Крыжановская Вера Ивановна - Царица Хатасу

  Величественная и благосклонная улыбка осветила лицо царицы. Взгляд ее на минуту с силой остановился на лице статуи. Затем она обняла девушку и поцеловала ее в лоб. Счастливая и сконфуженная такой честью, Нейта опустилась на колени и прижала к губам руку своей покровительницы. Та ласково подняла ее:
- Твое сердце подсказало тебе хорошую мысль, дитя мое. Всегда люби и уважай того, на кого, случайно, ты так похожа. Это был храбрый и великодушный герой. Но вернемся к моей свите. Я не могу дольше оставаться здесь. Больной фараон требует моего ухода.

   Они вместе вернулись на террасу. Благосклонно простившись со всеми, Хатасу спустилась в лодку.

   Когда царская лодка исчезла в темноте, Сатати вздохнула с видимым облегчением. Она тоже заторопилась домой, ссылаясь на то, что ее долгое отсутствие, вероятно, беспокоит домашних.

   Прощаясь с Саргоном, Нейта сняла с себя гирлянду и подарила ее принцу, попросив возложить ее на голову прекрасному Наромату, что молодой человек, смеясь, обещал исполнить. Оставшись один, он бросился на ложе. Его поглотил хаос бурных мыслей.

   - Я не уступлю ее ни Хартатефу, ни Кениамуну. Она должна принадлежать мне, - лихорадочно шептал он. - Хатасу отдаст мне ее, она не раз говорила, что желает моего счастья. Только нужно как-нибудь уничтожить Хартатефа или обезвредить его. Впрочем, в этом мне поможет Кениамун, думая, что старается для себя. Завтра я пошлю за ним. Что же касается заложенной мумии, я пока ничего не скажу о ней царице.

   На следующее утро Саргон послал гонца за Кениамуном. Он приглашал его немедленно прибыть к нему для переговоров по известному делу. Но молодой воин был занят службой и только на следующий день смог явиться во дворец принца хеттов.

   Саргон принял его с притворной благосклонностью, так как в душе уже ненавидел Кениамуна - человека, осмелившегося любить и быть любимым Нейтой. Глухая ревность сжимала сердце принца.

   Когда воин сел и рабы были выдворены, Саргон наклонился к гостю:
- Еще третьего дня мне удалось сдержать свое обещание и поговорить с Хатасу. К великому моему сожалению, она ответила мне, что не может без уважительных причин оскорбить такого всеми уважаемого человека. Тем более, что Нейта еще не призналась, что этот союз принудительный, хотя царица и спрашивала ее об этом. От стыда ли, из жалости или боязни, но она промолчала. Относительно мумии, Хатасу решила, что это могло быть простой клеветой, придуманной врагами Мэны и Хартатефа. К тому же последний, жертвуя целым состоянием для восстановления чести предка, показывает себя с очень благородной и великодушной стороны. Царица сказала, что только неопровержимые доказательства какого-нибудь бесчестного поступка могут заставить ее решиться отказать ему в руке Нейты. Итак, мой дорогой Кениамун, если ты хочешь достигнуть цели, - заключил Саргон с притворным равнодушием, - тебе надо открыть в прошлом или в настоящем Хартатефа какую-нибудь гадость. Или же надо придумать что-нибудь, что могло бы погубить его в глазах царицы.

   - Благодарю тебя, принц, за искреннюю доброту и громадную услугу, которую ты оказал мне. Твое великодушное вмешательство уже принесло плоды. Как сообщил мне утром Хнумготен, вчера после полудня Хартатеф был вызван к царице, которая объявила ему, что откладывает свадьбу Нейты на двенадцать лун. Таким образом, мы выиграем время. Я не сомневаюсь, что найду какое-нибудь обстоятельство, компрометирующее Хартатефа. Его роль в истории с заложенной мумией мне кажется очень подозрительной. Не напрасно он поддерживает таинственные сношения со Сменкарой, самым алчным ростовщиком в Фивах, и с его женой Ганоферой, этим шакалом в юбке, которая сделала его своим любовником.

   - Желаю тебе успеха и попрошу сообщить мне о твоих открытиях. Хартатеф мне антипатичен своей глупой гордостью. Действительно, странно, что такой гордый и богатый вельможа поддерживает связь с ростовщиком и сводней.

   Когда Кениамун уехал, принц вытянулся на ложе и прошептал с самодовольной улыбкой:
- Все идет прекрасно. Скоро, Хартатеф, я отплачу тебе за оскорбительный тон, с каким ты осмеливаешься показывать, что в твоих глазах я не более чем пленник, несправедливо избавленный от рабства. А пока я на днях навещу Пагира.

  

  

  

   Вернувшись домой, Кениамун заперся в своей комнате и стал серьезно обдумывать слова Саргона. Хартатефа необходимо было уничтожить, и притом как можно скорей. Стремление воина жениться на Нейте значительно усилилось с тех пор, как он узнал о ее портретном сходстве с покойным Нароматом. Как искра, заронилось в его душу подозрение, что, может быть, тайные узы связывают Нейту с ее царственной покровительницей. Если это так, то ее будущий муж легко может достигнуть вершины почестей и богатства. Какая соблазнительная перспектива для человека бедного и жаждущего наслаждений!

   Но как быстро и решительно избавиться от Хартатефа? Озабоченный, с пылающим лицом, он ходил по комнате. Вдруг он ударил себя по лбу, и глаза его засияли надеждой и торжеством.

   - Как это я раньше не вспомнил об Абракро? - пробормотал он. - Эта могущественная чародейка поможет мне и средством и советом.

