Сю Эжен - Жан Кавалье

;   - Много там конницы?

   - Три полка, брат, и четыре тысячи пехоты на высотах.

   - Направляясь в Баржак, ты должен был пройти по нижней дороге Ванталю. Заметил ты какие-нибудь посты?

   - Нет, брат! Твои последние передовые посты находятся в долине.

   - Прекрасно, - сказал Кавалье и обратился к Ефраиму голосом, не допускавшим возражения:

   - Брат! Вернись в свой стан, вооружай своих горцев. Половина их двинется ко входу двух ущелий - Мас-Насбиналя и Бейоля; пусть они скорей полягут там до последнего человека, чем пропустят неприятеля. Другая половина пусть будет готова к выступлению. Если этой ночью, в два часа, заметишь здесь, на вершине плоскогорья, мерцание огонька, живо поспешай берегом Геро в Рокдюрский лес, туда, где самое быстрое течение реки. Твои дровосеки возьмут с собой топоры, а горцы - веревки. В один час они должны срубить сосны и построить плот, на котором ты с твоими людьми переправишься через реку и спрячешься в засаду в соседних скалах. Там обождешь новых приказаний, которые точно так же в точности исполнишь.

   Ефраим не верил своим ушам. Он посмотрел на прочих вождей, точно желая их взять в свидетели нахальства Кавалье, этого изменника, который позволял себе приказывать, и воскликнул с негодованием:

   - С каких это пор презренный шакал осмеливается сказать льву: "слушай"?

   Но Кавалье прервал его с непреодолимой силой в голосе, движении и во взгляде:

   - Если же в два часа никакого огонька не увидишь на этой горе, то в четыре часа утра два огня замерцают на вершине горы Эсперона. Тогда вместо того чтобы двинуться по берегу Геро, ты поспешишь к Ганжу и завладеешь этим пригородом. Правда, его защищает королевский отряд из Контуа, но твои горцы отважны. В Ганже ты получишь новые приказания.

   - Ты осмеливаешься повелевать? - воскликнул лесничий, с силой топнув ногой. - А разве не знаешь...

   - Я знаю, - сказал Кавалье могучим голосом и с вдохновенным видом, подняв глаза к небу. - Я знаю, что в данную минуту дух Божий меня озаряет и наставляет: я слышу его, он со мной, как непобедимый воитель. И те, которые меня преследуют, будут побеждены и покрыты вечным позором... Да, я - молот, которым Господь воспользуется, чтобы сокрушить стрелы и мечи, царства и народы, коней и воинов, боевые колесницы и их возниц!.. Ну а ты, брат Ролан, немедленно отправляйся в твой стан на Лозерских горах. Ты соберешь свое войско и настигнешь меня у ущелья Дэз.

   - Но, - заметил Ролан, - королевские войска, расставленные от Баржака до Тревьеса, охраняют нижнюю дорогу ущелья Дэз. Полагаю, что даже собрав все наши силы, едва ли было бы благоразумно пытаться проложить себе путь силой. А что я сделаю с моими камизарами? Впрочем, если моя и их кровь могут послужить делу Господа, и если брат Ефраим и брат дю Серр согласны с тобой, я повинуюсь.

   - Только, брат, - возразил Кавалье, - тебе следует идти вовсе не по нижней дороге, чтобы настичь меня у Дэза.

   - Другой дороги нет, - ответил удивленный Ролан.

   - Ловкая серна взбирается на вершины, которые недоступны тяжеловесному быку. Ты пройдешь по гребню Ванталю. Твои солдаты совершат полпути на коленях, ползая среди пропастей, и взберутся на каемку остроконечных скал, что возвышаются над потоком Бедоэз. Преодолев этот опасный переход, они в два часа нагонят меня в ущелье Дэз.

   - Брат, я никогда не отступал перед опасностью, но то, что ты приказываешь, неисполнимо. Всем знакома пословица: "когда нога человека коснется Ванталю, мертвые заговорят".

   - Брат, эта пословица лжива. Я с Жоасом, пробрались по нему, - заметил просто Кавалье, указывая на прибывшего камизара.

   - Это правда, - сказал камизар. - И брат Кавалье начертал: "Хвала Богу!" кончиком своего ножа на верхушке Пюэшле-Фо.

   - Вот видишь! - сказал Кавалье Ролану. - Что может сделать один человек, то сделают и три тысячи. Ты, значит, присоединишься ко мне в Дэзе?

   - Я там буду с восходом солнца, - сказал Ролан.

   - Братья! - воскликнул торжественным голосом Кавалье. - Раньше чем двинемся на неприятеля, восхвалим Господа!

   Севенец запел могучим голосом 68-й псалом, содержание которого удивительно соответствовало только что происшедшим событиям. Увлеченные его примером, камизары хором повторили последний стих псалма: "Враги мои все пред Тобою! Излей на них ярость Твою, и пламень гнева Твоего да обымет их!" Тут Кавалье, не давая главарям времени на размышление, крикнул звонким голосом:

   - Брат Ефраим, думай об огоньках на горе! Брат Ролан, думай об ущелье Дэз! Завтра гора Сион будет освобождена, а филистимляне рассеяны.

   Юный вождь вдруг вскочил на коня Иоаса и исчез в глубине ущелья.

