Дефо Даниель - Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона

аю его, да еще двух-трех неизвестных нам растений, покрывавших пустыню.

   Хотя и были мы освежены и укреплены соседством этого озера, но зато попали теперь в среду такого огромного количества хищных обитателей пустыни, подобного которому, я в этом уверен, никогда не видывал человеческий взор. Так же твердо, как я убежден, что с самого потопа [109] ни один человек эту пустыню не пересекал, так же твердо уверен я, что нет во всем свете подобного сборища хищных, свирепых и прожорливых созданий, то есть нигде нет такого скопления их в одном месте.

   За день до того, как мы достигли озера, и в течение всех тех трех дней, что мы проходили вдоль него, мы заметили, что земля усеяна совершенно невероятным количеством слоновьих клыков. Некоторые из них лежали здесь столетиями, и так как объем их от времени почти не уменьшился, я думаю, они могут так пролежать до скончания веков. Величина отдельных клыков показалась тем, кому я их описывал, столь же неправдоподобной, как и их количество, но я могу заверить вас, что среди них было много столь тяжелых, что самые сильные из нас не могли их поднять. Что касается их количества, то для меня нет сомнения, что ими можно нагрузить тысячу вымпелов самых больших кораблей на свете. Этим я хочу сказать, что количество их нельзя себе и представить. Они лежали на пространстве, которое можно было только охватить глазом больше чем на восемьдесят миль впереди нас, и на такое же расстояние виднелись направо, и на такое же влево от нас, и, возможно, во много раз больше еще, ибо нам это неизвестно. Ибо, как кажется, слонов в этих краях необычайно много. В одном месте мы нашли череп слона с торчащими клыками; это был один из самых больших, какие я когда-либо видел. Мясо и остальные кости этого слона истлели, понятно, в течение многих сотен лет. Но череп с клыками не могли поднять трое сильнейших наших людей. Большой клык весил, как мне кажется, по меньшей мере, триста тридцать фунтов. Но что особенно, на мой взгляд, примечательно, это то, что весь череп был такой же прекрасной кости, как и клыки; и вместе они весили, как мне кажется, не меньше шестисот шестидесяти фунтов. Понятно, я толком не знаю, но выходит, что все кости слона могут быть слоновой костью. Но, думается мне, настоящим возражением против этого является то, что я увидел, ибо, будь это так, сохранились бы перед моими глазами также и все остальные кости этого слона.

   Так как мы прошли, не останавливаясь, четырнадцать дней, и у нас покамест было все совершенно исправно и благополучно по части пищи, а вода имелась рядом, то я предложил пушкарю немного отдохнуть и в то же время поискать какой-нибудь дичи. Пушкарь, у которого сообразительности по этой части было больше, чем у меня, согласился с моим предложением, сказавши, что мы могли бы попытаться половить рыбу в озере. Но перед нами тотчас же встал вопрос: откуда добыть крючки; это обстоятельство чуть было не поставило нашего изобретателя в тупик. Однако после некоторых трудов и хлопот он все же сделал их, и мы наловили свежей рыбы различных пород.

   Мы наловили ее достаточно для своего пропитания, но еще и провялили на солнце много больших рыб совершенно неизвестных мне пород, что значительно увеличило наши запасы съестного. А солнечный жар так превосходно высушил их без соли, что они оказались сразу и вялены, и сухи, и тверды, и все за один день.

   Мы отдохнули пять дней. В продолжение этого времени у нас было много забавных приключений с дикими зверями, - слишком много для того, чтобы пересказывать их. Одно из них особенно интересно; это была погоня львицы за большим оленем. Олень, по своей природе, животное подвижное и пролетел мимо нас, как ветер, опередив львицу ярдов, должно быть, на триста. Но львица, благодаря своей силе и крепости легких, нагоняла его. Они пронеслись в четверти мили от нас, и мы Долго следили за ними, но потом бросили это занятие. Но каково было наше удивление, когда час спустя мы увидали, как они с топотом проносятся в обратном направлении, причем львица была уже в тридцати или сорока ярдах от оленя. Оба они напрягали последние свои силы. Но вот олень, добравшись до озера, погрузился в него и поплыл, спасая жизнь, со всех ног, как раньше со всех ног бежал.

   Львица вслед за ним погрузилась в воду, проплыла некоторое расстояние, но затем воротилась. Выбравшись на берег, она издала самый ужасный рев, какой мне когда-либо приходилось слышать; она была в ярости, что лишилась добычи.

   Мы продвигались теперь вперед только по утрам и вечерам. Днем мы отдыхали в палатке. Но однажды рано утром мы увидали иную погоню, которая уже больше, чем прежняя, затронула нас. На нашего черного князька, шедшего несколько ближе к берегу озера, чем остальные, напал громадный, рослый крокодил, бросившийся из озера. Хотя князек и был легок на ноги, ему еле удалось спастись. Он бросился прямо к нам, и мы, по правде говоря, не знали, что делать, так как слышали, что пуля не пробивает крокодиловой шкуры. Это подтвердилось: трое наших выстрелили в крокодила, но он даже не обратил на это внимания. Но мой друг пушкарь, малый решительный, смелый и весьма хладнокровный, подошел к крокодилу так близко, что засунул дуло мушкета ему в пасть, выстрелил и, бросивши мушкет, тотчас же отбежал. Зверь долгое время бился; он обратил всю свою ярость на мушкет и даже оставил на стволе следы зубов, но через некоторое время ослабел и сдох.

   Все эти дни наши негры шарили по берегам озера, ища дичи; наконец, они добыли нам трех оленей, одного очень большого и двух очень маленьких. На озере водилась также и водяная птица, но нам никак не удавалось подойти к ней достаточно близко для выстрела. Нигде, кроме этого озера, мы в пустыне больше птиц не видели.

