Алданов Марк Александрович - Ключ

свои дни представлялся самому себe живымъ парадоксомъ.

  На слeдующее утро послe спектакля у Кременецкихъ Николай Петровичъ проснулся позднeе обычнаго и сразу почувствовалъ дурной день. Легкая, о чемъ-то напоминавшая, головная боль сразу окрасила въ черный цвeтъ его мысли. Никакихъ непрiятностей не было, но Яценко умывался и одeвался съ тревожнымъ чувствомъ, какъ бы въ ожиданiи очень непрiятныхъ происшествiй. Вынутый для бритья изъ восковой бумажки новый Жиллетъ оказался тупымъ, вода недостаточно {292} согрeтой. Лампа плохо освeщала зеркало. Галстухъ завязался неровно. Одeвшись, Николай Петровичъ вышелъ въ столовую. Передъ его приборомъ лежала газета, два письма и сложенная вдвое записка безъ конверта. Это Витя, уже ушедшiй въ училище, просилъ оставить ему въ его комнатe мeсячное жалованье, о чемъ забылъ сказать отцу наканунe. Витя писалъ безъ твердыхъ знаковъ; въ одномъ словe твердый знакъ былъ по привычкe поставленъ и тотчасъ заботливо зачеркнуть. Яценко съ усмeшкой прочелъ записку. Хотя жалованье полагалось Витe только черезъ недeлю (прежде онъ былъ аккуратнeе), Николай Петровичъ исполнилъ просьбу сына. Войдя въ еще неубранную комнату Вити, онъ положилъ въ ящикъ ночного стола деньги. При этомъ онъ разсeянно просмотрeлъ лежавшiя на столикe книги: альманахъ "Шиповникъ", томъ стиховъ Блока и тоненькую книжку Каутскаго объ экономическомъ матерiализмe. Николай Петровичъ усмeхнулся еще сердитeе. "Какой сумбуръ у него въ головe!.. Вотъ у Вити ужъ никакой вeры нeтъ и не будетъ... Хорошо же моральное наслeдство, которое онъ отъ меня получить... О матерiальномъ и говорить нечего"...

  Яценко вернулся въ столовую, торопливо выпилъ стаканъ остывшаго чаю, не прикоснувшись къ калачу, сунулъ въ карманъ нераскрытую газету, нераспечатанныя письма, ожидая и отъ нихъ непрiятностей; затeмъ, не будя Наталью Михайловну, вышелъ на улицу. День былъ очень темный. Горeли фонари. Трамвай какъ разъ прошелъ, когда Николай Петровичъ подходилъ къ остановкe. Вопреки своему обыкновенiю, онъ нанялъ извозчика.

  На морозномъ воздухe головная боль у Николая Петровича прошла, но дурное настроенiе осталось {293} и даже усилилось. Извозчикъ везъ медленно, сани очень трясло.

  Въ камерe, тоже освeщенной электрическимъ свeтомъ, несмотря на утреннiй часъ, письмоводитель Иванъ Павловичъ съ очевиднымъ удовольствiемъ буравилъ и прошивалъ шелковымъ шнуромъ бумаги въ одной изъ папокъ. По тому, какъ съ нимъ поздоровался Яценко, Иванъ Павловичъ сразу догадался о дурномъ настроенiи слeдователя и, не вступая въ разговоръ, заботливо принялся пропечатывать вытянутые концы шелковаго шнура.

  - Загряцкаго въ одиннадцать приведутъ? - спросилъ Яценко. Получивъ поспeшный утвердительный отвeтъ, онъ сeлъ за столъ. Письмоводитель тихонько вышелъ съ папкой изъ комнаты. Яценко проводилъ его недовольнымъ взглядомъ, затeмъ распечаталъ и пробeжалъ письма. Въ нихъ ничего непрiятнаго не было, но оба письма требовали отвeта. Корреспонденцiя угнетала Николая Петровича. Онъ сдeлалъ надъ собой усилiе и принялся писать. Работа пошла хорошо. Дурное настроенiе Яценко понемногу разсeялось.

  - Загряцкаго привели,- робко доложилъ письмоводитель.

  - Отлично, пожалуйста, введите его, Иванъ Павловичъ,- сказалъ Николай Петровичъ, смягчая тонъ.- И, пожалуйста, останьтесь въ камерe, сегодня вы будете нужны.

  Въ камеру ввели Загряцкаго. "Однако, и измeнился же онъ!" - подумалъ невольно Яценко, отвeчая на неувeренный поклонъ обвиняемаго. Осунувшееся лицо Загряцкаго было совершенно сeраго цвeта, глаза воспалены и красны.

  Николай Петровичъ расписался въ книгe, отпустилъ городового и показалъ Загряцкому на стулъ. Загряцкiй сeлъ и опустилъ голову, {294} старательно теребя среднюю пуговицу пальто, плохо державшуюся на оттянутыхъ ниткахъ. Этотъ жестъ, какъ и весь видъ обвиняемаго, показался слeдователю и жалкимъ, и неестественнымъ. "Впрочемъ, очень нелегко держать себя естественно въ ихъ положенiи",- подумалъ Николай Петровичъ.

  - Господинъ Загряцкiй,- сказалъ онъ,- предварительное слeдствiе по вашему дeлу закончено...

  - Какъ? Закончено? - хриплымъ голосомъ перебилъ его Загряцкiй.- Я думалъ...

  Онъ замолчалъ. Яценко посмотрeлъ на него вопросительно, подождалъ, затeмъ продолжалъ ровно, точно читая по запискe.

  - Согласно 476-ой статьe устава уголовнаго судопроизводства, я обязанъ, до отсылки товарищу прокурора всего слeдствiя, предъявить его вамъ. Вы получили копiи всeхъ слeдственныхъ актовъ. Тeмъ не менeе, если вы пожелаете, производство будетъ вамъ прочтено цeликомъ.

  - Нeтъ, зачeмъ же? Я читалъ копiи,- отвeтилъ, теребя пуговицу, Загряцкiй.