  

  

  

  

  

   Главная квартира королевских войск находилась на высотах Тревьеса, среди разрушенного протестантского селения, на расстоянии десяти миль от Монпелье. Центр армии Вилляра, состоявший приблизительно из 12000 солдат (два отряда занимали Женульяк и Букуаран), расположился лагерем еще накануне по склону холма, под деревней. Храбрые, вышколенные солдаты вели эту войну неохотно. Когда они попадались в плен, их беспощадно избивали, когда они терпели поражения, их покрывал позор, а побеждали они лишь едва вооруженных крестьян. Некоторые из них верили, что камизары одарены сверхъестественной силой, иные видели в фанатиках все-таки французов, что ослабляло их мужество. Война эта вовсе не походила на обыкновенную войну.

   Вилляр занимал дом, наименее разоренный и расположенный в центре деревушки. Солнце только что взошло. Пробили утреннюю зорю и сменяли часовых. На этих улицах, недавно еще безмолвных, как гробницы, царствовала суетливая деятельность. Боевые кони, оседланные и взнузданные, были подведены к дверям дома: с минуты на минуту Вилляр мог пожелать поехать верхом. Вблизи торчали приближенные и пажи, готовые служить ему конвоем или вестовыми. Среди них сидел на каменной скамье человек, одетый крестьянином. У него была простая, беззаботная наружность. Веревка стягивала ему локти и обвивала ноги, давая ему возможность двигаться, но не бегать. Драгун с заряженным ружьем не спускал с него глаз.

   Этот человек, которого так охраняли, был проводник. Все меры были приняты, чтобы помешать его бегству или чтобы тут же наказать его, в случае если он поведет войско ложной дорогой.

   По двору дома Вилляра ежеминутно шныряли адъютанты. Они передавали ему сведения разведчиков, рассеянных по всем направлениям, чтобы обезопасить поход войска. Тут же офицеры, начальствовавшие ночью над некоторыми отрядами, спешили к пехотному генералу Лаланду, делившему помещение с Вилляром. У дверей дома два ополченца-буржуа стояли на часах. Они составляли часть почетной стражи, принадлежавшей к отряду города Монпелье, Фома Биньоль.

   К своему великому неудовольствию, эти почетные горожане были посланы сопровождать Вилляра: городские власти предполагали, что следует предложить будущему освободителю провинции конвой из мещан в знак своего почтения.

   Горожане под начальством продавца духов провели эту летнюю ночь под навесом на превосходной подстилке из свежего сена, укутавшись в свои плащи. Многие из них еще спали, несмотря на то, что уже пробили утреннюю зорю.

   Мэтр Жанэ не мог всю ночь сомкнуть глаз. Он проклинал свое безумное тщеславие, лишившее его теплой постели. Тем не менее, он был вооружен с ног до головы. На нем был шишак, кираса и набедренник, уже давно вышедший из употребления, сверх того он был облачен в стеганую буйволовую кожу и сапоги, подбитые пластинками листового железа. В этом виде мастер Жанэ двигался, как автомат, с растопыренными ногами. Ворчала и команда мэтра Жанэ. Вспоминая о завтраке, горожане выразили свое огорчение по поводу того, что лишены возможности по обычаю начать день супом с чесноком и залить его несколькими рюмочками кормонтрельского вина, поданного их хозяйками.

   Жалобы доблестных горожан вдруг были прерваны лошадиным топотом. Это капитан Пуль возвращался с частью своего отряда с разведки, совершенной по приказу маршала. Перед ним выступал связанный Иоас, лейтенант Кавалье. Он был одет крестьянином. Два микелета вели его. Пуль соскочил с коня, оставив его на попечение сопровождавшего его Бонляра, и отправился к Вилляру.

   Читатель, конечно, не забыл, что Бонляр стянул у продавца духов его снаряжение во время спора буржуазной стражи с сен-серненскими драгунами. Мэтру Жанэ нетрудно было узнать свои вещи, которыми грабитель безнаказанно украшал себя. По мере того, как мэтр Жанэ делал новые открытия в одежде Бонляра, его черты более и более выражали удивление и негодование. Он приблизился к сержанту, который сделал вид, что не замечает его, и начал напевать сквозь зубы, покрепче стягивая подпруги коня капитана Пуля, чтобы придать себе побольше храбрости.

   - Друг мой! - важно проговорил продавец духов, положив руку на свою пороховницу. - В заповедях Божьих, которые служат основой приличий всего человечества, сказано: "Не укради".

   Бонляр посмотрел на него с самым благосклонным видом и ответил только немым и весьма вежливым поклоном.

   - Вы узнаете меня? - спросил нетерпеливо Жанэ.

   Сержант продолжал смотреть на него с тем же хладнокровием. Он не ответил ему ни слова и удовольствовался тем, что любезно улыбался, обнажив два ряда страшных зубов.

   - Какие челюсти! - с ужасом воскликнул продавец духов. - Несчастны те, которым поручено его кормить... Но что вы оглохли, что ли? Этот шишак, меч, пороховница - все это мое!

   - А, да, да, понимаю! Вы со мной говорите, - промолвил наконец Бонляр. - Простите, любезнейший, но я глух, как горшок: пуля, видите ли, попала мне в правое ухо и выскочила через левое. Это случилось во время стычки наших с красными янычарами Солимана-бея. Ух, эти янычары, с их котлами на знамени^[43], - самые отчаянные мамелюки, каких я только знавал на свете.

   - Тут речь идет вовсе не о котлах и не о знамени! - воскликнул гневно Жанэ, коснувшись оружия сержанта. - Все это принадлежит мне: слышите?

