, можетъ быть, такъ будетъ не долго: связь вeдь въ сущности случайная,- и это наше несчастье. Иными словами, вполнe возможно, что въ одинъ прекрасный день низы насъ съ нашими идеями пошлютъ къ чорту. А мы - ихъ.

  - Непремeнно такъ и будетъ. Только вы ихъ пошлете къ чорту фигурально, а они васъ безъ всякихъ метафоръ.

  - Не радуйтесь, то же самое и въ вашемъ лагерe. Чeмъ проще и грубeе идеологiя, тeмъ легче ее прiукрасить. Такъ Сегантини посыпалъ золотой пылью краски на своихъ "Похоронахъ". Невыгодный прiемъ: золото отъ времени почернeетъ, картина потеряетъ репутацiю. {370}

  - Нашей картинe и терять нечего. Репутацiя у нея твердая.

  - Я этого не говорю. Въ области чистаго отрицанiя русская реакцiонная мысль достигла большой высоты. Но только въ этой области. Зато, когда вы начинаете умильно изображать человeка съ положительными идеалами, у меня всегда впечатлeнiе странное,- вотъ какъ въ старыхъ повeстяхъ, когда писатель такъ же умильно изображаетъ, что думаетъ кошечка или о чемъ переговариваются между собой березки... Бросьте вы, право, "созиданiе"...

  - Что-жъ, для созиданiя вы придете намъ на смeну,- сказалъ Федосьевъ. "Очень сегодня разговорчивъ",- подумалъ онъ.- "И, по обыкновенiю, отвeчаетъ больше самому себe, чeмъ мнe... Опять придется издалека начинать, надоeли мнe философскiя бесeды. А пора, давно пора довести до конца этотъ глупый разговоръ... Но какъ? Охъ, театрально"...- Разрeшите налить вамъ еще чашку... Я говорю, в ы придете, въ самой общей формe: вы, лeвые. Личные ваши взгляды мнe, какъ я уже вамъ говорилъ, весьма неясны,- добавилъ онъ полувопросительно, глядя на необычно оживленное, блeдное лицо Брауна.

  - Личные мои взгляды?.. Гете на старости какъ-то сказалъ Эккерману: "Со всeмъ моимъ именемъ я не завоевалъ себe права говорить то, что я на самомъ дeлe думаю: долженъ молчать, чтобъ не тревожить людей. Зато у меня есть и небольшое преимущество: я знаю, что думаютъ люди, но они не знаютъ, что думаю я..." Цитирую, вeроятно, не буквально, однако довольно точно передаю мысль Гете. Такъ вотъ, видите ли,- добавилъ онъ, прочитавъ иронiю въ глазахъ Федосьева,- то Гете, въ семьдесятъ пять лeтъ, на вершинe {371} мiровой славы. Куда-жъ намъ, грeшнымъ, соваться, если-бъ даже и было, что сказать!

  - Да вeдь очень трудно удержаться, Александръ Михайловичъ: хочется иногда сказать и правду. Разумeется, вредишь прежде всего самому себe,- что-жъ, за удовольствiя всегда приходится платить. Ничего не подeлаешь. Вeрно, и Гете не всегда слeдовалъ своему правилу... Я, кстати, не зналъ этой его мысли. Надо будетъ перечитать на досугe Гете. Благо досуга у меня теперь достаточно.

  - Какъ же вы это переносите?

  - Солгалъ бы вамъ, если-бъ сказалъ, что я очень доволенъ. Но выношу гораздо лучше, чeмъ думалъ... Я думалъ, будетъ совсeмъ плохо... Знаете, въ извeстномъ возрастe человeкъ долженъ начать заботиться - ну, какъ сказать? - о зацeпкахъ, что ли... Какую-нибудь надо придумать зацeпку, чтобъ поддержать связь съ жизнью. Лeтъ до сорока можно и такъ прожить, а потомъ становится трудно. Нужно обезпечить себe для отступленiя заранeе подготовленныя позицiи... Начиная съ пятаго десятка, человeкъ и морально растрачиваетъ накопленное добро. У большинства людей есть семья,- самая простая и, вeроятно, самая лучшая зацeпка. Но я человeкъ одинокiй, а другими зацeпками не догадался себя обезпечить, когда еще было можно...

