Главная » Книги

Крыжановская Вера Ивановна - Законодатели, Страница 2

Крыжановская Вера Ивановна - Законодатели


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

ой блузе Нарайяна работал в конце храма, а Супрамати неподалеку от входа. Оба они были так заняты, что не заметили прихода Дахира с его учеником, а те стояли молча. Дахир не хотел мешать друзьям и ждал, пока они их заметят, а сам между тем рассматривал место, куда попал в первый раз.
   Калитин же со все возрастающим волнением смотрел на обоих адептов, не понимая их работы. В поднятой руке Супрамати держал металлическую, блестевшую, как полированная сталь, палочку и двигал ею, то опуская, то поднимая, то вытягивая ее, то сокращая, смотря по надобности; а с конца палочки сыпались искорки, которые снопами поднимались вверх, исчезая затем в воздухе, и каждое движение палочки сопровождалось легкой звуковой вибрацией с удивительными переливами. Но Калитина всего более смущало необычайное явление: без малейшего прикосновения к каменной стене на ней быстро высекалась человеческая фигура исполинских размеров. Казалось, будто художник лишь издали подправлял свое произведение, усиливая его рельеф и оттеняя выражение лица или тщательно дорабатывая подробности одежды и волос.
   А работа Нарайяны представлялась еще поразительнее. В руке его ничего не было видно, и лишь по временам между пальцев сверкал металлический свет, и сыпался поток искр. В это же время под действием какой-то невидимой силы от задней стены пещеры откалывались большие глыбы гранита; но вместо того, чтобы с грохотом падать на землю, они бесследно рассеивались в воздухе.
   Калитин не понимал того, что видел, и даже глухо вскрикнул от волнения. Тогда оба адепта прервали работу и заметили гостей.
   - Извините, что мой ученик помешал вам, но он был буквально ошеломлен, - объяснил Дахир, обнимая друзей.
   - Да и действительно, для непосвященного наша работа довольно темна и способна вызвать возглас удивления, - смеясь, заметил Нарайяна.
   Увидев, с каким жадным любопытством Калитин смотрел на его руку, он протянул ее ему и показал лежавший на ладони какой-то странный предмет. Это было совершенно круглое, висящее на крючке кольцо с вибрировавшими стрелками на поверхности; а посредине первого кольца было еще другое, но волнение
   мешало Калитину внимательно разглядеть любопытный прибор. Мысли вихрем кружились в его голове, и он был так озадачен, что не слышал, о чем говорилось возле него; к действительности его вернули звонкий смех Нарайяны и прикосновение Дахира. Он сконфузился и извинился, но не мог удержаться от просьбы объяснить ему их изумительный способ работы.
   - Вечером за беседой я объясню тебе то, что ты тут видел, а до тех пор потерпи, так как терпение - одна из необходимых добродетелей для ищущего знания, - ответил Дахир, прощаясь с друзьями и выходя из пещеры.
   Никогда еще Калитин не дожидался наступления вечера с таким нетерпением. Он был достаточно умен, чтобы понять, что адепты пользуются изумительно могучей силой природы, но какова эта сила, он никак не мог сообразить и тщетно старался приравнять ее к одной из известных ему.
   Войдя в рабочую комнату Дахира, он с удовольствием увидал на столе ученого точно такие два инструмента, как у Нарайяны и Супрамати.
   Прежде всего Дахир объяснил ученику строение атмосферы и прибавил:
   - Странная сила, которая привела тебя в такое недоумение, - не что иное, как вибрационная сила эфира, а умение владеть ею таит в себе скрытый смысл всех физических сил. Я уже раньше говорил тебе, что звук представляет одну из самых страшных оккультных сил. Звук и собирает, и рассеивает; звук, равно как и запах, является в действительности категорией необычайно тонкой и проистекающей из тела, будучи извлечен при помощи толчка или удара. Звуки, вызванные в известном объеме и сочетании так, чтобы они могли дать эфирные аккорды, путем распространения своих тонических соединений проникают во все, что им доступно. Тем же самым законом объясняется могущество музыки, которая раздражает или приводит в восторженное состояние, или успокаивает, одним словом, влияет на душевное состояние, равно как придает соответственную силу магическим формулам. Формулы, как и мелодия, образуют особые вибрации сообразно с преследуемой ими целью.