   - Я вас прекрасно слышу. Вы спрашиваете имя и возраст того достойного коня? Извольте. Его имя не так-то легко произнести: оно составлено из трех слов, - венгерского, черкесского и турецкого. Ну-ка, скажите за мной: Зааранифитофисвюфейк. И значит оно - Жгучая Молния Войны. Что же касается возраста коняги, то ему минет семь лет в половине мая, - ответил сержант, собираясь показать зубы лошади Пуля.

   Затем Бонляр преспокойно направился к сараю, где он открыл присутствие продовольственных припасов горожан, приговаривая:

   - Что ж, хоть рюмочку водки! От души принимаю ваше угощение, мой достойнейший господин: мы ведь всю ночь были в разъездах.

   Оставим горожан защищать свое добро от челюстей сержанта и поведем читателя в помещение маршала.

   В этой комнатке собрались восемь человек - Вилляр, его адъютанты Совиль, Гранвиль и Турнон, бригадир Жюльен, паж Гастон Меркёр, капитан Пуль и связанный Иоас-Надейся-на-Бога.

   Вилляр был одет в синий патентованный сюртук^[44], расшитый золотом и серебром, в малиновый кафтан и такие же штаны, в высокие сапоги раструбом. На голове красовалась роскошная испанская шляпа с белыми перьями, а на груди - синяя лента. Этот изящный и величественный наряд нередко служил тогда военным мундиром, хотя вообще в то время генералы и даже часть полковников не носили мундиров. Маршал допрашивал Иоаса, сидя за столиком. Пуль, в своем обычном кровавом наряде, опирался на свою широкую саблю. Остальные скучились у полуразбитого окна и с любопытством разглядывали переодетого камизара.

   - Что ты делал этой ночью в окрестностях этой деревни? - сурово спросил его Вилляр.

   - Я из Корконаса, ваше превосходительство, шел в Эган продавать овощи. Так мне с моим ослом не миновать было Тревьеса, - отвечал простовато Иоас.

   Вилляр взглянул на Жюльена.

   - Да, сударь, это его дорога, - сказал тот.

   - Однако, что доказывает, что это не шпион? - грубо воскликнул Пуль. - Позвольте мне взять его на десять минут: у меня есть верное средство заставить немых говорить, а лжецов сказывать правду.

   - Но клянусь всеми святыми, я не лгу! - закричал Иоас.

   - Ты еретик?

   - Нет, добрый мой барин, Боже сохрани!

   - А знаешь местность?

   - О, да! Я был пастухом в горах.

   - Ну сколько дорог отсюда в Женульяк?

   - Да только одна - по Нижней Земле.

   - Видите, господин маршал! - заметил Жюльен. - Можете быть спокойны насчет него.

   Но Вилляр еще не убедился. Он опять спросил Иоаса:

   - А разве нельзя спуститься на дорогу в Женульяк через горы Ванталю?

   - Через Ванталю? Вы шутите над беднягой, сударь. Разве вы не знаете пословицы насчет Ванталю?

   - Вот это он говорит правду, словно у него зажженный фитиль между пальцами! - подхватил Пуль. - Одним только орлам доступны эти вершины.

   Вилляр подумал с минуту, поглядел пристально на карту и сказал про себя:

   - Ну как же не довериться таким единодушным свидетельствам?

   Потом маршал прибавил, обращаясь к Иоасу:

   - Последние два дня ты не видал камизаров?

   - Как же, видал, сударь. Третьего дня восьмеро этих разбойников приходили на хутор стянуть у нас припасы: ведь они, говорят, голодные.

   - А что они говорили вам про своих товарищей?

   - Черт возьми, сударь! Если им верить, они на ладан дышат: собираются отступать в Руэрг. И когда покажутся огни на горах, это их знак к походу. О, если б только Господь освободил нас от них!

   - Так ты думаешь, что огни, что виднелись этой ночью, возвещают об их уходе? - спросил маршал, пронизывая Иоаса пристальным взором.

   - А разве были огни? - спросил, в свою очередь, камизар самым простодушным голосом.

   - Да.

   - Да услышит вас, сударь, св. Жюльен арпаонский! Ну так мы избавились от этих негодяев. Дороги станут безопасны: мы будем, по крайней мере, продавать наши плоды и пасти наши стада спокойно.

   - Какая самая короткая и лучшая дорога отсюда в Серанские горы, к стану Кавалье?

   - Ах, черт возьми, сударь! Да идите через Ганж, всего пять лье, а через Симпану - семь, и все по долине, но через Ганж придется проходить лес Комб, и дорога не так хороша, много рытвин.

   Жюльен ответил утвердительным знаком на взгляд Вилляра, который продолжал:

   - А ты хорошо знаешь дорогу в Серанские горы?

   - Еще бы! Ведь там были хорошие пастбища для коз. Перед войной я сколько раз водил туда мое стадо!

   - Капитан, - сказал маршал Пулю. - Уведите этого человека, пусть не упускают его из виду. Когда отряд выступит, он и тот, другой проводник, пойдут впереди между двух драгун с мушкетами наготове и при малейшей измене...

   - Слушаю-с, сударь! Дуло в ухо и - пли! В дороге некогда возиться с перевязками. Марш! - крикнул Пуль Иоасу, подгоняя его ножнами своей сабли.

   В эту минуту выступил офицер из отряда Контуа и, сделав под козырек маршалу, сказал:

   - Ваше превосходительство, мятежники яростно напали на Лаланда в Баржаке. Посылая меня к вам, он еще держался, но потерял много людей, батальоны из Руэрга и Гено почти уничтожены. Он требует подкрепления.

   - На коней, господа, на коней! - закричал Вилляр, вскакивая. - Еретики поняли, что их окружили: они хотят проложить себе путь силой! Г. Жюльен, в боевом ли порядке войска?