   Полный нетерпения он решил ни на минуту не откладывать визит к знаменитой чародейке. Эта волшебница жила на окраине Фив, в уединенном доме. Сюда часто наведывались женщины, желавшие знать будущее, ревнивые мужья и несчастные влюбленные. Сложив в изящную шкатулку несколько ценных вещей, Кениамун приказал запрячь колесницу и отправился в сопровождении старого и верного раба в отдаленный квартал, где жила Абракро. Прежде чем углубиться в лабиринт грязных и узких улиц, ведущих к жилищу чародейки, Кениамун сошел с колесницы и, приказав рабу ждать, продолжал путь пешком.

   После двадцатиминутной ходьбы он попал на небольшую пустынную площадь, окруженную развалинами. С одной стороны тянулась высокая стена, за которой виднелись пальмы, акации и сикоморы большого сада. В стене была маленькая дверь. Кениамун взялся за небольшой молоток и тихо ударил в гонг. Он, зная обычаи дома, не первый раз прибегал к помощи Абракро.

   Через несколько минут дверь открылась и посетитель очутился в таинственной аллее, ведущей к небольшому дому, почти скрытому густой листвой.

   - Здравствуй, Хапи! Можно видеть твою госпожу? - спросил Кениамун, бросая кольцо серебра горбатому карлику, тщательно запиравшему дверь.

   - Да, господин. Только тебе придется немного подождать, она занята с другим посетителем.

   Карлик провел воина в дом и удалился. Оставшись один, Кениамун еще раз обдумал предстоящий разговор, стараясь найти лучший способ в достижении желаемого.

   Несмотря на большую славу, которой пользовалась в Фивах колдунья, никто совершенно ничего не знал о ее происхождении. Абракро появилась в столице вскоре после триумфального возвращения Тутмеса I из похода к берегам Евфрата. Сведущие люди предполагали, что она была пленницей из племени хеттов, освобожденной благодаря заступничеству Хатасу. Слабость последней к этим презренным побежденным была постоянной причиной негодования добрых египетских патриотов. Рассказывали о каком-то чудесном и буквально исполнившемся предсказании Абракро молодой царице. За это Хатасу подарила ей дом и оказывала честь, приглашая иногда во дворец. Практика у чародейки была огромная. Она не только предсказывала будущее и готовила непогрешимые эликсиры, но еще обладала таинственными познаниями в медицине и творила чудеса там, где официальная наука была бессильна.

   Размышления Кениамуна были прерваны Хапи, который объявил, что госпожа ждет его. Горбун приподнял кожаный занавес, и воин вошел в святилище волшебницы. Это была большая, почти темная комната, слабо освещенная дымящимся светильником, стоявшим на каменном столе. За столом сидела старуха, одетая в голубую тунику. Ее голову покрывал разноцветный полосатый клафт. Несколько прядей седых волос, выбивавшихся из-под клафта, свешивались на лоб. Худое и угловатое лицо имело бледно-желтый оттенок. Хитрость и жестокость проглядывали в серых проницательных глазах. На коленях колдуньи, громко сопя, спала совершенно черная кошка. Другая кошка, рыжая, сидела на спинке стула.

   - Привет тебе, мудрая Абракро! - сказал Кениамун, быстро подходя к ней. - Прими от меня как приветственный дар эти безделушки.

   Старуха указала ему рукой на стул. Затем, открыв шкатулку, она с видом знатока осмотрела тяжелый браслет, инкрустированный флакон с дорогой эссенцией и вышитый амулет, украшенный рубином, на тоненькой золотой цепочке. Приятная улыбка осветила ее лицо.

   - Благодарю тебя, молодой человек. Твое внимание радует меня. Мне давно уже хотелось иметь такой амулет. Но скажи, что привело тебя сюда? Будь откровенен и не бойся ничего. Каковы бы ни были твои огорчения, старая Абракро сумеет исцелить их.

   Кениамун подробно рассказал, в чем дело, и пообещал щедро заплатить, если она найдет способ и средство скомпрометировать Хартатефа и разлучить его с Нейтой. Внимательно слушавшая старуха при имени Хартатефа засмеялась тихим сухим смехом.

   - Знаешь, Кениамун, что за посетитель был у меня перед тобой? Хартатеф. Он просил любовного эликсира, чтобы заставить Нейту полюбить его.

   - И ты дала ему? - Кениамун вскочил со своего места.

   - Нет, так как у меня не было ни его крови, ни крови этой девушки. Но мы после поговорим об этом. Теперь же садись и слушай. Я зла на Хартатефа. Несмотря на свое богатство, он позволяет грабить себя только своей презренной любовнице, Ганофере. Это старое и самолюбивое животное ревнует его и шпионит за ним. Она отняла у него предназначенное мне ожерелье. Она отбивает моих клиентов, осмеливаясь хвастать, что лучше меня знает будущее и тайны природы. Я отплачу им обоим за все это. То, что я потеряла, вернется ко мне, - прибавила она, сжимая кулаки. - Теперь, прежде чем посоветовать тебе что-нибудь, позволь мне, Кениамун, предсказать тебе будущее. Линия твоего лба указывает мне на интересную жизнь, полную волнений.

   Несмотря на все нетерпение, он с благодарностью согласился. Тогда Абракро зажгла угли на треножнике, стоящем на столе. Затем она принесла кубок с какой-то темной жидкостью и ящик, наполненный порошком, несколько щепоток которого бросила в огонь. Она выпила сама из кубка и дала выпить несколько глотков Кениамуну. Затем, схватив его за руку, она внезапно замерла. После нескольких минут молчания, нарушаемого только треском углей, старуха выпрямилась. Тело ее, казалось, похолодело и окоченело. Широко раскрытые глаза без всякого выражения были устремлены неподвижно в одну точку. Машинально схватив одну дощечку, Абракро с поразительной быстротой исписала ее. Подняв и посмотрев на нее, она с видимым удивлением покачала головой.