  - Я въ такомъ же точно положенiи... Положительно, мы очень похожи другъ на друга,- добавилъ Браунъ, непрiятно улыбаясь,- все больше въ этомъ убeждаюсь.

  - Немного похожи, правда, я очень польщенъ. Однако положенiе наше разное. У васъ есть наука, вы "Ключъ" пишете...

  - Вотъ, повeрьте, плохое утeшенiе. {372}

  - Неужели? - Федосьевъ съ любопытствомъ взглянулъ на Брауна.- Я думалъ, утeшенiе немалое. Подвинулся "Ключъ"?

  - Нeтъ, не подвинулся.

  - Очень сожалeю, какъ читатель... Но вы можете къ нему вернуться... А у меня нeтъ ничего, - медленно, точно съ удовольствiемъ, проговорилъ Федосьевъ.- Ничего! Пробовалъ было читать астрономiю: казалось бы, лучше чтенiя нeтъ. Прочтешь, напримeръ, о спиральныхъ туманностяхъ, что въ нихъ около миллiона мiровъ, что лучъ свeта идетъ отъ нихъ къ намъ, кажется, двeсти тысячъ лeтъ... Вeдь это должно очень убавить интереса къ землe, къ политикe, къ жизни,- не говорю къ собственной, но хоть къ чужой. А вотъ, что подeлаешь, не убавляетъ. Откроешь послe астрономiи газету - и гдe твоя новая мудрость? Непрiятное назначенiе по министерству такъ же бeситъ, какъ если-бъ и не читалъ о спиральныхъ туманностяхъ.

  - Нeтъ, здeсь никакая астрономiя не поможетъ... Вы теперь вродe тeхъ "лишнихъ людей", о которыхъ такъ сокрушались наши беллетристы, - точно не всe люди лишнiе.. А сознайтесь, все-таки непрiятно быть не у дeлъ, съ астрономiей и безъ астрономiи,- сказалъ Браунъ: онъ какъ бы задиралъ Федосьева.- Такъ, я думаю, писатель, которому вернули рукопись или котораго изругали критики, считаетъ себя г о н и м ы м ъ  ч е р н ь ю.

  Федосьевъ засмeялся.

  - Охотно сознаюсь.

  - Казалось бы, незачeмъ огорчаться. Невелика вeдь радость быть политическимъ дeятелемъ. Всю жизнь васъ ежедневно враги поливаютъ грязью, а друзья больше молчать, да и чаще всего не такъ ужъ за васъ огорчаются. Раза два въ жизни, въ юбилейные дни, васъ славословятъ, {373} - радости отъ этого тоже немного: вотъ и Кременецкаго славословили не хуже. Да еще въ день вашихъ похоронъ противники "отдаютъ должное", "обнажаютъ голову", и тоже плоско, и не безъ колкостей. Надо имeть огромный запасъ искренняго презрeнiя къ людямъ, чтобы, занимаясь профессiонально политикой, долго на его счетъ жить. Необходимо также запастись большой долей снисходительности къ самому себe. Это - если говорить теоретически. А на практикe - у большихъ политическихъ дeятелей, кажется, ничего такого нeтъ, а есть чаще всего природная и благопрiобрeтенная толстокожесть, да еще, какъ ни странно, разливанное море благодушiя. Я всегда любуюсь: какiе они всe оптимисты!... Вeдь для меня оптимизмъ и глупость нeчто вродe синонимовъ... Нeтъ, что и говорить, политика ремесло среднее. Но вотъ, подите же, ничто такъ не влечетъ людей, даже у насъ, гдe ванны изъ помоевъ обычно не компенсируются удовольствiями власти. А вы, реакцiонеры, хотите бороться съ этимъ повальнымъ запоемъ! Вы въ сущности запрещаете политическую борьбу, т. е. разсчитываете закрыть людямъ доступъ къ самой увлекательной изъ игръ. Вы, господа консерваторы, мечтатели и утописты похуже юношей революцiонеровъ.

  - А если бороться не для чего? - въ тонъ Брауну спросилъ Федосьевъ.- Вдругъ у насъ такая умная, благородная, проницательная власть, которая какъ разъ все то и дeлаетъ, что нужно Россiи? Не лучше ли тогда оттeснить немного юношей? Пусть въ самомъ дeлe выберутъ себe какую-либо другую, болeе безобидную игру: свeтъ на политикe не клиномъ сошелся.