   Мы точно так же убили и двух или трех цибетовых кошек, но мясо их оказалось хуже всякой падали. На далеком расстоянии мы видели большое количество слонов, причем заметили, что они всегда идут в превосходном обществе, то есть, что их всегда помногу вместе и выстроены они в исправном боевом порядке. Говорят, что так обороняются они от своих врагов: если львы, тигры, волки или какие-либо другие хищники нападают на них, они, вытянувшись боевым строем, иногда в пять или шесть миль длиной, давят все, что попадается на пути, разбивают все на части хоботами или хоботами же взметают на воздух. Поэтому даже сотня львов или тигров, встречая подобный строй слонов, всегда бежит назад, ища возможности улизнуть куда-нибудь направо или налево. В противном случае ни одному из них не удалось бы спастись, ибо слон хотя и грузный зверь, но так искусно и проворно орудует хоботом, что легко может поднять им самого тяжелого льва или другого какого-нибудь хищника, переметнуть в воздухе через спину и насмерть затоптать ногами. Мы видели не один такой боевой ряд слонов, А однажды нам попался такой длинный, что конца его нельзя было различить: в нем было тысячи две слонов в ряду или строю. Слоны - не хищники, они питаются растениями, подобно быкам, причем, говорят, что слону, несмотря на его большие размеры, требуется корму даже меньше, чем лошади.

   Количество слонов в тех краях было безгранично. Это можно вывести хотя бы из того невероятного множества клыков, которые, как я сказал, мы обнаружили в этой обширной пустыне. Действительно, нам попадалось по сотне слоновых клыков на один костяк какого-нибудь другого животного.

   Однажды вечером мы были сильно напуганы. Большинство наших уже улеглось спать на своих циновках, когда часовые вдруг вбежали к нам, перепуганные внезапно раздавшимся рядом с ними львиным ревом. Так как ночь была темная, они, очевидно, львов не заметили, покуда те не подошли вплотную. Это был, как оказалось, громадный старый лев с целым семейством - с ним была львица и три львенка, не считая старого царя, который чудовищно велик. Один из малышей - а все они были добротные, большие и рослые - прыгнул на одного из наших негров, стоявшего на часах, прежде чем тот заметил его. Негр был страшно перепуган, закричал и вбежал в палатку. У другого часового, имевшего при себе мушкет, не хватило сообразительности тут же застрелить льва; он ударил зверя прикладом, от чего львенок сперва завизжал, потом грозно зарычал. Тогда парень отступил. Мы все переполошились, трое наших схватили мушкеты, побежали к выходу палатки и увидавши старого льва по блеску его глаз, тут же выстрелили, но, очевидно, промахнулись. Они, по крайней мере, не убили его, так как все львы отступили, поднявши отвратительный рев. Это было как бы призывом к помощи. На рев сошлось огромное количество львов и, в довершение к ним, еще каких-то других хищников, каких мы не знали, так как в темноте не могли рассмотреть их. Но только со всех сторон начались шум и рев, и вой, и дикая музыка, точно все звери пустыни собрались, чтобы сожрать нас.

   Мы спросили нашего черного князька, что нам делать.

   - Пойти, - говорит он, - и испугать их всех!

   Он схватил две или три самых худших циновки, попросил одного из наших высечь огонь и повесил циновки на конце шеста и поджег. Циновки запылали, осветив вокруг изрядное пространство. При виде этого, все звери отступили; мы услышали их рычание и рев на большом расстоянии от нас.

   - Что ж, - говорит пушкарь, - это средство годится, жаль только жечь циновки, ведь они служат нам и подстилками и покрывалами. Не мешайте мне, - говорит он, возвращается в палатку и принимается изготовлять нечто вроде искусственных петард [110] и тому подобное.

   Несколько штук он передал нашим часовым, чтобы они имели их под рукою на всякий случай, а одну большую прикрепил к тому самому шесту, к которому были привязаны циновки, и поджег ее. Она горела так долго, что на этот раз все дикие звери оставили нас в покое.

   Как бы там ни было, но общество зверей стало утомлять нас, и, чтобы отделаться от них, мы вновь пустились в путь на два дня раньше, чем собирались. Пустыня все еще не кончалась, даже не было видно признаков ее конца. Но мы теперь обнаружили, что почва вся покрыта какой-то зеленью; благодаря этому наш скот не голодал. Во-вторых, обнаружили мы также, что в озеро впадает много речонок; таким образом, покуда местность была низменная, мы находили достаточно воды, и это очень облегчало нашу поклажу. Мы шли так еще шестнадцать дней, но не добрались до лучших мест. Затем местность стала понемногу повышаться, из чего мы заключили, что воды нам не хватит, и так, запасаясь на случай беды, мы наполнили ею все наши пузыри-бутыли. Мы продолжали так незаметно подниматься в продолжение трех дней, покуда внезапно не обнаружили, что находимся на вершине большой цепи возвышенностей, хотя и не столь высоких, как первая.

   Взглянувши вниз, по другую сторону холмов, мы, к великой нашей радости, увидели, что пустыня кончилась, и что дальше местность обильно покрыта зеленью, деревьями и пересечена большой рекой. Мы не сомневались в том, что найдем там также людей и скот. Теперь, по словам нашего пушкаря, ведшего подсчеты, мы прошли около четырехсот миль по зловещей пустыне, сделавши переход в тридцать четыре дня. Таким образом, мы в общем прошли около тысячи ста миль намеченного пути.