   - Очень странные вещи открыты мне здесь. Во-первых, хорошая весть: нам удастся уничтожить Хартатефа. Тем не менее, ты не женишься на любимой девушке. Тот, у кого ты был перед тем как прийти ко мне, станет ее мужем. Что же касается тебя, ты впоследствии будешь замешан в большую интригу, полную крови и жертв. Жертвой этой интриги будет могущественный человек, на челе которого отражается тень Уреуса. Ты приведешь в движение колесо, которое должно раздавить этого гиганта. Если ты будешь непоколебимо верным нашему великому фараону Хатасу, ты избегнешь всех опасностей и кончишь тем, что женишься на красивой и богатой женщине.

   Болезненное чувство сжало сердце Кениамуна. Как молния, в его уме блеснула мысль, что его захотят привлечь на сторону Тутмеса. Но возможно ли, чтобы Саргон женился на Нейте?

   - Благодарю тебя, добрая Абракро. Ты должна видеть, что моя верность нашей славной царице кончится только с моей жизнью. Теперь скажи мне, каким образом могу я уничтожить Хартатефа и сколько я буду должен тебе, когда это совершится?

   - Я не назначаю тебе цены. Ты щедр и заплатишь мне по моим заслугам. Теперь слушай внимательно. Я уже говорила тебе, что Хартатеф просил у меня любовный эликсир, но что у него нет веществ, необходимых для его приготовления. Но есть кровь, которая может заменить кровь Нейты - это кровь священного овна храма Амона. Если Хартатеф своей собственной рукой убьет священное животное, вырвет у него сердце и принесет мне сосуд, наполненный его кровью, Нейта полюбит его.

   - Он никогда не решится на такое ужасное святотатство, - пробормотал Кениамун, охваченный суеверным ужасом.

   - Это уже мое дело - заставить его рискнуть. Ты же должен следить за ним и в решительную минуту захватить его на месте преступления.

   - Это сделать не трудно. Среди жрецов - стражей священного овна у меня есть двоюродный брат. Скажи мне только час, а я уж позабочусь, чтобы он был схвачен.

   - Я извещу тебя, когда настанет время. Только ты должен обещать мне, что дашь совершиться преступлению и принесешь мне сердце священного животного.

   В эту минуту раздались три легких удара в дверь.

   - Тебе пора уходить, Кениамун. Новый посетитель желает меня видеть, - поспешно сказала Абракро. - Не беспокойся, я позабочусь о твоем деле. До свидания.

   Когда он вышел на улицу, на лице старухи появилось выражение радости и торжества.

   - Наконец-то, - прошептала она, - у меня будет сердце священного овна, рожденного в стадах Тутмеса и по жертвованного им храму Амона! Теперь я уверена, что Хатасу победит, а он падет.

   Очень довольный и полный самых блестящих надежд, Кениамун вернулся к своей колеснице. Впечатление, произведенное на него предсказанием Абракро, потускнело перед улыбающейся возможностью уничтожить Хартатефа, и притом уничтожить таким радикальным способом, что нечего уже будет бояться ни его злобы, ни мщения. Возможность же брака между Саргоном и Нейтой он отрицал, как пустую фантазию. Никогда ассириец не проявлял ни малейшего интереса к Нейте. А самое главное - девушка любит его.

   Жара становилась удушливой. Кениамун, забывший позавтракать, почувствовал, что желудок начинает возмущаться таким непривычным постом. Он решил поскорее вернуться домой. Но, завидев впереди большой красивый дом, изменил решение.

   - Зайду-ка я позавтракать к прекрасной Ноферуре, - пробормотал он. - Я еще не отдал визита ей и Роме, а она так хорошо расположена к воинам Хатасу! - циничная улыбка скользнула по его губам. - Этот долг вежливости окупится великолепным завтраком и веселым разговором.

   Сойдя с колесницы, Кениамун отправил ее домой. Как он и предполагал, хозяйка была дома и принимала. Молодой раб провел его на тенистую террасу, окруженную благоухающими кустами. Около стола с женской работой расположилась на ложе молодая женщина лет девятнадцати. Негритянка обмахивала ее опахалом. Это была красивая особа семитского типа, высокая и стройная. Несмотря на правильность черт и блеск глаз, лицо Ноферуры было неприятным из-за грубого, чувственного рта и скучающего, недовольного вида.

   Увидев Кениамуна, она без стеснения потянулась и, оттолкнув негритянку, посадила молодого человека рядом с собой на ложе.

   - Добро пожаловать, Кениамун! Сами боги послали тебя, чтобы ты хоть немного развлек меня в моем одиночестве и разогнал мою скуку, - сказала она, кладя руку на плечо молодого человека.

   Кениамун поцеловал эту руку и устремил смелый, пылающий взгляд в глаза молодой женщины.

   - Ты шутишь, Ноферура! Ты одинока! Полно! Я и многие другие - мы жаждем твоей улыбки и ничего больше не желаем.

   - Льстец! - сказала Ноферура, с самодовольным видом откидываясь назад. - Но какая жара! Не хочешь ли ты освежиться кубком вина?

   - Я не откажусь. Кубок вина из твоей ручки и даже...

   - Понимаю, - перебила она, смеясь. - Ты столько же голоден, сколько томим жаждой. Несколько существенных блюд не вызовут у тебя отвращения.

   Она хлопнула в ладоши и приказала появившейся рабыне подать завтрак.

   Скоро молодой человек сидел перед обильным завтраком, весело болтая с хозяйкой дома.

   Ноферура была в прекраснейшем расположении духа. Усердно угощая гостя, она не раз наполняла и свой кубок, сдаваясь на его уговоры.

