- Я к тому это спрашиваю, что если бы кто-нибудь тебе нравился, то я сейчас же сказала бы об этом маме, и ты тоже была бы невестой, как и я. Знаешь, когда чувствуешь себя счастливой, так приятно видеть и вокруг себя счастливых людей.
- Это - правда... А когда человек сам несчастен, то счастливых людей видеть очень неприятно. Это только усугубляет несчастье.
- Ты несчастна?
- С чего это вы взяли? - спохватилась Таня. - Я просто к слову.
- А... Но все-таки как жаль, что тебе никто не нравится из наших!
- Странная вы, барышня! Да ведь если бы кто-либо даже нравился, то и его спросить надо, нравлюсь ли я.
- Это само собою разумеется. Каждый из них был бы счастлив, имея надежду сделаться твоим мужем. Ты ведь красивее всех наших дворовых девушек.
- Не по хорошу мил, а по милу хорош.
- Жаль, жаль!.. - повторила княжна, уже ложась в постель.
Таня вышла из ее комнаты и, только пробежав двор и очутившись в поле, вздохнула полною грудью.
- Ишь ты: ее сиятельство забота обо мне одолела! - со злобным смехом заговорила она сама с собою, пробираясь по задворкам деревни за околицу. - "Люблю ее, дочь мне будет напоминать... Судьбу ее устрою... Не хочешь ли замуж за дворового". Эх, ваше сиятельство, я и за князя вашего замуж выйти не хочу. Вот что!
Быстро пробежала она небольшую деревню и очутилась у Соломонидиной избушки. В окне светился тусклый огонек.
- Дома, - радостно прошептала Таня и, быстро взбежав по ступенькам крыльца, отворила дверь.
Никита сидел на лавке пред лучиной и чинил дратвой кожаный мешок, служивший ему ягдташем. Он, видимо, ничуть не удивился появлению Тани и, спокойно подняв голову при шуме отворенной двери, окинул девушку проницательным взглядом.
- Здравствуй, Никита Спиридонович, - сказала она.
- Здравствуй, красная девица... Что так запыхалась?
- Бегом бежала! - Таня села и несколько времени молча тяжело дышала, а затем каким-то надтреснутым голосом произнесла: - Князь завтра свататься приедет. Княжна сказала.
- Ей, значит, открылся.
- Сегодня! - и Таня подробно рассказала Никите, со слов княжны Людмилы, обстановку первого признанья и испугавший их смех, который они приняли за крик совы.
- Совы!.. Как бы не так!.. - угрюмо сказал Никита. - Да разве совы при солнце кричат?.. Это "он", леший над ними потешается. Да, по всему видно, что им судьбы своей не миновать.
- Не миновать, конечно! Свадьбу, чай, быстро устроят да и уедут в Питер... Поминай как звали...
- Ну, сейчас видно, что ты - дура девка... Коли я сказал "не миновать", так слова даром не вымолвил.
- Уж ты прости меня... Томит меня очень... раздумье мучит, - заметила Таня.
- А ты плюнь и не думай, положись на меня! - Никита встал, несколько раз прошел по избе и наконец сел на лавку рядом с Таней. - Ты вот послушай лучше, что я тебе скажу! - и, придвинувшись к ней еще ближе, он стал говорить ей что-то пониженным шепотом.
По мере того как он говорил, лицо Тани прояснялось, радостно-злобная улыбка на губах сменялась улыбкой торжества.
- Эх, кабы все это так и сделалось! - воскликнула она.
- Сделается, как по писаному, - ответил вслух Никита и снова стал шепотом говорить Татьяне.
Совершенно успокоенная, радостная и довольная, возвратилась Татьяна в девичью и прямо в свою каморку. В эту ночь, пред отходом ко сну, ее даже не посетили обыкновенные злобные думы по адресу княгини и княжны. Она быстро заснула, и ее сны были полны радужных картин, которые только что нарисовал ей, нашептывая на ухо, беглый Никита.
Таня проснулась в прекрасном расположении духа.
Второй туалет княжны, после утреннего чая, занял в этот день больше времени, чем обыкновенно. Княжна Людмила считала себя невестой и старалась тщательнее обыкновенного одеться для своего жениха.
Таня проявила весь свой вкус, отказать в котором ей было нельзя, и княжна Людмила осталась совершенно довольна ею. У нее даже снова мелькнула мысль, нельзя ли как-нибудь уговорить маму отпустить Таню в Петербург. Она там может выйти замуж за одного из лакеев князя Лугового; ведь эти лакеи, как петербургские, конечно, франтоватее и лучше деревенских, и кто-нибудь из них может приглянуться разборчивой дворовой девушке.
Однако мысль о матери, остающейся совершенно одинокой в Зиновьеве, заставила княжну отказаться от этого плана.
"Бедная мама, - замелькало в ее голове, - она так любит Таню! Кроме того, она будет напоминать маме обо мне... Нет, не надо быть эгоисткой... Здесь Таня будет даже счастливее... Пройдет время, и она кого-нибудь полюбит... Ведь я до князя никого не любила, никто мне даже не нравился... А у нас бывали же гости из Тамбова, хотя редко, да бывали даже офицеры... Так и с нею может случиться... Теперь никто не нравится, а вдруг понравится".
Наконец туалет был окончен. Людмила отправилась к матери, находившейся на террасе.
Княгиня осталась ею довольна.
- Когда князь приедет, - сказала она, - ты уйди в свою комнату. Так водится... Он должен со мною объясниться с глазу на глаз, а потом я, может быть, позову тебя.
- "Может быть"! - печально повторила княжна, и у нее даже покраснели глаза от навертывавшихся слез.
- Полно, ты, кажется, собираешься плакать?.. Я пошутила... Конечно, позову... Что с вами поделаешь! Совсем вы от рук отбились. По старине следовало бы не соглашаться сразу, попросить время подумать... А теперь и заикаться об этом нельзя - слез у тебя не оберешься. Так будь по-вашему... Скажу, что согласна, и тебя позову.
- Мамочка, какая вы добрая!.. - бросилась княжна целовать руки матери.
В это время вдали послышался звон колокольчика.
- Это он едет! - встрепенулась княжна Людмила.