  - Утописты,- повторилъ Браунъ.- Въ цивилизованныхъ странахъ нарочно организуютъ {374} для народа такiя игры. Возьмите хотя бы Америку: ни одинъ американецъ вeдь не знаетъ толкомъ, въ чемъ принципiальная разница между демократической и республиканской партiями. Если нeкоторая разница и существуетъ, то она измeняется постоянно, да и относится она къ такимъ вопросамъ, которые сами по себe здороваго человeка волновать не могутъ. А посмотрите на агитацiю въ пору президентскихъ выборовъ. Люди заранeе старательно выдумываютъ, на чемъ бы имъ разойтись, а затeмъ, выдумавъ, даютъ страстный бой другу...

  - Стилизацiя въ устахъ лeваго человeка неожиданная,- сказалъ Федосьевъ. Онъ позвонилъ.- Меня, впрочемъ, трудно удивить и скептицизмомъ, и пессимизмомъ. Когда я читаю, какъ лeвые ругаютъ правыхъ, я думаю: совершенно вeрно, но мало, стоило бы ругнуть ихъ хуже. А когда я читаю, какъ правые ругаютъ лeвыхъ, я думаю приблизительно то же самое. Правительство наше и наша общественность напоминаютъ мнe ту фигуру балета, когда два танцовщика, изображая удалыхъ молодцовъ, съ этакимъ задорнымъ видомъ, съ самой хитрой побeдоносной улыбкой, то наскакиваютъ другъ на друга, то вновь отскакиваютъ, поднявъ ручку и этакъ замысловато сeменя ножками. Меня эта фигура и въ балетe всегда очень смeшила. Ну, а если подумать, что здeсь не удалые молодцы, а безпомощные калeки такъ весело изображаютъ ухарей!.. Скоро Мальбруки сойдутся, будетъ "сильно комическая, тысяча метровъ, гомерическiй хохотъ въ залe"... Кровавый водевиль, но водевиль.

  - Съ высоты орлинаго полета обe стороны, конечно, равны и крошечны. Но вы обладаете способностью видeть во враждебномъ лагерe только то, что вамъ видeть угодно... Я скажу, {375} какъ Марiя-Терезiя, некрасивая жена Людовика XIV. Когда ей представляли новыхъ людей, она имъ объясняла: "смотрeть надо не сюда",- показывала на свое лицо,- "а сюда",- показывала на свои бриллiанты. Вы не видите бриллiантовъ "освободительнаго движенiя".

  - Полноте, какiе ужъ тутъ бриллiанты... Я, впрочемъ, готовъ допустить, что демократическая лавка выше, т. е. лучше знаетъ, какъ вербовать клiентовъ. Вотъ и настоящiе лавочники очень хорошiе психологи. Они не скажутъ въ объявленiи: продается сукно,- скажутъ: о с т а в ш е е с я сукно продается. И цeну назначать не рубль, а непремeнно девяносто пять копeекъ,- такъ покупателю прiятнeе: все же не полный рубль... "Война до полной побeды, съ наименьшимъ количествомъ жертвъ",- со злобой произнесъ Федосьевъ.- Правда, хорошо? Оставшееся сукно и крайне дешево, девяносто пять копeекъ аршинъ... Счетъ,- сказалъ онъ вошедшему лакею.- А все-таки люди много столeтiй жили гораздо спокойнeе, когда этотъ клапанъ былъ умной властью закрыть наглухо... Скажу вамъ больше: современный государственный строй во всeхъ странахъ свeта въ такой степени основанъ на обманe, угнетенiи и несправедливости, что всякая, даже самая лучшая, власть, заботящаяся о "поднятiи политической самодeятельности и критической мысли массъ" - кажется, такъ у васъ говорятъ? - тeмъ самымъ собственными руками готовить свою же гибель. Это не всегда замeтно, но только потому, что процессъ постепеннаго самоубiйства весьма длителенъ.