   - Счастливец Рома! Какую чудную жизнь даровали ему боги! - вздохнул Кениамун, когда слуги убрали остатки завтрака. - Но отчего не видно твоего мужа? Разве он не вернулся еще из храма?

   - Он вернется только к ужину. Но для меня это то же самое, как если бы пришла мумия, - презрительно сказала Ноферура. - Это самый апатичный и скучный человек на свете. Вся кровь возмущается, когда я думаю о нем и сравниваю его с другими мужчинами, с Хнумготеном, например. Каждый жест, каждый взгляд начальника телохранителей говорят о его любви к Роанте. Рома и днем спит. Он ничего не понимает в страстных чувствах, и у него нет глаз для своей жены. Я сколько угодно могу говорить ему о любви, а он, по-видимому, даже ничего не слышит.

   - В таком случае, ты слушай слова любви от другого, - сказал Кениамун, подкрепляя слова смелым взглядом. - Позволь мне говорить тебе, и ты увидишь, как я умею это делать.

   - Говори! Я люблю твой голос, - ответила Ноферура вызывающим взглядом. - Только не забывай, что я замужем и все-таки должна немного уважать этого неблагодарного Рому.

   - Твое дело остановить меня, когда я слишком увлекусь. Ты сама знаешь, как трудно затушить пламя, когда оно разгорится, - пробормотал молодой человек, обнимая ее за талию и страстно целуя в губы.

   Ноферура не сопротивлялась и сама возвратила поцелуй.

   - Ты приятный собеседник, Кениамун. Приходи почаще ко мне. Рома никогда не возвращается раньше...

   Вдруг она умолкла и вырвалась из объятий приятного гостя.

   Кениамун тоже поднялся, с досадой заметив в конце аллеи, ведшей к террасе, высокую фигуру молодого жреца в белом одеянии. Он шел, опустив голову, по-видимому, глубоко погруженный в размышления. Видел ли он интересную сцену, прерванную его появлением? Этот вопрос одинаково волновал обоих героев приключения.

   Ноферура недолго думала. Бросившись навстречу мужу, она порывисто обвила руками его шею и покрыла его поцелуями.

   "Клянусь Озирисом, что за решительная женщина!" - подумал восхищенный Кениамун.

   Спокойно, но настойчиво, Рома освободился от объятий жены и любезно поздоровался с гостем. Встретив чистый и благородный взгляд жреца, Кениамун почувствовал внутренний стыд и хотел проститься, но Рома оставил его обедать. Между мужчинами скоро завязался оживленный разговор. Весело обсуждая придворные и городские новости, Кениамун исподволь наблюдал за своими хозяевами и скоро убедился, что жрец чувствовал к своей жене едва скрываемую холодность. На ее пылающие взоры и ласки он отвечал ледяным равнодушием, почти граничившим с отвращением. Он, казалось, только тогда вздохнул свободно, когда жена ушла с террасы. Зато Ноферура ужасно переживала. С пылающим лицом, с закушенными губами, она с нескрываемой страстью смотрела на красивое лицо мужа. Презрительное равнодушие Ромы до такой степени возбуждало ее, что она едва сдерживалась в присутствии чужого. Очень возможно, что эта холодность и равнодушие и были причиной ее увлечений другими.

   Когда обед кончился, молодой человек стал прощаться.

   - До свидания, Кениамун. В обеденное время я всегда бываю дома. Если ты захочешь меня видеть, приходи в это время, - сказал Рома с тонкой улыбкой, заставившей всю кровь прилить к лицу Кениамуна.

   Едва супруги остались одни, как Ноферура вскочила со стула. Сорвав ожерелье и запустив руки в свои густые волосы, она закричала глухим и гневным голосом:
- Бессовестный и бессердечный человек, как ты смеешь обращаться со мной с такой возмутительной холодностью при посторонних, а особенно в присутствии Кениамуна? Теперь он, без сомнения, разнесет по всему городу, как меня презирает и оскорбляет тот, кто обязан меня любить.

   Конвульсивные рыдания помешали ей говорить. Содрогаясь, она в изнеможении опустилась на стул. Рома, вероятно, уже привык к подобным сценам. Он, казалось, не замечал состояния жены. Взяв со стола свиток папируса, он молча направился к выходу. При виде этого Ноферура бросилась к нему и схватила его за руку.

   - Рома, не уходи! Ты должен выслушать меня, я не хочу выносить твою холодность.

   Она опустилась на колени и обхватила мужа.

   - Я твоя жена! Я люблю тебя, и ты должен отвечать на мою любовь. Ты проповедуешь этот долг народу и сам должен исполнять его.

   Жрец вспыхнул. Резким жестом, полным отвращения, oн освободился от жены и отступил назад.

   - Сколько раз я говорил тебе, Ноферура, что твои отвратительные сцены не приведут ни к чему. Я не верю любви жены, которую всегда могу застать в объятиях другого, как сегодня - в объятиях этого воина. Я не сержусь на Кениамуна, так как только женщина может разрушить преграду между нею и мужчиной. Твои чувства - не любовь, а животная страсть, внушаемая тебе всяким мужчиной. Но перестань плакать, - добавил он ласковее, - старайся с большим достоинством переносить неизбежное. Ты знаешь, что сама оттолкнула меня своим недостойным поведением и постоянными изменами. Я больше не уважаю тебя и не могу оживить в своем сердце угасшую любовь. Мне жалко видеть тебя такой падшей и полной нечистых страстей. Я терплю тебя рядом с собой, щедрой рукой даю тебе деньги на туалеты и удовольствия, и ты должна довольствоваться этим. Не лишай же меня последнего покоя, или я совсем переселюсь в храм.

