Крыжановская Вера Ивановна - Смерть планеты

же ты хочешь, чтобы я подошла к нему?

   Холодная, жестокая усмешка скользнула на лице Шелома.

   - Это уже твое дело; на то ты и Исхэт Земумин. Впрочем, я облегчу тебе задачу и устрою пиршество, на котором он будет. Надеюсь, этого достаточно, чтобы ты забрала его в свои руки. Завтра я посещу Супрамати. Позаботься, чтобы все было готово,- сказал он затем, обращаясь к Мадиму.

   На другой день Супрамати находился с Ниварой в смежной с лабораторией зале. Маг был бледен и задумчив, но встретив несколько тревожный взгляд Нивары, улыбнулся.

   - Итак, тебя беспокоит предстоящее посещение его величества царя богохульства. Я тоже не могу сказать, чтобы это доставляло мне удовольствие; но так как встречи с ним неизбежны, то надо себя к ним приучать. Пока пойдем в лабораторию и сделаем кое-какие приготовления к приему.

   По указанию Супрамати Нивара привел в действие большой электрический аппарат; из него стали выделяться длинные полосы света, которые обвивались вокруг них и образовали удивительную сетку вроде клетки. Через несколько минут все побледнело и расплылось в воздухе.

   - Теперь пусть пожалует! - весело сказал Нивара, останавливая аппарат. - Жаль, не настал еще час, чтобы доказать этому дьявольскому ублюдку, с кем он имеет дело. Нехорошо, конечно, адепту радоваться чужому несчастью, но я не могу отделаться от чувства глубокого удовлетворения при мысли о приближающемся наказании, которое поразит это презренное человечество. Супрамати покачал головою.

   - То, что их ждет, так ужасно, что надо быть снисходительным и жалеть их.

   Прошел, может быть, час, как вдруг по комнате пронесся порыв ледяного ветра и снаружи донесся глухой шум, слышный, разумеется, лишь посвященным.

   - Гость наш приближается; я приказал провести его в голубую залу, - сказал Супрамати, вставая. - Пойдем со мною, Нивара, он также со своим секретарем Мадимом; а прочую его свиту наши друзья остановят у дверей, - прибавил он, увидав, что подвластные ему духи стихий собрались и окружили его, чтобы защищать собою.

   Действительно, у входа во дворец загорелся бой, невидимый, конечно, для глаз смертных - между духами стихий с одной стороны, и ларвами, вампирами и прочей адской поганью, составлявшими свиту Шелома Иезодота. Воинство мага победило, однако, - ни один из нечистых не попал во дворец. А внешним образом борьба двух враждебных начал выразилась черными, затянувшими небо тучами, сгустившимся, тяжелым воздухом и глухими раскатами грома. Когда Супрамати вошел, голубая зала, выходившая в сад, погружена была в белесоватый сумрак, и в широко открытое окно видно было, как сверкали молнии, жгучий ветер вздымал столбы пыли.

   Шелом Иезодот стоял один посреди комнаты и нервная судорога искажала его мертвенно-бледное лицо. Мадим оставался, вероятно, за дверью, и, заметив это, Нивара тоже удалился из скромности.

   Два могущественных противника остались одни и смерили друг друга взглядом. Они-то понимали значение волнений атмосферы. Взгляд Супрамати был по-прежнему спокоен и ясен, тогда как в зеленоватых глазах Шелома сверкала ненависть и зависть, словом, весь ад хаотических чувств, таившихся в его мрачной душе. Как очарованный, взгляд его не мог оторваться от высокой и стройной фигуры мага, который весь точно светился голубоватым светом, скоплявшимся над головой в виде блестящего ореола.

   На легкий поклон Супрамати Шелом ответил наклоном головы, значительно, впрочем, ниже обыкновенного. В атмосфере этого дворца свет давил его, как свинцовая тяжесть, и по гибкому стану пробегала холодная дрожь. Руки друг другу они не подали, потому что этот обычай был давно уничтожен. Он процветал в то время, пока оккультные законы были почти неизвестны, и никто не подозревал могущества прямого соприкасания двух противных сил. Сатанисты знали этот закон и избегали подавать руку верующим.

   - Приветствую тебя, принц Супрамати. Я явился предложить тебе мир, - начал Шелом минуту спустя. - Я знаю, что ты и братья твои покинули свое гималайское убежище, чтобы бороться со мной. И верно, в этом мире нам обоим нет места. Земля с ее наслаждениями и богатствами - моя область; вам тут нечего делать, потому что ваше царство "не от мира сего". Борьба между нами будет ужасна, так как вы знаете, что мое могущество равно вашему. Подобно вам, я повелеваю стихиями, знаю тайну исцеления, и легионы духов покорны мне; я воскрешаю мертвых и камни превращаю в золото. Но прежде чем начать эту решительную борьбу, я предлагаю тебе выгодную сделку. Вы хотите спасать души? Хорошо, хорошо. Скажи, во сколько душ оцениваешь ты свое пребывание здесь, и я добровольно дам их тебе. Хочешь пять тысяч?... Десять?... Пятьдесят?... Только берите их и уходите, не стойте на моем пути.

   - Предложение твое блестяще, но неприемлемо, потому что я не могу брать души; они должны сами прийти ко мне. Только в борьбе очистятся они и с полной свободой сделают выбор между добром и злом.

   Глаза Шелома гневно сверкнули.