  - Разрeшите теперь мнe сказать: стилизацiя въ устахъ праваго человeка неожиданная. Но мы терпимeе васъ. {376}

  - Ахъ, ради Бога, не говорите о терпимости: для нея существуютъ особые дома, какъ сказалъ какой-то французскiй дипломатъ... Такъ что же было на банкетe? Кто говорилъ? Горенскiй? Вeрно о томъ, что проклятое правительство, вопреки волe армiи, собирается заключить сепаратный миръ?

  - Кажется, говорилъ и объ этомъ.

  - Дуракъ, дуракъ,- съ сокрушенiемъ сказалъ Федосьевъ.- Солдаты въ нашей армiи, да и во всeхъ воюющихъ армiяхъ, спятъ и во снe видятъ миръ - общiй, сепаратный, какой угодно... Если не всe, то девять десятыхъ. Разумeется, не высшее офицерство: оно и въ мирное время мечтаетъ о войнахъ,- какъ же можетъ быть иначе? Возьмите какого-нибудь Гинденбурга,- кто бы онъ былъ, не случись война? Заурядный, никому неизвeстный генералъ въ отставкe. А теперь нацiональный кумиръ! Какъ же имъ не желать войны? Но другiе!.. Если-бъ князекъ хоть лгалъ, лгалъ по демагогическимъ мотивамъ! Нeтъ, онъ возмущается совершенно искренно. А катастрофа именно въ томъ, что правительство наше не хочетъ заключить миръ. Повeрьте, "камарилья" думаетъ о коварномъ германцe совершенно такъ же, какъ князь Горенскiй. Я эту камарилью, слава Богу, знаю, вотъ гдe она у меня со своей политикой сидитъ!

  - Да, можетъ, онъ именно васъ имeлъ въ виду.

  - Полноте, я человeкъ маленькiй и вдобавокъ вполнe отставной,

  - Ужъ будто вы не разсчитываете вернуться къ власти?

  - Къ власти? - удивленно переспросилъ Федосьевъ.- Помилуйте, какое ужъ тамъ возвращенье къ власти! Революцiя дeло ближайшихъ {377} мeсяцевъ... Ну, а ваши планы каковы, Александръ Михайловичъ?- спросилъ онъ, мeняя сразу и разговоръ, и тонъ.

  - Трудно теперь дeлать планы. До конца войны буду заниматься тeмъ же, чeмъ занимаюсь теперь.

  - Противогазами?

  - Да, химическимъ обслуживаньемъ фронта.

  - Но развe вы точно для этого сюда прieхали?.. Только для этого? - поправился Федосьевъ.

  Въ эту минуту издали донеслись рукоплесканья. Лакей вошелъ со счетомъ. Федосьевъ приподнялъ съ подноса листокъ, бeгло взглянулъ на него и расплатился.

  - Вы какъ располагаете временемъ? - обратился онъ къ Брауну, повышая голосъ (рукоплесканья все росли).- Еще посидимъ или пойдемъ?

  - Я предпочелъ бы пройтись. Мнe трудно долго сидeть на одномъ мeстe.

  - Это, не въ обиду вамъ будь сказано, считается въ медицинe признакомъ легкаго душевнаго разстройства,- сказалъ весело Федосьевъ.- У меня то же самое.

  Семенъ Исидоровичъ подготовилъ заранeе свое отвeтное слово, но во время банкета, слушая рeчи, рeшилъ кое-что измeнить. Онъ не хотeлъ было касаться политическихъ темъ, чтобъ не задeвать людей другого образа мыслей, которые, правда, въ незначительномъ меньшинствe, присутствовали на банкетe. Однако теперь Кременецкiй ясно чувствовалъ, что не откликнуться вовсе на рeчь князя Горенскаго невозможно. У него сложился планъ небольшой вставки. Въ ея основу онъ положилъ ту же антитезу началъ Ормузда и Аримана въ русской общественной жизни. Но, {378} какъ на бeду, Семенъ Исидоровичъ забылъ, какое именно начало воплощаетъ Ормуздъ и какое Ариманъ. Эту трудность можно было, впрочемъ, обойти, строя фразы нeсколько неопредeленно. Несмотря на весь свой ораторскiй опытъ, Семенъ Исидоровичъ волновался. Онъ и впитывалъ въ себя съ жадностью все то, что о немъ говорили, и вмeстe желалъ скорeйшаго конца чужихъ рeчей, - такъ ему хотeлось говорить самому. Имeя привычку къ банкетамъ, перевидавъ на своемъ вeку множество знаменитыхъ юбиляровъ, Кременецкiй, несмотря на усталость и волненiе, велъ себя безукоризненно: застeнчиво улыбался, ласково кивалъ головой женe, Мусe, друзьямъ, въ мeру пилъ, въ мeру переговаривался съ сосeдями, а во время рeчей слушалъ ораторовъ съ особенно застeнчивой улыбкой, опустивъ голову: онъ твердо зналъ по книгамъ, что люди отъ смущенiя всегда опускаютъ голову. Волненiе его, однако, росло. Въ ту минуту, когда предсeдатель далъ слово глубокоуважаемому юбиляру, раздались "бурные апплодисменты, перешедшiе въ настоящую овацiю",- такъ написалъ на полоскe бумаги донъ-Педро, спeшно готовившiй газетный отчетъ объ юбилеe. Кременецкiй всталъ и, блeдный, долго раскланивался съ гремeвшимъ рукоплесканьями заломъ. Онъ еще волновался, но уже вполнe ясно и радостно чувствовалъ, что скажетъ вдохновенную рeчь.