   Мы охотно в тот же вечер спустились бы с холмов, но уж было слишком поздно. На следующее утро мы передохнули в тени каких-то деревьев; это было для нас весьма усладительно, ибо солнце больше месяца пекло нас, и на пути не было даже деревца, чтобы укрыться. Местность нам очень понравилась; особенно же по сравнению с той, откуда мы пришли. Здесь мы убили нескольких оленей, которых водилось много в лесах. Убили мы также какое-то создание, вроде козы, мясо которого оказалось очень вкусным; но то была не коза. Мы нашли также множество птиц, похожих на куропаток, но несколько меньших по величине и почти ручных. Словом, мы зажили здесь хорошо. Людей, однако, здесь не оказалось; по крайней мере, мы не встречали их в продолжение нескольких дней пути. Как будто для того, чтобы сбавить нам радость, каждую ночь нас тревожили львы и тигры. Слонов же здесь мы не видали совершенно.

   После трех дней пути мы подошли к реке, увиденной еще с холмов и названной нами Золотой рекой. Оказалось, что течет она к северу [111], это была первая на нашем пути река, протекавшая в этом направлении. Течение реки было очень быстрым. Наш пушкарь, вытащивши свою карту, уверял меня, что либо река эта Нил, либо же она впадает в то большое озеро, откуда, говорят, Нил вытекает. Он разложил свои планы и карты, в которых я, благодаря его урокам, стал хорошо разбираться, и заявил мне, что постарается убедить меня в этом. Действительно, он все это так ясно объяснил, что я пришел к тому же заключению.

   Я все же никак не мог взять в толк, зачем пушкарь так интересуется этим, но он продолжал развивать свою мысль и заключил так:

   - Если эта река - Нил, почему бы нам не понастроить еще каноэ и не спуститься вниз по реке, вместо того, чтобы рисковать на пути к морю и встретить еще какие-либо пустыни и палящие пески? Да если бы мы и добрались до моря, нам оттуда попасть домой будет так же трудно, как и с Мадагаскара.

   Рассуждения эти были хороши, не имеется здесь возражений разного рода, на которые никто из нас не мог ответить. Но, в общем, предприятие было такого рода, что каждый из нас считал его невозможным, и по ряду различных причин. Наш лекарь, сам человек ученый и начитанный, хотя и не знакомый с мореходством, воспротивился этому, и часть его возражений, помню, сводилась вот к чему: во-первых, длина пути, как признавали и он и пушкарь, благодаря руслу и изгибам реки окажется не меньше чем в четыре тысячи миль; во-вторых, в реке бесчисленное множество крокодилов, которых нам никак не удастся избегнуть; в-третьих, по пути имеются ужасные пустыни. И, наконец, приближается период дождей, во время которого нильские воды будут особенно яростны; они вздуются так высоко, разольются вдоль и вширь по всей равнине, что мы никогда не сможем знать, находимся ли мы в русле реки или нет. Нас наверняка часто будет выбрасывать на берег, переворачивать и топить. По такой опасной реке совершенно невозможно двигаться.

   Последнюю эту причину изложил он нам так ясно, что мы и сами стали признавать ее и согласились отказаться от замысла пушкаря и продолжать путь в первоначальном направлении - на запад и к морю. Но, как ни хотелось нам скорее отправиться, мы все же, под предлогом отдыха, лодырничали еще два дня на этой реке. В течение этого времени наш черный князек, который очень любил бродить, явился как-то вечером и принес нам много кусочков чего-то. Что это - он не знал, но вещицы эти были тяжелые и на вид приятные. Он решил показать их мне, думая, что это какая-нибудь редкость. Я ему не подал вида, что заинтересован, но, отойдя и подозвавши к себе пушкаря, показал ему принесенное, высказавши при том свое предположение, а именно, что это золото. Он согласился со мной как в этом, так и в следующем: мы решили завтра захватить с собой черного князька, чтобы он показал нам то место, где нашел золото. Если там много золота, мы сообщим об этом всем нашим товарищам, если же мало, то мы сохраним дело в тайне и прибережем золото для самих себя.

   Но мы забыли посвятить в эту тайну князька; он же по простоте своей столько наболтал всем остальным, что те, догадавшись, в чем дело, пришли к нам поглядеть. Обнаруживши, что дело раскрыто, мы стали заботиться лишь о том, чтобы никто не заподозрил нас в желании утаить золото. Высказавши свое мнение, мы позвали нашего изобретателя, который тут же согласился с тем, что это золото. Тогда я предложил идти всем вместе к месту, где князек нашел его; и если там окажется значительное количество золота, провести там некоторое время, чтобы добыть его.

   Так мы и пошли всем скопом, так как никто не желал оставаться на месте, раз сделано открытие такого рода. Мы обнаружили золотоносное место на западной стороне реки, но не в главном ее русле, а в другой речонке или потоке, бежавшем с запада и впадавшем в эту реку. Мы принялись ворошить песок и промывать его в пригоршнях. Почти из каждой горсти песка мы вымывали себе в руку по несколько кусочков золота величиной с булавочную головку, а то и с виноградное зернышко. Через два-три часа у каждого набралось немного золота. И мы решили идти пообедать.

   В то время, как мы ели, мне пришла в голову мысль, что раз так охотно работаем мы ради столь важной, многозначительной вещи, как золото, этой главной приманки в мире, то десять против одного, что оно рано или поздно приведет нас к раздору, разрушит наши добрые правила, наши соглашения и заставит нас разбиться на отдельные отряды, а то и натворить что-либо похуже. Поэтому я и сказал товарищам следующее, что хоть я в отряде и самый младший, но так как они всегда позволяли мне высказывать свое мнение, иногда даже милостиво следовали моим советам, то сейчас хочу кое-что предложить, что пойдет, по моему мнению, на общее благо и всем, вероятно, придется по сердцу. Мы находимся в стране, сказал я им, где имеется много золота и куда весь мир посылает за ним корабли. Но, в сущности, не зная, где золото находится, мы можем добыть его и много, и мало. Я и предлагаю: не лучше ли будет для нас, если, сохраняя в своем сердце доброе согласие и дружбу, царившие до сей поры и для нашей безопасности крайне необходимые, мы все найденное нами соединим в единый запас и под конец поделим его поровну между собою. Не надо идти на опасность раздора, могущего возникнуть из-за того, что один найдет больше золота, а другой меньше. Я уверял, что, будучи все на равных основаниях, мы охотнее возьмемся за работу; да, помимо этого, мы можем поставить на работу наших негров и воспользоваться плодами как их труда, так и нашего. А раз мы будем в равных долях, то и не окажется у нас разумного основания для ссор и взаимных обид.

