Стивенсон Роберт Льюис - Остров сокровищ

у", которая стала мне немного чуждой с тех пор, как ее выкрасили в новую краску. Вспомнился мне и капитан, как он разгуливал по берегу в своей шляпе набекрень, со шрамом на щеке и старой медной подзорной трубой. Но через минуту мы свернули за угол, и мой дом скрылся из виду.

   Под вечер мы сели в почтовую карету. Меня втиснули между Редрутом и каким-то толстым старым джентльменом, и я, несмотря на быструю езду и холодный ночной воздух, проспал как барсук все станции. Когда я, наконец, проснулся от сильного толчка и открыл глаза, то увидел, что почтовая карета стоит перед большим домом на городской улице и что уже давно рассвело.

   - Куда мы приехали? - спросил я.

   - В Бристоль,- сказал Том.- Надо слезать!

   Мистер Трелоней остановился в гостинице около доков, чтобы наблюдать за работами на его судне. Поэтому нам пришлось сделать пешком порядочный путь, но дорога, к моему величайшему удовольствию, шла по набережной, мимо массы всевозможных кораблей всех стран. На одном судне матросы пели за работой, на другом раскачивались высоко над моей головой на канатах, которые казались издали не толще паутинки. Хотя я всю жизнь провел на берегу моря, но мне казалось, точно теперь я вижу море в первый раз. В соленом воздухе стоял запах дегтя. Кругом виднелись старые матросы, побывавшие в разных морях; в ушах у них были серьги, и они прогуливались особой походкой, хвастливо раскачиваясь на ходу. Я так восхищался их видом, точно это были какие-нибудь принцы чистейшей крови. И мне предстояло самому пуститься в море на шхуне, с боцманом, который играл на рожке, и с матросами; затем отправиться на таинственный остров, чтобы отыскать погребенные в нем сокровища!

   Я еще весь был погружен в эти сладостные мечты, когда мы очутились перед большой гостиницей и встретились лицом к лицу со сквайром Трелонеем, одетым в широкое синее платье морского офицера. Он выходил из двери с улыбкой на лице и раскачивался из стороны в сторону, подражая походке матросов.

   - А, это вы! - вскричал он.- Доктор уже приехал сюда прошлой ночью прямо из Лондона. Ура! Теперь вся корабельная компания в сборе!

   - О, сэр,- вскричал я,- когда же мы выезжаем?

   - Завтра мы отправимся в путь! - сказал он.

  

   Когда я покончил с завтраком, сквайр дал мне письмо к Джону Сильверу, в гостиницу "Подзорная труба". Он сказал, что я легко найду ее, если буду все время держаться доков. Я с радостью взялся исполнить это поручение, так как это был новый случай поглядеть на корабли и матросов, и пробирался сквозь толпу народа, толкавшегося на доках, пока не увидел таверну с медной подзорной трубой вместо вывески. В большой низкой комнате, в которую я вошел, было довольно светло, несмотря на клубы табачного дыма, так как две двери, выходившие в разные стороны, были отворены настежь. На окнах висели чистые красные занавесочки, а пол был усыпан свежим песком. Посетители были по большей части матросы и так громко говорили все разом, что я испуганно остановился в дверях, не решаясь войти. В это время из боковой комнаты вышел человек, в котором я сейчас же узнал Долговязого Джона. Вся левая нога его была отнята, и под левой рукой был костыль, которым он управлял с удивительной ловкостью, подпрыгивая на ходу, точно птица. Он был высок ростом и широкоплеч, с лицом, большим, как окорок ветчины, и с маленькими сверкающими глазами, похожими на осколки стекла. Казалось, он находился в самом веселом настроении духа и насвистывал, передвигаясь между столами и похлопывая по плечу или перекидываясь веселым словечком с теми из посетителей, которые пользовались особенным его расположением. Правду сказать, когда я прочел в письме сквайра Трелонея о Длинном Джоне, у меня мелькнула в голове мысль, не тот ли это матрос с одной ногой, которого я так долго ждал в "Адмирале Бенбоу". Но первый же взгляд на этого человека рассеял все мои опасения. Судя по капитану, Черному Псу и слепому Пью, я думал, что уже составил себе понятие о том, как должен выглядеть морской разбойник, а приятное и веселое лицо трактирщика совсем не походило на этот тип людей.

   Я набрался наконец храбрости и, перейдя через всю комнату, прямо подошел к нему.

   - Вы мистер Сильвер, сэр? - спросил я, протягивая ему письмо.

   - Да, мальчик,- отвечал он,- так меня зовут, это правда. А вы кто же такой?

   Но, увидев письмо от сквайра, он переменил тон.

   - О,- вскричал он громко, протягивая мне руку,- вы - наш новый юнга. Очень рад вас видеть!

   И он взял мою руку в свою огромную ладонь.

   В ту же секунду один из посетителей таверны, сидевший в противоположном конце комнаты, моментально вскочил и бросился к двери. Быстрота, с которой он исчез на улицу, привлекла к нему мое внимание, и я тотчас же узнал его: это был тот человек с болезненным цветом лица и без двух пальцев на руке, который приходил в "Адмирала Бенбоу".

   - О,- вскричал я,- остановите его! Это - Черный Пес!

   - Мне все равно, кто бы он ни был,- сказал Сильвер,- но он не заплатил мне что следует. Гарри, беги за ним вдогонку!