  Браунъ долго ждалъ въ корридорe лакея, посланнаго за шубой. Федосьевъ, выйдя изъ кабинета, исчезъ. Дверь зала теперь была раскрыта настежь. Передъ ней на цыпочкахъ тeснилось нeсколько постороннихъ посeтителей побойчeе. Браунъ подошелъ къ двери.

  - ...О, я не заблуждаюсь, господа,- говорилъ Семенъ Исидоровичъ.- Я прекрасно понимаю, что {379} въ моемъ лицe чествуютъ не меня или, разрeшите сказать, не только меня, а тe идеи, которымъ...

  Лакей подошелъ къ Брауну съ шубой.

  - Ихъ Превосходительство велeли сказать, что ждутъ на улицe,- прошепталъ онъ. Браунъ кивнулъ головою.

  - ...И буду, какъ каждый рядовой, въ мeру скромныхъ силъ, служить своему знамени до послeдняго издыханiя! До "нынe отпущаеши", господа!

  Залъ снова задрожалъ отъ рукоплесканiй.

XIV.

  Снeгъ свeтился на мостовой, на крышахъ домовъ, на оградe набережной, на выступахъ оконъ. Розоватымъ огнемъ горeли фонари. Облака, шевеля щупальцами, ползли по тяжелому, безцвeтному, горестному небу. На страшной высотe, неизмeримо далеко надъ луною, дрожала одинокая звeзда. Ночь была холодна и безвeтренна.

  Въ вереницe экипажей, выстроившихся у подъeзда ресторана, маскараднымъ пятномъ выдeлялись двe тройки. Рeдко, нерeшительно и неестественно звенeлъ колокольчикъ.

  Слышался невеселый, злобный

  смeхъ.

  Извозчики разочарованно-презрительно смотрeли на вышедшихъ господъ. Браунъ и Федосьевъ шли нeкоторое время молча. "Теперь, или ужъ не будетъ другого случая",- подумалъ Федосьевъ. "Грубо и фальшиво, но надо идти напроломъ"...

  - Хорошая ночь,- сказалъ Браунъ, когда они перешли улицу.

  - И не очень холодно.

  - Ну, и не тепло... {380}

  - Такъ какъ же, Александръ Михайловичъ, вы все не имeете извeстiй отъ вашей ученицы, Ксенiи Карловны Фишеръ? - спросилъ Федосьевъ, подчеркивая слова "такъ какъ же", явно не вязавшiяся съ содержанiемъ всего ихъ разговора.

  - Нeтъ, не имeю никакихъ,- отвeтилъ не сразу Браунъ.- Вы второй разъ меня о ней спрашиваете,- добавилъ онъ, помолчавъ.- Почему она, собственно, васъ интересуетъ?

  - Да такъ... Не столько интересуетъ, сколько интересовала... Меня очень занимаетъ дeло объ убiйствe ея отца... Вeдь вы не думаете, что его убилъ Загряцкiй? - спросилъ Федосьевъ.

  - Мнe-то почемъ знать?

  Федосьевъ помолчалъ.

  - По моему, не Загряцкiй убилъ,- сказалъ онъ.

  - Почему вы думаете? Кто же?