- Да, действительно, это княжеские колокольчики, - заметила и мать. - Ну, теперь ступай к себе!
Экипаж князя Лугового вскоре въехал на двор и остановился у подъезда. Князь Сергей Сергеевич был в полной парадной форме. На его лице светилась особая торжественность переживаемых им минут. Он с особенною серьезностью приказал лакею доложить о нем княгине Вассе Семеновне, несмотря на то, что в последнее время входил обыкновенно без доклада.
- Пожалуйте. Их сиятельство на террасе, - ответил возвратившийся слуга.
Князь прошел на террасу.
- А, дорогой князь, милости просим! - воскликнула княгиня и, как бы только сейчас заметив, что князь одет в полную форму, добавила: - Что это вы сегодня в полном параде?
Князь, поцеловав руку Вассы Семеновны, сел в кресло, с которого только что за несколько минут пред ним спорхнула княжна Людмила. Он не сразу ответил и несколько минут хранил молчание, как бы приготовляясь к первому торжественному акту в его жизни.
Княгиня смотрела на него деланно вопросительным взглядом.
- Я приехал, княгиня, переговорить с вами по одному очень серьезному для меня делу... и не только серьезному, но имеющему для всей последующей моей жизни очень важное, решающее значение.
Он остановился.
- Я полюбила вас, несмотря на короткое время нашего знакомства, как сына, князь, а потому готова выслушать вас и, в чем могу, помочь, - ответила ему Васса Семеновна.
- Я имею честь просить у вас руки вашей дочери, - вдруг выпалил князь Сергей Сергеевич.
Княгиня сделала вид, что поражена неожиданностью, и несколько минут молчала.
Очередь глядеть вопросительно наступила для князя.
- Я благодарю за честь... - начала княгиня Васса Семеновна, - но я, право, не знаю... Люда еще молода, и притом я не могу ее неволить. Как она сама.
- Княжна Людмила согласна, - сказал князь Сергей Сергеевич. - Я вчера имел удовольствие выразить ей свои чувства и получить благоприятный ответ.
Удивление княгини, казалось, росло с каждой минутой.
- Вчера?.. Так вот что вы так долго делали в парке!.. Это не порядок, князь! Вы должны были обратиться сперва ко мне, как к матери.
- Простите, княгиня, это вышло так нечаянно...
Княгиня едва удержалась от улыбки, вспомнив, как вчера и ее дочь уверяла, что это случилось нечаянно.
- Бог вас простит. Сделанного не исправишь. Но все-таки скажу вам: может, в Петербурге у вас это водится, а у нас нет.
- Могу я надеяться, княгиня? - после некоторой паузы с дрожью в голосе спросил князь.
- Ну, если вы все уже без меня устроили, так мне остается дать согласие, и я даю его.
Князь вскочил с кресла и бросился на колени пред княгинею и, схватив ее руки, стал покрывать их поцелуями.
Княгиня Васса Семеновна позвонила и приказала явившемуся лакею:
- Попроси сюда княжну Людмилу Васильевну.
- Слушаю-с, ваше сиятельство.
Лакей вышел.
- Пусть плутовка повторит при мне то, что вчера говорила вам, пользуясь дозволением прогуляться с вами в парке, - шутливо заметила княгиня.
Луговой, уже снова сидя в кресле, счастливо улыбался.
В это время в дверях террасы появилась княжна. Она была особенно хороша. Несколько смущенный, растерянный вид придавал лицу и всей ее фигуре особую прелесть.
- Вы меня звали, мама? - сказала она после небольшой паузы.
Князь вскочил с места при ее появлении. Княжна как-то особенно церемонно присела ему.
- Да, звала, плутовка. Нечего из себя строить наивную овечку, - начала княгиня. - Ты знаешь, зачем сегодня пожаловал к нам князь в полной амуниции?
Княжна смущенно потупилась, а затем бросилась к матери, говоря:
- Мама, простите!
- Чего прощать-то? Нет, ты нам скажи, знаешь или нет?
- Знаю, - смущенно ответила княжна, бросив искоса взгляд на князя Сергея Сергеевича.
Тот положительно пожирал ее влюбленным взором.
- Ну, так и ответь ему сама.
Людмила молчала.
Княгиня с улыбкой смотрела на нее, а затем обратилась к князю:
- Стыдно, князь, говорить о девушке неправду! Ишь, выдумали, что моя Люда согласилась вчера на ваше предложение быть вашей женой! Бедная девочка, какую небылицу взвел на тебя князь!
- Мама, он сказал правду, - вся вспыхнув, произнесла княжна.
- Вот как? Ну, значит, извините, князь, поклепала на вас понапрасну. Дочка-то моя, видно, без меня разговорчивее. Значит, ты знаешь, что князь приехал сегодня просить твоей руки? - вдруг оставила она шутливый тон и обратилась к дочери: - Ты согласна, согласна и я.
Князь уже стоял около своей невесты. Они оба преклонили колени пред тоже вставшей княгиней. Та положила им на голову руки, перекрестила и поцеловала обоих, после чего пригласила завтракать.
Завтрак прошел очень оживленно. Княгиня продолжала шутить с дочерью и будущим сыном, но на княжну эти шутки не производили уже того конфузящего впечатления, как первый шутливый вопрос матери на террасе.
Конечно, все обитатели Зиновьева быстро узнали о событии в барском доме, о том, что "ангел-княжна" - невеста.
После завтрака жених и невеста вышли в парк, чтобы на досуге помечтать о радужном, как им казалось, будущем, открывавшемся пред ними.
Князь остался в Зиновьеве обедать и пить вечерний чай и только поздним вечером возвратился к себе в Луговое.
Там его ожидала новая радость: к нему приехал гостить из Петербурга друг его детства и товарищ по полку, граф Петр Игнатьевич Свиридов.
Это был красивый, высокий, статный блондин с темно-синими бархатными глазами, всегда смотревшими весело и ласково. Вместе с Луговым он воспитывался в корпусе, вместе вышел в офицеры и вместе с ним вращался в придворных сферах Петербурга, деля успех у светских красавиц. До сих пор у приятелей были разные вкусы, и женщины не являлись для них тем классическим "яблоком раздора", способным не только ослабить, но и прямо порвать узы мужской дружбы.