  Николай Петровичъ вздохнулъ съ облегченiемъ.

  - По закону я также обязанъ спросить васъ, не желаете ли вы еще что-либо представить въ свое оправданiе?

  Загряцкiй быстро взглянулъ на слeдователя, снова опустилъ голову и сказалъ тихо:

  - Зачeмъ я буду говорить? Вы все равно мнe ни въ чемъ не вeрите.

  Яценко за долгiе годы службы очень часто слышалъ этотъ отвeтъ отъ допрашиваемыхъ. Однако что-то въ выраженiи лица Загряцкаго кольнуло Николая Петровича. {295}

  - Послушайте, господинъ Загряцкiй,- помолчавъ, сказалъ онъ мягкимъ тономъ.- Какъ вы, конечно, понимаете, я не имeю никакихъ причинъ желать вамъ зла. Но вы видите, что всe обстоятельства дeла складываются рeшительно противъ васъ. Слeдствiемъ собранъ рядъ подавляющихъ уликъ. Подумайте, господинъ Загряцкiй, не въ вашихъ ли интересахъ чистосердечно во всемъ сознаться? - сказалъ съ силой Николай Петровичъ и въ ту же минуту, при своей искренности и прямотe, почувствовалъ укоръ совeсти: онъ зналъ, что улики слeдствiя далеко не подавляющая и что чистосердечное сознанiе отнюдь не въ интересахъ Загряцкаго.

  Загряцкiй засмeялся, какъ показалось слeдователю, нeсколько театрально.

  - Я не могу сознаться въ томъ, чего я не дeлалъ.

  - Какъ знаете, это ваше дeло,- сказалъ Яценко, возвращаясь къ оффицiальному тону.- Сейчасъ будетъ составленъ протоколъ о предъявленiи вамъ слeдствiя. Угодно вамъ представить еще что-либо въ ваше оправданiе?

  - Господинъ слeдователь,- сказалъ съ видимымъ усилiемъ Загряцкiй и опять остановился.- Господинъ слeдователь, вeдь вы живой человeкъ, вы умный человeкъ... Поймите же, что у меня не было никакихъ причинъ убивать Фишера.

  - Объ этомъ мы съ вами достаточно говорили... Вы упорно стоите на томъ, что не были въ связи съ госпожей Фишеръ? Поймите и вы, господинъ Загряцкiй, что отстоять эту позицiю на судe вамъ будетъ трудно.

  Загряцкiй молчалъ. Николаю Петровичу вдругъ показалось, что онъ колеблется.

  - Вы же, наконецъ, знаете, господинъ слeдователь,- сказалъ нерeшительно Загряцкiй,- что {296} съ момента моего отъeзда изъ Ялты между нами было порвано даже простое знакомство. Вeдь мы поссорились, господинъ слeдователь.

  - По этому вопросу ваши показанiя были особенно неубeдительны,- отвeтилъ Николай Петровичъ, насторожившiйся при словe Загряцкаго "наконецъ".- Слeдствiю такъ и осталось неяснымъ, почему вы поссорились. Госпожа Фишеръ говорила о письмахъ, о томъ, что вы просили у нея взаймы десять тысячъ рублей, въ которыхъ она вамъ отказала. Вы вначалe совершенно это отрицали... Даже съ негодованьемъ отрицали, господинъ Загряцкiй. Вы говорили, что въ матерiальномъ отношенiи всегда отстаивали свою полную независимость. Потомъ вы сказали, что вы не помните, было ли это такъ... Подумайте, могу ли я повeрить такому отвeту? Можетъ ли человeкъ забыть, просилъ ли онъ взаймы крупную сумму нeсколько мeсяцевъ тому назадъ? Неужели вы предполагаете, что судъ этому повeритъ?

  - Я на этомъ не настаиваю,- помолчавъ, сказалъ Загряцкiй.- Да, я просилъ у нея взаймы десять тысячъ.

  - Отчего же вы это отрицали до настоящей минуты?

  - Я давно хотeлъ взять назадъ это свое показанiе... Я отрицалъ, потому что признаться въ этомъ порядочному человeку, человeку изъ общества, не такъ легко. Хоть никакого преступленiя здeсь нeтъ... Вы мнe въ упоръ задали вопросъ, просилъ ли я взаймы денегъ у дамы? Я сгоряча отвeтилъ: нeтъ, не просилъ. Вы человeкъ, господинъ слeдователь, вы должны это понять... Помните и то, что я былъ боленъ, когда вы меня допрашивали... Я былъ измученъ обыскомъ, арестомъ... Эти городовые, камера, этотъ подземный ходъ сюда изъ Предварилки... Вы все умeете обернуть {297} противъ меня. А отвeчать на ваши вопросы надо сразу, немедленно, не думая... Я и теперь боюсь каждаго слова, которое говорю! - вскрикнулъ онъ и оторвалъ пуговицу пальто. Видимо это его смутило: онъ зажалъ пуговицу въ кулакe, затeмъ сунулъ ее въ карманъ.- Я сказалъ, что не помню... Разумeется, это неправдоподобно, вы правы... Но вeдь это и такъ несущественно, господинъ слeдователь...

  - Напротивъ, это очень существенно... Почему же вы могли думать, что госпожа Фишеръ дастъ вамъ такую сумму?

  - Мы были съ ней въ прiятельскихъ отношенiяхъ, я для нея поeхалъ въ Ялту, по просьбe ея мужа... Я думалъ, что она дастъ. Она отказала... И въ этомъ, если хотите, одна изъ причинъ ея злобы противъ меня... Не то, чтобъ она пожалeла денегъ, нeтъ, она не скупа, это грeхъ сказать... Да и денегъ у нея такъ много, я потому и попросилъ... Но она потеряла ко мнe уваженiе... Она вообразила, что мнe нужны были ея деньги, а не она сама,- сказалъ упавшимъ голосомъ Загряцкiй.

  Письмоводитель оторвался отъ протокола, поспeшно взглянулъ искоса на Загряцкаго, на Яценко и продолжалъ писать.