   - Я знаю, на что вы рассчитываете, - на чудодейственную силу первобытной эссенции, которую вы, "бессмертные", считаете своей исключительной собственностью. Ну, так вы ошибаетесь; я нашел то, что вы так тщательно скрывали, и совершу больше чудес, чем вы,- скупцы, недостойные хранители предания, лишившие людей этого сокровища. На ваших глазах, так сказать, перемерло множество людских поколений, но вы не пошевелились; а я каждому дам возможность наслаждаться бесценным даром - жизнью. Вы предсказываете близкий конец мира и будто ничто не может предотвратить это разрушение? А вот я... - он горделиво выпрямился и затрепетал. - Я остановлю разложение планеты; я покрою землю цветущей растительностью, и плодородие станет неистощимым, а люди, вечно здоровые и молодые, одаренные планетной жизнью, будут наслаждаться всеми ее радостями и боготворить меня как своего благодетеля.

   - Смотри, Шелом Иезодот, чтобы лекарство не оказалось хуже самого недуга. Берегись, как бы вместо того, чтобы повелевать космическими, установленными Богом законами, они не обрушились на тебя!

   При имени Предвечного отвратительная судорога исказила лицо Шелома; затем вдруг, придя в неистовство, он закричал:

   - Я признаю одного лишь владыку, законам которого подчиняюсь, - сатану, отца моего!... Последнее слово еще не сказано, никто не знает, он победит или Тот!...

   - Безумец, невежда и слепец! - неодобрительно заметил Супрамати. - Одурманенный своей ненавистью и пороками, ты забываешь, что и сам сатана, каков он ни есть, тоже - сын Божий. Никакой мятеж, никакая хула, ни отцененавистничество - ничто не может изъять из него сущность Отца его; она останется в нем до скончания веков, ибо то, что создано Богом, - нерушимо. И сам ты - недостойный отпрыск Божества. Под корой грязи, преступлений и мятежа, там, в самой глубине твоего существа, таится пламень, давший тебе жизнь. И пламень этот священен, он - дыхание Предвечного, твоего и моего Отца, а эту священную искру ты не в состоянии ни загрязнить, ни уничтожить.

   Пока говорил Супрамати, Шелом согнулся, охваченный нервной дрожью. Он был гадок, лицо его исказилось и кровавая пена выступила на губах. А буря снаружи, казалось, еще усилилась. В порывах ветра слышались словно жалобы и стоны. Не оплакивал ли ад свое бессилие в борьбе с небесным светом?...

   Вдруг Шелом выпрямился и погрозил сжатыми кулаками Супрамати, по-прежнему спокойно и ясно, с состраданием смотревшему на него.

   - Брось свои увещевания, гималайский отшельник: я не для того пришел сюда, чтобы слушать твои наставления. Ты не пожелал мира, так будем бороться и увидим, кто кому уступит. Испытаем наши силы перед народом, и пусть он решит, кому из нас должно принадлежать господство.

   - Я вовсе не намерен царствовать в этом умирающем мире, но не имею оснований и отказываться от твоего вызова. Только предупреждаю тебя, чтобы ты не вооружался против предстоящей катастрофы. Ты говоришь, что обладаешь первобытной эссенцией? Хорошо. Но ты ведь не знаешь способа ее употребления, а потому будь осторожен. Иначе, еще раз повторяю, лекарство окажется хуже болезни,- спокойно ответил Супрамати.

   - Не беспокойся об этом, я отвечаю за свои поступки. Но раз ты принимаешь мой "вызов", как ты его называешь, то прими также и мое приглашение, принц Супрамати, и пожалуй на празднество, которое я вскоре устрою.

   Загадочная улыбка мелькнула на устах Супрамати.

   - Если ты, Шелом Иезодот, не боишься моего присутствия в твоем доме, то я, конечно, буду.

   - И ты будешь один, как и я?

   - Ты же явился со своим секретарем Мадимом. Я вижу, он дрожит от холода за дверью. Так и я приду с моим секретарем, Ниварой.

   - Которого я тоже вижу надутого гордостью за другой дверью, - насмешливым тоном возразил Шелом. - За обещание благодарю, принц. Буду ждать на праздник и без всякой борьбы уступаю тебе в подарок несколько сотен душ, которых вы можете вдоволь спасать в своих уютных убежищах.

   - Благодарю, ты очень великодушен, но я не привык получать что-либо без труда, в том числе и преступные души. Сладок лишь плод труда.

   Шелом сухо расхохотался.

   - Как хочешь. Пока же вели стихиям успокоиться, а слугам твоим прекратить воевать с моими, чтобы я мог свободно и безболезненно выйти из твоего дворца.

   Супрамати обернулся к окну и, подняв руку, начертал в воздухе несколько фосфоресцировавших знаков. Почти мгновенно раздался глухой шум, порывы сильного ветра точно смели черные свинцовые тучи, просветлело, и лучи солнца залили комнату. В то же время послышалась удивительно нежная, словно из-

   далека донесшаяся музыка, а за большим окном столпились призрачные, легкие существа, которые колебались подобно волнуемому ветром газу.

   Улыбка бесконечного счастья озарила прекрасное лицо мага, а мертвенно-бледный Шелом Иезодот с поникшей головой, как ураган, вылетел из дворца в сопровождении Мадима. Странная тоска охватила сердце царя зла и затрудняла дыхание. Щемящее чувство ненависти, горечи и зависти терзало его. Откуда явилось это чувство? Ужели в нем шевелилось и заставляло его действительно страдать то проклятое "нечто", таившееся в глубине его существа, то божественное наследие Отца Небесного, которое не поддавалось уничтожению и смущало торжество сатаны, когда тот останавливал восхождение душ к свету?...