   Один из сидевших ближе к двери встал и бросился за беглецом.

   - Будь он сам адмирал Гок, и тогда я спросил бы с него деньги! - кричал Сильвер.

   - Как его зовут, вы сказали? - спросил он, беря меня за руку.- Черный?..

   - Черный Пес, сэр,- отвечал я.- Разве мистер Трелоней не говорил вам про пиратов? Это один из них!

   - В самом деле? - вскричал Сильвер.- И в моем доме! Бен, беги и помоги Гарри догнать его. Так это один из этих негодяев? Что вы там пили с ним, Морган? Подойдите-ка сюда!

   Человек, которого он назвал Морганом, высокий седой матрос с лицом точно из красного дерева, подошел ближе характерной морской походкой, пережевывая свой табак.

   - Ну, Морган,- сказал Сильвер строго,- видали вы когда-нибудь прежде этого Черного... Черного Пса?

   - Никогда, сэр! - отвечал Морган, кланяясь.

   - Знали вы, как его зовут?

   - Нет, сэр!

   - И это ваше счастье, Том Морган! - воскликнул хозяин.- Если бы вы знались с подобными людьми, ваша нога не была бы в моем доме, можете быть уверены в этом. А что он говорил вам?

   - Не знаю хорошенько, сэр! - отвечал Морган.

   - И вы можете называть после этого головой то, что у вас сидит на плечах? - кричал Джон.- Не знаете хорошенько! Может, вы лучше знаете, о чем вы с ним толковали? Ну-ка, выкладывайте живее, о чем он вам болтал - о путешествиях, кораблях?

   - Мы говорили о тяге снастей! - отвечал Морган.

   - О тяге снастей? Подходящее для вас занятие. Ну, отправляйся на свое место, Том!

   Когда Морган вернулся к своему столу, Сильвер откровенно шепнул мне, что показалось мне очень лестным.

   - Честнейший малый этот Том Морган, хотя страшно глуп! А теперь,- продолжал он громко,- я хочу припомнить, кто такой этот Черный Пес! Нет, имя его мне незнакомо, хотя я видал его. Да, еще он обыкновенно приходил со слепым нищим.

   - Тогда это наверное он! - сказал я.- И я знал этого слепого. Его звали Пью!

   - Он самый! - возбужденно вскричал Сильвер.- Имя его было Пью. О, он выглядел чистым мошенником! Если бы нам удалось поймать этого Черного Пса, то это были бы славные новости для Трелонея! Бен отлично бегает: мало кто из матросов может сравняться с ним в быстроте ног. Он наверное догонит его.

   Говоря это, он все время перебегал на своем костыле из одного конца комнаты на другой, стучал рукой по столу и выказывал сильнейшее возбуждение. Но мои старые подозрения снова проснулись после того, как я нашел Черного Пса в таверне "Подзорной трубы", и я стал внимательно приглядываться к нашему будущему повару. Однако он был слишком непроницаем и хитер для меня.

   Тем временем вернулись те двое, которые посланы были вдогонку за беглецом, и, запыхавшись, доложили, что потеряли его из виду в толпе народа.

   - Нелегко это для меня, Гаукинс,- сказал Длинный Джон таким тоном, что я готов был бы поручиться за его невинность,- что подумает обо мне капитан Трелоней? Этот проклятый мошенник сидел тут, в моей таверне, пил мой ром! И я дал ему улизнуть от нас! Придется вам оправдывать меня в глазах Трелонея. Хотя вы и мальчик, Гаукинс, но стоите взрослого!

   Вдруг он остановился и потом вскрикнул, точно только теперь вспомнив что-то:

   - А деньги-то! Три кружки рому! Ах, черт возьми, как он ловко это сделал! Славную штуку сыграл он со мной!

   И, упав на скамью, он принялся неудержимо хохотать, пока из глаз его не полились слезы. Это было так заразительно, что и я тоже захохотал вместе с ним.

   - Вот каким теленком оказался я, старый моряк! - проговорил он наконец, вытирая глаза.- А теперь, Гаукинс, идемте отсюда! Что сделано, того не воротишь! Я только надену свою шляпу, и мы отправимся к капитану Трелонею, чтобы донести ему о случившемся. Ведь это очень важно, Гаукинс, и никогда не надо терять своего, как бы мало оно ни было. Славно надул он меня!

   И он снова начал хохотать, и так искренно, что я не мог не вторить ему.

   Пока мы шли с ним по набережной, он рассказывал мне про разные корабли, мимо которых мы проходили, говорил, во сколько они тонн, какой стране принадлежат; объяснял работы, которые производились на судах - как одно судно разгружалось, другое нагружалось, третье готовилось уже к отплытию в море. В свои рассказы и пояснения он вставлял местами анекдоты из морской жизни или несколько раз повторял морские выражения и словечки, так что я легко запомнил их. Словом, я мог вполне оценить его как прекрасного корабельного товарища.

   Когда мы прошли в гостиницу, сквайр и доктор Лайвесей сидели за столом, оканчивая кварту эля и заедая его поджаренными ломтиками хлеба, прежде чем отправиться осматривать шхуну. Долговязый Джон рассказал о случившемся в таверне очень толково и нисколько не исказив истины.