  - Такъ, значитъ, до того госпожа Фишеръ предполагала, что вамъ, какъ вы сказали, нужна она? - спросилъ небрежно слeдователь.

  - Я могу ошибаться... Это не показанiе, это только предположенiе.

  - Вы, значитъ, отрицаете свою связь съ госпожей Фишеръ, но допускаете, что могли ей нравиться?

  - Да, я готовь это допустить.

  - Вы готовы это допустить,- повторилъ Николай Петровичъ.- Собственно почему же вы это допускаете? {298}

  - Мнe такъ казалось... Мужчины вeдь всегда это чувствуютъ. Простите нескромность,- она естественна въ моемъ положенiи,- я нравился многимъ женщинамъ...

  "Не безъ удовольствiя это говоритъ, какъ ни тяжело его положенiе",- подумалъ Яценко.

  - И я имeлъ основанiя думать,- продолжалъ, нeсколько оживившись, Загряцкiй,- что Елена Федоровна не вполнe ко мнe равнодушна. Она, напримeръ, явно нервничала, если я въ Ялтe на прогулкe провожалъ глазами женщинъ... Это, каюсь, со мной бывало,- сказалъ онъ и вдругъ улыбнулся побeдоносной улыбкой, которая на измученномъ лицe его показалась слeдователю жалкой.

  - Съ вами бывало,- повторилъ Яценко.- Такъ что госпожа Фишеръ немного васъ ревновала?

  - Да, я думаю, съ ея стороны было нeкоторое увлеченье.

  - Но связи между вами не было, вы на этомъ стоите по прежнему?

  - Да, стою...

  - Господинъ Загряцкiй,- сказалъ рeшительно, съ силой въ голосe, слeдователь,- бросьте вы это! Я прекрасно понимаю тe причины, по которымъ вы считаете нужнымъ скрывать правду: вы думаете, что, поскольку ваша связь съ госпожей Фишеръ не доказана, постольку отсутствуютъ и мотивы преступленья. Но понимаете ли вы значенiе того, что вы сейчасъ сказали? Допустимъ, связи не было. Однако вы признали, что госпожа Фишеръ васъ любила, что она ревновала васъ къ другимъ женщинамъ. Значить, если-бъ вы того пожелали, если-бъ этого потребовалъ вашъ интересъ, вы всегда могли бы вступить съ ней въ связь или жениться на ней. Вотъ и мотивировка преступленья. {299} Вы въ сущности уничтожили все, на чемъ до сихъ поръ стояли. Вопросъ о связи теперь отступаетъ на второй планъ.

  "Прихлопнулъ",- подумалъ удовлетворенно Иванъ Павловичъ.- "Ну, не совсeмъ, а все-таки прихлопнулъ".

  Загряцкiй горящими глазами смотрeлъ на слeдователя.

  - Да, я былъ ея любовникомъ,- вдругъ сказалъ онъ.

  - Вы были ея любовникомъ,- повторилъ Яценко. Онъ помолчалъ немного, затeмъ заговорилъ съ новыми, сердечными интонацiями въ голосe.- Такъ лучше, господинъ Загряцкiй, повeрьте мнe, я не желаю вамъ зла. Въ вашемъ положенiя лучше всего вступить на путь чистосердечнаго признанiя.

  Загряцкiй опять засмeялся.

  - Вы это объ убiйствe? Нeтъ, я этого удовольствiя вамъ не сдeлаю. Я не убивалъ Фишера, господинъ слeдователь.

  - Вы не хотите сказать правду, это ваше дeло. Но я васъ предупреждаю...

  - Вамъ не о чемъ меня предупреждать! И не думайте, что я попался въ вашу ловушку. Если я нравился женщинe, то изъ этого никакъ не слeдуетъ, что я могъ на ней жениться. Нeтъ, я еще раньше рeшилъ сказать правду... Рeшилъ сказать все то, что могу сказать! - вскрикнулъ онъ.

  - Вы, значитъ, не все можете сказать? - съ удивленiемъ глядя на него, спросилъ Яценко. Имъ вдругъ овладeло тревожное чувство.

  - Нeтъ, не все.

  - Можете ли вы сказать, гдe вы были въ вечеръ убiйства?

  - Нeтъ. {300}

  - Можете ли вы сказать, на какiя средства вы жили?

  - Я все вамъ объяснилъ.

  - Вы не объяснили, господинъ Загряцкiй. Къ сожалeнiю, вы не объяснили...

  - Я больше ничего не могу сказать. Можете кончать ваше слeдствiе,- хрипло проговорилъ Загряцкiй. Видъ у него былъ совершенно измученный. "Въ самомъ дeлe, точно затравленный звeрь",- подумалъ Яценко. Тревожное чувство еще усилилось въ Николаe Петровичe. Онъ мысленно себя провeрилъ. "Нeтъ, напротивъ, теперь все въ порядкe"...

  - Въ виду признанiя вами, господинъ Загряцкiй, факта, до сихъ поръ вами отрицавшагося, я не нахожу возможнымъ сейчасъ закончить слeдствiе. Мнe, вeроятно, придется васъ допросить еще разъ въ присутствiи госпожи Фишеръ,- сказалъ Яценко и невольно опустилъ глаза передъ тeмъ выраженiемъ острой ненависти, которое онъ прочелъ въ глазахъ Загряцкаго.

VI.

  Автомобиль замедлилъ ходъ, протрубилъ и остановился. Сидeвшiй рядомъ съ шофферомъ человeкъ въ штатскомъ платьe соскочилъ и почтительно открылъ дверцы. Федосьевъ вышелъ изъ автомобиля и неторопливо направился къ открывшейся настежь двери ярко освeщеннаго подъeзда. На мерзлыхъ ступенькахъ онъ остановился и окинулъ взглядомъ улицу. Впереди у фонаря рядомъ съ вытянувшимся, засыпаннымъ снeгомъ, жандармомъ кто-то соскочилъ съ велосипеда. Проeзжавшiй извозчикъ лeниво постегивалъ лошадь возжами. По тротуару шелъ съ мeшкомъ {301} булочникъ. Еще какiе-то люди медленно шли по улицe. Федосьевъ зналъ, что и эти люди, и булочникъ, и извозчикъ, и велосипедистъ, всe были сыщики, предназначенные для его охраны: онъ на улицe всегда подвергался большой опасности. Не очень вeря въ мeры предосторожности, онъ принималъ ихъ больше по привычкe, какъ по привычкe всегда носилъ въ карманe почти безполезный браунингъ.