   Супрамати едва заметил уход Шелома; восторженный взор его был прикован к дивному видению. Далеко, далеко, в широком золотом сиянии видел он отражение дорогого руководителя своего, Эбрамара; с наслаждением вдыхал он ароматы озарявшего его золотистыми каскадами чистого света, чувствовал живительную теплоту могучих токов добра, которые притягивал к нему порыв его души, и невыразимое чувство счастья и благодарности охватило его. Подняв руки по направлению света, он воскликнул:

   - О! Какое блаженство, когда сознаешь в себе силу добра и располагаешь гармонией сфер. Борьба, страдания, вековая работа; за все в тысячу раз вознаграждает одна такая минута невыразимого счастья! Вперед, вперед, без остановки, к свету!

   По уходу Шелома Нивара тихонько вошел и замер, увидав учителя и друга в глубокой сосредоточенности. Никогда еще Супрамати не казался ему таким прекрасным и обаятельным, как в эту минуту восторженного самозабвения. Услыхав произнесенные им шепотом слова, Нивара опустился на колени и со слезами на глазах прижал к губам руку мага. Супрамати вздрогнул и потом ласково положил руку на голову ученика:

   - Да, Нивара, счастливы мы и бесконечна милость Создателя, дарующего нам созерцать и постигать великие тайны творения. А какую славную судьбу сулит нам впереди эта сила добра, достигнутая путем нашего труда. Сначала нам предстоит борьба, в которой я надеюсь вырвать у зла не одну тысячу душ; а затем нам будет дано проповедовать слово Божие и положить начало законам Господним в новом свете. Вперед, вперед, Нивара! Путь к светлой цели всезнания еще долог, но мы уже чувствуем свои крылья. Останемся лишь покорными перед величием бесконечного и твердыми в вере, а крылья эти понесут нас с одной ступени на другую по лестнице совершенства. Не велик наш мир, еще менее значительны дела наши, но Бог в своем милосердии и мудрости оценивает лишь размеры наших усилий и с любовью судит нас, соразмеряя силы наши с приобретенным знанием...

   Супрамати умолк, и оба они, глубоко взволнованные, вернулись в лабораторию.

   На следующий день, работая с учеником в своём кабинете, Супрамати неожиданно спросил его:

   - Достаточно ли ты вооружен, Нивара, чтобы смело идти на пир Шелома? Ведь нас будут всячески искушать там.

   - О! С тобой я не боюсь ничего; к тому же нас поддержит и Эбрамар! - смело ответил Нивара. - Не говорил ли ты мне много раз, дорогой учитель, что со светочем истины в руках - не страшен никакой мрак, потому что свет указывает все западни и озаряет все бездны? Благодаря твоим урокам и моему личному труду духовные очи мои открылись; я вижу невидимое и слышу гармонию сфер, а заразные запахи порока и животных чувств внушают мне отвращение. Могу ли я после этого поддаться пошлым искушениям?

   - Браво, Нивара! Я вижу, что глаза твои действительно открыты и ты будешь осторожен. Но, друг мой, не пренебрегай никогда врагом, как бы ничтожен он ни казался; он может стать опасным в тот момент, когда мы уснем, убаюканные убеждением своей неуязвимости. Лучше предполагать, что броня твоя может иметь свои недостатки, а потому бдительно следи за тем, чтобы никакая стрела не открыла ее недочеты.

   Увидав, что молодой адепт вспыхнул, он прибавил дружески:

   - Тебе нечего краснеть. Я уверен, что ты был и останешься тверд. А так как Шелом, наверно, пожелает "отдохнуть" после визита ко мне, раньше чем устроит чудный пир и приготовит все западни, которыми он украсит его в честь нас, то я полагаю, что мы успеем навестить Дахира с Нарайяной. Мы расскажем им про свое приключение и приглашение Шелома, а кстати увидим, какое поле для своих действий избрали они, и взглянем на их подготовительные работы.

   Спустя несколько часов воздушное судно Супрамати уносило его и Нивару по направлению древней Москвы, потому что Дахир и Нарайяна избрали прежнюю Россию и окружающие ее местности поприщем для работы.

   С головокружительной быстротой летели они, и через несколько часов под ними уже расстилалась широкая Русская равнина. Однообразна она была всегда, но теперь имела совсем унылый и плачевный вид. Громадные, бесплодные песчаные поля представляли пустыню; обширные и кудряво-зеленые леса исчезли, а среди тощей и малорослой попадавшейся еще местами растительности не виднелось уже более нигде синих или зеленых церковных маковок с золотыми крестами, оживлявших в прежнее время сельский простор. Вблизи городов тянулись на необозримое пространство огромные теплицы, в которых теперь сосредоточивалось все земледелие; но общая картина была невыразимо мертвенной и унылой.

   - И это была некогда Святая Русь! - подумал со вздохом Супрамати, грустным взором окидывая город, над которым они пролетали.

   - Да, - ответил Нивара на мысль учителя, - кресты и купола всюду снесены, и все, что только напоминало религию предков, безжалостно уничтожено. Не слыхать больше колокольного звона, который созывал верующих на божественную службу, и под древними сводами не звучит уже священнопение; всякое религиозное чувство умерло. Но нигде в ином месте подобное явление не производило на меня столь гнетущего впечатления, как именно здесь, потому что русский народ одушевляла некогда горячая и трогательно чистая вера.

   - Знаю, я был здесь с Эбрамаром и наблюдал потрясающие картины богомольцев, стекавшихся в разные святые места. Бедные, в лохмотьях, с каким-нибудь грошом в кармане, шли странники из дальних концов страны, изнуренные долгой дорогой и голодные, но полные такой горячей веры, что всякая усталость и невзгоды забывались, едва они припадали к мощам святого или чудотворной иконе; а уж как затеплят бывало свою тоненькую свечку или держат в руке крошечную просвиру, для них наступал подлинный праздник. И как же чиста и сильна была молитва, возносившаяся из сердца этих обиженных судьбой! А сколько милостей изливали на них те, кого они приходили молить. Очищенные, ободренные, с новыми силами уходили они вновь на свое тяжелое земное странствование.