   - Так ведь это было, Гаукинс, не правда ли? - спрашивал он меня то и дело, и я всегда подтверждал его слова. Оба джентльмена очень сожалели, что Черный Пес успел скрыться, но мы все были того мнения, что этому горю нельзя было помочь, и Джон, взяв свой костыль, отправился, наконец, к себе.

   - Весь экипаж должен быть завтра к четырем часам пополудни на судне! - крикнул ему вслед сквайр.

   - Будет исполнено, сэр! - ответил повар.

   - Откровенно говоря, сквайр,- сказал доктор,- я многого не одобряю в ваших находках, но должен сознаться, что Джон Сильвер мне нравится!

   - Это - чудесный малый! - заметил сквайр.

   - А теперь,- сказал доктор,- может быть, Джим отправится вместе с нами на шхуну, не правда ли?

   - Разумеется,- отвечал сквайр.- Бери свою шляпу, Гаукинс, и идемте смотреть наш корабль!

  

   "Испаньола" стояла недалеко от берега, и мы скоро добрались до нее в лодке, лавируя между судами, канаты которых скрипели по временам под нашим рулем или раскачивались над нашими головами. Нас встретил штурман, мистер Арро, загорелый старый моряк, с косыми глазами и серьгами в ушах. Между ним и сквайром были, очевидно, близкие и дружеские отношения. Далеко не так благополучно обстояли дела капитана, как я скоро убедился. Последний обладал проницательным взглядом и, казалось, был раздражен всем на корабле. Причину этого мы скоро узнали, так как, едва вошли мы в каюту, явился туда матрос и сказал:

   - Сэр, капитан Смоллет желает говорить с вами!

   - Я всегда готов его слушать. Введи его сюда! - сказал сквайр.

   Капитан вошел вслед за матросом и плотно запер за собой дверь.

   - Ну, капитан Смоллет, что вы хотите сказать мне? Надеюсь, что все обстоит благополучно на шхуне?

   - Я полагаю, сэр,- сказал капитан,- что всегда лучше говорить откровенно, даже рискуя обидеть другого. Мне не по душе ваша экспедиция и не нравятся матросы, а также мой помощник!

   - Может быть, сэр, вам не нравится и шхуна? - раздраженно спросил сквайр.

   - Я не могу судить о ней раньше, чем увижу ее в плавании! - спокойно ответил капитан.- По-видимому, она недурно сделана, вот все, что я могу сказать о ней!

   - Возможно, сэр, что вы не одобряете и самого хозяина шхуны? - осведомился сквайр.

   Но тут вмешался уже доктор.

   - Довольно! - сказал он.- Не надо затрагивать вопросов, которые оставляют после себя только чувство горечи. Капитан и то уже сказал слишком много, или же, напротив, слишком мало, и я имею право попросить у него объяснения... Вы говорите, что вам не нравится наша экспедиция, могу я узнать, почему?

   - Меня приглашали, сэр, вести шхуну туда, куда прикажет этот джентльмен, и не называли цели путешествия! - отвечал капитан.- Прекрасно! Теперь же я вижу, что последний матрос на судне знает в этом отношении больше моего. Находите ли вы такой поступок красивым по отношению ко мне?

   - Конечно, нет! - заметил доктор Лайвесей.

   - Я узнаю,- продолжал капитан судна,- что мы отправляемся искать клад, узнаю это, заметьте, от своих подчиненных. Такого рода путешествия вообще не по моей части, и я не чувствую к ним склонности. Но особенно не по душе мне то, что об этом болтают все, даже попугай!

   - Попугай Сильвера? - спросил сквайр.

   - Да! - сказал капитан.- И я полагаю, что вы не подозреваете многого из того, что вас окружает. Я обязан предупредить вас, что вы рискуете своей жизнью, пускаясь в такое плаванье!

   - Совершенно верно! - заметил доктор Лайвесей.- И, уверяю вас, что мы и сами знаем о том риске которому подвергаем себя. Вы сказали, кроме того, что вам не нравится набранный экипаж. Разве матросы оказались так уж плохи?

   - Они не нравятся мне! - сказал капитан.- И, уж если говорить все начистоту, я полагаю, что набор экипажа следовало бы предоставить мне!

   - Может быть, вы и правы! - согласился доктор.- Моему товарищу следовало бы спросить в этом деле и вашего совета. Но, во всяком случае, тут не было намеренного пренебрежения к вам. Кроме того, вы не одобряете и мистера Арро?

   - Совершенно верно, сэр! Я убежден, что он хороший моряк, но он слишком свободно держит себя с командой, чтобы быть хорошим штурманом. Штурман не должен пить вместе со своими подчиненными!

   - Разве вы полагаете, что он пьет? - вскричал сквайр.

   - Нет, сэр! - ответил капитан.- Я говорю только, что он слишком фамильярен с матросами!

   - Какие же выводы хотите вы сделать из всего этого, капитан? - спросил доктор.- Изложите нам все, чего вы желаете?

   - Хорошо, джентльмены! Окончательно вы решили отправиться в вашу экскурсию?

   - Мы решили это бесповоротно! - ответил сквайр.

   - Прекрасно! - продолжал капитан.- В таком случае, если уж вы имели терпение слушать до сих пор мои слова, которых я не мог не сказать, то выслушайте меня и дальше. Вы поместили порох и оружие в носовую часть судна, а между тем есть прекрасное место для этого под каютой. Почему бы не положить их туда? Это первый пункт. Затем, у вас есть четверо матросов, которых вы знаете уже давно, и вы хотите поселить их вместе с прочими в переднюю часть шхуны, почему не устроить их около каюты? Это - второй пункт!