  Федосьевъ съ шутливымъ видомъ говорилъ знакомымъ, что процентъ смертности на его посту н е  т а к ъ  у ж ъ  с и л ь н о превышаетъ смертность въ передовыхъ окопахъ пeхоты. Обычно знакомые при этой шуткe заботливо мeняли разговоръ. Въ пору войны опасность покушенiй ослабeла. Однако Федосьевъ имeлъ основанiя думать, что его рано или поздно убьютъ, и съ давнихъ поръ прiучилъ себя разсматривать каждый благополучно сошедшiй день, какъ подарокъ Провидeнiя. Къ мысли объ опасности онъ привыкъ, насколько къ ней можно было привыкнуть, и безъ особаго усилiя принималъ передъ подчиненными совершенно спокойный, увeренный, даже беззаботный видъ, точно самая эта мысль никогда ему не приходила въ голову. Такъ и теперь онъ, нарочно задержавшись на улицe, отдалъ не спeша распоряженiя сопровождавшему его агенту. Тeмъ не менeе Федосьевъ вздохнулъ съ облегченiемъ, когда за нимъ захлопнулась огромная, тяжелая дверь.

  "Вотъ теперь и этого ощущенiя больше не будетъ",- подумалъ онъ, отдавая шубу увeшанному медалями великану-швейцару. Мысль эта не доставила ему удовольствiя, какъ ни тягостно было то ощущенiе. Съ первыхъ опасныхъ постовъ, Федосьевъ представлялъ себe свой конецъ во всeхъ подробностяхъ, не останавливаясь передъ самыми {302} страшными и самыми грубыми. Конецъ могъ прiйти отъ бомбы или отъ пули,- пуля отталкивала его меньше: слова "разорванъ на части" вызывали въ немъ то жуткое чувство, съ которымъ въ дeтствe и первой юности онъ читалъ о четвертованiи. "Да, такъ неужели я помру, какъ всe, въ своей постели, отъ непродолжительной, но тяжкой болeзни? Это прямо у газетчиковъ отбить хлeбъ",- съ улыбкой подумалъ онъ.

  Мысль объ откликe въ газетахъ на его насильственную смерть тоже часто занимала Федосьева. Онъ будто видeлъ передъ собой статьи,- на томъ мeстe, на какомъ имъ надлежало появиться въ каждой газетe, гдe на первой страницe, гдe на второй, гдe въ два столбца, гдe всего строкъ на шестьдесятъ. "Еще одно злодeянiе, при вeсти о которомъ съ ужасомъ содрогнется Россiи"... "Кровавый палачъ народа казненъ рукой героя"... "Намъ незачeмъ доказывать наше принципiально-отрицательное отношенiе ко всякому террору, откуда бы онъ ни исходилъ, и въ трагической гибели С. В. Федосьева ("да, по случаю моей смерти на радостяхъ удостоятъ меня иницiаловъ, вмeсто буквы г."), мы усматриваемъ новое наглядное доказательство нашего основного положенiя о томъ, что..." Радость либеральной печати, худо скрытая подъ видомъ несочувствiя террору, радость, которую онъ напередъ читалъ на лицахъ самоувeренныхъ, во всемъ преуспeвающихъ адвокатовъ, больше раздражала Федосьева, чeмъ откровенный восторгъ революцiонныхъ прокламацiй.

  - Петръ Богдановичъ здeсь?

  - Такъ точно, въ секретарской, Ваше Превосходительство,- почтительно отвeтилъ швейцаръ. Быстро проходившiй чиновникъ, робeя, усердно поклонился на бeгу. Федосьевъ давно привыкъ къ {303} атмосферe почета, власти и страха, которая его окружала въ этомъ домe. Она больше не доставляла ему удовольствiя, но онъ зналъ, что и съ ней разстаться будетъ нелегко.- "Вeрно, еще ничего не знаетъ... Хоть и догадываются они, должно быть",- сказалъ онъ себe, внимательно вглядываясь въ кланяющагося чиновника. Слухи объ его отставкe ходили давно по городу, здeсь же всегда знали все раньше, чeмъ гдe-бы то ни было. Теперь, съ утра этого дня, отставка находилась въ карманe Федосьева. Въ ней не было ничего позорнаго. Однако онъ испытывалъ свойственное всeмъ уволеннымъ людямъ сложное чувство злобы, обиды и стыда, которое чуть-чуть роднитъ уходящихъ въ отставку сановниковъ съ разсчитанной хозяиномъ прислугой. Федосьевъ не торопился сообщать эту новость подчиненнымъ: при всемъ своемъ служебномъ опытe онъ не былъ увeренъ, что сумeетъ найти должный тонъ, одновременно и естественный, и корректный. "Ничего, безъ меня узнаютъ", - подумалъ онъ.

  Въ этомъ зданiи, которое постороннимъ людямъ могло представляться жуткимъ и страшнымъ, шла повседневная будничная работа, какъ на почтe или въ адресномъ столe. Федосьевъ поднялся во второй этажъ, замeтивъ съ непрiятнымъ чувствомъ, что на площадкe лeстницы ему захотeлось передохнуть. Зеркало отразило сгорбленную фигуру, утомленное лицо въ морщинахъ, сeдоватые волосы, совершенно сeдыя брови. "Рано бы на пятьдесятъ третьемъ году",- подумалъ онъ.- "Отъ артерiосклероза, вeрно, и умру... Давленiе крови повышенное... Рано, да по моей службe надо мeсяцъ считать за годъ, какъ въ Портъ-Артурe... Впрочемъ, еще лeтъ пять, вeроятно, могу прожить..."