   Они одобрили мое предложение. Поднявшись, они единодушно подали друг другу руки и поклялись, что не утаят ни малейшей крупинки золота от остальных. Если же у кого-нибудь найдется припрятанное золото, все обнаруженное должно быть у него отобрано и впоследствии поделено между остальными. Наш пушкарь же добавил еще одно совершенно правильное и справедливое условие: если кто-либо из нас в продолжение пути, вплоть до самого возвращения в Португалию, выиграет у другого деньги или золото, или стоимость их путем пари, состязания, заклада или игры, он должен быть вынужден возвратить выигрыш, под угрозой быть обезоруженным, прогнанным и лишенным нашей поддержки. Это необходимо было для того, чтобы предупредить заклады и азартную игру, в чем наши всячески изощрялись, хотя не имели при себе ни карт, ни костей.

   Заключив это здравое соглашение, мы весело принялись за работу, показав неграм, чего нам от них требуется. Мы работали в верхнем течении реки, на обеих ее берегах и на дне; около трех недель провели мы так, плескаясь в воде. За это время, постепенно подвигаясь вперед по нужному направлению, мы прошли миль шесть, не больше. И все время, чем выше мы поднимались, тем больше находили золота; покуда, наконец, пройдя мимо ската одного холма, не обнаружили внезапно, что золото иссякло и что дальше его нет ни крупинки. Мне пришла вдруг на ум мысль: не смыто ли найденное нами золото со ската этого холма?

   Мы возвратились тотчас же к холму и принялись исследовать его. Земля оказалась рыхлая, желтовато-глинистого оттенка; в некоторых местах попадался белый твердый камень; когда впоследствии я описывал его некоторым знающим людям, те сказали мне, что это - плавиковый шпат [112], который находится в руде и окружает золото в залежах. Но будь это даже чистое золото, у нас все равно не было орудий, чтобы его добыть. Мы так и оставили его. Разрывая рыхлую землю пальцами, мы добрались до одного поразительного места, где около двух бушелей земли обвалилось чуть ли не от одного прикосновения, обнаруживши в себе большое количество золота. Мы заботливо подобрали землю и хорошо промыли ее в воде; в наших руках остался чистый золотой песок. Но замечательнее всего то, что, снявши весь рыхлый слой земли, мы добрались до твердого камня и там уже не было ни единой крупинки золота.

   К ночи мы сошлись, чтобы подсчитать, сколько золота добыли. Оказалось, что в сегодняшней глыбе земли мы нашли около пятидесяти фунтов золотого песка, да еще тридцать четыре фунта собрали мы за все время нашей работы в реке.

   Разочарованием счастливого свойства было для нас, что работа наша приходила к концу. Ибо, найди мы хотя бы еще малейшее количество золота, да и покажись оно только, я не знаю, когда мы бросили бы работу. Обшаривши все место и нигде, кроме той рыхлой глыбы, не обнаруживши ни крупинки золота, - ни здесь в земле, ни в других местах, - мы тотчас же вернулись на речку. Мы вновь стали обследовать ее вдоль и поперек, покуда еще находили хоть что-нибудь. И во второй раз мы добыли еще шесть или семь фунтов. Тогда мы перешли на первую реку и прощупали ее как вверх, так и вниз по течению, - и по тому и по другому берегу. Вверх по течению мы не нашли ничего, ни единой крупинки; вниз по течению мы нашли очень мало, не более, чем пол-унции на две мили работы. Так возвратились мы вновь на Золотую реку, как мы справедливо назвали ее, и еще по два раза прошли ее вверх по течению и вниз по течению и каждый раз находили немного золота и, возможно, оставайся мы там по сей день, продолжали бы находить еще, но под конец количества были такие малые и работа настолько трудна, что мы с общего согласия бросили ее, не то утомили бы как себя, так и наших негров настолько, что не годились бы для дальнейшего пути.

   Вся наша добыча дала нам в общем по три с половиной фунта золота на человека. Вес этот был установлен изобретательным нашим токарем; меры он, понятно, подобрал приблизительно, но уверял, что они скорее преувеличены, чем преуменьшены. Впоследствии это подтвердилось, ибо оказался перевес около двух унций на фунт. После раздела осталось еще семь или восемь фунтов золота, которые мы согласились отдать токарю для того, чтобы он приготовлял из золота подобающие вещички; их мы решили раздавать встречным народам в обмен на съестные припасы, а то и на дружбу и тому подобное. Кроме того, мы около фунта отдали нашему черному князьку. Он собственной рукой, при помощи нескольких орудий, которые одолжил ему наш искусный мастер, перековал золото и изготовил из него шарики, круглые, как четки, но не вполне такие на вид. Затем он просверлил в них отверстия и, нанизавши шарики на нитку, надел их на свою черную шею. Уверяю вас, они на нем имели превосходный вид, только возился он с ними много месяцев. Так окончилось наше первое золотое приключение.