   Чтобы дать понятие о тонкости эфирного тока, скажу только, что плотность атмосферы, сравнительно с ним, подобна платине по отношению к водороду, или самого тяжелого вещества - к легчайшему газу.
   Все тела, животные, растения или минералы образованы были, в основном, из этого разжиженного эфира; значит, разнообразные виды, в которых проявляются силы материи, все имеют одинаковое происхождение, находятся во взаимной зависимости и способны, так сказать, претворяться одни в другие. Кто желает пользоваться этой эфирной вибрацией, тот может самым фантастическим образом действовать на всякую материю.
   - Прости мне один вопрос, учитель, - нерешительно заметил Калитин. - Из сказанного тобою я понял, что вибрационная сила, которую используют наши друзья, обладает свойством разлагать или соединять атомы материи; но я видел нечто большее. Казалось, не ток какой-то невидимой силы, а рука художника высекала статую, рождавшуюся на моих глазах; а этого-то я не могу понять.
   - Между тем это очень просто, как и действие всякой силы природы. Скала, как и всякая другая материя, состоит из отдельных частиц, находящихся в непрерывном движении и подчиненных действующим силам, среди которых наиболее видимое и быстрое влияние оказывает теплота; но эфирный ток, управляемый сознательной волей, еще более могуч и тонок. Внутреннее движение каменной или металлической массы делает ее доступной для мысли обрабатывающего ее разумного деятеля; когда же эта мысль сопровождается столь же гибкой, сколько и могучей силой эфирного тока, то материя подчиняется так же легко, как бы ею управляла видимая материальная сила. Материя оживляется временно проникающей в неё душой и покорно склоняется перед ее волей.
   - Благодарю, я начинаю понимать, но не могу только дать себе отчета, куда деваются куски камня, отделяющиеся от стены. Я ясно видел глыбу больших размеров, которая, отделившись от скалы, тотчас же исчезла совершенно бесследно.
   - Сила эфирного тока, оторвав от скалы нужную работнику глыбу, растворяет атомы, которые и рассеивает, разложив предварительно молекулы.
   - Но скажи, ради Бога, во что же превращает их эта чудесная сила? - воскликнул Калитин, бледный от волнения и дрожа от любопытства.
   - В эфир, который представляет общую для всего "протоплазму", - улыбаясь, ответил Дахир. - Добавлю, что способы пользования эфирной вибрационной силой бесконечно разнообразны. Она и убивает, как молния, но и излечивает различные болезни, способствует физическому организму в восстановлении истощенных сил с такой быстротой, что может даже вернуть человека к жизни, если только астральное тело его еще не отделилось окончательно; потому что звук собирает элементы, вроде озона, производство которого не во власти простой химии, зато обладающего необыкновенно живительными свойствами. Теперь я покажу тебе инструменты, которыми в настоящую минуту работают мои приятели; конечно, есть множество и других, но о тех мы поговорим после. Возьми сначала палочку; можешь без опасения прикасаться к ней, снаряды не заряжены.
   Чуть не с суеверным почтением взял Калитин металлическую трубку и осмотрел ее. Она оказалась полой внутри, имела рукоятку со многими вставками, ключами или пружинами, и снабжена была механизмом для укорачивания или удлинения.
   Дахир пояснил, что посредством ключей можно определить напряжение или направление силы, и, сообразно способу пользования, она могла и убивать и излечивать. Затем они приступили к осмотру второго аппарата. Как говорилось раньше, это было круглое полое кольцо, висевшее на крючке; внутри его было восемнадцать резонаторов, а на поверхности кольца виднелись иглы или вибрирующие стержни, расположенные кругообразно и в нисходящем порядке на трех наружных резонаторах, соединенных между собою металлическими нитями.
   Посредине находилось другое полое кольцо, так сказать, барабан с видимыми для глаза двумя рядами кругообразных трубок, расположенных, как трубы в органе. В самом центре второго кольца помещался вращающийся диск, а к нижней части прибора был приделан небольшой пустотелый шар, откуда шли проводники силы.