  - Въ прiемной есть кто-нибудь? - спросилъ {304} онъ курьера, вытянувшагося у двойныхъ, обитыхъ войлокомъ, дверей кабинета.

  - Никакъ нeтъ, Ваше Превосходительство.

  - Бумаги на столe?

  - Такъ точно, Ваше Превосходительство... Ихъ Высокоблагородiе положили.

  Минуя секретарскую, Федосьевъ вошелъ въ кабинетъ и устало опустился въ тяжелое кресло съ высокой прямой спинкой. "Теперь навсегда придется съ этимъ разстаться",- подумалъ онъ, обводя взглядомъ знакомый ему во всeхъ мелочахъ кабинетъ: все въ этой громадной комнатe было отъ тeхъ временъ, когда не жалeли ни мeста, ни труда,- и трудъ, и мeсто ничего не стоили. "Вотъ бы мнe въ ту пору и жить",- сказалъ себe Федосьевъ. Ему иногда казалось, что онъ любитъ то время, время твердой, пышной, увeренной въ себe власти, время, не знавшее ни покушенiй, ни партiй, ни Государственной Думы, ни либеральной печати. Однако годы, опытъ, душевная усталость, привычка скрытности съ другими людьми давно довели Федосьева до полной, обнаженной правдивости съ собою: любовь къ прошлому не такъ ужъ переполняла его душу. Огромная энергiя Федосьева, которой отдавали должное и его враги, происходила преимущественно отъ ненависти къ тому, съ чeмъ онъ боролся. "Да, вeрно и тогда умнымъ людямъ было несладко",- сказалъ онъ себe и, не глядя, привычнымъ движенiемъ протянулъ руку къ тяжелой пепельницe, съ помeщеньемъ для спичекъ. "Тоже, вeрно, отъ тeхъ временъ... Нeтъ, тогда и спичекъ не было..." Онъ раздраженно чиркнулъ спичкой, сломалъ ее, бросилъ и взялъ другую. "Бумагъ сколько, покоя не даютъ... Вотъ это, вeрно, анонимное..."

  Федосьевъ закурилъ папиросу, распечаталъ {305} ножомъ желтенькiй конвертъ и развернулъ листокъ грязноватой бумаги въ клeточку. Наверху листка былъ нарисованъ перомъ гробъ, двe перекрещенныя кости. "Такъ и есть",- равнодушно подумалъ Федосьевъ. Онъ поставилъ штемпель съ числомъ полученiя, и, не читая, вложилъ листокъ въ папку, спецiально предназначенную для писемъ съ угрозами и ругательствами. На папкe было написано "Въ шестое дeлопроизводство. Кабинетъ экспертизы". Въ другихъ обыкновеннаго формата конвертахъ были ходатайства за пострадавшихъ людей, отъ родныхъ и всевозможныхъ заступниковъ. Федосьевъ внимательно ихъ прочелъ, справившись по документамъ тамъ, гдe не все помнилъ (онъ, впрочемъ, помнилъ большую часть дeлъ). Какъ ни ненавистны ему были политическiе преступники, на прощанье онъ удовлетворилъ ходатайства, сдeлалъ помeтку на письмахъ, поставилъ свои иницiалы С. Ф., и отложилъ въ папку съ надписью "Для исполненiя". Затeмъ онъ взялся за конверты большого формата. Въ одномъ изъ нихъ былъ перлюстрацiонный матерiалъ. Федосьевъ быстро его пробeжалъ. Въ письмахъ не было ничего интереснаго: сплетни изъ Государственной Думы, сплетни о великокняжескомъ дворцe, сенсацiонный политическiй слухъ, наканунe напечатанный въ газетахъ. "Нашелъ что вскрывать!.. Выжилъ изъ ума нашъ старикъ",- подумалъ сердито Федосьевъ. "Да и ни къ чему это... Хотя въ самыхъ передовыхъ странахъ существуетъ перлюстрацiя"... Онъ разорвалъ листы на мелкiе клочки и высыпалъ ихъ въ корзину. Другiя бумаги представляли собой служебные доклады и донесенiя. Онъ просмотрeлъ тe изъ нихъ, которыя были въ красныхъ конвертахъ,- срочныя. Всe онe говорили объ одномъ и томъ же: о близкой революцiи. {306}

  Федосьевъ зналъ, что революцiя надвигается; теперь, съ его уходомъ, она казалась ему совершенно неизбeжной. "Что-жъ, ставить помeтки? Нeтъ, неудобно",- отвeтилъ себe онъ. То же чувство неловкости мeшало ему выносить рeшенiя, которыя на слeдующiй день могли быть отмeнены. "Пусть Дебенъ и рeшаетъ, или Горяиновъ, или кого тамъ еще назначать на мое мeсто",- подумалъ онъ. Зная всe тонкости работы правительственнаго аппарата, сложныя, часто мeняющiяся отношенiя разныхъ влiятельныхъ людей, Федосьевъ приблизительно догадывался, кто могъ быть назначенъ его преемникомъ. Людямъ, которые его свалили, онъ приписывалъ мотивы личные и мелкiе. Федосьевъ старался презирать этихъ людей, но презрeнiе не вполнe ему удавалось; они одержали побeду. Мысль о томъ, какую политику они поведутъ, невольно его занимала, хоть онъ и былъ увeренъ, что революцiя очень близка и что его собственная жизнь уже на исходe.