   - Точно так, ваше превосходительство!

   - Гастон, возьмите мою подзорную трубу и карту. А вы следуйте за мной! - обратился маршал к офицеру, присланному Лаландом.

   И Вилляр в сопровождении многочисленного штаба понесся галопом к войскам, стоявшим в боевом порядке.

  

  

  

   Чтобы понять смысл сражений, о которых теперь пойдет речь, нужно точно представить себе очертания местности, где они разыгрывались.

   То была обширная, безлюдная меловая равнина сероватого цвета, покрытая там и сям купами захиревшего дрока, темно-зеленого тростника и розоватых кустарников. Пехота Вилляра расположилась на ней тремя рядами. На этой белесоватой почве эти ряды казались широкими темно-синими лентами с красными крапинками и блестками от мушкетов и штыков, сиявших на солнце. По бокам пехоты на некотором расстоянии стояла конница, разделенная на два отряда: то были драгуны из Фиц-Маркона, Сен-Сернена, Фара и Сент-Эстева. Конница представляла менее однообразный вид, чем пехота, благодаря зелени мундиров, пестроте конских чепраков, блеску медных касок, колыханью багряных султанов.

   Перед войском с севера вздымались неприступные вершины Ванталю. Эта громадная гранитная стена, с величавыми обнаженными расщепленными зубцами, еще окутанными синеватым туманом утра, ограждала левую сторону дороги в Женульяк, которая справа возвышалась на несколько футов над равниной. Эта дорога, почти вся в тени скал, освещалась только лучами солнца на очень крутом изгибе, где она уходила за гору, также озаренную по своим выступам. С запада, на довольно далеком расстоянии от левого крыла армии, катился быстрый и глубокий Геро. Он был замкнут обнаженными, спаленными солнцем холмами. Местами они понижались, и тут между их вершин цвета ржавчины сверкал серебряной лентой могучий горный поток. С востока, на правом крыле, виднелось начало дороги в Баржак. Это древнее римское шоссе, мощеное гранитными плитами, прорезывало горб земли, вершину которого занимала полуразрушенная мельница. Эти серые развалины загораживали восходящее солнце, бросая густую тень на горизонте, залитом его лучами. Наконец, на юге позади армии на зеленом склоне тянулись полукружием дома деревни Тревьес, частью озаряемые солнцем, частью тонущие в тени гор и каштановых рощ.

   Вилляр велел двум швейцарским полкам из Куртана и двум эскадронам драгун из Фара тотчас двинуться в Баржак, отдал личные приказания офицеру, которого прислал Лаланд, а сам поместился на правом крыле, на холмике. Отсюда видна была вся равнина.

   Маршал пристально следил за движением войск, отправленных в Баржак, пока они не скрылись за мельницей. Было тихо, только со стороны Баржака слышались глухие, отдаленные залпы. Вилляр вынул часы и сказал Жюльену с недовольством:

   - Отряд Эгальера в Женульяке должен бы выступить на заре. Но вот уже восемь часов, а генерал не прислал еще ни одного адъютанта! Я же не могу ничего предпринять, не узнав о последствиях его движения: ведь нападение мятежников на Баржак - не более как отвод глаз.

   Нужно сказать, почему маршал решился действовать так энергично. Тщетно ждал он целых десять дней известий о Кавалье или Туанон. Предположив, что Психея не могла еще ничего добиться от юного главаря, Вилляр подчинился настойчивым требованиям Бавиля: он открыл поход, решив стиснуть мятежников в их горах, напав на них разом с трех сторон, между тем как войска из Виварэ и Руэрга должны были отрезать им отступление. Оттого-то отряды, расположенные в Баржаке и Женульяке, должны были действовать одновременно.

   Не успело пройти удивление и нетерпение Вилляра, как он увидел вдали через облако пыли голову колонны, спускавшейся в равнину по той дороге из Женульяка, которая извивалась у подножия хребта Ванталю. Так как эти горы, считавшиеся непроходимыми, защищали левую часть дороги, а правая, вплоть до Женульяка, была во власти маршала, то он не поставил между ними никакого посредствующего поста: оттого никто не мог уведомить его о внезапном неожиданном появлении отряда Эгальера. Чрезвычайно изумленный, маршал воскликнул, наводя свою трубу на эту колонну:

   - На кой черт Эгальер избрал этот маршрут? Уж не потерпел ли он неудачи? Но нет, он идет в полном порядке. Вон моряки впереди: я различаю их синие куртки с красными воротами.

   Он сложил трубу и сказал недовольным голосом одному из своих адъютантов, Турнону:

   - Скачите, спросите Эгальера, почему он стягивается к нам? Прикажите ему остановиться и ждать моих приказаний.

   Офицер поскакал, не избегая рвов, к Эгальеру, который все приближался.

   - Мне кажется, господин маршал, что залпы со стороны Баржака становятся все слышней, - заметил Жюльен, указывая на восток.

   - Тише, господа! - крикнул Вилляр своему штабу, офицеры которого переговаривались между собой.

   Все затаили дыхание. Маршал бросил поводья, снял левой рукой шляпу, а правую приложил к уху, прислушиваясь к востоку и склоняясь на седле. Потом он выпрямился и сказал:

   - Да, перестрелка приближается. Пожалуй, это нападение на Баржак - дело серьезное, а не один отряд, - прибавил он, слегка насупливая брови. - Уж не сосредоточили ли фанатики там все свои силы? В таком случае Лаланд ловко отступает: он наведет на нас мятежников и, черт возьми, мы сцапаем их тут, как в мышеловке!