   - Ах, учитель, есть ли достаточно суровая кара, чтобы наказать тех испорченных и лукавых, которые по слабости ли, беспечности, тщеславию или развращенности вырвали у этого народа поддерживавшую его веру, порвали связь его с Божеством, а благочестивых, добрых людей превратили в разбойников и ренегатов!

   - Да, тяжкую ответственность взяли они на себя. Недаром говорил Христос: "Горе человеку, через которого соблазн приходит", и указал, что будет тому, "кто соблазнит одного из малых сих", - заметил Супрамати. - Но я удивляюсь все же, как мог так быстро пасть глубоко благочестивый народ и, не защищая, покинуть все, что целые века боготворил и почитал.

   - Это было что-то вроде нравственной гангрены, но были и случаи сопротивления. Один из наших братьев, находившийся здесь во время последней революции, рассказывал мне, каким образом погибла Троице-Сергиева лавра. Возмущение разгоралось повсюду; людей обуяло безумие кощунства и ненависти к Богу. Оскверняли и жгли церкви, убивали где ни попало священников, а у Иверской произошел кровавый бой. Какой-то князь из старинной русской семьи с мечом в руках защищал древнюю святыню, но он был сражен и кровь его забрызгала икону, а трупы убитых завалили всю часовню, которая наконец сгорела; но что сталось с иконой - неизвестно. Ты понимаешь, учитель, что в такое время монастырю тоже ежедневно грозила опасность, как и оставшимся там иконам. Наиболее ревностные из них, готовясь к смерти, день и ночь молились у раки Преподобного. А в Москве между тем бесчинство достигло наивысшей степени, и, брат наш передавал, что творившееся там превзошло всякое воображение. Понятно, что негодяи решили уничтожить и монастырь, хотя не назначили точно дня; но привести свой гнусный план в исполнение они не успели.

   Как-то ночью разразилась невиданная до того гроза; молнии вызывали пожары небывалых размеров, град убивал людей и животных, ураган с корнем вырывал деревья, срывал крыши, опрокидывал башни; а в довершение всего воды вышли из берегов. Круглые сутки бушевала буря; погибли тысячи людей и многие помешались от страха. Когда же наконец буря стихла, то Москва с окрестностями представляла поле кровопролитного сражения. Люди и очень тяжелые предметы подхватывались ветром и, как солома, разбрасывались на невероятное пространство. Древний монастырь также обратился в развалины. Буря сосредоточилась над ним и от молний вспыхнул пожар; а из колодца, вырытого Св. Сергием, хлынула пенистая вода, а другие подземные воды довершили разрушение лавры. Стены обрушились, и на их место залившая все вода нанесла кучи песка, и все это было усеяно трупами монахов и окрестных жителей. Какая участь постигла раку Преподобного, осталось невыясненным, но мощи исчезли; полагают, что монахи вынесли их тайным ходом. Исследовать это, однако, не пришлось, потому что суеверный страх гонит людей прочь от этого места.

   Супрамати молча слушал рассказ Нивары и потом сказал, вздохнув:

   - Безумные! Какой же ад кипит в их душе, если они с таким остервенением кидаются на все, что им напоминает Бога. Эта слепая толпа, покрывающая злосчастную землю преступлениями и смутой, обрекая ее на гибель, воображает, что будто этим планетным атомом и кончаются владения Творца?...

  

  

  

   Мы приближаемся, учитель. Взгляни на город, это - Москва, а где беловатое облако над домом, там живут наши друзья, - оживленно пояснил Нивара.

   Через несколько минут воздушное судно остановилось у башенки, и едва путешественники ступили на платформу, как с лестницы послышался звучный голос Нарайяны. Он радостно кричал:

   - Вот они! Ах, какая прекрасная мысль явилась у вас повидаться с нами!

   И с обычной своей стремительностью он схватил в объятия Супрамати и Нивару; за ним показался Дахир, который также горячо приветствовал друзей, а после обмена приветствиями все направились в столовую, где Нарайяна тотчас же принялся за приготовление завтрака.

   - Знаете ли вы, где находитесь? - спросил он, ставя на стол серебряный кувшин с вином и корзину с громадной величины фруктами. - В древнем Кремле, то есть в остатках его. Став национальной собственностью, он был распродан с аукциона, а некто Гольденблюм купил Большой Дворец и переделал его в меблированный дом для достаточно богатых людей, могущих платить бешеные деньги. Внук этого молодца - наш хозяин; а так как я любитель древних и хороших вещей, то и снял весь дом для себя и Дахира. Таким образом, в этих залах, где проживали великие императоры, скромно ютятся два индусских принца, "миссионеры конца мира", - закончил Нарайяна со своим обычным неистощимым юмором.

   - Трапеза скудная, предупреждаю, дорогие друзья, потому что съестные припасы не имеют прежнего вкуса и сочности; только вино не дурно. Оно из наших старых погребов, где Нарайяна хранит свои будто бы "неистощимые" запасы, - смеясь прибавил Дахир.