   Тут стали мы обнаруживать то, о чем прежде совсем не заботились. Мы поняли, что, какова бы то ни была местность, в которой мы находимся, мы в течение долгого времени не сможем значительно продвинуться вперед. После пятимесячного с лишком нашего путешествия погода стала меняться. Мы видели по природе, что находимся в таком климате, где наравне с летом бывает и зима, хотя и не похожая на зиму нашей родины. Предстоял период дождей [113]. А в это время нельзя путешествовать как из-за самих дождей, так и из-за вызываемых ими повсеместных разливов. Хотя мы уже с дождливыми периодами познакомились на острове Мадагаскар, но с начала путешествия мы о них как-то не думали; ведь мы выступили в путь около времени солнцестояния, то есть тогда, когда солнце было дальше всего к северу от нас, и этим обстоятельством в пути и воспользовались. Но теперь солнце быстро приближалось к нам, и начало дождить. По этой причине мы созвали общую сходку, на которой обсудили положение: идти ли на вперед или выбрать на берегу нашей Золотой рек столь счастливой для нас, подходящее место и там разбить становище на зиму?

   В общем, было решено оставаться на месте. Это было немалой причиной наших удач, как вы увидите в соответствующем месте.

   Решивши так, мы сразу же поставили наших негров на работу, на постройку хижин или домов для жилья. Они очень ловко управились с этим. Только мы переменили первоначально намеченное место, полагая - и так оно и оказалось - что река может залить его при внезапном дожде. Становище наше было подобно небольшому городу, посреди которого стояли наши хижины. В середине их была одна, в которую выходили все наши отдельные жилища, так что единственный путь для каждого в свое помещение вел через общественный шатер. В нем мы вместе ели и пили, сходились и держали советы. Наши плотники понаделали нам столов, скамей и табуретов во множестве, сколько могло нам понадобиться.

   Очаги не нужны были нам, - было достаточно жарко и без огня. Но, в конце концов, мы были вынуждены по особой причине поддерживать каждую ночь костер. Хотя во всех остальных отношениях место было и приятное и удобное, но здесь непрошенные хищные звери тревожили нас, пожалуй, даже больше, чем в самой пустыне. Так как олени и прочие травоядные животные сходились сюда для прикрытия и прокорма, то львы, тигры и леопарды посещали эти места ради добычи.

   Мы, обнаруживши это, сперва так встревожились, что подумали даже о перемене места. Но после многих споров решили так укрепиться, чтобы оказаться в полной безопасности. Этим занялись наши плотники. Сперва они огородили все наше становище вокруг длинными шестами, ибо дерева было у нас достаточно. Шесты эти были воткнуты друг возле друга не в правильном порядке, как и изгороди, но вразбивку. Их было великое множество; в толщину они составляли около двух ярдов, причем одни были выше, другие ниже, - все заостренные на верхушке и в футе расстояния друг от друга. Прыгни через них какая-нибудь тварь, она повисла бы на двадцати или тридцати кольях, разве только она начисто перемахнула бы через них, но это было очень трудно.

   Вход был усажен еще большими шестами, так расположенными, что они образовали три или четыре крутых поворота; по этим поворотам не могло пройти ни одно четвероногое размером больше собаки. Для того чтобы какая-нибудь стая не напала на нас и не потревожила бы наш сон, чтобы нам не пришлось тратить боевое снаряжение, которое мы скупо берегли, - мы поддерживали каждую ночь перед входом в изгородь большой костер. А для двух часовых, находившихся против костра, в самом входе была сделана хижина, прикрывавшая их от дождя.

   Для поддержания костра мы нарубили огромное количество дров и сложили их грудой для просушки. Из зеленых ветвей мы сделали вторую покрышку для хижины; покрышка была так высока и плотна, что впитывала в себя весь дождь, и мы оставались всегда в сухости.

   Едва управились мы со всей этой работой, как пошли такие яростные и непрерывные дожди, что у нас не было почти возможности ходить на охоту. Понятно, нашим неграм, не носившим одежды, дожди были нипочем. Но для нас, европейцев, нет ничего более опасного в этом жарком климате.

   В этом положении пребывали мы четыре месяца, то есть от середины июня до середины октября. Ибо хотя дожди прошли, или, по крайней мере, к равноденствию прошла главная их ярость, мы все же решили, так как солнце было над нашими головами, несколько подождать, покуда оно хоть немного отойдет к югу.

   Во время всей стоянки у нас было много приключений с хищниками. Не поддерживай мы постоянно костра, неизвестно, укрыл ли бы нас забор, хотя мы и укрепили его впоследствии двенадцатью или четырнадцатью рядами шестов, если только не более. Тревожили хищники нас всегда по ночам; они иногда являлись в таких количествах, что казалось, будто все львы, тигры, леопарды и волки Африки собрались напасть на нас. Наутро, после одной светлой лунной ночи, часовой сообщил нам, что мимо нашего маленького становища прошло, как он совершенно твердо уверен, до десяти тысяч различного рода хищников. Завидевши огонь, эти хищники отступили, но, уж во всяком случае, проходя мимо, выли или ревели и издавали всевозможные звуки.

   Эта музыка ни в коей степени не была приятна для нас; она подчас была настолько нестерпимой, что не давала нам спать. Частенько часовые вызывали всех бодрствующих выйти наружу и поглядеть. Однажды они всерьез вызвали всех нас в ветреную бурную ночь, сменившую дождливый день. Тогда сбежалось к нам такое неисчислимое количество этих чертовых созданий, что наши часовые уже решили, что они нападут на нас. Звери не подходили к той стороне, где был огонь, и, хоть мы считали себя в безопасности, мы все же поднялись и взялись за оружие. Светила почти полная луна, но небо было усеяно летучими облаками, и ужас ночи довершала какая-то странная буря. Оглянувшись на заднюю сторону нашего становища, я увидел внутри наших укреплений какого-то метавшегося зверя. Он, действительно, кроме своих задних лап, был весь уже внутри. Он, как оказалось, сделал прыжок с разбега, переметнулся через всю нашу изгородь, но напоролся на крайний кол, который был выше остальных. Всей своей тяжестью зверь повис на шесте, и острие кола вошло ему в одну из задних ляжек с внутренней стороны. Так висел он, ревя и грызя дерево от ярости. Я выхватил копье у стоявшего рядом со мною негра, подбежал к зверю и, нанеся ему три или четыре удара, прикончил его; я не хотел стрелять, так как задумал дать залп по остальным хищникам, которые, я видел, плотно толпились снаружи, точно стадо буйволов, которых гонят на ярмарку. Я вызвал наших и показал им все увиденные мной предметы ужасов. Без долгих рассуждений мы дали по зверям общий залп, причем большинство наших мушкетов было заряжено двумя или тремя жеребейками или пулями зараз. Среди зверей произошла ужасная суматоха, и они пустились со всех ног убегать. Лишь некоторые из них отходили более важно и торжественно, чем прочие, будучи меньше напуганы шумом и огнем. Мы разглядели также некоторых валявшихся, очевидно, в предсмертных корчах на земле, но мы не посмели выйти наружу, чтобы ближе посмотреть на них.