   - Когда аппарат находится в действии, диск вращается с невообразимой быстротой; и сила этого двигателя почти бесконечна. Сейчас я заряжу снаряд, а для этого достаточно только раз ногтем нажать одну из стрелок - вот так, - прибавил Дахир. - Теперь я покажу тебе некоторые действия мотора. Там, на стуле
   около двери, лежит труп маленького животного; подвинь ближе, и мы разложим его на неощутимые и невидимые элементы.
   Калитин еще рассматривал издали положенное им посреди комнаты животное, как вдруг огненный сноп сверкнул из аппарата и упал на труп, который взлетел в воздух, а затем исчез бесследно, не оставив после себя ни пылинки.
   После этого Дахир положил три нитки на стекло микроскопа, и когда озадаченный Калитин увидал поразительное увеличение положенного под стекло предмета, маг прибавил:
   - Помнишь тот аппарат, при помощи которого я показывал тебе разложение атмосферы нашей бедной умершей Земли? Так он был также заряжен вибрационной эфирной силой.
   Обмотай я теперь заряженной нитью какой-нибудь предмет, весящий хоть тысячи килограммов, его без малейшего затруднения можно было бы поднять и перенести на другой конец сада. Наконец скажу тебе, что перенесшие нас сюда воздушные корабли были снабжены такими же машинами, которые, будучи поляризованы сообразно с надобностью, несли громадные тяжести, очень легко поднимались на воздух и, под действием эфирного тока, с неимоверной быстротой шли в любом направлении.
   - Боже мой, как все, что ты говоришь, интересно! Но я предчувствую, что вы не откроете мне самую тайну получения и управления этой силой, - недовольным тоном произнес Калитин.
   - Ты не ошибся, друг мой. Прежде чем получить в свое распоряжение эту грозную и опасную силу, ты должен будешь не только много поработать и поучиться, но кроме того дисциплинировать свою душу и дать доказательства умения владеть собой.
   - Ох! доживу ли я до этого? - вздохнул Калитин. Лукавая, но веселая усмешка мелькнула на впечатлительномлице Дахира.
   - На этот счет не бойся. Времени у тебя хватит, и я полагаю, что настал момент открыть тебе то, о чем ты и не подозревал. При первой нашей встрече я дал тебе выпить жидкость, которую ты считал ядом, и ты выпил ее, ожидая смерти, а между тем остался жить. Жидкость эта была первичной эссенцией, эликсиром жизни, который одарял на нашей бедной земле того, кто его пил, долготой планетной жизни. В нашем новом местопребывании мы снова стали смертными; но все-таки несколько тысячелетий
   мы еще проживем, как и те, кого мы привезли с собою. А это потому, что для трудного дела, которое нам предстоит выполнить здесь, короткое существование было бы бесполезно. Адепты, которых мы воспитываем тут, останутся после нас хранителями наших тайн и будут нашими преемниками. Итак, ты видишь, что у тебя в распоряжении достаточно времени: ни один из врагов обычных смертных - ни старость, ни упадок сил - не грозят нам, и ничто не помешает совершить много великого и доброго.
   Смертельно бледный, дрожа как в лихорадке, слушал Калитин. Его ум отказывался понять эту новую и невероятную тайну, и только после продолжительной беседы с покровителем к нему вернулось спокойствие.
   Однако несколько дней он был грустен и удручен. Развернувшаяся перед ним столь длинная жизнь страшила его, но мало-помалу сильный дух его преодолел слабость, и он твердо решил сделаться достойным необычайной судьбы, уготовленной ему Отцом Небесным. По приказанию Дахира, он не сказал ничего другим землянам из того, что ему стало известно.
   Обретя душевное равновесие, Калитин снова задумался об эфирной силе, ошеломившей его своими проявлениями. Однажды вечером, во время обычной беседы, он навел разговор на тот же предмет.
   - Скажи, учитель, вероятно, эта чудодейственная сила всегда составляла тайну магов? На Земле никто не подозревал о ее существовании, иначе ею пользовались бы, потому что невозможно забыть ее проявления; а между тем, я никогда не слышал о силе, которая дала бы такой толчок промышленности, науке и искусству.
   - Ты ошибаешься. Идея ее была известна, по крайней мере, отчасти. Знал ли ты достаточно прошлое нашей древней родины - Земли и слышал ли, что целый континент, называвшийся Атлантидой, был поглощен океаном?