   - Есть у вас еще и другие пункты? - осведомился мистер Трелоней.

   - Еще только один,- сказал капитан.- Здесь очень много болтают обо всем!

   - Даже слишком много! - согласился доктор.

   - Я расскажу вам о том, что слышал собственными ушами! - продолжал капитан.- Говорят, что у вас имеется карта какого-то острова, и что на ней крестиками обозначено место клада, и что остров этот лежит...

   Тут он точно указал широту и долготу острова.

   - Я не говорил об этом ни одной живой душе! - вскричал сквайр.

   - Люди экипажа знают об этом, сэр! - сказал капитан.

   - Лайвесей, это, наверное, вы разболтали об этом, или Гаукинс! - закричал сквайр.

   - Не в том дело, кто б мог открыть эту тайну! - сказал доктор.

   Я видел, что ни доктор, ни капитан не придают большого значения уверениям сквайра, будто он не говорил об острове - он был известный болтун. Но, несмотря на это, мне казалось, что сквайр на этот раз был прав, и что никто из нас не говорил о том, где находится остров.

   - Хорошо, джентльмены,- продолжал капитан,- во всяком случае, я требую, чтобы официально не говорили об этой карте ни мне, ни мистеру Арро. В противном случае я вынужден буду просить об увольнении меня от должности!

   - Я вижу,- заметил доктор,- что вы желаете поместить в кормовой части судна слуг моего друга и снабдить их оружием. Другими словами, вы опасаетесь бунта матросов!

   - Сэр,- начал капитан Смоллет,- прошу извинения, но я не желаю, чтобы моим словам придавали неверный смысл. Тот капитан, сэр, который отправляется в плавание, не приняв всех мер предосторожности, не заслуживает оправдания. Что касается до мистера Арро, то я считаю его безусловно честным человеком, то же самое я могу сказать и про некоторых из команды. Но я отвечаю за безопасность судна и за жизнь каждого человека на нем. Я вижу, с другой стороны, что дела обстоят не так хорошо, как бы должно, и прошу вас принять некоторые меры предосторожности. Это все, чего я добиваюсь!

   - Капитан Смоллет,- начал доктор с улыбкой,- слышали вы басню о горе, которая родила мышь? Простите мою смелость, но вы напомнили мне эту басню. Бьюсь об заклад, что вы желали большего, когда шли сюда!

   - Доктор,- отвечал капитан,- вы очень проницательны. Когда я входил сюда, я предполагал просить отставки. Я не думал, что мистер Трелоней захочет выслушать меня!

   - Не только не стал бы слушать, но и послал бы вас к черту, не будь здесь Лайвесея! - вскричал свайр.- Но теперь, раз уж я выслушал вас, я исполню ваши желания. Не думайте только, чтобы я стал лучшего мнения о вас!

   - Как вам угодно, сэр! - сказал капитан.- После вы сами согласитесь с тем, что я только исполняю свою обязанность.

   С этими словами он вышел из каюты.

   - Трелоней,- сказал доктор,- против моего ожидания, я убедился, что вы взяли к себе на шхуну двух честных людей - этого капитана и Джона Сильвера!

   - Относительно Сильвера я с вами согласен,- ответил сквайр,- что же касается до этого невыносимого хвастуна, я нахожу его поведение недостойным мужчины, моряка и англичанина!

   - Посмотрим! - сказал доктор.- Дальше будет виднее, что он за человек.

   Когда мы поднялись на палубу, то увидели, что матросы уже начали перетаскивать оружие и порох, облегчая себе работу протяжными возгласами. Капитан и мистер Арро наблюдали за перестановкой.

   Новое устройство очень нравилось мне. В кормовой части судна помещалось шесть кают, соединявшихся с кухней и носовой частью только узким коридором на левой стороне судна. Прежде эти каюты предназначались для капитана, мистера Арро, Гунтера, Джойса, доктора и сквайра, теперь же туда поместили меня и Редрута вместо капитана и мистера Арро, которые должны были спать наверху, на палубе, в низкой комнате, но достаточных размеров, чтобы вместить две койки. Штурман, по-видимому, был доволен этим перемещением. Быть может, и он также сомневался насчет команды? Впрочем, это было только одно предположение с моей стороны, так как мы недолго пользовались его услугами.

   Работа была в самом разгаре, когда явились на судно последние матросы и с ними Долговязый Джон. Повар выскочил из лодки с ловкостью обезьяны и, увидев перестановку, вскричал:

   - Эй, товарищи! С чем вы тут возитесь?

   - Переставляем бочки с порохом, Джек! - отвечал кто-то.

   - Но ведь так мы пропустим, чего доброго, утренний отлив! - вскричал Джон.

   - Это мой приказ! - вмешался капитан.- Можете отправляться вниз, в кухню. Матросы должны поужинать в свое время!

   - Слушаю, сэр! - отвечал повар. И, отдав честь, моментально скрылся по направлению к своей кухне.

   - Это хороший человек, капитан! - замолвил за него словечко доктор.