   Видя, что Ноферура поднялась вся в слезах и шатаясь прислонилась к колонне, он подошел к ней и с участием сказал:
- Исправься, Ноферура, и, может быть, тогда мне удастся победить отвращение, вызванное твоими поступками.

   С этими словами он протянул ей руку. Но женщина, охваченная новым приступом гнева, оттолкнула его и убежала. Рома сел у стола и задумался.

   - О, зачем боги связали меня с такой женщиной? - с горечью прошептал он. - Почему я так поздно встретил Нейту, это чистое и гордое дитя? Она дала бы мне счастье.

   Ничего не подозревая о готовившейся западне, Хартатеф, как никогда, жаждал достать любовный эликсир. Мысль, что Нейта любит другого, еще больше распаляла его ревность, а равнодушие девушки к нему, такому богатому и красивому, оскорбляло его гордость. Отсрочка свадьбы наполняла его сердце гневом и смутным опасением, хотя мумия еще не была выкуплена, и Пагир и Мэна находились в абсолютной зависимости от него.

   Прошло пять или шесть дней. Все семейство Пагира собралось в саду.

   Сатати мирно беседовала с мужем, а Мэна с двоюродными братьями играл в мяч. Хартатеф, прислонившись к колонне, мрачным взглядом следил за Нейтой, рассеянно игравшей с маленькой собачкой и, по-видимому, совершенно не замечавшей жениха.

   И действительно, мысли девушки были далеко. Она думала о Роме, воспоминание о котором неотступно преследовало ее. Мысль, что жена делает его несчастным, возмущала ее. С лихорадочной ревностью она жаждала увидеть эту Ноферуру, так мало ценившую свое счастье. Ей хотелось задать тысячу вопросов своей подруге Роанте. Но непобедимый стыд смыкал уста.

   Поглощенная душевной борьбой, девушка стала апатичной. Она была равнодушна к Хартатефу, а Кениамун стеснял ее. У нее не находилось больше для него слов любви. Даже отсрочка свадьбы мало радовала ее. Раз она не могла принадлежать любимому человеку, что ей было за дело до всего остального?

   В эту минуту на террасу вбежал запыхавшийся раб и объявил, что перед домом остановились носилки принца Саргона. Все обменялись удивленными взглядами. Молодой хетт был таким редким гостем, что его посещение вызвало совершенно понятное недоумение. Тем не менее, такого высокого посетителя надо было встретить с большим вниманием, каковы бы ни были в душе чувства к нему. Мэна первый бросился в дом.

   Хартатеф не двинулся с места. В его глазах Саргон оставался рабом - пленником, избежавшим своей участи только благодаря капризу женщины. Он считал себя несравненно благороднее и знатнее человека, лишенного отечества и свободы и осмелившегося еще кичиться титулом принца.

   Нейта и Сатати едва успели немного оправить свои туалеты, как вошел Саргон в сопровождении Пагиры и Мэны.

   Он очень любезно раскланялся с женщинами. Высокомерное приветствие Хартатефа заставило покраснеть Саргона, и он сверкающим взглядом смерил гордого египтянина. Потом взял за руку Нейту и увел ее в сад, куда все спустились вслед за ними.

   Завязался оживленный разговор. С большим удивлением и растущим недовольством Нейта заметила, что принц не сводит с нее пылающего взгляда и что он даже не скрывает своего восхищения и желания ей нравиться. Не зная, как выйти из этой ситуации, она откинулась на спинку стула и, жалуясь на жару, жестом подозвала негритянку с опахалом. Саргон тотчас же встал и взял опахало из рук негритянки. Облокотясь на спинку кресла Нейты, он сам стал обмахивать ее, сопровождая эту маленькую услугу взглядами и словами, в значении которых нельзя было ошибиться. При виде этого чувство неловкости и неприязни охватило хозяев дома. Хартатеф с трудом сдерживал ярость. Страшно взбешенный, он ушел из сада и, ни с кем не попрощавшись, уехал.

   Нейте казалось, что она задыхается. Пылающий взгляд Саргона жег ее. Такая открытая страсть вызывала в ней страх и отвращение. Она ничего не понимала в этой внезапной любви. Не в состоянии больше сдерживаться, она оттолкнула руку принца и вскочила со стула. С пылающим лицом, тяжело переводя дыхание, девушка объявила, что чувствует себя нехорошо и что ей необходимо отдохнуть. Избегая взгляда Саргона, она поклонилась и убежала. Очень скоро и хетт простился с хозяевами дома, пригласив Пагира и Мэну навестить его.

   Пылая гневом, нахмуренный, с надувшимися на лбу жилами, вышел Хартатеф из дворца Пагира.

   - Надо покончить с этим, - пробормотал он сквозь зубы. - Чего бы это ни стоило, Абракро должна достать мне любовный эликсир. Если же она уничтожит этого ассирийского раба, я дам ей столько золота, сколько весит его труп. Презренное, нечистое создание! На глазах благородного египтянина ты осмеливаешься ухаживать за его невестой. За такую дерзость ты заплатишь собственной жизнью!

   Была уже глубокая ночь, когда Хартатеф явился к Абракро. Колдунья приняла его с большой радостью и заявила, что она уже собиралась посылать за ним, так как нашла нужное средство. Однако, узнав, чего от него требуют, Хартатеф задрожал от суеверного страха.

   Убийство священного овна Амона считалось страшным святотатством. Это было таким преступлением, которого не могла искупить даже смерть. Кроме того, исполнить это было очень трудно, так как священное животное день и ночь охранялось жрецами и служителями храма.