   - Правда, все стало невкусно, точно старушка-земля хочет внушить нам отвращение к себе, чтобы мы о ней не жалели. На что деньги, и те не имеют прежней цены. Природа как будто с ума сошла; перемены температуры невыносимы: то полярный холод, то тропическая жара, и все скачками, без промежутков;

   весны и осени почти не стало: с поразительной быстротой переходит с лета на зиму. Прибавьте к этому ужасающие ураганы, землетрясения, отравляющие миазмы, вдруг появляющиеся с моря или земли, от которых задыхаются люди. В растительном царстве тоже все пошло навыворот. Тепличные растения стали так плохи, что пробовали было вернуться к садоводству на открытом воздухе, но попытки не имели успеха: все либо мерзнет, либо горит, а не то поедается червями, и приходилось пить вино со вкусом серы или есть плоды без сока и запаха, напоминающие дерево; такую, словом, гадость, как вот эти.

   Он схватил из корзины один фрукт и сердито швырнул его в угол; яблоко раскололось и обнаружило вялое, сухое мясо. Все посмеялись дурному расположению духа неисправимого обжоры.

   - Да, Небо предупреждает преступное человечество, - заметил Дахир, - но оно не желает понимать и остается глухо к голосу потерявших равновесие космических сил.

   - Вся земля сплошная пустыня, - сказал Нарайяна.

   - Ты забываешь об одном уголке нашей гибнущей земли, который остался таким, как был, - возразил Супрамати. - Индия - это колыбель человечества, куда некогда спустились бессмертные с другого погибавшего мира, великие законодатели и насадители первого просвещения. Там они учили младенческие народы азбуке великих законов, поддерживающих социальный и нравственный строй, мудро открывая перед ними ровно столько света, сколько те в состоянии были воспринять; там их дух как бы охраняет места, где они жили и где устроили архив мира. И атмосферные беспорядки, и ядовитые миазмы - все, словом, удалено от мест, где неугасимым огнем горит воля этих великих духов и как щитом прикрывает это сказочное царство. Никогда нога простого смертного, неверующего, который мог бы кощунствами осквернить эти веселые долины, не приближалась к дворцам магов, ни одно любопытное око не опошлило эти убежища мудрых, где сама природа дышит гармонией. И только последний, окончательный удар примет их в свои пламенные объятия неизменно чистыми и непорочными.

   - Ты говоришь верно, Супрамати. В наших волшебных индийских дворцах хорошо живется и посейчас; а здесь - ужасно, точно под гнетом какого-то кошмара. Самому холодно становится, видя, как мерзнут другие; да и люди все какие-то жалкие. Одни живут в постоянном опьянении оргиями и преступлениями; другие бродят мрачными мизантропами, не находя себе покоя, словно потеряли что-то, ищут и не находят, - вздохнул Нарайяна.

   - Ну, да. Они потеряли и ищут свою большую веру, своего Бога и Святых-покровителей, все то, что питало их душу. Теперь, пресытившись пороками, без нравственной поддержки, чувствуя, что вокруг них совершается что-то необычное, они ошеломлены, а будущее представляется им мрачной бездной, - заметил Дахир.

   - И я предвижу, что именно этих "мизантропов" легче всего будет нам увлечь нашей проповедью, - прибавил повеселевший Нарайяна, подливая гостям вина.

   Разговор оживился, и Супрамати рассказал о своем свидании с Шеломом Иезодотом, упомянув о его вызове и приглашении на пир.

   - Ага! Он, значит, пронюхал уже, что ты опасен! - воскликнул Дахир.

   - Именно, и даже пытался подкупить меня, предлагая тысячи душ для того только, чтобы мы ушли; но я отказался от такого торга, - и Супрамати от души рассмеялся. - Но второе предложение - благородный поединок - я принял, и мы померяемся оккультными силами. Он утверждает, будто может при посредстве силы дьявольской сделать все то, что я могу выполнить чистой силой, полученной от Бога.

   - Ого! Есть, я полагаю, некоторая разница между этими двумя силами. А когда же состоится этот великолепный поединок магических сил? Надеюсь, ты позволишь мне и Дахиру присутствовать на нем?

   - Конечно, я настойчиво приглашаю вас обоих. Народу будет множество, разумеется, и я предполагаю с этого начать обращение. А когда все это будет - я и сам не знаю, но думаю, что после пресловутого пира, на котором они надеются ослабить меня или убить.

   - Ха! Ха! Хороша шутка! Но, во всяком случае, будь осторожен, Супрамати! Если в тебе еще сохранилось кое-что от старого Адама, то г-жа Исхэт способна его пробудить, - воскликнул Нарайяна, громко смеясь.

   - Видишь ли, - скромно прибавил он, - расположение мое к прекрасному полу еще не совсем угасло; поэтому я предпринял маленькую рекогносцировку, чтоб взглянуть на подругу антихриста, и убедился, что она опасна.

   - Будем надеяться, что я устою против ее чар и что старый Адам будет по-прежнему спать в глубине моего существа, - ответил Супрамати, улыбаясь.

   Вечером, когда маги собрались побеседовать в спальне Дахира, Супрамати сказал вдруг, вдыхая воздух:

   - Здесь точно есть где-то церковь.

   - Нос твой не обманул тебя. Здесь действительно существует маленькая часовня, и какой-то верующий прикрыл вход в нее, но мы его открыли. Вход за этим буфетом, - сказал, смеясь, Нарайяна.

   Он отодвинул тяжелый буфет, и за ним оказалась дверь в небольшую часовню, наполненную разнообразными священными предметами. Они зажгли свечи, и свет их озарил суровые лики древних икон. Маги опустились на колени и стали молиться со всем пылом. Когда они вышли и буфет поставили на прежнее место, Нарайяна рассказал, что этот вход был так искусно заделан, что простой смертный никогда не нашел бы его.

   - Вообще, - добавил он, - это гадкое переживаемое Землею время породило множество любопытных фактов, с нашей точки зрения, конечно. Например, катастрофа с Петербургом, о подробностях которой я узнал здесь.