   - Очень возможно, сэр! - отвечал капитан Смоллет.- Осторожнее с этим, люди, осторожнее! - крикнул он матросам, которые тащили бочку с порохом. Вдруг он увидел, что я стою в сторонке и с интересом смотрю на всю эту суетню.

   - Прочь отсюда, юнга! - крикнул он мне.- Отправляйтесь к повару и спросите у него какой-нибудь работы для себя!

   Я бросился бегом вниз и слышал, как он громко сказал доктору:

   - Я не потерплю любимцев на своем судне.

   Я совершенно разделял мнение сквайра о капитане, которого возненавидел от всей души.

  

   Вся эта ночь прошла в суете и хлопотах, так как мы устраивались на шхуне и принимали друзей сквайра, между прочим и Блэндли, которые приезжали пожелать ему счастливого пути и благополучного возвращения. Никогда раньше в "Адмирале Бенбоу" не выпадало на мою долю столько работы, и я был страшно утомлен, когда перед рассветом боцман затрубил в рог и команда принялась за последние приготовления к отплытию. Но если бы я чувствовал и вдвое большую усталость, то и тогда не ушел бы с палубы; все было для меня так ново и интересно: и эти отрывистые приказания, и резкий звук рога, и матросы, мелькавшие по палубе при свете корабельных фонарей.

   - Ну, Джон, затяни-ка песню! - крикнул кто-то.

   - Да только старую! - сказал другой.

   - Ладно, ладно! - отвечал Долговязый Джон, стоявший на палубе, опершись на костыль, и вдруг запел песню, которая была мне так хорошо известна:

  

   "Пятнадцать человек на ящик мертвеца...".

  

   Вся команда подтянула хором:

  

   "Ио-хо-хо, и бутылка рома!"

  

   Я перенесся мысленно в нашу старую гостиницу "Адмирал Бенбоу", и мне почудился голос покойного капитана. Но это продолжалось не дольше секунды. Шхуна снялась с якоря, паруса начали надуваться и берег вместе со стоящими около него кораблями стал постепенно удаляться от нас. Раньше, чем я успел поспать в каюте какой-нибудь часок, "Испаньола" была уже в открытом море на пути к Острову Сокровищ.

   Не стану подробно описывать всего путешествия. Оно было вполне благополучно. Корабль наш оказался отличным, команда - искусной в морском деле, а капитан прекрасно исполнял свои обязанности. Но раньше, чем мы добрались до Острова Сокровищ, произошли события, которые стоит передать.

   Во-первых, мистер Арро оказался даже хуже, чем о нем думал капитан. Он не пользовался никаким авторитетом среди матросов, и последние делали все, что им было угодно. Но хуже всего было то, что со второго или третьего дня плавания он стал показываться на палубе с мутным взглядом, раскрасневшимися щеками, заплетающимся языком и другими признаками злоупотребления вином. С каждым днем он опускался все ниже и ниже и, случалось, проводил целый день в каюте, лежа на своей койке. Но иногда он отрезвлялся на один или два дня и тогда исполнял свое дело довольно сносно. Откуда он получал водку - это было тайной, которую мы никак не могли открыть, как ни ломали себе голову. Мы терялись в догадках, и все наши подкарауливания не привели ни к чему. Когда же его спрашивали об этом, он или отвечал только смехом, если был пьян, или же, если бывал трезв, торжественно уверял, что не пьет ничего, кроме воды.

  

   Он был не только бесполезен как штурман, но оказывал даже дурное влияние на матросов. Кроме того, ясно было, что он может дорого поплатиться за свою страсть к пьянству. Поэтому никто не был удивлен и даже огорчен, когда в одну темную ночь он исчез бесследно, и больше мы его не видели.

   - Упал в море! - решил капитан.- Что ж, джентльмены, это избавляет нас от хлопот, а его - от железных оков, которые пришлось бы ему, пожалуй, одеть.

   Но так как неудобно было обходиться без штурмана, то пришлось повысить одного из матросов. Наш боцман Андерсон, самый симпатичный из людей на судне, исполнял обязанности штурмана, хотя и сохранил свое прежнее звание. Знания морского дела мистера Трелонея, так много путешествовавшего, оказались также очень кстати, и он часто стоял на вахте в хорошую погоду. Кроме того, и другой боцман, Израиль Гандс, старый, опытный и добросовестный моряк, мог, в случае нужды, исполнять какую угодно работу. Он пользовался большим доверием и дружбой нашего корабельного повара, почему я, кстати, скажу несколько слов и об этом последнем. Разгуливая по палубе, он подвязывал костыль на ремне к шее, чтобы иметь свободными обе руки. Интересно было смотреть, как он бегал со своим костылем по кораблю, хватаясь иногда за переборку и приспосабливаясь к движениям судна. Особенно любопытное зрелище представлял он во время сильной качки: быстро, как никто другой, перебегал он по палубе, хватаясь временами за веревки, протянутые ради него в наиболее широких частях,- "серьги Долговязого Джона", как их называли. Часто он даже не пользовался при этом своим костылем, и тот висел на ремне, привязанном вокруг шеи. Но, несмотря на всю его ловкость и проворство, те из матросов, которые плавали с ним раньше, часто выражали сожаление, что он уже не тот, каким был когда-то.