- Петя, какими судьбами! - радостно встретил князь Сергей своего друга, вышедшего на крыльцо навстречу ему.
- Благодаря тетушке, дружище.
Друзья обнялись и расцеловались.
- Какой тетушке? - спросил князь, вводя приятеля в комнаты.
- Видишь ли, я получил известие, что в Тамбове умерла бездетной одна из моих бесчисленных тетушек, графиня Надежда Ивановна Загряжская, а я - единственный ее наследник. Умерла она уже с полгода, но мне дали знать об оставленном наследстве всего месяца полтора тому назад. Я, конечно, взял отпуск и покатил сюда. Устроивши кое-как дела, хотя и не окончивши их, я решился отдохнуть от милого Тамбова, где положительно задыхался от пыли и жары, где-нибудь на берегу струй, и вдруг вспомнил, что твое имение здесь поблизости и, главное, что ты находишься в нем. Ну, вот я тотчас и двинулся к тебе.
- И отлично сделал. Более, чем отлично! Это просто счастливый случай. Ну, да об этом потом, а теперь позволь мне переодеться. Я весь день пробыл в парадной форме. Так позволишь?
- О чем тут спрашивать! - улыбнулся граф.
Князь позвонил, и с помощью явившегося камердинера начал переодеваться, не переставая задавать вопросы усевшемуся в покойном кресле приезжему другу.
- И большое тебе досталось наследство? - спросил он.
- Как тебе сказать? Приехать стоило! Два дома в городе, именье небольшое в пяти верстах от Тамбова, душ около трехсот. Дом, конечно, с полной обстановкой, усадьба тоже - полная чаша. Да и деньгами тысяч около шестидесяти.
- Это ты верно сказал, что стоило приезжать. И неужели ничего не растащили?
- Вообрази, ни одной нитки. Там такие сторожа сторожат, каких я в первый раз в жизни вижу. Это старик со старухой, обоим в сложности лет более двухсот, но здоровы и бодры и так держат всю деревню, что те в струнку ходят. Они-то мне все с рук на руки и передали. "Ни синь-пороха, батюшка барин, ваше сиятельство, не пропало после покойной вашей тетушки", - говорят. И я им верю.
Туалет князя был кончен, и вошедший лакей доложил, что подано ужинать. Друзья отправились в столовую.
Беседа снова полилась.
- Скажи мне, кстати, Сергей, что у тебя здесь на днях произошло? - спросил граф Свиридов. - На последнем привале мой кучер и лакей выслушали от содержателя постоялого двора целую историю о какой-то чертовщине, которая произошла здесь у тебя; говорят, будто ты раскрыл какую-то старую беседку и нашел там два скелета.
- Это - правда, - ответил князь Луговой и подробно рассказал графу легенду, окружавшую заветный павильон в парке и оправдавшуюся в первой своей половине страшной находкой, о ходе работ, произведенных для того, чтобы открыть его, о похоронах найденных человеческих останков - словом, обо всем, происшедшем два дня тому назад. Свою речь он заключил словами: - Завтра я покажу тебе этот павильон.
- Завтра? Почему же не сегодня?
- Сегодня? - дрогнувшим голосом спросил князь и невольно посмотрел в окно, выходящее в парк.
На землю уже спустилась темная летняя ночь. В тенистых аллеях парка мрак был еще гуще.
Граф Петр Игнатьевич заметил смущение приятеля и, поймав этот взгляд, насмешливо произнес:
- Ты что это, брат, в деревне-то стал трусить не только живых, но даже мертвых?
- Какие пустяки! - вспыхнул князь. - Пойдем после ужина.
Его более всего взбесило то, что приятель угадал причину, по которой он хотел показать павильон не сейчас, а завтра.
- Если очень страшно, то уж пойдем лучше спать, - все еще насмешливым тоном заметил граф Свиридов.
- Ты, брат, не валишь ли с больной головы на здоровую? Кажется, сам труса празднуешь? - отпарировал князь Луговой.
- Ну, это, брат, стара штука. Способ простой, когда совестно сознаться. Нет, съедим последнее блюдо и пойдем. А вот тебе наливка для храбрости.
- Не забудь и себя.
Друзья с наслаждением выпили душистую влагу из сока черешен, а затем, встав из-за стола, вышли на террасу.
Парк был действительно окутан мраком, но в цветнике было сравнительно светлее, так как на него падал слабый, матовый свет последней четверти лунного диска.
Князь Луговой, взяв под руку графа, спустился с террасы в цветник и направился по той аллее, которая вела к заветному павильону. Несмотря на то что место, где стоял он, было вычищено, все же деревья здесь были гуще, нежели в остальном парке, а потому вечером это место казалось мрачнее. К тому же в это время, как нарочно, и луна скрылась за облаками. Это наводило какую-то жуть.
Друзья были нервно настроены. Оба готовы были бы с удовольствием вернуться в уютную столовую или в не менее уютный кабинет, но обоих удерживал стыд сознаться друг пред другом в этом чувстве, которое они оба называли трусостью.
Они подошли уже к выходу на полянку, как вдруг матовые лучи луны пробрались на последнюю и осветили открытую дверь павильона.
Друзья остановились как вкопанные невдалеке от входа в нее. Они оба увидали, что на одной из скамеек, стоявших внутри беседки, сидели близко друг к другу две человеческие фигуры - мужчина и женщина. Контуры этих фигур совершенно ясно выделялись при слабом лунном свете, рассмотреть же их лица и подробности одежды не было возможности. Друзья только заметили, что эти одежды состояли из какой-то прозрачно-светлой материи.
- Однако, - первый заметил граф, - видно, для здешней молодежи не особенно страшен этот павильон, если она тотчас же стала избирать его для любовных свиданий.
Князь Сергей ничего не ответил. Он стоял рядом с другом, бледный, с остановившимся на видении взглядом. Он сразу подумал, что пред ним не живые люди, а призраки, что это духи умерших в павильоне людей посетили свою могилу.
- Что с тобой? - дрожащим голосом спросил граф Свиридов, вдруг сам почувствовавший какой-то инстинктивный страх.