   - Ах, расскажи, расскажи. Я знал, что старой столицы уже нет, но подробности известны мне не были, да и Нивара тоже не знает, вероятно, потому что никогда не говорил мне ничего про это.

   - С удовольствием, - ответил Нарайяна. - Прежде всего, должен упомянуть, что здесь, как и повсеместно, где только сохранились верующие, существуют подземелья, где те и прячутся. Мы там были, конечно, с Дахиром, и там я познакомился с неким старцем, который рассказал мне то, что я хочу вам передать. Катастрофа произошла вскоре после сокрушения Троице-Сергиевой лавры; но еще за много лет перед тем климат петербургский становился год от году все суровее. Надвигались полярные льды, так что север Швеции, Норвегии и России стал необитаем; ну, а в Петербурге еще жили кое-как, хотя лето становилось все короче, а зима длиннее и холоднее. Изобретательное человечество придумало между тем паллиатив: целые кварталы покрыли гигантскими стеклянными куполами и отепляли электричеством, словом, с грехом пополам - жили. Но еще быстрее холода усиливалось нечестие и все неизбежно следующие за ним пороки; а так как правители того времени обкрадывали управляемых, то издан был закон, повелевавший закрыть и продать с аукциона все церкви. Однако несмотря на все, оставались еще, особенно среди народа, люди, державшиеся старинных обычаев и старой веры; тогда компания предприимчивых аферистов скупила все храмы оптом и открыла абонемент на право посещения церквей, слушания богослужений и причащения, а нанятые компанией священники совершали службы. "Почему бы, - говорили предприниматели, - и не воспользоваться людской глупостью?" Однако ввиду того, что абонементы стоили дорого, то многие из небогатых принуждены были отказаться от них, население стало отвыкать от церкви, и антреприза наконец лопнула. Негодование этих ловкачей было неописуемо; а так как влияние их на правителей было очень сильно, то они добились такого решения, что необходимо, видишь ли, положить раз и навсегда конец всем "старым и глупым предрассудкам", а с этой целью повелено было собрать все имевшее отношение к прежней вере и всенародно предать сожжению. Я забыл сказать, что раньше, когда еще держалась кое-какая вера, купили находившиеся в Бари мощи Св. Николая, которые итальянцы продавали. Их поставили в особо построенной для этой цели церкви, вблизи города... Итак, эти мощи, как и все прочие святыни, должны были быть преданы огню; день этого аутодафе отложили до весны ввиду особенно суровой зимы. В последний раз заволновался народ, и сердце его дрогнуло при мысли, что будет уничтожено все, чтимое их предками, и чудесно сохранившиеся мощи вековых покровителей и защитников. Среди населения раздались протесты, но так как протестовавших было меньшинство, то их не слушали, а Небо осталось как будто глухо ко всем этим преступлениям, богохульствам и кощунствам. Но чтобы скорее покончить с этим "нелепым" и "неудобным" волнением, решили поспешить с аутодафе.

   Между тем весна задержалась; за несколькими теплыми днями, оттаявшими местами ледяную кору, сковавшую море, наступили снова холода. И вот однажды ночью забушевала страшная буря. С грохотом пушечных выстрелов ломался лед, а яростный ветер гнал на город волны и глыбы льда. С ошеломляющей быстротой город был затоплен; но беда не была еще полна. В ту же ужасную ночь вулканический удар приподнял слегка дно Ладожского озера; вода вышла из берегов, а бурные пенистые волны, уничтожая все на своем пути, неслись, словно лавина, достигли Петербурга и наводнили его.

   Что тут произошло, и описать нельзя. Погибло несколько сот тысяч человек; когда же вода спала, остатки города оказались покрытыми ледяной корой, которая никогда уже не оттаивала. Тот же подземный толчок, от которого вышло из берегов Ладожское озеро, нагнал полярные льды, двинувшиеся вдоль берегов Швеции и загромоздившие Балтийское море. Теперь во всех этих местностях климат хуже, чем у эскимосов, а Петербург представляет оригинальную картину Помпеи подо льдом; потому что, как говорят, целые кварталы стоят нетронутыми, т.е., конечно, дворцы и массивные здания. Говорят, что перед катастрофой появились народные пророки, ходившие по улицам и возвещавшие, что преступления истощили долготерпение Неба и что кощунники, дерзнувшие желать сжечь все мощи с прочими святынями, погибнут ранее, чем успеют привести в исполнение свой гнусный замысел; и они уговаривали верующих покинуть осужденный город. Многих из них признали буйнопомешанными и без церемонии убили, но на их место появлялись другие, и верующие, глубоко потрясенные, покинули город; а вольнодумцы с сатанистами остались и погибли. Позднее, когда успокоились стихии, некоторые из верующих посетили место несчастья, где и нашли еще несколько уцелевших церквей и домов; а так как гонение на веру становилось все упорнее и ожесточеннее, то они окончательно обосновались в этом необитаемом уже более месте, и там мало-помалу образовалась небольшая община, живущая в старом Невском монастыре. Богомольцы сходятся туда на молитву, сатанисты же бегут от разоренного города, и благодаря этому маленькое стадо Христово живет там в мире и безопасности.

   Рассказ этот так заинтересовал Супрамати с приятелями, что они решили на другой же день отправиться на развалины Петербурга.

   По мере приближения к мертвому городу холод все усиливался, а унылая картина опустошения навевала глубокую грусть. Высадились они у Невского монастыря, где заметны были еще следы человеческой деятельности: усыпанная песком дорожка вела к храму, вход в который был очищен ото льда, а из труб жилья курился легкий дымок. При входе в храм горели две смоляные бочки, а внутри топились маленькие переносные печи, так что температура, сравнительно с наружной, была довольно тепла и приятна. Святое место было тщательно вычищено, и причиненные наводнением опустошения по мере возможности исправлены.