   - Это необыкновенный человек! - говорил мне боцман Гандс.- Он прошел хорошую школу в молодости и, если захочет, то может говорить как книга. К тому же, как он смел! Лев не может сравниться в храбрости с Долговязым Джоном. Я видел раз, как на него, безоружного, напало четверо человек, и он стукнул их друг о друга головами!

   Вся команда уважала и даже слушалась его. Он имел особенную способность попадать каждому в тон и оказывать всем разные услуги.

   Ко мне он был необыкновенно добр и всегда радовался, если я заходил к нему на кухню, которую он держал в удивительной чистоте: на стене висела сверкавшая посуда, а в одном углу помещалась клетка с попугаем.

   - Входите, входите, Гаукинс! - говорил он обыкновенно.- Поболтайте с Джоном! Ни с кем не болтает он с таким удовольствием, как с вами. Садитесь сюда и слушайте новости. А вот и мой "Капитан Флинт", я прозвал так моего попугая по имени одного знаменитого пирата. Капитан Флинт предсказывает нам успешное путешествие. Не так ли, капитан?

   Попугай начинал с невероятной быстротой выкрикивать: "Червонцы, червонцы, червонцы!" Можно было только удивляться, как не захватывало у него дух. Тогда Джон набрасывал платок на клетку и продолжал свой рассказ:

   - Этой птице, Гаукинс, пожалуй, уже все двести лет: ведь попугаи живут очень долго. И это, наверное, самый замечательный попугай на свете. Подумайте только, он плавал вместе с Инглэндом, со знаменитым капитаном Инглэндом, пиратом. Он побывал и на Мадагаскаре, и на Малабаре, и в Суринаме, и в Портобелло. Он присутствовал при поднятии со дна морского затопленных судов; тут-то он и научился кричать: "Червонцы"! И в этом нет ничего удивительного, потому что их достали там целых триста пятьдесят тысяч, подумайте только, Гаукинс! Он был при абордаже судна "Вице-король Индии", в Гоа. А ведь если посмотреть на него, так можно подумать, что он еще настоящее дитя. Между тем немало он понюхал пороху - так ведь, капитан?

   - Дружно! Поворачивай на другой галс! - выкрикивал попугай.

   - О, это лихой матрос! - говорил повар и давал попугаю сахар из своего кармана. Затем попугай принимался долбить клювом перекладину в клетке и выкрикивать самые ужасные ругательства.

   - Вот вам доказательство,- говаривал тогда Джон,- что дурное общество не проходит даром. Взять хоть эту старую, ни в чем неповинную птицу, которая сама не понимает, что говорит. Ведь она ругалась бы точно так же, будь здесь хоть сам капеллан!

   При этих словах Джон дотрагивался до своих передних волос с таким торжественным видом, что я принимал его за лучшего человека в мире.

   Между тем сквайр и капитан Смоллет продолжали держаться друг от друга на почтительном расстоянии. Сквайр, не стесняясь, выражал капитану свое презрение, капитан же, со своей стороны, вступал в разговоры только тогда, когда его вызывали на это, и говорил всегда резким и сухим тоном, без лишних слов. Он сознался, когда от него потребовали прямого ответа, что ошибался относительно команды, и что некоторые матросы не оставляли желать ничего лучшего, и все вообще исполняли свое дело вполне исправно. Что касается шхуны, то он откровенно восхищался ею, находя, что она так же слушается руля, как и примерная жена своего мужа.

   - Но,- прибавлял он обыкновенно,- я все же знаю, что мы не вернемся назад, и не одобряю этого путешествия!

   Сквайр поворачивался при этих словах спиной к капитану и говорил, шагая взад и вперед по палубе:

   - Еще немного, и этот человек выведет меня наконец из терпения!

   Бывала во время нашего плавания и свежая погода, но это только яснее обнаружило достоинства нашей "Испаньолы". Все на корабле казались довольными своей судьбой, да иначе и не могло быть, так как, я думаю, еще ни одну команду в мире не баловали больше нашей. По малейшему поводу матросов угощали двойной порцией грога, а также во все праздники, и каждый раз, как только сквайр узнавал о дне рождения кого-нибудь из своих подчиненных; на палубе постоянно стоял открытый бочонок с яблоками, так что каждый желающий мог брать оттуда, сколько ему было угодно.

   - Ничего хорошего не выйдет из этого,- говорил капитан доктору Лайвесею.- Так баловать подчиненных, значит, только портить их, и они после сядут вам на шею. Я убежден в этом!

   Но бочонок с яблоками сослужил нам службу, как вы скоро увидите, и не будь его, мы все погибли бы от руки изменников.

   Мы были уже недалеко от острова (где именно, я умолчу об этом) и с часу на час ждали, что он покажется на горизонте. По вычислениям, это был последний день нашего пути, и в эту ночь, или самое позднее, утром, на следующий день, должен был показаться Остров Сокровищ. Мы держали на юго-юго-запад; ветер был благоприятный. "Испаньола" быстро неслась по спокойному морю, ныряя временами бушпритом в воду и поднимая кругом себя облако брызг. Все были в самом отличном настроении духа, предвкушая скорый конец первой половины нашего путешествия.

   После захода солнца, окончив все свои работы, я направился было в свою каюту, но мне захотелось полакомиться яблоком, и я свернул на палубу. Люди, стоявшие на вахте, смотрели вперед, не покажется ли остров. Рулевой, стоя перед парусом, тихонько посвистывал себе под нос; кроме этих звуков да легкого плеска воды, ничто не нарушало окружающей тишины.