Но не успел князь ответить, как за павильоном, в нескольких шагах от них, раздался дикий, безумный хохот и послышались удаляющиеся тяжелые шаги.
- Это он, - произнес князь Сергей и пошатнулся.
Граф Свиридов, несмотря на охвативший его тоже почти панический страх, успел подхватить приятеля и не дал ему упасть. Когда он посмотрел снова на дверь павильона, внутри последнего никого не было.
- Он имеет выход с другой стороны? - спросил граф, не выпуская из объятий почти бесчувственного князя.
- Нет... - после большой паузы, несколько пришедши в себя, произнес тот.
- Не может быть! - возразил граф Петр Игнатьевич.
- Ты видишь, все исчезло. Можешь убедиться, - заметил князь, уже совершенно овладев собою. - Войдем!
Они вошли в павильон, представлявший, как известно, круглую башню с одной дверью.
- Это странно! - взволнованно воскликнул граф Свиридов.
- Я тебе порасскажу еще много странных вещей.
Друзья возвратились в дом отнюдь не под хорошим впечатлением всего ими виденного и перечувствованного, и, конечно, им было не до сна, а потому они уселись в уютном кабинете, мягко освещенном восковыми свечами. Окна в парк были открыты, и в них тянуло тою свежестью летней ночи, которая укрепляет тело и бодрит дух.
Некоторое время друзья молчали.
- Чем же это наконец объяснить? - первый нарушил это молчание граф Петр Игнатьевич.
- Объяснить?.. Ну, брат, объяснить это едва ли чем можно... Надо принимать так...
- Это ужасно!.. Я на твоем месте сейчас же уехал бы из такого страшного места.
- А я между тем не уезжаю, хотя сегодня не в первый раз испытываю проявление этой таинственной силы.
После этого князь передал другу о своем сне накануне того дня, когда был открыт павильон, и о видении, которое было на другой день.
Тот слушал внимательно и, когда князь кончил, воскликнул снова:
- Это ужасно!
- А ты еще считал меня трусом!.. Ну, прав ли ты? А знаешь, когда мы шли по твоему настоянию в павильон, я чувствовал, что что-нибудь случится!
Снова оба замолчали.
- Кстати, - первый начал Петр Игнатьевич, - призрак говорил тебе о любимой девушке, в которой твое счастье... Она-то у тебя есть?
- Есть, - ответил князь, - ведь я сперва на радостях встречи, а затем вследствие этого переполоха, позабыл сказать тебе, что я женюсь. Я сегодня сделал предложение и получил согласие.
- То-то ты был в таком параде. На ком же ты женишься?
- На княжне Полторацкой.
- Вот как. Где же ты откопал такое существо, которое оказалось способным пленить твое ветреное сердце?.. Оно должно быть совершенством, так как мы с тобою, несмотря на то что у нас разные вкусы, разборчивы.
- Ты не ошибся: княжна Людмила - совершенство.
- Где же она живет?
- У ее матери именье в нескольких верстах от Лугового...
- Ага, значит, соседка. Какова же она собою?
Князь восторженно стал рисовать пред приятелем портрет княжны Людмилы. Любовь, конечно, делает художника льстецом оригиналу, а потому по рассказу влюбленного князя Людмила выходила прямо сказочной красавицей - действительно совершенством.
Граф Петр Игнатьевич слушал друга улыбаясь. Он понимал, что тот преувеличивает.
- Посмотрим, посмотрим, - заметил он, когда князь кончил описание достоинств своей невесты, - если ты прикрасил только наполовину, то и тогда она достойна быть женою князя Лугового.
- Она-то достойна, а вот достоин ли я?.. Ты увидишь сам, что я не только не преувеличил, но даже не в силах был воспроизвести пред тобою ее образ в настоящем свете... Это выше человеческих сил.
- Одним словом, ни в сказке рассказать, ни пером описать, - засмеялся граф Свиридов. - Но от этого тебе же хуже: я влюблюсь и начну отбивать.
- Ты этого не сделаешь!
Голос князя как-то порвался. Шутка друга больно кольнула ему сердце.
"А что, если действительно княжна Людмила полюбила меня только потому, что жила в глуши, без людей, без общества? - подумал он. - Нельзя же, в самом деле, считать обществом тамбовских кавалеров. Она увидит графа и вдруг..."
При этой мысли князь почувствовал, как похолодела в нем вся кровь.
Граф Петр Игнатьевич заметил произведенное его шуткой впечатление и произнес:
- Да ты, кажется, серьезно принимаешь шутку и впрямь испугался моего соперничества?
- Нет, не то, голубчик! Только прошу тебя, не шути так! Мое чувство слишком серьезно. Мало ли что на самом деле может случиться!
- Ну, ты действительно влюбился до сумасшествия! - воскликнул граф Свиридов. - На тебя даже нельзя и обижаться. За кого же ты меня принимаешь, если думаешь, что я способен, даже при полной возможности, отбить невесту у приятеля?
- Ты можешь сделать это невольно. Ты слышал, что "он" сказал? "Адские силы против вас".
- Спасибо и за то, что, по твоему мнению, я могу явиться одной из адских сил.
- Они могут действовать через тебя.
- Нет, голубчик, у меня на груди есть крест. Но оставим этот разговор. Можешь, если опасаешься, даже совсем не знакомить меня со своей невестой.
- Нет, отчего же... Мы поедем к ним завтра же. Прости меня, я действительно говорил несообразности. Я так взволнован... У меня до сих пор звучит этот смех, который мы слышали у павильона. Я ведь слышу во второй раз...
- Второй раз!
Князь Сергей рассказал другу обстановку своего первого любовного признания княжне Людмиле, подаренный ему ею первый поцелуй, после которого послышался тот же резкий смех около павильона.
- Она очень испугалась? - спросил граф.
- Да, но я успокоил ее, первый придя в себя, и объяснил ей, что это крик совы.
- Может быть, это и действительно кричала сова?
- Нет... Я-то знаю, что это - не сова, а "он". Ведь когда мы слышали этот смех издали, солнце еще не заходило, а совы кричат только ночью.
- А сегодня?
- Сегодня мы слышали этот смех совсем близко. Он совершенно не похож на крик совы. Эти птицы так не кричат.