   - А что ты думал? Счастье нелегко дается, а сердце Нейты стоит того, чтобы ради него рискнуть. Да и опасность вовсе не так уж велика, если действовать осторожно и благоразумно, - сказала Абракро, видя его колебания. - Но торопись, я прочла по звездам, что неожиданный и могущественный соперник преградит тебе путь и победит, если ты раньше не приобретешь любовь Нейты.

   Эти слова, подтверждавшие внезапное соперничество Саргона, так подстегнули ревность Хартатефа, что она затуманила его рассудок, и он быстро решился на это святотатство.

   Очень довольная, Абракро хлопнула его по плечу:
- В добрый час! Я не сомневаюсь, что ты достигнешь цели, благодаря своей смелости и мужеству. Действуй ночью, когда священное животное окружено только не сколькими спящими сторожами. Чтобы они некстати не проснулись, возьми эти снотворные капли и вылей их на землю. Главное, постарайся обеспечить себе отступление. Раз ты не в храме, кто может доказать, что убийца - ты?

   Обсудив еще некоторые детали и назначив преступление на следующую ночь, они расстались.

   Только Хартатеф ушел, Абракро тут же сообщила обо всем Кениамуну. Тот потирал руки от удовольствия. Так как было уже слишком поздно идти в храм, написал своему двоюродному брату Квагабу, чтобы он пришел, не медля ни минуты, и приказал рабу с восходом солнца отнести папирус по назначению.

   На следующее утро жрец явился к Кениамуну.

   - Хочешь ты, Квагабу, ежегодно получать вот такой мешок колец золота? - неожиданно спросил Кениамун, когда слуги оставили их одних.

   Глаза жреца с дикой жадностью впились в мешок, наполненный соблазнительным металлом.

   - Что нужно делать? - просто спросил он хриплым голосом.

   - Помочь мне уничтожить человека, который стесняет меня и мешает мне жениться на страшно богатой женщине...

   И Кениамун, не называя своего соперника, рассказал все в общих чертах.

   К его великому разочарованию и гневу, Квагабу после непродолжительного размышления объявил, что дело слишком рискованное, чтобы он принял в нем участие. Все уговоры были напрасны, пока в пылу аргументации он случайно не упомянул имени Хартатефа.

   - Ты хочешь погубить Хартатефа? - спросил Квагабу. - Нужно было с этого начинать. Будь покоен, я помогу тебе. Никто лучше меня не может это сделать, так как я один из сторожей священного животного. Я позабочусь, чтобы этот мерзавец был схвачен.

   - Разве у тебя тоже есть с ним счеты? - спросил удивленный воин.

   Ядовитое выражение сверкнуло в глазах жреца.

   - Да, есть одно частное дело, подробности которого никого не касаются. Тебе достаточно знать, что я помогу наказать негодяя.

   Дальше Квагабу описал планировку храма и указал, где находится священное животное и где следует подстерегать Хартатефа.

   Почти в тот же самый час, когда Квагабу и его брат обсуждали гибель Хартатефа, тот, полный надежд на успех, отправился к своему неизменному помощнику Сменкаре. Он хотел доверить ему свой проект и попросить совета. Сообщники сидели одни в комнате, Ганофера была в трактире и наблюдала за буйными посетителями своего притона.

   Сменкара, известный в Фивах ростовщик, был толстый пятидесятилетний человек, с хитрой и чувственной физиономией. Вся его одежда состояла из полотняного передника и плетеных соломенных сандалий. Темная, почти черная кожа странно контрастировала с маленькими серо-голубыми глазами, светящимися хитростью и насмешливым добродушием. В настоящую минуту он чертил углем что-то вроде плана на белом деревянном столе, за которым они сидели с Хартатефом.

   - Повторяю тебе, ты решаешься на безумное святотатство, которое тебя погубит, - сказал он с озабоченным и недовольным видом. - Неужели у тебя не будет времени завоевать сердце этой молодой безумицы, когда она станет твоей женой?

   - По-твоему, нужно дождаться, пока этот презренный ассирийский раб похитит ее у меня из-под носа! - прошипел сквозь зубы Хартатеф. - Нет! Не пытайся отговорить меня, Сменкара. Я хочу сейчас быть любимым. Благодарю тебя за совет. Путь через эту потайную дверь такой короткий, что наполовину уничтожает опасность. Какое счастье, что ты сохранил этот ключ.

   - Я всегда сохраняю полезные вещи. О! Если бы этот негодяй Квагабу знал, для чего он дает мне ключ!.. Он думал, что я в самом деле хочу украсть немного помета священного животного! Благодаря этому ключу, я уже выкрал для тебя красивую девицу, его невесту! Ха-ха-ха! Впрочем, большое счастье, что Квагабу ничего не знает, иначе он мог бы сыграть с тобой плохую шутку.

   - Раз ему ничего не известно, нечего и говорить о нем, - сказал, вставая, Хартатеф. - Я пойду отдохну, чтобы быть свежим сегодня вечером.

   - До свидания, - сказал Сменкара, провожая его. - Еще один, последний совет, если вдруг попытка не удастся и ты все-таки убежишь, приходи сюда. У меня есть тайник, где тебя никто не найдет и где ты будешь в безопасности, пока все устроится.

   - Благодарю, хотя надеюсь, что мне не понадобится твоя помощь.

   Наступила ночь, одна из тех глухих, безлунных ночей, когда в двух шагах уже ничего не видно. Огромная столица была погружена в сон. Никто не заметил, как Хартатеф, закутанный в темный плащ с капюшоном на голове, вышел через потайной ход из своего дворца и быстро направился к храму Амона. Жилище великого бога, покровителя Фив, занимало громадную территорию, огражденную стеной. Внутри были храмы, сады, дома жрецов и бесчисленных служителей.