  Рядомъ съ бумагами на столe лежали газеты. Объ его отставкe въ нихъ еще не сообщалось. Федосьевъ пробeжалъ одну изъ газетъ. Это чтенiе неизмeнно приводило его въ состоянiе тихой радости. Тонъ статей былъ необычайно живой и какъ-то особенно, по газетному, бодрый. Казалось, что всe люди, работающiе въ газетe, дружной семьей дeлаютъ общее, очень ихъ занимающее, веселое и интересное дeло. Необыкновенно искреннее сознанiе своего умственнаго и моральнаго превосходства чувствовалось и въ полемической передовой статьe, и въ обзорe печати, однообразно-остроумно издeвавшемся надъ противниками. Необыкновенно весело было, повидимому, фельетонисту, онъ все шутилъ, подмигивая читателямъ. "Шути, шути, голубчикъ, дошутишься",- думалъ Федосьевъ. Ему пришло въ голову, что никакой {307} дружной работы эти люди не ведутъ, что, вeроятно, между ними самими происходятъ раздоры, интриги, взаимное подсиживанье, борьба за грошевыя деньги, и что, быть можетъ, они другъ другу надоeли больше, чeмъ имъ всeмъ ихъ общiе противники, въ томъ числe и онъ, Федосьевъ.- "Что-жъ у нихъ еще?.. Какой еще губернаторъ оказался опричникомъ?.. Неужели сегодня ни одного изверга губернатора?.. "Намъ пишутъ"... Богъ съ ними, неинтересно мнe, что имъ пишутъ, вeдь все врутъ... "Засeданiе общества ревнителей русской старины"...- Ревнителей,- повторилъ мысленно

  Федосьевъ:

  слово

  это показалось

  ему слащаво-неестественнымъ и доставило ту же тихую радость... "Такъ, такъ... А этотъ что наворотилъ?" - Онъ заглянулъ въ подвалъ, отведенный подъ философскiй фельетонъ. Авторъ этого фельетона, эмигрантъ-соцiалистъ, когда-то на допросe поразилъ его необыкновеннымъ богатствомъ ученаго словаря и столь же удивительной гладкостью лившейся потокомъ рeчи. "Теперь въ писатели вышелъ. Такъ, такъ... "Если для Ницше характеренъ аристократическiй радикализмъ"...- прочелъ Федосьевъ. - "Значить для кого-то другого будетъ характеренъ радикальный аристократизмъ или демократическiй консерватизмъ,- зeвая, подумалъ онъ, - "не стоитъ читать, напередъ знаю эти словесныя погремушки, для нихъ вeдь этотъ гусь и пишетъ".. Онъ развернулъ другую газету, болeе близкую ему по направленiю, но отъ нея на него повeяло еще худшей скукой, лишь безъ того насмeшливо-радостнаго настроенiя, которое дарили ему лeвые журналисты.

  "Богъ съ ними, со всeми!.. О чемъ я думалъ?.. Да, лeтъ пять еще могу прожить... Что же я буду дeлать? Мемуары писать?" - спросилъ себя онъ. Эта шаблонно-ироническая мысль о мемуарахъ {308} его кольнула: онъ самъ часто смeялся надъ сановниками, садящимися за мемуары тотчасъ по увольненiи въ отставку.- "Даже заграницу уeхать нельзя изъ-за войны... Воевать вздумали, ну, повоюйте, посмотримъ, что изъ этого выйдетъ... Въ деревнe поселиться? Скучно... Да и имeнiя-то безъ малаго двeсти десятинъ"... Федосьевъ вспомнилъ, что въ революцiонныхъ прокламацiяхъ говорилось, будто онъ всякими нечестными путями нажилъ огромное состоянiе. Эта клевета была ему прiятна,- она какъ бы покрывала то, что въ прокламацiяхъ клеветою не было.- "Нeтъ, въ деревню я не поeду... Съ Брауномъ еще философскiя бесeды вести? Не договоримся... Такъ что же? Wein, Weib und Gesang?.. Этимъ надо было бы раньше заняться",- подумалъ онъ съ горькой насмeшкой, вспоминая отразившееся въ зеркалe на площадкe лeстницы лицо съ сeдыми бровями, глядя на темную сeть жилъ на худыхъ рукахъ... "Да, проворонилъ жизнь... Браунъ въ лабораторiи проворонилъ, а я здeсь... Что-то надо было выяснить по дeлу о Браунe... Нeтъ, могъ ли онъ убить Фишера",- неожиданно подумалъ Федосьевъ. - "А впрочемъ?.. Эту исторiю съ Загряцкимъ, однако, надо распутать передъ уходомъ. Нельзя рисковать скандаломъ на процессe и не оставлять же ее Дебену"...- Федосьевъ представилъ себe передачу дeлъ преемнику и поморщился: при всей корректности, при вполнe выдержанномъ тонe, сцена передачи дeлъ должна была у обоихъ вызвать неловкое, тягостное чувство. "Съ Дебеномъ они живо справятся",- сказалъ вслухъ Федосьевъ, распечатывая послeднiй толстый конвертъ. "Вотъ кому я оставляю въ наслeдство революцiю!"

  Изъ конверта выпали фотографiи,- подчиненное учрежденiе присылало портреты разныхъ {309} революцiонеровъ. Федосьевъ брезгливо перебиралъ ненаклеенныя на картонъ, чуть погнувшаяся фотографiи. Онъ почти всегда находилъ въ этихъ лицахъ то, что искалъ: тупость, позу, актерство, самолюбованiе, часто дегенеративность и преступность. Федосьевъ ненавидeлъ всeхъ революцiонныхъ дeятелей и презиралъ большинство изъ нихъ. Онъ вообще рeдко объяснялъ въ лучшую сторону поступки людей; но дeйствiя революцiонеровъ Федосьевъ почти всецeло приписывалъ низменнымъ побужденьямъ, честолюбiю, злобe, стадности, глупости. Въ ихъ любовь къ свободe, къ равенству, особенно къ братству, во всe тe чувства, которыя они развивали въ своихъ писаньяхъ, въ рeчахъ на судe, онъ не вeрилъ совершенно. "Этотъ себe на умe, ловкачъ",- равнодушно по лицамъ классифицировалъ онъ революцiонеровъ, перебирая фотографiи.- "Этотъ вeрно подъ фанатика (въ фанатиковъ Федосьевъ вeрилъ всего менeе)... Этотъ все въ мiрe понялъ, все знаетъ, а потому очень гордъ и доволенъ,- марксистъ, изъ провизоровъ... Этотъ - пряничный дeдъ революцiи, "цeльная, послeдовательная натура, единое строгое мiровоззрeнiе"... То-есть чужiя мысли, книжныя чувства, газетныя слова... Такъ и проживетъ свой вeкъ фальсифицированной жизнью, ни разу даже не задумавшись надъ всей этой ложью, ни разу не замeтивъ и самообмана. Для какой-нибудь "Искры" или "Зари" жилъ... Пустой человeкъ!" - брезгливо подумалъ Федосьевъ.- "А вотъ у этого умное лицо, на Донского немного похожъ", - сказалъ себe онъ, вспоминая человeка, который долго за нимъ гонялся. Портретъ Донского онъ хорошо помнилъ и порою смотрeлъ на него со смeшаннымъ чувствомъ, въ которое входили и жалость, и нeчто, похожее на уваженiе, и чувство охотника, разсматривающаго трофей, и {310} удовлетворенiе отъ того, что этого человeка больше нeтъ на свeтe.