- Гм... - промычал граф Свиридов, - тебе и книги в руки. Но бросим этот разговор. Успокойся только; если ты даже настоишь на том, чтобы я поехал к твоей невесте и познакомился с нею, я за нею ухаживать не буду. Расскажи-ка лучше мне, как начался этот твой деревенский роман.
Князь подробно стал описывать свою первую встречу с княжной на похоронах его матери, затем его визиты в Зиновьево, прогулки по саду и недавний разговор о павильоне.
- Так это княжна натолкнула тебя на мысль открыть эту башню? Да? Ну, этого я ей никогда не прощу. Ведь не исполни ты ее каприза, мы сегодня не были бы свидетелями всех этих ужасных вещей и давно спокойно спали бы. А теперь посмотри, ведь светает, - заметил граф Петр Игнатьевич.
Действительно, в открытые окна кабинета уже лился свет утренней зари, мешавшийся с тусклым, мерцающим светом догоравших в подсвечниках и бра свечей.
- Пожалуй, действительно этого не было бы, - улыбнулся князь.
- Конечно! Ишь какая!.. Пусть ты из-за нее не спишь ночей - она будет твоей женой; а я тут при чем, что по ее милости должен тоже не спать? Слуга покорный! Пойдем-ка, в самом деле, спать.
- Я велел поставить тебе постель в моей спальне.
- Отлично, поболтаем еще немного... Только, чур, больше не вести никаких разговоров с призраками!
- Не накликай.
- Ты, кажется, заставляя меня спать в одной комнате с тобою, пускаешься на хитрость, надеясь, что мы вдвоем-то с ними справимся?
- Ты неисправим, Петя... Все тебе смешки. Впрочем, тебе хорошо: это тебя не касается.
- И тебя, мой милый, едва ли. По-моему, призраков никаких нет и быть не может. Во всем этом есть доля твоего расстроенного воображения.
- И даже в том, что ты видел и слышал в павильоне?
- Да, быть может, это все была лишь игра лунного света.
- Если ты так умеешь сам себя успокаивать - благо тебе.
- Так идем спать, - зевнул граф.
В сопровождении вошедшего камердинера оба друга отправились в спальню, разделись и легли, но еще долго не засыпали, беседуя о всевозможных вещах - главным образом о петербургских новостях. Они заснули наконец, когда солнце уже поднялось над горизонтом.
Проснулись оба друга после полудня, свежие и бодрые. Всех испытанных потрясений вчерашнего дня как не бывало. Сомнения, тревоги и предчувствия исчезли из ума и души князя Сергея.
Через полчаса после завтрака оба друга на лихой четверке понеслись по направлению к Зиновьеву.
Княгиня Васса Семеновна с истинно русским радушием встретила товарища будущего мужа своей дочери. Княжна Людмила грациозно присела ему. Свиридов, глядя на нее, не мог внутренне не сознаться, что князь Сергей отнюдь не пел ей вчера особенно преувеличенных дифирамбов; счастье, озарившее, подобно солнцу, всю Людмилу, придавало особый блеск ее красоте.
"Она произведет положительно фурор в Петербурге!" - мелькнуло в голове графа Петра Игнатьевича.
Побеседовав с полчаса на террасе, княгиня извинилась хозяйственными делами и отпустила молодых людей погулять в саду до обеда. Когда она ушла во внутренние комнаты, княжна Людмила, в сопровождении жениха и графа, спустилась в сад.
Свиридов не произвел на нее особенного впечатления. Вся поглощенная созерцанием своего милого "Сережи", княжна не обратила внимания на характерную, хотя совершенно в другом роде, красоту графа Петра Игнатьевича.
Зато оценила эту красоту другая. Это была Таня Берестова. Она пробралась в сад и, незаметно скользя среди кустов и затаив дыхание, все время следила за статным белокурым красавцем.
"Это вот не чета князю, - думала девушка. - Луговой пред ним совсем пропадает. В Петербурге, может, и еще лучше есть. Это здесь, в глуши, нам все диковинкою кажется".
Таня мечтой неслась на берега Невы и создавала в своем воображении царские дворцы, палаты вельмож, роскошные праздники, блестящие балы, с толпой блестящих же кавалеров. Обо всем этом она имела смутное понятие по рассказам княжны, передававшей ей то, что говорил ей жених; но фантазия Тани была неудержима, и она по ничтожному намеку умела создавать картину.
Для графа Петра Игнатьевича, не говоря уже о князе Луговом, день, проведенный в Зиновьеве, показался часом. Быстро освоившаяся с ним княжна была обворожительно любезна, оживленна и остроумна. Она рассказывала ему о деревенском житье-бытье, в лицах представляла провинциальных кавалеров и заставляла своих собеседников хохотать до упаду.
Их свежие молодые голоса и раскатистый смех доносились в открытые окна княжеского дома и радовали материнский слух княгини Вассы Семеновны.
Далеко не радовали эти звуки Таню. Веселье в саду, долетавшее до окна ее каморки, до боли резало ей ухо и заставляло нервно вздрагивать.
"Ишь, раскатываются! Весело! - злобствовала она, уже успевшая достаточно разглядеть друга князя Лугового и налюбоваться на него. - Ну да посмеется хорошо тот, кто посмеется последний. Поживем - увидим!"
Дни шли за днями, летя, как мгновенья, для княгини Полторацкой, княжны Людмилы, князя Лугового и его друга Свиридова.
В доме княгини Вассы Семеновны шла спешная работа по приготовлению приданого княжны Людмилы. Этим занимались несколько десятков дворовых девушек под наблюдением Федосьи и Тани.
Командировка последней для наблюдения была, собственно, номинальной, так сказать, почетной. С одной стороны, княгиня не хотела совершенно освободить ее от спешной работы и таким образом резко отличить от остальных дворовых девушек, а с другой, - зная привязанность к Тане дочери, не хотела лишить последнюю общества молодой девушки, засадив ее за работу с утра до вечера.
"Пусть их наговорятся напоследок, - рассуждала княгиня, - уедет, там, в Питере, мигом позабудет, а я здесь справлюсь с Таней, быстро обломаю и замуж выдам".