   - Конечно, слышал, и даже изучал этот вопрос.
   - Так вот. Атланты знали эфирную силу и пользовались ею. Здесь у нас есть один из них, по имени Тлават, он принадлежал к школе египетских иерофантов; я познакомлю тебя с ним, и вы поговорите. Но вернемся к нашему предмету. Атланты называли эфирную силу Машма, и эта страшная астральная сила сыграла значительную роль в уничтожении континента.
   В тайных индийских книгах также говорится о вибрационной силе; так, в наставлениях, заключающихся в Аштар-Видья, сказано, что заряженная такой силой машина, будучи помещена на "летающий корабль" и направлена на армию, превращала людей и слонов в груду пепла так же легко, как копну соломы.
   В другой древней индусской книге Вишну-Пурана та же эфирная сила упомянута в аллегорической и непонятной для профана форме - "взгляда Капилы". - мудреца, который взором обратил в прах шестьдесят тысяч сынов царя Сагара.
   - Я понимаю, что наука атлантов погибла вместе с их континентом; но, однако, были же люди, пережившие катастрофу. Ведь египтяне представляли поселение атлантов. Как же могла окончательно затеряться столь важная тайна?
   Дахир покачал головой:
   - Опыт указал, что обладание этой тайной могло вызвать неслыханные бедствия, и люди стали осторожнее. Пользование этой опасной силой, окутанное тройным покровом тайны, было скрыто под непроницаемыми символами и доверялось лишь высшим посвященным. Однако, как это ни странно, но во второй половине XIX века один человек открыл эфирную силу и нашел способ посредством остроумных приборов пользоваться некоторыми ее свойствами, но... это ни к чему не привело.
   - А ты знаешь имя этого человека и причины его неудачи, осудившие на забвение такое чудесное открытие? - взволнованно спросил Калитин. - Ведь XIX век был эпохой высокой культуры и великих научных открытий, подготовивших то, что человечество развило впоследствии, - недоумевал Калитин.
   - Ты задал сразу много вопросов, но я постараюсь на них ответить, по возможности. Имя этого человека Джон Уоррель Кэли; а жизнь его, борьба и неудачи представляют одну из самых трагических сторон гения. Все, что зависть, пошлейшая злоба, клевета, пренебрежение и насмешка могли только придумать, - все это было нагромождено на пути Кэли. И разве не характерна черта современного ему общества, что в "ученом" мире не нашлось никого, способного понять его исполинское произведение; а в рядах общества, среди промышленников, литераторов, духовных лиц ни один не оказался достаточно просвещенным и чуждым эгоизма, чтобы материально помочь бедному изобретателю, напавшему на одну из величайших тайн природы. Его травили, издевались над ним, называли обманщиком и шарлатаном; а торгаши, желавшие поживиться за счет его открытия и не преуспевшие в этом, грозили даже тюрьмой. Наконец, доведенный до крайности, он уничтожил большую часть своих аппаратов, и открытие его кануло в вечность.
   - Но ведь это ужасно и возмутительно! - в негодовании воскликнул Калитин.
   Загадочное выражение мелькнуло на лице мага.