   - А, вот часовой скачет с холма! - воскликнул Жюльен. - Наверное, он заметил в долине какое-то движение, скрытое от нас холмом мельницы.

   - Теперь, ваше превосходительство, пальба слышится явственно и она все приближается, - сказал Гастон, который соскочил с коня и приложил ухо к земле.

   - Сэнвиль! - крикнул Вилляр. - Подите, скажите майору полка Фиц-Маркона, чтобы он шагом отправлялся с двумя эскадронами драгун на мельницу. Слышите, шагом! А там он пусть приготовится к бою и ждет моих приказаний.

   Не успели драгуны исполнить это повеление, как часовой, скакавший во всю мочь с противоположной стороны, наткнулся на них. И драгуны, вопреки приказу маршала, поскакали вперед, взобрались на холм и исчезли по другую его сторону. А залпы все приближались. Уже столбы белого дыма поднимались из глубины долины и на минуту закрыли мельницу. Наконец донесся тот глухой шум, который свидетельствует, что идет крупная схватка. Вилляр закусил губу. Было ясно, что, несмотря на подкрепление, отряд Лаланда отступал перед камизарами и поспешно уходил к центру армии. Это было удостоверено всадником, повстречавшим драгун, который был не кто иной, как Ляроз. Его конь был покрыт пеной.

   - Сударь! - доложил он маршалу. - Долина покрыта беглецами: это - какая-то невольная оторопь! Псалмопевцы преследуют наших с яростью. Капитан драгун Фиц-Маркона прислал меня сказать вам, что он на свой страх решился попытаться собрать рассеянные войска.

   - Он хорошо сделал, - заметил Вилляр с величайшим хладнокровием и обратился к Гастону:

   - Живо прикажите капитану Пулю занять мельницу своими микелетами. А вы, - обратился он к другому адъютанту, - скажите Эгальеру, чтобы не останавливался, как я ему приказывал, а обогнул холм и понесся бы по дороге в Баржак: пусть он там остановит натиск мятежников и прикрывает наших беглецов, пока они опять не построятся.

   Занятый происходившим на правом крыле, Вилляр не заметил непостижимых движений Эгальера. Вместо того чтоб остановиться, как было приказано, эта колонна продолжала надвигаться на центр армии.

   - Но, черт возьми, Эгальер очумел! О чем он думает? - вскричал маршал.

   Вдруг эта колонна чрезвычайно быстрым и ловким движением образовала длинное каре и открыла убийственный огонь по королевским войскам, которые, сложив свои ружья в козлы, преспокойно смотрели на движение вновь прибывших.

   - Измена, измена! - вскричал Вилляр.

   Вонзив шпоры в коня, он поскакал с своим штабом построить свой первый ряд, который был спутан этим внезапным нападением и подался под неожиданным натиском камизаров. В этом месте все исчезло в густом дыме. Да, то был не отряд Эгальера, а соединенные войска Кавалье и Ролана. Мятежники совершили страшный переход через Ванталю и на заре заняли дорогу в Женульяк, отрезав сообщение между Вилляром и Эгальером. Посланный последним офицер, конечно, был перехвачен ими. Лаланд, прекрасный офицер, давно работавший в Севенах, а также местные жители уверили маршала, что враг не мог перейти горы, чтобы встать между ним и Женульяком. А тут еще эти мундиры, в которые нарядились камизары, отнявшие их у королевских солдат во время страшной бойни у Вержеса! Немудрено, что Вилляр принял мятежников за отряд Эгальера и подпустил их к себе.

   Между тем как центр войска бесстрашно сопротивлялся внезапному нападению, правое крыло под начальством Жюльена бросилось на холм на помощь Пулю и его микелетам. Вождь партизан делал нечеловеческие усилия, чтобы собрать беглецов, и готовился твердо отстаивать свой пост против другого отряда мятежников, предводимого лейтенантом Ролана, Ильей Марионом. Теперь этот отряд, который разбил Лаланда наголову у Женульяка и преследовал его так горячо, остановился, чтобы восстановить порядок в своих рядах. Марион решил захватить холм - место первой важности: оно прикрывало правое крыло маршала, которому Геро преграждал отступление слева. По примеру Жюльена, микелеты засели в развалинах. Пехота выстроилась на хребте холма, а два эскадрона драгун Фара помчались в галоп на оба крыла камизаров.

   Построенные в каре камизары двинулись, распевая свой обычный военный псалом. Драгуны, сделав легкий оборот, смело устремились на их крылья. Камизары остановились. Жонабад и его косари спокойно выжидали горячий натиск конницы. Упирая в землю длинные ручки своего страшного оружия, они направляли его широкое, острое, наточенное лезвие на грудь коней, а второй и третий ряды каре приготовились стрелять в драгун в упор. Драгуны наскочили, но их лошади вдруг стали перед косами: они то пятились, то ускользали, несмотря на все усилия всадников. Пользуясь этой минутой беспорядка и смущения, косари пороли брюха коней, подсекали им ноги, а их товарищи открыли такой меткий огонь, что драгуны сделали полуоборот и ускакали, оставляя на месте схватки кучу мертвых и раненых. Последние были безжалостно перерезаны косарями. Мятежники запели победный гимн. Драгуны еще два раза смыкались и бросались на каре, но тщетно.