  - Вотъ то-то и есть - кто же?

  Голосъ его звучалъ намeренно-странно.

  - Я слышалъ, что противъ Загряцкаго серьезныхъ уликъ не оказалось,- сказалъ, опять не сразу, Браунъ.- Вeдь дeло направлено къ дослeдованiю.

  - Да... Кажется, теперь слeдствiе предполагаетъ, что убiйство имeетъ характеръ политическiй.

  - Неужели?.. Значить, это по вашей части?

  - Прежде дeйствительно было по моей части, но тогда слeдствiе еще думало иначе... Символическое дeло, правда?

  - Отчего символическое?

  - Развe вы не чувствуете? Объяснить трудно.

  - Не чувствую... Вамъ бы, однако, слeдовало найти и схватить преступника. {381}

  - Да вы все забываете, Александръ Михайловичъ, что я въ отставкe. Притомъ, скажу правду, это меня теперь меньше всего интересуетъ.

  - Почему?

  - Почему? Потому что въ ближайшее время въ Россiи хлынетъ настоящее море самыхъ ужасныхъ преступленiй, изъ которыхъ почти всe, конечно, останутся совершенно безнаказанными. Странное было бы у меня чувство справедливости, если-бъ я ужъ такъ горячо стремился схватить и покарать одного преступника изъ миллiона. Нeтъ, у меня теперь къ этому дeлу чисто теоретическiй интересъ. Вeрнeе даже не теоретическiй, а - какъ бы сказать?.. Да вотъ, бываетъ, прочтешь какую-нибудь шараду. Вамъ по существу глубоко безразличны и первый слогъ, и второй слогъ, и цeлое,- а попадется вамъ такая шарада, можно сна лишиться. Эта же шарада, вдобавокъ, повторяю, символическая.

  - Какъ вы сегодня иносказательно выражаетесь!

  - Наша профессiональная черта,- пояснилъ, улыбаясь, Федосьевъ.- Вeдь въ каждомъ изъ насъ сидятъ Шерлокъ Хольмсъ и Порфирiй Петровичъ... Кстати, по поводу Порфирiя Петровича, не думаете ли вы, что Достоевскiй очень упростилъ задачу своего слeдователя? Онъ взвалилъ убiйство, вмeстe съ большой философской проблемой, на плечи мальчишки-неврастеника. Немудрено, что преступленiе очень быстро кончилось наказанiемъ. Да и свою собственную задачу Достоевскiй тоже немного упростилъ: мальчишка убилъ ради денегъ. Интереснeе было бы взять богатаго Раскольникова.

  "Хорошо напроломъ!.. О Достоевскомъ заговорилъ",- подумалъ онъ, съ досадой ощущая непривычную ему неловкость. {382}

  - Можетъ быть, было бы интереснeе, но отъ житейской правды было бы дальше,- отвeтилъ Браунъ.- Скажу по собственному опыту: изъ всего того зла, горя, несчастiй, которыя я видeлъ вокругъ себя въ жизни, навeрное три четверти, такъ или иначе, имeли первопричиной деньги.

  - Какая тутъ статистика! Во всякомъ случаe въ моей бывшей профессiи я этого не наблюдалъ... Мнe обо всемъ этомъ поневолe приходилось думать довольно много. Вeдь одна изъ моихъ задачъ собственно заключалась въ томъ, чтобы перевоплощаться въ нихъ, революцiонеровъ. Разновидность этой задачи, частная и личная, но не лишенная интереса, сводилась къ слeдующему вопросу: какъ бы я поступалъ, если-бъ главная цeль моей жизни заключалась въ томъ, чтобы убить Сергeя Васильевича Федосьева?

  - Правда? Это, должно быть, хорошая школа.

  - О, да, прекрасная: жить изо дня въ день, вeчно имeя передъ собой этотъ вопросъ, зная, что отъ вeрнаго его разрeшенiя зависитъ то, разорвутъ ли тебя бомбой на части или не разорвутъ... Это, разумeется, предполагало и многое другое. Въ самомъ дeлe, перевоплощаясь въ революцiонера технически, я не могъ отказаться отъ соблазна нeкотораго психологическаго перевоплощенiя. Тогда вопросъ ставился такъ: почему мнe, революцiонеру Иксъ, страстно хочется убить Сергeя Федосьева?..