Княжна Людмила действительно в отсутствие жениха была неразлучна с Таней, передавала ей, как поверенной своих сердечных тайн, во всех мельчайших подробностях разговоры с женихом и с его другом, спрашивала советов, строила планы, высказывала свои мечты.
Таня слушала внимательно и, видимо, сочувственно относилась к своей барышне, которой скоро суждено было сделаться из княжны княгиней. Она высказывала свои мнения по тем или другим вопросам, задаваемым княжною, и спокойно обсуждала со своей госпожой ее будущую жизнь в Петербурге.
Однако чего стоили ей эта рассудительность и это спокойствие, знала только ее жесткая подушка, которую она по ночам кусала, задыхаясь от злобных слез.
Князь Сергей, то один, то со своим другом, конечно, ежедневно приезжал в Зиновьево и проводил там большую часть дня.
Наступило 6 августа, престольный праздник в зиновьевской церкви.
Весело провели князь Луговой и граф Свиридов этот день в доме княгини Вассы Семеновны. Дворовые девушки были освобождены на этот день от работ и водили хороводы, причем их угощали брагой и наливкой. На деревне шло тоже веселье. В застольной стоял пир горой. Общее веселье было заразительно, и день в Зиновьеве прошел оживленно.
В этот день граф Свиридов впервые близко увидел Таню и был поражен ее красотой. Когда ему довелось остаться вдвоем с князем Сергеем, он сказал:
- Ты видел двойника княжны?
- Какого двойника?
- Помилуй! Ты чаще меня бываешь здесь и бывал раньше меня, неужели ты не заметил дворовой девушки, как две капли воды похожей на княжну?
- А, это Таня! Ну, это сходство действительно бросается в глаза при первом взгляде, но когда ты приглядишься к этой девушке, то, конечно, убедишься, что у княжны с нею далеко не одни и те же лицо и фигура.
- Может быть, но меня сразу поразило это сходство.
Друзья пробыли в Зиновьеве долее обыкновенного и вернулись домой поздним вечером, в самом хорошем расположении духа.
- Твоя невеста прямо восхитительна. И как она любит тебя! - сказал граф Свиридов, ложась спать.
- Да, голубчик, я счастлив, так счастлив, что мне становится страшно. Видишь ли, мне кажется, что на земле не может и даже не должно быть такого полного счастья, что оно непременно будет чем-нибудь омрачено.
- Что за мысли? Перестань! Ты просто так расстроил свои нервы, что тебе во всем и везде кажется, что вот-вот должно случиться какое-нибудь несчастье. Это болезненно, мой друг, и тебе следует самому взять себя в руки и не допускать подобных мыслей в голову.
- Как же не допускать, когда они лезут без моего спроса? Вот и теперь. Мы так прекрасно провели сегодняшний день, вернулись в таком хорошем настроении, а я ложусь и думаю: что-то будет завтра? Мне ведь уже давно кажется, что должно случиться что-нибудь такое, что будет совершенно неожиданно и притом ужасно.
- Полно говорить пустяки!
- Эта мысль гнетет меня со дня открытия этого павильона. Несмотря на все самоубеждения, я не могу отделаться от воспоминания слов призрака. И, знаешь, сегодня меня особенно томит какое-то тяжелое предчувствие.
- Плюнь, не думай!
- Ну, хорошо! Покойной ночи! - и князь погасил свечу.
Однако тяжелое предчувствие, оказалось, не обмануло его. Обоих приятелей разбудили в шестом часу утра.
- Князь, ваше сиятельство! Извольте проснуться! - вбежал в спальню камердинер. - Несчастье в Зиновьеве.
- Что? Какое несчастье? - воскликнул князь Луговой.
- Ее сиятельство княгиня и горничная княжны убиты.
- А княжна? - не своим голосом закричал князь Сергей Сергеевич.
- А княжна пропала.
- Лошадей... Оседлать...
Оба друга вскочили и как безумные смотрели друг на друга.
- Неужели начинается? - произнес князь Луговой.
Граф Свиридов сделал над собой страшное усилие, чтобы освободиться от неприятного впечатления, произведенного словами друга, и произнес:
- Успокойся, узнаем все на месте. Быть может, все преувеличено.
- Ах, не говори. Может быть, и княжна убита, но ее трупа не нашли. Ах, недаром у меня было вчера такое тяжелое предчувствие.
Князь Сергей и граф Свиридов быстро оделись и во весь опор поскакали по дороге в Зиновьево.
Там ожидало князя все же несколько успокаивающее известие: княжну Людмилу в одном ночном белье нашли в саду в кустах, лежавшую без чувств. Дворовые девушки отнесли ее в ее комнату, где она была приведена в чувство, но вскоре снова впала в забытье.
- Конечно, ей ничего не сказали о несчастье? - спросил князь Федосью, докладывавшую ему о княжне.
- Конечно, нет, ваше сиятельство!
Несчастье на самом деле было ужасно.
Воспользовавшись тем, что подгулявшие дворовые люди все были в застольной избе и в доме оставались лишь княгиня, княжна и Таня, неизвестный злодей проник в дом и ударом топора размозжил череп княгине Вассе Семеновне, уже спавшей в постели, потом проникнул в спальню княжны, на ее пороге встретился с Таней и буквально задушил ее руками, сперва надругавшись над нею. Она была найдена мертвою, лежавшей на полу около комнаты княжны Людмилы. Кругом валялись клочья ее платья и белья. Злодей сорвал с нее всю одежду.
Картина этого зверского убийства и насилия, представившаяся обоим друзьям, заставила их задрожать.
Трупы до прибытия властей лежали там, где были обнаружены, только тело Тани Берестовой прикрыли простыней.
Княжна Людмила спаслась каким-то чудом. По всей вероятности, она услыхала шум в соседней комнате, встала с постели, приотворила дверь и, увидев ужасную картину, выскочила в открытое окно в сад, бросилась бежать куда глаза глядят, а затем, упав в изнеможении в кустах, лишилась чувств.
- А ты где была в это время? - спросил князь Сергей Федосью, рассказавшую все вышеизложенное и показавшую приезжим господам трупы своей госпожи и Тани.
Федосья залилась слезами.