  Федосьевъ спряталъ фотографiи и разложилъ донесенiя по папкамъ. "Что-жъ еще надо было сегодня сдeлать?.. Да, то несчастное дeло... Петръ Богдановичъ долженъ былъ еще поискать". Онъ надавилъ пуговицу звонка и приказалъ появившемуся изъ-за двойной двери курьеру позвать секретаря. Черезъ минуту въ кабинетъ вошелъ мягкой походкой, не на цыпочкахъ, но совсeмъ какъ будто на цыпочкахъ, плотный, невысокiй, почтительный чиновникъ среднихъ лeтъ, съ огромнымъ университетскимъ значкомъ на груди. "Этотъ ужъ навeрное знаетъ о моей отставкe",- рeшилъ Федосьевъ, взглянувъ на бeгающiе глаза секретаря. На хитренькомъ лицe, впрочемъ, ничего нельзя было прочесть, кромe полной готовности къ услугамъ. "Вотъ и этотъ опричникъ",- подумалъ Федосьевъ, По его сужденiю, Петръ Богдановичъ былъ не злой человeкъ, не слишкомъ образованный, очень любившiй женщинъ, порою немного выпивавшiй. "И взятокъ, кажется, не беретъ... Зачeмъ только онъ носитъ этотъ аршинный значекъ, кому въ самомъ дeлe интересно, что онъ учился въ университетe... Да, конечно, уже знаетъ... Ну, онъ и съ Дебеномъ поладитъ, и съ Горяиновымъ"...

  - Петръ Богдановичъ, вы навели послeднюю справку о дактилоскопическомъ снимкe?

  - Навелъ, Сергeй Васильевичъ, и имeю маленькiй сюрпризъ,- сказалъ секретарь.- Если хотите, даже не маленькой, а большой.

  Его лицо расплылось при концe фразы въ радостную, прiятную улыбку. Федосьевъ зналъ, что эта улыбка нисколько не притворная, но автоматическая, связанная у Петра Богдановича съ концомъ любой фразы, независимо отъ ея содержанiя. {311} "Звeздъ съ неба не хватаетъ нашъ опричникъ.... Моей отставкe онъ едва ли радъ, но и не слишкомъ огорченъ..." И тонъ, и выраженiе лица секретаря показывали, что онъ знать ничего не знаетъ объ отставкe Сергeя Васильевича, а, если что и слышалъ, то это не мeшаетъ ему совершенно такъ же почитать и любить Сергeя Васильевича, какъ раньше.

  - Въ чемъ дeло?

  - Снимка тождественнаго съ тeмъ, что вы мнe дали, за литерой В,- пояснилъ секретарь, мелькомъ съ любопытствомъ взглянувъ на Федосьева (его видимо интересовала эта литера),- и въ регистрацiонномъ отдeлe не оказалось. Я и въ восьмомъ дeлопроизводствe справлялся, и въ сыскное опять eздилъ, и въ охранное, нeтъ нигдe...

  - Такъ въ чемъ же сюрпризъ?

  - Сюрпризъ въ томъ, что ваше предположенiе, Сергeй Васильевичъ, оказалось и на этотъ разъ правильнымъ. Вы мнe заодно приказали узнать, не соотвeтствуетъ ли тотъ снимокъ, что остался на бутылкe, кому-либо изъ людей, производившихъ дознанiе. Я съeздилъ на Офицерскую и выяснилъ: такъ и есть! Рука околодочнаго Шаврова, Сергeй Васильевичъ!

  Федосьевъ вдругъ залился несвойственнымъ ему веселымъ смeхомъ.

  - Не можетъ быть!

  - Рука Шаврова, никакихъ сомнeнiй... Эти подлецы еще сто лeтъ будутъ производить дознанiе и такъ ихъ и не научишь, что ничего трогать нельзя. Да, околодочный тронулъ бутылку. Я лично его допросилъ и онъ, каналья, сознался, что, можетъ, и вправду тронулъ.

  - Такъ околодочный? - проговорилъ сквозь смeхъ Федосьевъ.- Вотъ тебe и дактилоскопiя! {312}

  - Онъ самый, Сергeй Васильевичъ, ужъ я его, бестiю, какъ слeдуетъ отчиталъ,- сказалъ, радостно улыбаясь, секретарь.

  - Я такъ и думалъ,- проговорилъ Федосьевъ.- Торжество науки, а? Послeднее слово... А слeдователь-то... - Онъ опять залился смeхомъ. - Нeтъ, либеральный Николай Петровичъ Яценко, а?

  - Въ калошу сeлъ Яценко, это вeрно. Ему первымъ дeломъ бы надо было объ этомъ подумать, не полицiя ли?

  - Да вeдь и намъ... и намъ не сразу пришло въ голову!

  - В а м ъ однако пришло, Сергeй Васильевичъ... Нeтъ, что ни говори, отстали мы отъ Европы.