   Я прыгнул в бочку, на дне которой оказалось всего одно яблоко, и, сидя здесь в темноте, едва не заснул под мерный плеск воды и покачивания судна. Очнулся я от дремоты только тогда, когда кто-то грузно опустился на палубу около бочки и облокотился о нее спиной, так что она покачнулась. Только что я собирался выскочить из бочки, как этот человек заговорил, и я узнал голос Сильвера.

   Не успел он произнести и дюжины слов, как я переменил свое намерение вылезать из бочки и остался лежать в ней, прислушиваясь к разговору и весь дрожа от страха: из первых же слов я понял, что спасение всех порядочных людей на судне находилось в моих руках.

  

   - Нет, не я,- говорил Сильвер,- а Флинт был капитаном, я же только помощником! Ногу свою я потерял в том же деле, где и старый Пью свои глаза. Искусный был хирург, который ампутировал мне ногу,- ученый из колледжа, а все же не отвертелся от виселицы, как и все остальные на "Корсо-Кэстле". То были люди Робертса, и случилось все это из-за того, что меняли название своего судна - то называлось оно "Королевское счастье", то еще иначе. Нет, уж как окрестили корабль, таким он и должен оставаться, по-моему. Вот "Кассандра", например, довезла нас в целости домой из Малабара после того, как Инглэнд взял "Вице-короля Индии". То же самое было и со старым кораблем Флинта. Зато я видел на нем немало золота.

   - О! - вскричал с восхищением самый молодой из матросов.- Вот так удалец был этот Флинт!

   - Дэвис тоже был хоть куда, по общему мнению,- продолжал Сильвер,- но я никогда не плавал с ним, а только с Инглэндом, да потом с Флинтом - вот и вся моя история. После плавания с Инглэндом я скопил 900 фунтов стерлингов, а с Флинтом 2000. Это ведь недурно для простого матроса? Деньги лежат в надежном месте, можете положиться на это. Куда девались все люди Инглэнда? Неизвестно. А где матросы Флинта? Большая часть из них здесь, и они не нарадуются этому; раньше-то пришлось некоторым поголодать. Старый Пью, например, как потерял зрение, тратил по 1200 фунтов в год, точно какой-нибудь лорд, заседающий в парламенте. А что он теперь? Положим, теперь-то он умер уже, но два года перед тем он просто голодал: просил милостыню, воровал, перерезал глотки при случае, а все-таки голодал!

   - Да, можно бы умнее истратить деньги! - сказал молодой матрос.

   - Можно бы, да только не дуракам! - вскричал Сильвер.- А теперь рассудите сами: правда, вы молоды, но умнее другого взрослого. Я сразу же понял это, как только увидел вас, и буду с вами говорить, как со взрослым мужчиной.

   Можете себе представить мое негодование, когда я услышал те же самые льстивые слова, которые этот старый негодяй говорил и мне. Если бы только это было возможно, я убил бы его на месте. Между тем Сильвер продолжал дальше, не подозревая, что его подслушивают.

   - Вот, например, "джентльмены удачи". Жизнь их, конечно, нелегкая, и они рискуют своей жизнью, но зато едят и пьют сладко, а после плавания фартинги {Мелкая английская монета - полушка.} в их карманах превращаются в фунты. Но большая часть из них скоро все пропивает и затем снова ни с чем отправляется в море. Но это не в моем вкусе. Я никогда не сорю деньгами. Мне уже пятьдесят лет, заметьте. Еще это плавание, и тогда можно будет отдохнуть. Но, хотя я и не мотал деньги, я всегда жил всласть и никогда не отказывал себе в заветных желаниях: и спал мягко, и ел сладко. А с чего я начал? Был таким же простым матросом, как и вы!

   - Недурно! - сказал матрос.- Только ведь теперь уж ваши денежки пропали, поди? Ведь вы не решитесь вернуться в Бристоль после этого плавания?

   - А где же, вы думаете, лежат мои деньги? - насмешливо спросил Сильвер.

   - Конечно, в Бристольском банке! - ответил его товарищ.

   - Они еще были там, когда мы снимались с якоря! - сказал повар.- Но моя старуха уже взяла их теперь оттуда. "Подзорная труба" продана со всем, что в ней было, и старуха моя встретит меня... Я бы сказал вам, где, так как доверяю вам, но товарищи пожалуй, станут завидовать.

   - И вы вполне доверяете вашей жене? - спросил матрос.

   - "Джентльмены удачи",- ответил повар,- обыкновенно верят друг другу до некоторой степени, и они правы, можете положиться на это. Впрочем, я не из таких, которые дали бы проделать с собой такую шутку, а если бы и нашелся такой охотник, ему недолго пришлось бы наслаждаться в одном мире со старым Джоном. Были люди, которые боялись Пью, другие трепетали перед Флинтом, а Флинт сам боялся меня. Команда Флинта была из самых диких и разнузданных, и сам черт побоялся бы пускаться с ними в море. Ну, а между тем, хотя завзятых пиратов Флинта и нельзя было назвать овечками, я справлялся с ними, говорю не хвастаясь!

   - Ну, скажу вам откровенно,- сказал молодой матрос,- прежде мне ваше дело было не по душе, а теперь, после этого разговора с вами, Джон, я согласен ударить с вами по рукам!