- Попутал меня бес, окаянную, тоже в застольную пойти. Ирод Михайло плясал там под гармошку. Загляделась я на старости лет да заслушалась, ну, рюмочку для праздничка лишнюю тоже выпила. До самой смерти не замолить такого греха.
- Ради Бога, охраняй княжну, - с дрожью в голосе обратился к ней князь Сергей Сергеевич. - Главное, подготовьте ее исподволь к известию о смерти матери и Тани.
- Слушаю-с, ваше сиятельство. Подготовлю.
Оба друга остались в Зиновьеве до вечера и дождались прибытия командированного из Тамбова чиновника для производства следствия. Князь Луговой боялся, чтобы последний не вздумал допрашивать еще не оправившуюся княжну Людмилу и таким образом не ухудшил состояния ее здоровья.
Нескольких минут разговора с чиновником было достаточно, чтобы уладить дело в желательном для князя смысле.
- Будьте покойны, ваше сиятельство, княжны я не потревожу теперь. Зачем тревожить? И без того горя у нее много, испуг такой, - заявил чиновник.
- Когда окончите свое дело, приезжайте ко мне, в Луговое, я сумею поблагодарить вас, - сказал князь и, отдав еще раз приказание Федосье не отходить от барышни, вместе с другом уехал к себе.
Они ехали обратно почти шагом. Князь был задумчив и молчал.
- Какое страшное злодеяние! - воскликнул после довольно продолжительного молчания граф Петр Игнатьевич. - Я не могу понять одно: какая причина... Быть может, она была очень строга...
- Кто, княгиня? Да ее все любили как родную мать! Строга! Что такое строга. Она действительно была строга, но только за дело, а это наш крестьянин и дворовый не только любят, но и ценят.
- Страшно, - задумчиво произнес граф Свиридов.
- Прямо загадочное преступление. Ну, за что убита Таня?
- Она-то просто под руку подвернулась... Злодей шел убивать княжну...
- Едва ли этому чинуше удастся до чего-нибудь доискаться.
- Я тоже сильно сомневаюсь в этом.
Однако мнения друзей о "чинуше" оказались ошибочными. Когда на другой день утром князь один поехал в Зиновьево, то застал там производство следствия в полном разгаре.
- Что княжна? - были первые его слова.
- Сегодня на заре изволили прийти в себя и даже скушать молока, но еще слабы, теперь започивали... - доложила Федосья.
- Она знает?
- Они все знают... Видели, как злодей душил Таню.
- А о матери?
- Я им осторожно доложила. Княжна поглядела на меня так жалостливо и промолчала... Видно, горе-то таково, что слез нет... Смекаю я, они не в себе... рассудком помутились...
- А обо мне княжна не спрашивала? - продолжал Луговой.
- Никак нет-с.
Князь сделал движение губами, как бы собираясь что-то сказать, но промолчал; он хотел приказать Федосье провести его к княжне, но не решился.
"Это может еще более взволновать ее, - подумал он, - пусть успокоится... Быть может... Господь милосерд".
Князь уехал.
В тот же вечер в Луговое явился производивший следствие чиновник.
- Ну что, придется предать дело воле Божией? - спросил его граф Свиридов.
- Никак нет-с... Убийца известен, но скрылся.
- Кто же это?
- Никита Берестов, известный в Зиновьеве под прозвищем "беглый", отец убитой Татьяны.
- Отец! - воскликнули в один голос граф Свиридов и потрясенный ужасом подобного сообщения князь Луговой.
- Как вам сказать, ваше сиятельство, он ей отец и не отец, - и чиновник рассказал обоим друзьям всю историю беглого Никиты, записанную им со слов свидетелей и уже известную нашим читателям.
- Значит, это убийство из мести? - заметил граф.
- Несомненно! - ответил чиновник. - Княгине Берестов мстил за жену, а Татьяну убил как дочь князя от его жены.
- Вот почему княжна и эта девушка были так похожи друг на друга! - обратился граф к другу, задумчиво сидевшему в кресле у письменного стола.
- Это действительно ужасно! - задумчиво произнес князь, как бы отвечая скорее самому себе, а не своим собеседникам.
Чиновник рассказал еще некоторые более интересные подробности только что оконченного им следствия и при этом добавил, что княжна Людмила Васильевна хотя несколько и поправилась, но не выходит из своей комнаты, и он не решился беспокоить ее.
- Надо будет приехать в другой раз, - меланхолически заметил он.
- Я дам вам знать, когда будет можно, - встрепенулся князь Сергей Сергеевич. - Дайте ей совершенно оправиться; напишите ваш адрес, по которому я мог бы послать нарочного. Вот чернила и перья.
Чиновник сел за письменный стол, написал требуемые сведения и стал прощаться. Он уехал довольный поднесенным ему князем денежным подарком.
Друзья остались одни, но остальной вечер и ночь прошли для них томительно-долго. Разговор между ними не клеился. Оба находились под гнетущим впечатлением происшедшего. Поужинав без всякого аппетита, они отправились в спальню, но там долго лежали без сна на своих постелях, молча каждый думая свою думу.
Между тем в Зиновьеве тела убитых княгини и Тани обмыли, одели и положили под образа - княгиню в зале, а Татьяну - в девичьей.
К ночи прибыли из Тамбова гробы, за которыми посылали нарочного. Вечером, после отъезда чиновника, отслужили первую панихиду и положили тела в гроб.
Об этой панихиде не давали знать князю Луговому, и на ней не присутствовала княжна Людмила.
Князь Сергей Сергеевич и граф Свиридов прибыли на другой день к утренней панихиде. К ее началу вышла из своей комнаты и княжна. Она страшно осунулась и побледнела. Князь пошел к ней навстречу. Она церемонно присела ему, не поднимая на него взора. Он хотел высказать ей свое сочувствие, но язык не повиновался ему - таким безысходным горем, недоступным человеческому утешению, веяло от всей ее фигуры. Его сердце больно сжалось, и он остановился рядом со своей невестой, так же церемонно приветствовавшей и его друга.
Панихиды служили по очереди: сперва в зале у гроба княгини, а затем в девичьей, у гроба Татьяны Берестовой.