   У сохранившейся в нетронутом виде раки Преподобного горели свечи и стояло человек пятнадцать мужчин и женщин; они запели, после того как окончилось чтение Евангелия, и маги присоединились к верующим.

   По окончанию молитв путешественники познакомились, были дружески приняты, как братья, и отведены в жилое помещение, чтобы согреться и подкрепиться. В комнатах, где жил раньше митрополит, помещалось несколько семейств, остальные же члены общины размещались в других зданиях. Здесь было тепло, в большой печи пылал яркий огонь, и хозяйки подали гостям теплое вино, хлеб и блюдо с рисом.

   После трапезы разговорились, и Супрамати осведомился, велика ли община и не тяжело ли им жить в этой ледяной пустыне, среди развалин и смерти. Блаженная улыбка озарила лица хозяев.

   - О! Нет, - ответили они единогласно. - Здесь так хорошо и спокойно, вдали от злых кощунников. За работой и молитвой не видишь времени; кроме того, у нас есть воздушные суда, на которых мы ездим за провизией, топливом и т.д. А холод, право, еще сносен; зато иногородние, попадающие сюда, очень мерзнут, и некоторые даже совсем замерзают, а потому все почти бегут отсюда. А мы и другие живущие здесь не страдаем от холода и счастливы. Никто не препятствует нам совершать Богослужение, у нас сохранились святыни, которые мы почитаем; а мы любим уединение, отказались совершенно от светской жизни и считаем себя счастливее всяких миллиардеров в их дворцах.

   - Но ведь предвидится сильный голод: как же вы тогда будете жить? - полюбопытствовал Дахир.

   - Господь печется о нас и поддержит впредь, - ответил с непоколебимой верой один из старцев.

   После этого разговора маги совещались между собой, и затем Супрамати справился, нет ли при общине какого-нибудь сада или куска земли, бывшего прежде садом или огородом.

   - Как же, сохранилось еще место, где был митрополичий сад, и далее, за монастырем, есть огороды; но все покрыто снегом и льдом.

   По просьбе путешественников их провели на эти места, и члены общины с удивлением видели, как те влили в ведра с водой что-то из бывших при них маленьких флаконов и обильно поливали ею землю. Затем маги простились с радушными хозяевами, желая осмотреть на обратном пути мертвый город.

   Тихо плыло их воздушное судно вдоль улицы, бывшей некогда главной артерией древней столицы. Вид был мрачный и тоскливый.

   Местами мусор и обломки развалившихся домов загромождали улицы и делали их непроходимыми; иные здания стояли без крыш и как будто качались, но были и такие, что сохранились в целости, не считая, конечно, выбитых окон и дверей, и через них можно было видеть в опустевших квартирах разбитую мебель и кучи поваленных разных вещей, среди которых замечались скелеты или нетронутые как будто тела, которые словно гримасничали из-под ледяного савана. Но так как картина была приблизительно одинакова везде, то маги направили свой аппарат ввысь и, глубоко взволнованные, покинули преступный город, пораженный гневом Божиим.

   Приятный сюрприз ожидал отшельников ледяной Помпеи. В ночь после отъезда магов без следа растаяли снег со льдом, покрывавшие сад и огород; через несколько дней стала показываться свежая и пышная зелень, а несколько недель спустя и деревья словно ожили, вытянув к небу свои кудрявые ветви, и затем покрылись плодами; и кругом запестрели цветы, а в огородах зрели разнообразные овощи. И этот уголок рая зеленел, процветал, благоухал, словно независимо от окружавшей его ледяной пустыни и холодного ветра. Не веря своим глазам, любовались смущенные жители совершившимся чудом, а в душе крепло убеждение, что их посетили святые или, может быть, ангелы, посланные Свыше, чтобы облегчить их участь и вознаградить за веру в Бога.

   Посещение мертвого города произвело на магов глубокое впечатление. Перед отъездом из Москвы Супрамати пожелал осмотреть подземные пещеры, где скрывались верующие, и однажды ночью они спустились в подземные галереи, находившиеся под одним из старых монастырей. Население там было немногочисленное, но особого типа. В маленькой часовне шла вечерняя служба, и совершали ее несколько старых священников в белом облачении строго и сосредоточенно. Истощенные постом и аскетической жизнью, лица их были прозрачно-бледны, и глазам мага виден был исходивший из них голубоватый свет, как и окружавшее их головы светлое сиянье. Поглощенная глубокой молитвой коленопреклоненная толпа молящихся тоже дышала чистыми излучениями, золотистым облаком витавшими вверху, под сводом. Все собравшиеся тут люди были "не от мира сего"; душа их пролагала путь к Небу, в которое они веровали. Маги и Нивара опустились на колени, сливаясь в общей молитве с верующими, и глаза их взволнованно блуждали вокруг этого приюта гонимой веры. Вдоль стен стояли раки святых, и каждая из них казалась точно костром, из которого исходили потоки золотистого света.

   В великую минуту, когда священник вышел из алтаря со Святыми Дарами, наступила глубокая тишина. Вдруг пещера озарилась удивительным светом, и под сводами раздалось неземное, могучее пение веры, а в воздухе витали светлые, прозрачные, как белоснежный пар, образы. В этот миг над чашей, окруженной снопами ослепительного света, появилась голова Христа в терновом венце. Божественный лик выражал невыразимую грусть. Минуту спустя видение побледнело, и лишь над чашей продолжало гореть золотистое пламя, которое быстро затем ушло словно внутрь священного сосуда.