   Пехота смотрела с верхушки холма на эти неудачи конницы и на расправу косарей с ранеными. Эти фанатики свирепого вида в овчинах с длинными бородами, казалось, оправдывали суеверные россказни, ходившие в армии насчет сверхъестественной силы камизаров. И между тем как их неуязвимая колонна быстро взбиралась на холм, с громким пением, отряд Жюльена услышал за собой дикие крики тех камизаров, которые дрались с войсками Вилляра. Солдаты поняли, что в случае отступления их тыл не защищен: ими овладела нерешительность.

   Пораженный этими зловещими признаками, Жюльен строго-настрого приказал стрелять только почти в упор. Но охваченная ужасом команда начала стрельбу, когда камизары только начали подвигаться с ружьями наперевес таким твердым, правильным шагом, словно они были на смотру. Пользуясь неуместной поспешностью огня, Марион тотчас приказал своим бежать во всю мочь, чтобы не дать врагу зарядить свои ружья и схватиться врукопашную, на которую камизары всегда надеялись.

   Как на грех, в средине отряда Жюльена находилась рота мещанской гвардии. Эти достойные граждане, милостиво поставленные Вилляром позади, еще не смели дать тягу, но предавались несказанной тревоге. Их капитан, мэтр Жанэ и его зять и лейтенант Биньоль, казалось, уже действовали, как куклы. Когда первый ряд выстрелил, Жанэ, ошалелый от страха, увлекаемый смутным чувством самозащиты, вопреки приказу Жюльена, выстрелил прямо перед собой, забывая, что этак угодит в спину солдат, стоявших впереди. Зять и лейтенант последовали его примеру, а за ним и большая часть микелетов. Порядочное число пехотинцев, раненных таким неожиданным залпом, пало с криками: - Мы окружены! Камизары позади нас!

   В эту минуту колонна Мариона достигла верхушки холма. Сделав свой залп, от которого они воздерживались до сих пор, камизары схватились с королевскими солдатами, испуская страшные рычания. Мэтр Жанэ и его команда, устрашенные и последствиями своего залпа, и яростным натиском врага, совсем потеряли голову. Они побросали оружие и побежали, крича: "Спасайся, кто может!" Роковой крик нашел отзвук среди войск, и без того уже павших духом. Напрасно Жюльен во главе немногих храбрецов и примкнувший к нему Пуль старались остановить бегство солдат: невольная оторопь, это знамение рокового дня, овладела всеми рядами - и они рассыпались. Разбитый, преследуемый отряд Жюльена покатился с холма назад и дико свалился в центр армии Вилляра.

   Маршал во главе роты своей гвардии и нескольких офицеров верхом на прекрасном черноглавом коне в окровавленной попоне, дрался простым солдатом. Он потерял в свалке свою шляпу. Его платье было в беспорядке и покрыто пылью, глаза блестели лихорадочно. В левой руке он держал узду, в правой - пистолет, сабля висела на одной кисти, на золотом шнурке. Он отдавал приказание Гастону, как вдруг почувствовал, что его схватили за левый сапог и хотят стащить с коня. Маршал быстро обернулся и узнал одного из проводников, который уцепился за него, не будучи в силах, ни снять своих уз, ни схватить оружие.

   - А, это наш проводник, пастух! - воскликнул Вилляр, нагибаясь и, приложив дуло пистолета к черепу, положил его на месте.

   В эту минуту другой камизар с кинжалом в зубах вскочил, как тигр, на спину коня маршала и сжал его, пытаясь повалить назад. Завидев отчаянное положение начальника, над которым уже был занесен кинжал врага, Гастон так хватил камизара саблей, что тот раскрыл объятия, покачнулся и скользнул под брюхо лошади.

   - Спасибо, дитя мое, что освободил меня от этого гадкого плащеносца! - весело сказал маршал пажу и крикнул, чтоб воодушевить солдат: - Мужайтесь, молодцы мои! Еще одно усилие - и конец! Эти канальи бегут со всех сторон: они держатся только в этом углу. Неужто ж, черт возьми, вы отстанете от ваших товарищей? Если погнулись ваши штыки, валяйте этих бешеных собак прикладами!

   Не успел кончить Вилляр, как раздался страшный залп и засвистали пули. Ветер нанес облако дыму на кучку бойцов, окружавших маршала. Вилляр почувствовал, что конь оседает под ним. Напрасно старался он поднять его, пуская в ход шпоры и мундштук: благородное животное пало на колена, испустило глухой вздох, приподнялось еще на минуту, словно чтоб дать своему хозяину соскочить, и свалилось на бок.

   - Прощай, бедный Геркулес, конец тебе! - проговорил Вилляр. - Стоило тебе уцелеть в кровавом бою у Гехштетта, чтоб погибнуть от этих диких горцев!

   Тихо сойдя на землю, он бросил печальный, последний взгляд на своего коня.

   - Ваше превосходительство, возьмите моего коня! Скажите моему отцу, что я умер, как солдат. Да здравствует король!

   Таковы были последние слова Гастона. Раненный пулей в сердце, он вдруг свалился с лошади и пал у ног маршала.

   - Бедный мальчик! - воскликнул печально Вилляр, склоняясь над пажом посмотреть, нет ли какой надежды на спасение его жизни.

   - На коня, сударь, на коня! - закричал адъютант, с трудом пробравшийся сквозь схватку. - Отряд Эгальера разбит наголову. Дрогнул и полк Фрулэ, который так мужественно держался до сих пор.

   - Да это какой-то рок тяготеет над этим проклятым днем! - проворчал маршал, садясь на коня своего пажа.