   Хотя хищники бежали, мы всю ночь слышали ужасающий рев; то, должно быть, ревели раненые. Лишь только рассвело, мы вышли поглядеть, какое побоище мы произвели. Зрелище, действительно, было странное. Насмерть убито было нами три тигра и два волка, не считая того хищника, которого я убил в изгороди и который оказался каким-то ублюдком, чем-то средним между тигром и леопардом [114]. Кроме того, в живых остался благородный старый лев, у которого были перебиты передние лапы; он не мог убраться прочь, всю ночь бился и этим чуть не уморил себя. Мы решили, что спать так сильно мешал нам своим громким ревом именно этот раненый воин. Наш лекарь глянул на льва и улыбнулся.

   - Вот, - говорит он, - будь я уверен, что этот лев окажется так же милостив ко мне, как один из предков его величества к римскому рабу Андроклу [115], я непременно вложил бы в лубки обе его лапы и вылечил бы его. Истории Андрокла я не слыхал, и лекарь тут же подробно рассказал мне ее. Мы же указали лекарю, что единственный способ узнать, как поступит лев - это вылечить его и положиться на его благородство. Но лекарь в это благородство не верил и, чтобы покончить со львом и избавить его от мук, он выстрелил ему в голову и убил его. С той поры мы всегда называли нашего лекаря цареубийцей.

   Наши негры нашли на некотором расстоянии от становища еще не менее пяти павших от ран хищников, среди них оказался один волк, один превосходный пятнистый молодой леопард, а остальные - такие звери, что мы не знали даже, как они называются.

   Хищники еще не раз сходились к нам впоследствии, хотя подобные массовые их свидания возле нас больше не повторялись. Но все это имело для нас дурное следствие: хищники отогнали от нашего становища оленей и других животных, общества которых мы желали значительно больше и которые были нам необходимы для существования. Как бы то ни было, наши негры все же каждый день ходили на охоту, и не бывало почти дня, чтобы они чего-нибудь не принесли с собою. В частности же мы обнаружили в этих краях множество дикой птицы, какая водится и в Англии: уток, чирков, свищей и так далее, также гусей и также много других еще никогда не виденных нами птиц. Эту дичь мы частенько били. В реке мы также ловили много свежей рыбы, так что в съестном не нуждались. Если мы в чем-нибудь и нуждались, так это в соли. Ее у нас оставалось немного, и мы расходовали ее бережно; наши негры в рот ее не брали и очень неохотно ели все, что было приправлено ею.

   Теперь погода стала улучшаться, дожди прошли, потоки уменьшились, и солнце, перешедшее через зенит, продвинулось на изрядный кусок к югу. Мы приготовились пуститься в дальнейший путь.

   Двинулись мы вперед двенадцатого октября или около того. Так как местность, по которой пролегал наш путь, была, в общем, удобна и обильно снабжала нас пищей, хотя все еще не имела обитателей, то шли мы бодрее и покрывали иногда, как вычислили, двадцать или двадцать пять миль в день. За одиннадцать дней ходьбы мы не останавливались ни разу, если не считать одного дня, когда мы строили плот, чтобы переправиться через речку, набухшую от дождей и еще не опавшую.

   Переправившись через эту речку, кстати, также протекавшую на север, мы встретили на пути большую гряду холмов. Правда, далеко направо мы увидели открытую местность, но так как мы точно держались своего курса - прямо на запад, то не пожелали отклониться значительно от пути для того только, чтобы избежать нескольких холмов. Поэтому мы прошли прямо. Но тем более были мы удивлены, когда один из наших, вместе с двумя неграми опередивший нас, в то время как мы еще не добрались до вершины, воскликнул: "Море! море!" [116] - заплясал и запрыгал от радости.

   Пушкарь и я очень удивились этому, так как еще утром вычисляли, что до морского берега не менее тысячи миль и что нечего надеяться добраться до него раньше следующего дождливого сезона. Поэтому, когда тот закричал "море", пушкарь рассердился и сказал, что тот, кто кричал, сошел, видимо, с ума.

   Но оба мы удивились так, что больше удивиться невозможно, когда, взобравшись на вершину холма, хоть и было это очень высоко, не увидали ничего, кроме воды, как перед собою, так и справа и слева. Ибо то было огромное море, не ограниченное ничем, кроме как горизонтом.

   Мы спустились с холма со смущенными мыслями, будучи не в состоянии понять, где мы, так как все наши карты показывали, что море находится еще на большом расстоянии.

   От холмов до берега, или края моря, не было и трех миль, и, добравшись туда, мы обнаружили, что вода пресная и приятная на вкус. Словом, мы не знали, на что решиться. Море, каковым мы его считали, совершенно преграждало нам путь (я подразумеваю на запад), ибо лежало на самой нашей дороге. Тотчас же возник вопрос, в какую сторону поворотить, - в правую или в левую, но он быстро разрешился. Ибо, не зная размеров озера, мы считали, что наш путь, если это действительно море, должен идти к северу и тем самым, какое бы расстояние мы ни прошли к югу, на такое же расстояние мы отдаляемся от нашей цели. Так, проведши изрядную часть дня в удивлении по этому поводу и в совещаниях, что предпринять, мы выступили к северу.