   Горячая благодарственная молитва вознеслась из сердца магов и присутствовавших; все были несказанно счастливы, что сохранились еще на земле места, где Господь проявлял Свою милость и где не порвалась связь между Творцом и Его творением. После богослужения маги познакомились с верующими и посетили подземелья, а Нарайяна представил Супрамати старца, о котором говорилось раньше, и тот пригласил мага в свою келью - крошечное помещение с одним столом, стулом, постелью и образом Богородицы.

   Усадив гостя на единственный стул, он принялся расспрашивать Супрамати о том, что происходит в свете, от которого он совершенно отдален. Приближение конца мира его нисколько не удивляло, и он в свою очередь рассказал, что в Москве происходят странные вещи, указывающие, что небу наскучили наконец преступления, творящиеся на земле ее павшим человечеством. Так, один из его близких, живший в городе, передавал ему, что ко времени, когда некогда праздновалась Пасха, демоны явно становились бешеными и между сатанистами случалось множество очень подозрительных убийств или случаев внезапной смерти. Некоторые говорили, что в Пасхальную ночь в сатанинских храмах слышали крики, стоны и рычания, а по улицам бежали стаи поганых животных. Наоборот, в прежних церквях слышался звон колоколов, которых уже более не существовало, под сводами раздавалось пение, славившее Воскресение Христово, и с неба падали в виде огоньков тысячи искр. Во время этих небесных явлений сатанисты были совсем подавлены; они прятались и мучились судорогами.

   На другой день после посещения подземелий Супрамати уехал, обязав Дахира и Нарайяну побывать у него после пира у Шелома.

   - У меня найдется, наверно, немало интересного для вас ввиду того, что красавица Исхэт намеревается покорить меня, - весело сказал он.

   - Хорошо, что Ольга не знает ничего о замыслах такой опасной соперницы; это могло бы испортить все ее испытание, - лукаво заметил Нарайяна.

   Все посмеялись и, пожав в последний раз друг другу руки, расстались.

  

  

  

   Через несколько дней по возвращению в Царьград Супрамати получил приглашение вместе с Ниварой на пир во дворец Шелома Иезодота. Принес приглашение сам Мадим, но на этот раз сатанист не имел своего обычного самоуверенного вида; он был бледен, а в его угрюмом взгляде замечались страх, подозрительность и затаенное злорадство, Супрамати принял его дружески и обещал приехать. В день пира, незадолго до отъезда к Шелому, Супрамати позвал Нивару в лабораторию, и оба приняли обычную электрическую ванну; затем маг открыл металлический сундук и разложил на столе разные взятые оттуда предметы.

   - Сегодня нам нужен особый туалет, - сказал он, улыбаясь и протягивая Ниваре род голубоватого фосфоресцирующего трико, которое тот поспешил надеть.

   Тончайшая и чрезвычайно мягкая ткань точно прилипла к телу и, к удивлению Нивары, производила впечатление, будто из нее шло теплое веяние по всей коже. На спине и груди, а также по бокам видны были начертанные золотом каббалистические знаки и формулы. Поверх этого трико Нивара надел обыкновенное, но нарядное голубое с серебряным поясом и голубое же бархатное пальто без рукавов, вышитое серебром.

   - Не забудь магический жезл; да спрячь за пояс вот этот кинжал - он может очень пригодиться. Будь готов на все, Нивара, и берегись, ибо нас будут стараться уничтожить тем или иным способом: ядом или змеями, могут заточить нас и мало ли еще как. Но все это не приведет ни к чему. Возьми еще этот магический перстень; он осветит самую мрачную темницу и откроет всякий сложный замок. Ты ведь знаешь секрет его употребления?

   - Да, учитель. Но меня удивляет, как этот Шелом, обладая столь могучей адской силой, не знает, что бессмертных не может убить ни яд, ни животное.

   - Вот именно. Несмотря на свою силу во зле, Он очень многого не знает в области добра. Тайна первобытной эссенции строго охранялась, и хотя он почти нашел ее, но не знает всех ее свойств и способов употребления этого таинственного вещества. Во всяком случае, если он и не надеется убить меня, то рассчитывает ослабить ядом или путем соблазна.

   Во время разговора Супрамати надел тонкое, как газ, трико, сверкавшее, словно оно было соткано из бриллиантов, и отливавшее всеми цветами радуги. На спине, боках, руках и ногах виднелись, точно огненные, каббалистические знаки и формулы; а на груди, в средине звезды мага, горела, казалось, увенчанная крестом чаша рыцарей Грааля. Странное одеяние так плотно прилегало к гибкому телу мага, что представляло как бы вторую кожу. После того он встал посредине большого металлического круглого диска с каббалистическими знаками, а Нивара опустился на колени у его ног. Магическим мечом Супрамати начертал круг, кланяясь поочередно на все четыре стороны, делая мечом по воздуху фосфоресцирующие знаки и произнося формулы, вызывающие духов стихий. Положенные возле диска на трех треножниках травы сами собою вспыхнули, и на минуту лаборатория наполнилась огнем и дымом. При каждом движении меча появлялась толпа туманных существ фиолетового, красного, зеленоватого и голубоватого цвета. Тела их не имели ясных очертаний; сформированы были только головы, а глаза блестели умом и могучей силой. Четырьмя концентрическими кругами, в виде ярусов, расположились они вокруг; ниже всего стали фиолетовые, затем зеленоватые, далее красные и, наконец, голубоватые воздушные духи.

   - Подчиненные мне духи стихий, я повелеваю вам окружить меня и защищать, а также оказать свое покровительство моему ученику, - властно произнес Супрамати.

   Пронесся