  - Я думаю, этотъ вопросъ могъ повлечь за собой интереснeйшiя заключенiя,- вставилъ Браунъ. - Федосьевъ, разоблаченный Федосьевымъ...

  - Такъ вотъ, видите ли, денежныя побужденiя не могли играть особой роли въ дeйствiяхъ революцiонера Иксъ. Трудно мнe было объяснить цeликомъ его дeйствiя и побужденьями карьеры: рискована карьера террориста, многiе обожглись... {383} Само собой, иксы бывали разные. Для иныхъ несмышленышей вопросъ, можетъ быть, и въ самомъ дeлe ставился очень просто: Сергeя Федосьева надо убить, потому что онъ извергъ и палачъ народа. Или: Сергeя Федосьева надо убить, потому что такъ приказали мудрые члены Центральнаго Комитета. Мы-то съ вами, слава Богу, знаемъ, что эти святые и генiальные люди за столиками въ Парижскихъ и Женевскихъ кофейняхъ почти одинаково озабочены тeмъ, какого бы къ кому еще подослать убiйцу, и тeмъ, гдe бы перехватить у буржуя на кабачекъ сто франковъ, сверхъ полагающагося оберъ-убiйцамъ партiйнаго оклада. Но несмышленыши этого не знаютъ. Центральный Комитетъ вынесъ боевой приказъ, чего-жъ еще! - Онъ весело засмeялся.- Удивительно, какъ засeла въ душe у этихъ "свободныхъ людей", "антимилитаристовъ", обличителей "грубой солдатчины", самая пышная военная терминологiя. У нихъ все: бой, знамя, побeда, дисциплина, тактика. Прямо юнкера какiе-то!.. Они и партiю себe выбираютъ, какъ другiе юноши полкъ,- по звучности названiя, по красотe идейнаго мундира... Но это случай менeе интересный.

  - А болeе интересный какой?

  - Болeе интересный вотъ какой,- сказалъ медленно Федосьевъ.- Я представляю себe революцiонера, не мальчика-несмышленыша, а пожившаго, умнаго, очень умнаго человeка, съ душой, скажемъ поэтически, нeсколько опустошенной. Такiе революцiонеры въ исторiи бывали, хоть и не часто. Я бы сказалъ даже, что это не профессiоналъ революцiи, а человeкъ, извeдавшiй другое, очень многое взявшiй отъ жизни, хорошо ее знающiй, хорошо знакомый и съ такъ называемыми правящими классами... Мнe, вeдь, о красотe правящихъ классовъ говорить не надо: имeю о нихъ {384} твердое мнeнiе... Жизнь этому человeку очень надоeла,- его кривая начинаетъ опускаться... Извeдано, испробовано почти все. Что дeлать? Гдe взять силу и терпeнiе, чтобы жить? Въ былыя времена такiе люди отправлялись въ Новыя Земли съ разными Кортесами и Пизарро; у насъ позднeе шли воевать на Кавказъ. Теперь новыхъ земель больше нeтъ, Кавказъ завоеванъ, а окопная война скучнeе скучнаго. Въ Америкe, напримeръ, такимъ людямъ совершенно нечего дeлать,- прямо хоть въ Нiагару бросайся. Но въ Европe,- у насъ въ особенности,- судьба послала имъ въ послeднiй подарокъ революцiю. Вeдь романтика конспирацiи, возстанiй, террора пьянитъ - увы! - не только мальчишекъ. Для современнаго Пизарро, прямо скажу, нeтъ лучше способа "возродить себя къ новой жизни". А если для этого, напримeръ, нужно отправить къ праотцамъ такого злодeя, какъ Сергeй Федосьевъ, то ужъ, конечно, грeхъ былъ бы стeсняться. Этотъ спортъ очень захватываетъ, Александръ Михайловичъ. Вeдь революцiонный Пизарро, должно быть, такъ же перевоплощается въ меня, какъ я перевоплощаюсь въ него. Выслeживаетъ онъ меня - ощущенiе, изъ подворотни прокрадывается къ моему автомобилю - жгучее ощущенiе, наконецъ выстрeлъ, грохотъ снаряда - сильнeйшее ощущенiе... Вообще для современнаго человeка съ душою Пизарро только двe въ сущности и остались карьеры: революцiонная - и моя.