   Мы шли по берегу этого моря добрых двадцать три дня, прежде чем могли понять, что же это такое на самом деле. Однажды рано поутру один из наших моряков закричал: "Земля!" И это не было ложной тревогой, ибо мы ясно видели вершины каких-то холмов на очень большом расстоянии, по той стороне воды, прямо к западу. Но хоть это и успокоило нас в том смысле, что перед нами не океан, а внутреннее море или озеро, мы все же к северу не видели земли или, вернее, не видели конца воде и должны были пройти еще восемь дней или, приблизительно, еще сто миль, покуда добрались до конца озера. И тут мы обнаружили, что это озеро или море заканчивается очень большой рекой, текущей на север или на север с уклоном на восток, подобно той реке, о которой я уже говорил раньше.

   Мой друг, пушкарь, поразмыслив, сказал, что, видимо, прежде он ошибался и что это на самом деле река Нил, но что он по-прежнему разделяет общее наше мнение о невозможности плыть этим путем в Египет. Потому мы решили пересечь реку, что, однако, было не так легко, так как река текла очень быстро и притом в очень широком русле.

   Поэтому нам целую неделю пришлось устраивать перевозку на тот берег как самих себя, так и нашего скота, ибо хотя деревьев здесь было много, но ни одно не было достаточно велико для того, чтобы сделать из него каноэ.

   В продолжение нашего пути по берегу этой реки мы очень устали и потому проходили меньше миль в день, нежели прежде, так как огромное количество речонок с восточных холмов впадало в этот залив. И воды их были высоки, так как дожди прошли только недавно.

   За последние три дня пути мы встречали кое-каких обитателей, но узнали, что живут они на холмах, а не на берегу воды. Но и нас на пути подогнало к ней, так как за четыре или пять дней мы не имели никакой добычи, кроме рыбы, которую выуживали из озера, да и той было уже не такое количество, какое бывало раньше.

   Но зато, как бы в виде воздаяния за все наши бедствия, на всем протяжении этого озера нас не потревожил ни один дикий зверь. Единственной неприятностью этого рода было встреченное нами в сырых местах возле озера безобразное ядовитое отвратительное пресмыкающееся, или змея [117]. Она не раз преследовала нас, точно собираясь напасть, а когда мы били ее или что-нибудь бросали в нее, она подымалась и шипела так громко, что ее было слышно далеко. Вид у нее и голос были адские и мерзкие, и наших никак нельзя было разубедить в том, что это дьявол. Только мы никак не могли понять, что делать сатане здесь, где нет людей.

   Было весьма примечательно то, что мы уже прошли тысячу миль, не встретивши никого, в самом сердце африканского материка, там, где, наверняка, не ступала человеческая нога с тех пор, как сыны Ноя распространились по лицу всей земли. В этих, кстати, местах наш пушкарь сделал наблюдения градштоком [118], чтобы определить широту места, где находились мы, и обнаружил, что мы, после того как шли к северу около тридцати трех дней, находимся на шести градусах двадцати двух минутах южной широты.

   Перейдя с великими трудностями эту реку, мы попали в странную дикую местность, которая несколько испугала нас. Правда, то была не пустыня с сухим раскаленным песком, какую мы пересекали прежде, а местность гористая и бесплодная и переполненная самыми свирепыми хищными зверями, которых было больше, чем где бы то ни было на нашем пути. На поверхности почвы торчала, правда, жесткая трава, да время от времени попадалось несколько деревьев или, вернее, кустов. Но людей мы не видали и стали сильно уже беспокоиться о съестном, так как давно уже не убивали четвероногих, а жили, главным образом, рыбой и птицей, - все у берегов воды, - теперь же не видели ни того, ни другого. Но более всего смущало то обстоятельство, что здесь нельзя было сделать запасов, как прежде, но приходилось выступить с немногими припасами и без уверенности в том, что удастся пополнить их.

   Как бы то ни было, помочь нам не могло ничего, кроме терпения. Убивши несколько птиц и провяливши несколько рыб, так, чтобы урезанного пайка хватило бы на пять дней, мы решили отважиться на переход и двинулись в путь. И, видно, не беспричинно предчувствовали мы опасность, так как шли все пять дней, не встретивши ни рыбы, ни птицы, ни четвероногого, мясо которого было бы годно в пищу, и уже с ужасом предвидели, что умрем с голоду. На шестой день мы почти постились: съели все крохи того, что осталось, и к ночи улеглись на свои циновки, не поужинав, с тяжелым сердцем, а на восьмой день были вынуждены убить одного из наших верных бедных слуг, одного из буйволов, несших нашу поклажу. Мясо этого животного было очень приятно на вкус, и ели мы его так расчетливо, что его хватило нам как раз на три с половиною дня. И тут уже собирались мы зарезать второго буйвола, как увидали перед собой местность, сулившую лучшее, так как была она покрыта высокими деревьями, и в самой середине ее прорезала большая река.

   Это приободрило нас, и мы поспешили к берегу реки, хотя на пустой желудок шли мы почти в беспамятстве и ослабелые. Но прежде еще, чем добрались мы до реки, мы, на наше счастье, повстречали молодых оленей, то есть то, о чем мечтали уже давно. Словом, убивши трех оленей, мы стали набивать себе брюхо; не давши даже времени мясу остыть, сожрали его. Да хорошо еще было, что мы хоть убили оленей, а не сожрали их живьем, так как мы, попросту говоря, почти умирали с голоду.

   По всему этому негостеприимному краю встречали мы беспрестанно львов, тигров, леопардов, цибетовых кошек и множество всяческих животных, нам не знакомых. Слонов мы не видали, хотя от поры до времени натыкались на лежащие на земле слоновые клыки, и иные из них выглядывали, полузарытые, из земли, - такое количество времени пролежали они здесь.