  - А почемъ вы знаете, вeрно и въ Европe такъ. И то сказать, какъ производить дознанiе, ни къ чему не прикасаясь? Они не духи... Не духи же они... Вы взяли оба снимка?

  - Взялъ... Заключенiе эксперта: совершенно тождественны.

  - Такъ, такъ, такъ... Ну, хорошо,- сказалъ, переставъ, наконецъ, смeяться, Федосьевъ.- Больше ничего?

  - Сергeй Васильевичъ, меня все въ счетномъ отдeлe спрашиваютъ, какъ выписывать жалованье Брюнетки?

  - Брюнетки? - переспросилъ Федосьевъ и задумался.- Объ этомъ я, вeроятно, завтра скажу.

  - Отлично... Не буду вамъ мeшать.

  Петръ Богдановичъ вышелъ, сiяя счастливой улыбкой. Федосьевъ въ раздумьe взялся было за ручку телефоннаго аппарата и остановился въ нерeшительности.

  "Если попросить Яценко прieхать ко мнe, онъ, пожалуй, вломится въ амбицiю. Независимость {313} суда... Судебные уставы... Недопустимое вмeшательство административныхъ властей",- устало подумалъ онъ. Федосьевъ мысленно заключалъ въ кавычки всe такiя слова и оттого они представлялись ему смeшными. "Ну, что-жъ, поeдемъ къ нему"...

  Онъ снова позвонилъ и приказалъ подать автомобиль.

VII.

  Въ этотъ позднiй часъ въ зданiи суда уже было пустовато и скучно. Не снимая шубы, не спрашивая о слeдователe, стараясь не обращать на себя вниманiя, Федосьевъ поднялся по лeстницe и столкнулся лицомъ къ лицу съ Кременецкимъ, который выходилъ изъ корридора съ Фоминымъ, оживленно съ нимъ разговаривая. Семенъ Исидоровичъ значительно толкнулъ въ бокъ Фомина и раскланялся съ Федосьевымъ: они были знакомы по разнымъ ходатайствамъ Кременецкаго за подзащитныхъ. Фоминъ тоже съ достоинствомъ поклонился, оглядываясь по сторонамъ. Столкнулись они такъ близко, что Семенъ Исидоровичъ счелъ недостаточнымъ ограничиться поклономъ. Знакомство съ Федосьевымъ было и лестное, и вмeстe чуть-чуть неудобное. Его знали всe выдающiеся адвокаты; близкое знакомство съ нимъ было бы невозможнымъ, однако совершенно не знать Федосьева тоже было бы непрiятно Семену Исидоровичу.

  - Въ нашихъ палестинахъ? - поднявъ съ улыбкой брови, спросилъ Кременецкiй, не говоря ни вы, ни Ваше Превосходительство, какъ онъ не говорилъ ни вы, ни ты своему кучеру. Семенъ Исидоровичъ, впрочемъ, тотчасъ пожалeлъ, что {314} употребилъ слова "наши Палестины",- въ связи съ его еврейскимъ происхожденiемъ они могли подать поводъ къ шуткe.

  - Какъ видите... Вeдь кабинетъ прокурора палаты, кажется, тамъ, дальше?

  - Прямо, прямо, вонъ тамъ...

  - Благодарю васъ... Мое почтенiе,- сказалъ, учтиво кланяясь, Федосьевъ и направился въ указанномъ ему направленiи.

  - Говорятъ, конченный мужчина,- радостно замeтилъ вполголоса Семенъ Исидоровичъ.- Можетъ теперь на воды eхать мемуары писать.

  - Il est fichu... Я изъ вeрнаго источника знаю: мнe вчера вечеромъ сообщили у графини Геденбургъ... Elle est bien renseigne'e,- сказалъ Фоминъ; при видe сановника онъ какъ-то безсознательно заговорилъ по французски.

  - А все-таки, что ни говори, выдающiйся человeкъ.

  - Ma foi, oui... Еще бы,- перевелъ Фоминъ, вспомнивъ, что Сема не любитъ его французскихъ словечекъ.

  - Я очень радъ, что эта клика останется безъ него. Все мыслящее вздохнетъ свободнeе...

  - Ваше Превосходительство ко мнe по дeлу Фишера? - спросилъ Яценко, съ нeкоторой тревогой встрeтившiй нежданнаго гостя.

  - Да, по этому дeлу... Вы разрeшите курить? спросилъ Федосьевъ, зажигая спичку.

  - Сдeлайте одолженiе.- Яценко пододвинулъ пепельницу.- Долженъ, однако, сказать Вашему Превосходительству, что со вчерашняго дня это дeло меня больше не касается. Слeдствiе закончено, и я уже отослалъ производство товарищу прокурора Артамонову. {315}

  Федосьевъ, не закуривъ, опустилъ руку съ зажженной спичкой.

  - Вотъ какъ? Уже отослали? - съ досадой въ голосe спросилъ онъ.- Я думалъ, вы меня предупредите?

  - Отослалъ,- повторилъ сухо Яценко, сразу раздражившись отъ предположенiя, что онъ долженъ былъ предупредить Федосьева.- Послeднiй допросъ обвиняемаго далъ возможность установить весьма важный фактъ: связь Загряцкаго съ госпожей Фишеръ. Загряцкiй самъ признался въ этой связи, и очная ставка, можно сказать, подтвердила его признанiе. Вашему Превосходительству, конечно, ясно значенiе этого факта? Безъ него обвиненiе висeло въ воздухe, теперь оно стоитъ твердо.

  - Стоитъ твердо? - неопредeленнымъ тономъ повторилъ Федосьевъ.

  - Такъ точно.- Николай Петровичъ помолчалъ.- Признаюсь, мнe и прежде были неясны мотивы того интереса, который Ваше Превосходительство проявляли къ этому дeлу. Во всякомъ случаe теперь, если вы продолжаете имъ интересоваться, вамъ надлежитъ обратиться къ товарищу прокурора Артамонову.

  - Что-жъ, такъ и придется сдeлать,- сказалъ Федосьевъ.- Оч