   На пустынной улице, тянувшейся вдоль стены, Хартатеф остановился. Вынув из-за пояса ключ, он отпер скрытую в стене дверь и исчез. В ту же минуту какой-то мужчина выступил из тени около маленькой двери. Это был Кениамун, подстерегавший Хартатефа. Он прислушался, но все было тихо и спокойно. Мгновения тишины показались ему вечностью, как вдруг раздались пронзительные крики, глухой шум и торопливые шаги. В ту же минуту потайная дверь распахнулась и какой-то человек выскочил на улицу, как затравленный волк.

   Но Кениамун не дремал. Опередив Хартатефа, он подставил ему подножку и набросился на него. Завязалась молчаливая, но отчаянная борьба. Смертельная опасность удвоила силы Хартатефа. Уже приближался смутный гул голосов, уже красноватый свет факелов залил улицу, когда нечеловеческим усилием он освободился от сжимавших его объятий. Оставив врагу плащ, в который тот вцепился, он вскочил и исчез, как тень, в одном из переулков.

   Почти в ту же минуту на улицу вырвались люди с факелами в руках. Это были жрецы и служители храма. Они окружили Кениамуна, который, задыхаясь от борьбы, рассказал, что, случайно проходя здесь, он услышал крики. Заметив выбежавшего из храма человека и предполагая, что это вор, он бросился на него. Когда факелы осветили улицу, он, к великому своему изумлению, узнал в этом человеке Хартатефа, но тот вырвался и скрылся, оставив свой плащ.

   Раздались крики негодования. Один служитель храма бросился в город, чтобы поднять тревогу и попытаться схватить преступника. Другие осмотрели все вокруг и нашли окровавленный нож с богато отделанной рукояткой. Один жрец рассказал Кениамуну, какое ужасное преступление было совершено в храме, и попросил его немедленно явиться к великому жрецу и дать показания.

   В сопровождении свидетелей Кениамун вошел в зал священного овна Амона. Там было полно народу. Великий жрец, окруженный прорицателями и старцами, стоял над священным животным, лежащим на каменных плитах с рассеченной грудью и вырванным сердцем. В горестном волнении все слушали рассказ Квагабу, одного из сторожей священного овна. Вместе со старым служителем он делал обход. Оба они явно видели убегающего Хартатефа, но не могли схватить его. Показания Кениамуна, подтверждавшего рассказ Квагабу, были тут же записаны одним из писцов. Когда наконец воин вышел из храма, наполненного возгласами и криками отчаяния, самодовольная улыбка блуждала на его губах. Ненавистный соперник был окончательно уничтожен. Никакое препятствие не преграждало ему путь к Нейте...

   ...Хартатеф бежал, преследуемый собаками. Проникнув в дом через известный ему ход, он в изнеможении опустился на первый попавшийся стул. Ростовщик и его жена еще не спали и ссорились между собой. Их багровые, расцарапанные лица свидетельствовали, что дело доходило до рукопашной. При виде своего обессиленного друга и покровителя они сразу успокоились. Сменкаре было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что все погибло. Схватив за руку Хартатефа, он пробормотал:
- Ступай скорей за мной. Тебя необходимо спрятать в надежное место.

   Поддерживая шатавшегося Хартатефа, под предводительством Ганоферы, освещавшей путь, Сменкара отвел его в обширную, темную комнату. Эта комната служила складом мебели и была завалена самым разнородным хламом.

   В одном из углов стоял громадный ящик с садовым инвентарем. Несмотря на свою кажущуюся тяжесть, этот ящик при первом же усилии Ганоферы легко сдвинулся с места. Сменкара открыл люк, и все трое спустились вниз. Пройдя по сводчатому коридору, они попали в обширный подвал. Факел Ганоферы осветил этот тайник, все убранство которого состояло из кровати, покрытой овечьей шкурой, нескольких скамеек и чего-то вроде буфета, с амфорой и несколькими кубками.

   Пока Сменкара наливал Хартатефу кубок вина, Ганофера села на скамейку и сказала с жалостью и насмешливой иронией:
- Вот ты пока и в безопасности. Но могла ли я когда-нибудь предполагать, что здесь будет скрываться знатный и могущественный Хартатеф? Однако это случилось. Я восхищаюсь правосудием богов. Они наказали тебя за безумную любовь к Нейте и за твою неблагодарность и неверность по отношению ко мне. Если бы ты все открыл мне, вместо того, чтобы шептаться за моей спиной с неисправимым негодяем Сменкарой, я помогла бы тебе без всяких преступлений.

   Хартатеф ничего не ответил. Взяв кубок из рук Сменкары, он с жадностью осушил его. Затем вытер вспотевший лоб и хрипло сказал:
- Кажется, меня узнали Квагабу и мерзавец Кениамун. Последний так кстати очутился у маленькой калитки, что это становится очень подозрительным. Но у меня есть к тебе просьба, Сменкара. Пока у меня еще не произвели обыск, беги скорей ко мне и проберись в мою спальню потайным ходом. Вот ключ. Там в большом сундуке из ароматного дерева, стоящем справа у стены, ты возьмешь шкатулку и два мешка и принесешь их мне. Возьми с собой Анубиса, немого раба, так как мешки тяжелые.

   Внимательно выслушав, Сменкара пообещал все выполнить, и они с женой ушли.

   Оставшись один, Хартатеф облокотился на стол. Его гордая, властная душа терзалась в эту минуту тысячью мучений. Он не сомневался, что стал жертвой искусного заговора. Попав, как дурак, в западню, он погубил свою карьеру и навсегда потерял Нейту. Но кто же придумал и руководил интригой? Саргон или Кениамун?