   - Вы славный малый и с головой, - отвечал Сильвер, и так крепко потряс ему руку, что моя бочка задрожала.- Более подходящего человека для "джентльмена удачи" я в жизни своей не видывал!

   Я стал понимать уже язык, на котором говорил Сильвер. Под "джентльменами удачи", он, очевидно, разумел обыкновенных пиратов, и та сцена, которая только что разыгралась передо мной, была просто-напросто вербовкой в пираты одного из честных матросов, быть может, последнего честного матроса.

   Между тем Сильвер тихонько свистнул, и на палубе появился еще кто-то.

   - Дик - наш! - сказал Сильвер.

   - О, я так и знал! - ответил голос, в котором я узнал боцмана Израиля Гандса.- Он не глуп, этот Дик!

   Он несколько секунд молча жевал свой табак.

   - А вот что я хотел бы знать, Джон! - продолжал он.- Сколько еще времени мы будем ждать у моря погоды? Мне уже по горло надоел этот капитан Смоллет. Черт возьми, раздражает он меня так, что не стерпеть больше. Я хочу, наконец, спать в их каюте, угощаться их пикулями и винами!

   - Израиль,- проговорил Сильвер,- ты никогда не отличался умом, но слышать-то ты можешь, для этого у тебя уши достаточно длинны. Ну, так слушай, что я скажу: ты будешь спать и есть плохо, и не будешь напиваться, и будешь вежлив, пока я не скажу, что настала пора действовать. Можешь положиться, что это будет так, мой милый!

   - Что ж, я ничего и не говорю против этого! - заворчал боцман.- Что же я такое сказал? Но когда это будет, я спрашиваю?

   - Когда? Черт возьми! - вскричал Сильвер.- Хорошо, если вы желаете знать, я скажу вам, когда это будет: когда я в состоянии буду управлять судном, вот когда. Ведь у нас на корабле первостатейный моряк, капитан Смоллет, и сквайр, и доктор; у кого хранится карта, я не знаю, и никто из вас не знает. Ну-с, так вот, когда сквайр и доктор найдут клад и перетащат его на корабль, тогда мы посмотрим. Если бы я был уверен во всех вас, то дал бы капитану Смоллету довезти нас до половины обратного пути, а уж потом бы покончил с ним!

   - Что ж, мы ведь тоже моряки, я полагаю! - отозвался молодой Дик.

   - Все мы только умеем исполнять чужие приказания, а не управлять ходом корабля. Если бы я мог сделать по-своему, то позволил бы капитану Смоллету довезти нас назад, по крайней мере, до пассатов. Потом мы справились бы и без него. Но я знаю, что вы все за люди, поэтому кончу с ними еще на острове, как только клад будет на корабле. Но ведь ваше счастье только в водке. Честное слово, у меня сердце болит, как я подумаю, что надо плавать с такими людьми, как вы!

   - Потише, Долговязый Джон! - вскричал Израиль.- Кто же вам перечит?

   - Уж я ли не видал кораблей?! И как много людей гибло из-за того, что слишком спешили! Я видал на своем веку виды, и вы могли бы разъезжать в собственных каретах, если бы только захотели. Но куда вам! Знаю я вас! Вы будете только напиваться своим ромом, а потом кончите виселицей!

   - Всем известно, что вы умеете говорить, Джон! - сказал Израиль.- Но ведь и другие найдутся, которые не хуже вас командуют и правят рулем. Кричали-то они поменьше, чем вы, а делали свое дело и были хорошими товарищами!

   - В самом деле! - заметил Сильвер.- Ну, а где они теперь? Пью был из таких людей, а умер нищим. Флинт тоже, а погиб от рома. О, это была славная шайка людей, только где она теперь?

   - Но что же мы сделаем с нашими, когда настанет пора? - спросил наконец Дик.

   - Вот это хвалю! - вскричал восторженно повар.- Этот малый в моем вкусе! Да, что же с ними сделать? Бросить на необитаемом острове? Так поступал Инглэнд. Или прирезать их, как свиней? Это была манера Флинта и Билли Бонса!

   - Да, Билли был на это мастер! - заметил Израиль.- "Мертвые не кусаются", говаривал он. А вот теперь и сам умер. Железная рука был этот Билли Бонс!

   - Это верно, он был суров и ловок,- сказал Сильвер.- Но заметьте: я человек мягкий вообще, настоящий джентльмен, могу сказать, но теперь настало тяжелое время. Дело надо делать серьезно. И я прямо объявляю, что стою за смерть. Если я буду когда-нибудь в парламенте и стану разъезжать в карете, то вовсе не желаю, чтобы эти господа явились ко мне и вмешивались в мои дела. Надо ждать, а когда настанет благоприятная минута, то не упускать случая!

   - Джон! - вскричал боцман.- Вы - настоящий мужчина!

   - Вы скажете это, когда увидите меня в деле! - проговорил Сильвер.- Я требую только одного, чтобы мне отдали Трелонея. Я хочу сам, вот этими руками свернуть шею этому теленку. Дик,- обратился он вдруг к молодому матросу,- будьте-ка милым малым и принесите мне яблоко, чтобы смочить горло.

   Можете себе представить, какие ужасные секунды я переживал! Я хотел выскочить из бочки и спасаться бегством, но не был в силах: сердце у меня билось, а ноги отказывались сл