   Он направился к правому крылу, крича солдатам, заряжавшим ружья:

   - Эй, молодцы! Не тревожьтесь, коли услышите: "Спасайся, кто может!" Это - военная хитрость. Большинство фанатиков обратилось в бегство: этой хитростью мы хотим завлечь к нам остальных.

   Но маршал не мог двигаться дальше. Неустрашимый полк Фрулэ вдруг подался назад: генерала окружили рассеявшиеся солдаты.

   - Что ж это такое? Куда ты? Ты ошибаешься, паренек. Тебя покидает храбрость: враг не там! - кричал Вилляр, наклонясь, чтобы схватить за шиворот раненого гренадера, который бросил свой мушкет.

   - Это не враг, а дьявол: вот от кого я бегу, сударь! - отвечал солдат, стараясь ускользнуть. - За нами по пятам Кавалье со своими пророками. Дерутся с людьми, а не с демонами!

   В эту минуту волна беглецов чуть не сбила Вилляра с коня. В двадцати шагах он увидал передовых из отряда Кавалье. Камизары, в мундирах королевских моряков, шли в натиск сомкнутой колонной, с ружьями наперевес. Справа молодой человек, в сером кафтане с золотой оторочкой, в красных штанах, в запыленных сапогах, в шляпе с белым пером, держал меч в правой руке и командовал левой: то был Кавалье. За ним мерным шагом, обнявшись, подвигались Селеста и Габриэль. Они были в белых длинных одеяниях, их волосы развевались по ветру. Густой дым битвы окутывал их: они шли словно в облаке.

   Вилляр невольно окаменел при таком странном мимолетном видении. Но приближались крики: "Спасайся, кто может!" Маршала окружил и увлек смятенный поток солдат всех родов оружия. Не в силах сопротивляться ему, он смешался с беглецами, но вскоре опередил всех, благодаря быстроте своего коня. Тут он встал во главе всех и закричал:

   - Отлично, отлично, детки! Будем притворяться бегущими. Изо всех сил кричите: "Спасайся, кто может!" Фанатики попадутся на эту удочку. Мы, черт возьми, затягиваем их прямо в отличную засаду, откуда не ускользнет ни один из них! Только когда мы будем в ста шагах от реки, остановитесь, чтобы они настигли вас: тогда они попадут между двух огней, и ни один не уйдет!

   Вилляр казался убежденным в своих словах. Солдаты, молодецки сражавшиеся до тех пор, были вовлечены в бегство лишь заразительной оторопью отряда Жюльена. Они поверили, что таков был приказ, что их бегство было хитростью.

   - Но отчего же, сударь, офицеры не сказали нам, что это - притворство? Мы бежали бы веселее. А то вот мне стыдно, что я бежал перед псалмопевцами, - сказал старый алебардщик, немного задерживая шаг.

   - А я не жалуюсь на это, молодчины мои! Черт возьми, да вы отлично бежали! - сказал Вилляр, не в силах сдержать улыбку. - Но это лишь половина нашего дела, детки. Теперь нужно кончить день, как мы его начали, искромсав этих псалмопевцев. За мной! Мы живо расправимся, а затем вы отправитесь в Монпелье плясать с вашими душками и пить за здоровье короля. А пока рубите этих каналий: еще лучше захотите выпить, вино покажется еще слаще! Нынче ночью - мое угощенье!

   Солдат так восприимчив, что самоуверенность и веселость маршала охватила тех из беглецов, которые могли слышать его. Слова: "это хитрость!" пробегали по рядам. Бегство принимало более правильный вид отступления. В войсках понемногу возрождалась уверенность.

   - Пора остановиться, ваше превосходительство? - спросили некоторые из офицеров.

   - Нет еще, детки! Вон там видите это большое каштановое дерево?

   Маршал выбрал место, где подымался небольшой холм. Оно казалось ему более удобным для построения своего войска. Вдруг долина огласилась резкими и близкими звуками рожков.

   - А, микелеты капитана Пуля! - радостно закричали солдаты.

   То был вправду Пуль с остатками своих сорвиголов, которых Жюльен отрядил охранять маршала. Они должны были сменить роту его гвардейцев, почти совсем разбежавшуюся. Партизан подскакал к Вилляру.

   - Ну, что с Жюльеном? - тихо спросил маршал.

   - Разбит наголову, сударь! - отвечал Пуль. - Эти воплощенные дьяволы не спешат и не расстраивают своих рядов, чтоб преследовать нас. Это - словно старые войска: так они выдерживаются в победе! Они следуют за нами в порядке, наступательным маршем. Из Баржака сейчас прибыли три сотни всадников на хороших конях: это - конечно их задний отряд. Они истребляют наших отсталых. Но Жюльен приказал мне отправиться к вам, сударь. Я протрубил сбор: и вот я здесь с остатками моих людей, но их немного.

   - Хорошо, мы постараемся вновь построиться. Ваши микелеты послужат нам обручами: их неустрашимое спокойствие ободрит этих бедняг, вообразивших, что за ними гонятся черти.

   Заметив адъютанта, который пробирался с трудом, маршал сказал ему:

   - Скачите, сударь, прикажите всем войскам, которые еще держатся в долине, податься туда (он указал на каштановое дерево). И пусть постараются соединиться там со мной в добром порядке.

   Колонна Вилляра, пожалуй в лучшем порядке, чем остальные быстро двигалась к назначенному месту. Справа, на расстоянии сотни сажен, простирались холмы, смыкавшие течение Геро. Два из них, обрывавшиеся круче других, оставляли узкий проход, через который виднелась река.

   - Отступая вдоль реки, - сказал Вилляр Пулю, - мы не будем опасаться за наше правое крыло: хоть с этой стороны мы будем прикрыты.