   Эти размышления были прерваны появлением Ганоферы. Она принесла жареную курицу, корзинку с маленькими аппетитными хлебцами и богато вышитое одеяло. Положив все это на скамейку, она обвила шею молодого человека своими могучими руками и запечатлела на его щеке звонкий поцелуй. Несмотря на внутренний гнев, Хартатеф не осмелился оттолкнуть грубую и страстную женщину, во власти которой он находился. Он только выпрямился и машинально взял один из хлебцев.

   - Покушай, мой мальчик, и оправься! - нежно сказала Ганофера. - Не все еще потеряно. Ты жив и находишься в безопасности. Когда все немного уляжется, мы дадим тебе возможность бежать. Со временем, я думаю, можно будет при помощи подарков получить прощение жрецов. У тебя есть могущественные друзья. Сам Сэмну, имеющий такой вес у Хатасу, покровительствует тебе.

   - Хатасу не станет вмешиваться в это дело. Она сама враждует со жрецами, - прошептал он с горечью.

   - Понятно, это случится не завтра, и тебе надо запастись терпением. И отчего бы тебе не быть терпеливым, раз я остаюсь с тобой, мой дорогой? - сказала Ганофера с тихим смехом. - Я не так красива, как Нейта, но моя любовь прочнее и остается неизменной при всех обстоятельствах. Я буду беречь тебя и ухаживать за тобой, а по ночам стану водить тебя на Нил подышать чистым воздухом. Так что не приходи в отчаяние. Ну, до свидания! Спи, отдыхай, это тебе необходимо.

   Она вышла, тщательно заперев за собой дверь.

   Весть о неслыханном преступлении, совершенном в храме Амона, с поразительной быстротой разнеслась по Фивам. Первые лучи восходящего солнца едва начинали золотить горизонт, когда великий жрец, страшно взволнованный, в разорванных одеждах, явился с докладом к царице. Пораженная и возмущенная Хатасу приказала принять самые строгие меры и обещала царскую награду тому, кто поймает преступника. Глухое волнение царило на улицах. Густая толпа осаждала входы в храм Амона, наполняя пространство проклятиями и криками.

   Тем не менее, самые заинтересованные лица, Нейта и Сатати, ничего пока не знали. Пагир и Мэна ушли с рассветом на службу и еще не возвращались домой. Сатати плохо себя чувствовала и отдыхала. Нейта только позавтракала и лениво мечтала на террасе, как вдруг к ней вбежала испуганная кормилица и взволнованно сказала, что пришел Кениамун и хочет немедленно ее видеть. Бледная и дрожащая, Нейта встала. Что могло случиться, если воин явился к ней в такое время? Девушка приказала впустить его. Едва она успела завернуться в длинную вуаль, как вошел Кениамун. Удалив повелительным жестом кормилицу и другую рабыню, он подбежал к Нейте и, схватив ее за руки, воскликнул прерывающимся от волнения голосом:
- Ты свободна, дорогая моя! Нет больше препятствий к нашему браку, если твое сердце осталось мне верно!

   - Что ты говоришь? А Хартатеф? - пробормотала она.

   - Он никогда уже не сможет стать твоим мужем, даже если его и не найдут. Послушай, что случилось.

   И Кениамун коротко рассказал, что произошло в храме Амона.

   - Ты понимаешь, - закончил он, - что подобный преступник не может больше претендовать на твою руку. Но я - я с новой надеждой буду бороться за обладание тобой. Ты позволяешь?

   Нейта не верила своим ушам. Но радость, сиявшая на симпатичном лице молодого человека, и любовь, светившаяся в его глазах, доказывали ей, что она не спит. Как молния ее пронзила мысль, что Рома, ее идеал, не может быть ее мужем. Если же она выйдет замуж за Кениамуна, которого она предпочитает другим и который так безотчетно ее любит, она создаст себе спокойную жизнь и избавится от ненавистных Сатати, Пагира и Мэны.

   Прижавшись красивой головкой к плечу Кениамуна, она с чувством ответила ему:
- Да, мой милый Кениамун, повторяю тебе, что если царица позволит мне, я охотно стану твоей женой. Буду умолять ее дать нам свое согласие. Она добра ко мне, как сама Гатора. Мы заживем счастливо. Я узнала от Сэмну, что царица дает мне приданое и что мне назначены земли, виноградники и большие стада.

   Радостным огнем вспыхнули глаза Кениамуна. Обняв Нейту, он страстно поцеловал ее. Наконец-то он был у цели своих желаний. Перед ним уже рисовалась будущность, полная богатства, наслаждений и величия.

   - А теперь прощай, дорогая моя, меня ждет служба, - сказал он, поспешно вставая. - Мне уже следовало быть во дворце, но прежде всего хотелось повидаться с тобой.

   Оставшись одна, Нейта в лихорадочном волнении начала ходить по террасе. Она чувствовала громадное облегчение, как будто целая гора свалилась с сердца.

   Хартатеф навсегда был вычеркнут из ее жизни. Гордый и жестокий человек был уничтожен, и уничтожен своим собственным преступлением. Но что могло заставить его решиться на такое ужасное святотатство? Нейта совершенно недоумевала. Затем ее мысли перешли на брак с Кениамуном, и сердце наполнилось приятным чувством покоя. Конечно, воин не вызывал у нее такого чарующего трепета, какой она испытывала в присутствии Ромы, но тем не менее, ей было хорошо с ним. В Кениамуне она рассчитывала найти защиту от зловещих пламенных взоров ассирийского принца. Воспоминание о Саргоне и о дикой страсти, которую она прочла в его глазах, преследовало ее, как кошмар. Хартатефа она ненавидела, а Саргон вызывал у нее страх. Его любовь должна быть ужасной. Девушке казалось, что, если б пришлось, она не нашла бы сил бороться с ним,