"По окончании служб я улучу минуту, чтобы переговорить с нею", - мелькнуло в уме князя Сергея Сергеевича.
Но на этот раз ему это не удалось. При конце второй панихиды княжна упала без чувств на руки следившей за нею Федосьи. С помощью дворовых девушек ее унесли в ее комнату, и там она осталась лежать в забытьи.
Князь, вернувшись в Луговое в сопровождении своего друга, тотчас послал лошадей в Тамбов за доктором, приказав того доставить к нему в имение.
- Я сам с ним поеду в Зиновьево, - высказал он свои соображения графу Свиридову.
- Это, конечно, будет лучше, - заметил тот. - Кстати, - добавил он, - прикажи запрягать и моих лошадей; мне надо быть завтра в Тамбове.
- Зачем? - взволновался князь. - Ты меня оставляешь?
- Ведь я не могу утешить тебя. Ты именно в таком состоянии, когда человеку надо быть одному, когда тяжело иметь возле себя даже самого близкого друга. Я понимаю это, мне тоже тяжело, что я своим приездом как будто принес тебе несчастье.
- Что за вздор! Я сам заслужил его.
- Но ведь любимая тобою девушка жива.
- Что же из этого? Свадьбу придется отложить на год, а год - много времени. Кроме того, Людмила стала совсем другой.
- Не можешь же ты требовать от нее, чтобы она была весела и довольна. Подумай сам: перенести для молодой девушки такое несчастье, взглянуть в глаза смерти. Да ведь и мы с тобою заболели бы, а не то что она, слабая девушка.
- Это ты верно. Я сам начинаю мешаться. Я это чувствую.
- Успокойся, сообрази все наедине и после похорон поговори с нею о будущем. Быть может, она согласится переехать в Петербург и отдаться в качестве твоей невесты под покровительство государыни.
- Вот спасительная мысль! - воскликнул князь, просветлев. - Я поговорю с нею об этом и прямо настою на этом по праву жениха. Не может же она оставаться на год в Зиновьеве, где все ей будет напоминать ужасное происшествие. Это было бы безумие!
- А меня все же ты отпусти. Мне надо окончить еще все дела в Тамбове, да пора и в Петербург. Приезжай и ты скорей туда со своей невестой. А пока помни: перемелется все - мука будет. Время - лучший врач. Вы оба любите друг друга. Если Бог попустил умереть княгиню такой страшной смертью - Его святая воля, надо примириться. В Петербурге год пролетит незаметно - и вы будете счастливы!
- Кабы твоими устами да мед пить.
Граф приказал своему лакею укладываться и вскоре, простившись с другом, покатил в Тамбов.
Князь Сергей остался один. Он пошел бродить по парку и совершенно неожиданно для самого себя очутился у рокового павильона. Войдя в него, он сел на скамейку и задумался.
Мысли одна другой безотраднее неслись в его голове. С горькой улыбкой вспоминал он утешения только что покинувшего его друга.
"Началось! - упорно мысленно твердил он. - Только началось. И еще будет. Но что? Вот страшный вопрос! "Адские силы против вас!" - вспомнил князь Сергей слова призрака.
Как бороться с этими силами? С какой стороны они направят свои удары? Разве третьего дня, уезжая из Зиновьева, оставив всех там веселыми и здоровыми, он мог ожидать, что в ту же ночь рука злодея покончит с двумя жизнями и что его невеста будет на волосок от смерти? Так и теперь! Разве он может быть спокойным хотя минуту? Может ли быть он уверен, что если не злодей, то сама смерть не отнимет у него дорогую жизнь его невесты, видимо потрясенной и нравственно, и физически?
Пред ним восставал образ княжны Людмилы в траурном платье, какою он видел ее сегодня утром.
"Ведь краше в гроб кладут", - мелькнуло в его голове.
Однако, подобно светлому лучу, вдруг озаряющему непроглядную тьму, князю Луговому вспомнились слова графа Петра Игнатьевича: "Как она любит тебя!" Он стал вспоминать слова княжны Людмилы, выражение ее прекрасного лица, все мелочные детали обращения с ним, все те чуть заметные черточки, из которых составляются целые картины.
Картина действительно составилась и была упоительна для князя Сергея. Он глубоко убедился в той, что княжна точно любила его, а если это было так, то он был охранен от действия адских сил. Провидение, видимо, для этого спасло его Людмилу.
"Она не в себе. Помутилась!" - вдруг пришли ему на память слова Федосьи, и он ужаснулся этому.
Что, если действительно княжна сошла с ума от испытанного потрясения? Ведь тогда все кончено.
И снова мрачные мысли темными силуэтами стали проноситься пред Луговым, и его тревожное состояние то увеличивалось, то уменьшалось; это была положительно лихорадка отчаяния.
Так прошло время до вечера. Князь вошел в свою спальню и с каким-то почти паническим страхом посмотрел на сделанную постель. Он чувствовал, что благодетельный и умиротворяющий сон не будет его уделом нынешнюю ночь, и стал ходить по комнате.
Вдруг его взгляд упал на висевший у его постели образок Божией Матери в золотой ризе, которым благословила его покойная мать при поступлении в корпус, и он спустя минуту уже стоял на коленях у постели и горячо молился.
В детстве его учила молиться мать, которая была глубоко религиозной женщиной и сумела сохранить чистую веру среди светской шумной жизни. Князь помнил, что он когда-то ребенком, а затем мальчиком любил и умел молиться, но с летами, в товарищеской среде и в великосветском омуте тогдашнего Петербурга, утратил эту способность. Однако разразившийся теперь над ним удар заставил его обратиться к Тому Высшему Существу, о Котором он позабыл в довольстве и счастье, в гордом, присущем человеку, сознании, что жизнь зависит от него самого, что он сам для себя может создать и счастье, и несчастье.
Богатый, знатный, молодой баловень света, он не знал препятствий для исполнения своих желаний, даже своих капризов. По мановению его руки все, казалось, были только тем и озабочены, чтобы доставить ему приятное, чтобы окружить его всевозможным комфортом. Встреча с красавицей княжной, без труда и без борьбы сделавшейся его невестой, довершила самообольщение. И вдруг...
Тревога и страх объяли князя Сергея.