   Вилляр еще не кончил, как в этом проходе показалась масса воинов, которые бежали в долину, распевая псалмы. То были горцы Ефраима. Как наказывал Кавалье, они перешли реку в двух лье оттуда на плотах, сооруженных в два часа из сосен соседнего леса. С начала битвы, главарь сидел в засаде за холмами, скрывавшими течение Геро. По знаку Кавалье он бросился теперь отрезать отступление Вилляру.

   - Засада! - вскричал маршал с яростью. - Но эти дьяволы - орлы! Они перескакивают непроходимые горы и реки. Что за война! Всюду ловушки, засады, нечаянности, нигде невозможно развернуться! О, это - жестокий урок! Мне следовало видеть все самому. Но разве можно? На кого положиться?

   А горцы, приостановившись на минуту, чтоб собраться всем, снова затянули свои псалмы и бросились вперед. Солдаты Вилляра, завидев новых страшных врагов, окаменели от ужаса.

   - Пуль, возьмите своих микелетов и постарайтесь остановить их на минутку! - крикнул маршал и прибавил, обращаясь к штабным: - Это, господа, становится делом нешуточным. Но при решимости - а она есть у вас - не бывает отчаянного положения. Ну, составьте каре! Дело идет о судьбе нас всех.

   Напрасно офицеры пытались исполнить его приказ: было уже поздно. Сначала далеко, потом все ближе и ближе раздавались крики: "Кавалье, Кавалье, камизары!" Это означало, что колонна мятежников подошла к королевским войскам - и их положение стало ужасным. Ефраим и его три тысячи горцев, еще не бывшие в бою, напали на них в лоб. Кавалье отбивал их сзади. Ролан теснил левое крыло к непроходимому Геро.

   Несмотря на мужественное сопротивление микелетов, павших почти поголовно, горцы Ефраима мгновенно ударили на передовые ряды. Началась ужасная свалка. Припертые к реке, не ожидающие пощады от фанатиков, королевские войска дрались с отчаянной храбростью. У них чувство самосохранения преодолело невольную оторопь, которая перед тем лишала их духа таким роковым образом.

   Нескольким отрядам, видевшим теперь свое спасение единственно в повиновении начальникам, удалось кое-как выстроиться и отступить в сравнительном порядке по направлению к Монпелье.

   Между тем во время этой резни, залившей кровью всю маленькую равнину, под шум криков умирающих, религиозных песен, барабанного боя и мушкетной пальбы, разыгрался эпизод, ознаменовавший своим диким величием этот роковой день.

  

  

  

   Битва была в самом разгаре. Несколько раз уже Ефраим и Пуль, влекомые друг к другу чутьем ненависти, были совсем близки, но каждый раз битва отбрасывала их обратно. И не имея возможности сойтись, обменивались только угрозами. Но вот новая случайность поставила их лицом к лицу в толпе камизаров и королевских солдат, отчаянно нападавших друг на друга. Ефраим, одетый в свою волчью шкуру, со своими взъерошенными волосами, привязанными на лбу ремнем, держал в руках тяжелую окровавленную секиру. Своими голыми мускулистыми ногами он сжимал черного Лепидота, переплывшего реку рядом с плотом.

   Длинная грива сильного коня была еще мокрой. На своем широком крестце он нес Ишабода, молодого пророка шайки Ефраима. Бледный, страшно исхудалый, этот свирепый юноша, в длинной красной одежде, с которой капала кровь, одной костлявой рукой держался за лесника, другой указывал с дикой радостью на мертвых и умирающих и выкрикивал пророчества пронзительным голосом, время от времени покрывавшим страшный шум битвы.

   Королевские солдаты, увидев изможденное лицо Ишабода, подумали, что это какой-то злой дух: пораженные ужасом, они бросились в толпу и не посмели тронуть Ефраима.

   В эту минуту Пуль оказался лицом к лицу с лесником. Партизан, в шапочке из стальных колец, в железной кольчуге поверх буйволовой кожи, размахивал громадной армянской саблей. Он скорее лежал, чем сидел, на высоком турецком седле, стремена которого служили ему шпорами. Его белый Армак, благородный конь, прошедший с ним турецкую войну, был бодр и полон огня, несмотря на труды этого дня. Ефраим, заметив Пуля, приветствовал его криком дикой радости и ударил Лепидота плашмя секирой, чтобы перескочить через кучу трупов, которые разделяли его от микелета. Одним прыжком он очутился около него. Ишабод, указывая своей кровавой рукой на партизана, ободрял Ефраима библейскими изречениями. Но Пуль быстро повернул коня и, топча трупы и раненых, пустился по направлению к реке. Ефраим, понукая Лепидота словами и ударами каблуков, бросился вслед за ним.

   - Сын человечий, поверни только лицо к Гогу - и ты погибнешь в Ендоре и станешь подобен навозу! - воскликнул лесник, размахивая секирой и ускоряя бег Лепидота.

   Пуль, не отвечая ни слова, припал к своему седлу и продолжал мчаться, умеряя, однако, настолько бег Армака, чтобы не лишить совершенно Ефраима надежды догнать его. Вскоре партизан очутился на другой стороне узкого прохода, ведшего к берегам Геро. Он остановился на берегу реки на том самом месте, где Ефраим недавно устроил засаду со своими горцами. Чувствуя, что он достаточно опередил Ефраима, Пуль воспользовался этим, чтобы дать коню вздохнуть и погрузить в реку свои горячие ноздри, иссохшие губы, покрытые толсты