   Придя к берегу реки, мы обнаружили, что и она течет на север, как и все прочие, с той только разницей, что в то время как направление тех было на север через восток или на северо-северо-восток, направление этой было на северо-северо-запад.

   На дальнем берегу реки завидели мы кое-какие признаки поселенцев; но в первый день не встретили никого. На второй день мы вступили в населенную местность, жители которой были все негры и без всякого стыда ходили голыми одинаково - и мужчины, и женщины.

   Мы делали им дружественные знаки и убедились, что народ этот очень смел, любезен и дружелюбен. Они подошли к нашим неграм без всяких подозрений, и не было также оснований подозревать их в каком-нибудь коварстве, как бывало с другими. Мы сделали знаки, что голодны, и тотчас же несколько голых женщин сбегали куда-то и принесли нам множество кореньев и нечто вроде пышек, которые мы ели без всякого разбора. Затем наш искусный мастер показал им кой-какие из сделанных им безделушек - железные, серебряные и золотые. У тех хватило рассудительности на то, чтобы предпочесть серебряные железным. Но, показавши им золото, мы обнаружили, что его они ценят меньше, чем серебро или железо.

   За несколько этих вещиц они принесли нам еще съестного и еще три живых существа, величиною с телят, но только не той породы. Подобных мы никогда еще не видели. Мясо их было очень вкусно. А потом туземцы пригнали нам еще дюжину таких же существ и каких-то мелких созданий, вроде зайцев. Все это было нам как нельзя более приятно, так как у нас и вправду совсем плохо обстояло дело с пропитанием.

   С народом этим мы сошлись близко, и действительно это был самый любезный и самый радушный народ, какой мы когда-либо встречали, и мы им также очень понравились. И, что было очень странно, они много легче понимали нас, нежели те туземцы, которых мы встречали прежде.

   Наконец, мы стали расспрашивать их о дальнейшем нашем пути, указывая на запад. Они легко дали нам понять, что этим путем мы идти не можем, но показали нам, что мы можем двинуться на северо-запад, так что мы поняли, что на нашем пути встретится еще одно озеро [119], и это в дальнейшем оказалось действительно верным, ибо через два дня мы ясно увидали его, и оно преграждало нам путь, покуда не перешли мы равнодействующую линию.

   В продолжение всего нашего пути лежало оно у нас по левой руке, хотя и на большом расстоянии. Так шли мы к северу, и наш пушкарь был сильно озабочен нашим путешествием. Ибо он уверил всех нас и мне объяснил при помощи карт, - понимать которые он учил меня, - что, когда мы дойдем до широты в шесть градусов к северу от экватора, земля отступит от нас к западу на такое расстояние, что до морского берега мы сможем добраться только пройдя на тысячу пятьсот миль больше, нежели если мы пойдем прямо к стране, которую хотим достичь. Я спросил пушкаря, не встретим ли мы по дороге судоходных рек, впадающих в западный океан; по их течению сможем мы проплыть, будь там и тысяча пятьсот миль или даже вдвое больше, лишь бы хватило нам съестных припасов.

   Тогда он снова развернул передо мной карты и показал, что по дороге не видно никакой реки, которая - по протяжению своему - могла бы быть нами использована, разве только, что в двухстах или трехстах милях от побережья. Единственное исключение, пожалуй, только Рио-Грандэ [120], как ее называют; эта река расположена к северу от нас, по крайней мере, на семьсот миль, да и то он не знает, через какие края нам придется проезжать по этой реке. Ибо, сказал он, по его мнению, жара к северу от экватора невыносимая и вся местность более бесплодна, опасна и дика, нежели местность, лежащая на той же широте, к югу от экватора. И если мы попадем к неграм северной части Африки, ближе к морю, особенно к тем, кто знал и торговал с европейцами - голландцами [121], англичанами [122], испанцами [123] и так далее - то большинство этих негров так в то или другое время пострадало [124] от них, что наверняка выместят на нас всю свою накопившуюся против европейцев злобу.

   На основании всех этих соображений пушкарь и присоветовал, чтобы мы, как только минуем озеро, повернули бы немедленно на юго-западо-запад, то есть, чтобы немного отклониться к югу, и тогда в надлежащий срок мы наверняка выйдем к великой реке Конго [125], по которой и побережье также называется Конго. Это побережье расположено несколько к северу от Анголы, куда сперва мы намеревались идти.

   Я спросил его далее, бывал ли он когда-нибудь на побережье Конго. Он сказал, что да, бывал, но никогда не сходил на берег. Тогда я спросил, как попадем мы к побережью, куда приходят европейские суда. Ведь раз страна на тысячу пятьсот миль отклоняется к западу, нам придется пройти весь этот берег, прежде чем обогнуть западную оконечность его.

   Он сказал мне, что десять против одного за то, что мы встретим какой-нибудь европейский корабль, который подберет нас, так как европейские корабли часто посещают побережья Конго и Анголы для торговли с неграми. А если и не встретим корабля, то, - если мы только добудем там продовольствия, - сможем пройти вдоль по берегу не хуже, чем вдоль реки, покуда не дойдем до Золотого Берега [126], который, - сказал он, - лежит не далее, как на четыреста или пятьсот миль к северу от Конго, не считая изгиба материка к западу еще на триста миль. Этот Золотой Берег расположен на широте в шесть или семь градусов, и на нем имеются сеттлементы [127] или фактории [128] англичан, голландцев или французов, а может, и то и другое, и всех трех одновременно.

   Признаюсь, я склонялся скорее, - вопреки всем его доказательствам, - к тому, чтобы идти на север и поплыть по Рио-Грандэ или, как торговцы называют его, Рио-Нэгро, или Нигеру. Я знал, что эта река, в конце концов, выведет