  Онъ остановился и поднялъ бобровый воротникъ шубы, глядя съ усмeшкой на Брауна, который внимательно его слушалъ. Они стояли у моста надъ Зимней Канавкой. По Миллiонной длиннымъ ровнымъ рядомъ мерцали желтые огни. Два высокихъ фонаря по сторонамъ отъ Эрмитажнаго подъема заливали дрожащимъ свeтомъ фигуры {385} каменныхъ гигантовъ съ заломленными за голову руками. Впереди на бeломъ полe темнeла тeнь колоссальнаго дворца. Свeтъ луны игралъ на снeжной пеленe Зимней Канавки. За нею, справа, перемежался матовыми пятнами безконечный синеватый просторъ, гдe-то далеко мигавшiй разбросанными огоньками.

  - А если Пизарро гурманъ,- сказалъ Федосьевъ тономъ вмeстe и вкрадчивымъ, и грубымъ,- то онъ бомбы и браунинги предоставитъ свeтлой молодежи. Самъ Пизарро сумeетъ сблизиться съ тeмъ человeкомъ, жизнь котораго мeшаетъ народному счастью, будетъ дружелюбно съ нимъ бесeдовать, и въ нужный моментъ "за чарой вина" возьметъ и подольетъ ему белладонны...

  - Да, можетъ быть,- сказалъ Браунъ, глядя внизъ черезъ перила моста.- Мы какъ пойдемъ, по Мойкe или по Морской? Въ "Паласъ" Мойкой, пожалуй, ближе.

  - Какъ хотите,- отвeтилъ Федосьевъ, скрывая разочарованiе.- По моему, всего прiятнeе прямо, къ Александровскому саду.

  Они пошли цeпью прекраснeйшихъ въ мiрe площадей. Облака разсeялись, въ небe появились блeдныя звeзды. Верхъ колонны печально поблескивалъ голубоватымъ свeтомъ. Въ строгомъ полукругe штаба кое-гдe свeтились окна. Посрединe гигантскаго полукруга таинственно чернeло отверстiе арки. У горeвшаго багровымъ пламенемъ костра городовой подозрительно оглядeлъ прохожихъ. Мимо нихъ пронеслась длинная тeнь, низкiя сани быстро проскрипeли полозьями по твердому снeгу. Лихачъ придержалъ рысака, вопросительно оглянулся на господъ и понесся дальше. {386}

  - Такъ вы думаете, что Фишера отравилъ какой-либо революцiонный Пизарро? - спросилъ послe долгаго молчанiя Браунъ.

  - Это допустимая рабочая гипотеза. Дочь Фишера участвуетъ въ революцiонномъ движенiи, всей душой ему предана. Она наслeдница богатства отца... У ея друзей возникаетъ мысль: хорошо было бы помочь умереть Фишеру. Мысль на первый взглядъ злодeйская, но вeдь какъ разсудить? Фишеръ былъ, вeроятно, человeкъ скверный... Деньги же пойдутъ на цeли самыя возвышенныя, на низверженiе тираннiи, на освобожденiе человeчества. Какъ смотрeть? Нeтъ такой злодeйской мысли, которую, при нeкоторомъ логическомъ навыкe, нельзя было бы облагородить... А на извeстномъ, очень высокомъ, умственномъ уровнe, вeроятно, все вообще довольно безразлично... Вы какъ думаете?

  Браунъ молча на него смотрeлъ.

  - Вотъ оно что! - наконецъ сказалъ онъ точно про себя.

  Онъ снова замолчалъ.

  Слeва безконечной огненной стрeлою сверкнулъ Невскiй Проспектъ.

  - И давно у васъ эта рабочая гипотеза?

  - Давно,- отвeтилъ Федосьевъ.- По вашему, она не годится?

  - По моему, не годится,- сказалъ Браунъ.- Нельзя, конечно, отрицать a priori, что возможенъ и такой Пизарро, который для сильныхъ ощущенiй готовь отравить знакомаго банкира. Но это былъ бы весьма исключительный случай. Людей со столь рeдкостными ощущеньями можно не принимать въ разсчетъ при составленiи рабочей гипотезы.

  - Вы забываете главное: есть вeдь и идейная сторон