   - Всё не так просто, как ты полагаешь. Еще весьма сомнительно, принесло бы открытие Кэли счастье человечеству, став достоянием масс. Скверное это было время - девятнадцатый век, который ты называешь "высококультурным". Действительно, наука сделала тогда замечательные успехи, было много великих открытий, считая в том числе и Кэли; а тем не менее, в то время расцветали наихудшие страсти человеческие, зверский эгоизм, лютая, беспощадная борьба за наслаждения жизнью и отрицание Божества, погрузившее мир уже в грубый материализм, последствием чего явилось омертвение всех возвышенных чувств. В девятнадцатом веке именно и народился парадокс, вреднейший из всех, какие только знало человечество: лжегуманитарные воззрения, оправдавшие самые возмутительные преступления, прикрывая их щитом безумия, нервной болезни, вырождения и т.д., - параллельно с действительным насаждением жестокости путем вивисекций, политических убийств, гнусных орудий войны, как то: разрывные пули и т. д. С девятнадцатого века усилилось процветание атеизма, падение нравов, безграничный цинизм, что повлекло за собой разложение общества, породило эпидемии безумия, самоубийств, нелепых убийств и вызвало из хаоса темные силы, которые и привели к преждевременному разрушению планеты. Вообрази себе теперь открытие Кэли в распоряжении подобных "артистов", - анархистов, буйных сумасшедших и т. п. "каинов" рода человеческого. Получив возможность пользоваться эфирной силой по своей кровожадной фантазии, они уничтожали бы людей миллионами, разложили бы континенты на атомы и вообще наделали бы бедствий без числа. Это не могло быть допущено. Служители Божества, наблюдавшие за судьбами мира, не могли позволить лукавому, извращенному человечеству распоряжаться силой, которая в его грязных руках стала бы действительно дьявольской. Открытие Кэли явилось на много тысяч лет ранее, чем следовало, и потому было обречено на забвение, вследствие прежде всего его незнания, что в самом человеке лежит начало, могущее направлять и распоряжаться вибрационной эфирной силой. Кэли не подозревал даже, что в качестве одной из редких личностей он обладал особыми, ему только присущими психическими способностями, а поэтому не властен был передать другим то, что составляло неотъемлемую принадлежность его собственной природы. Подтверждением моих слов служит то, что инструменты Кэли не работали, если кто-либо другой пробовал пользоваться ими; это одно являлось препятствием для распространения его открытия. Посвященные знают, что за видимыми явлениями природы стоят разумные сущности, которых люди зовут "силами" и "законами", а те действуют этими силами и законами, будучи, в свою очередь, подчинены еще более высоким разумам, представляющим для первых силу и закон.
   Этот разговор еще более, нежели предшествовавшие беседы, произвел на Калитина глубокое впечатление. В уме его вставало новое представление о Вселенной, о ее законах, о Божественном и Непостижимом Существе, от Которого все исходило. Каждый раз, когда перед его восхищенным умом открывался неведомый ему кругозор, вера его разгоралась, и он смиренно и благоговейно молился, благодаря Верховное Существо, милосердного Отца всего сущего за милости, которыми Он осыпал его.
   Благодаря особым, находившимся в распоряжении средствам и приемам для производства работ, подземный храм был сооружен очень скоро, и маги готовились освятить его первым богослужением. К этой торжественной церемонии собрались в храме посвященные всех степеней, а в смежной зале собрали землян, которые не могли бы вынести насыщенную сильными ароматами атмосферу святилища.
   Бледный и мягкий голубоватый свет заливал обширный храм, а светившиеся очертания каббалистических и иероглифических знаков затянули стены словно огненной фосфорической сетью.
   В глубине храм заканчивался полукругом, и семь ступеней вели на площадку, пока еще пустую, но, видимо, приготовленную для престола.
   На темном фоне скалы горел разноцветными огнями огромный круг, а в центре его ослепительно сверкал диск метра в два диаметром. Вокруг этого как бы солнца огненными иероглифами было начертано таинственное и страшное имя Неизреченного, Неисповедимого Существа, вокруг Которого зиждется и вращается Вселенная.
   Сосредоточенные, степенные, встали посвященные полукругом перед нишей: с одной стороны маги, с другой магини, все в белоснежных полотняных одеяниях. Прежде всего все преклонили колени и углубились в горячую безмолвную молитву; затем раздалось величавое пение, становившееся все громче и громче.
   Удивительные то резкие, то нежные мелодии нарастали, переходя в море звуков, которые силой своей потрясали, казалось, всю гору до основания. Бурный ветер носился по храму, потом раздался глухой рев, словно удар грома прокатился по залам и подземным галереям, а огненные молнии зигзагами прорезали воздух.
   Вдруг с грохотом и свистом огненная масса ринулась со сводов и пала на возвышенную площадку в глубине храма.
   Когда огонь угас и рассеялся дым, взорам представилась каменная глыба, та самая, которая служила престолом возле последнего источника первородного вещества на Земле. Перенесенный магами драгоценнейший пережиток, священное воспоминание рухнувшего мира, должен был вновь служить престолом первого святилища, основанного земными беглецами в новом мире.
   Три иерофанта, самые старые и увенчанные сверкавшими венцами магов, поставили на этом мистическом престоле громадную хрустальную чашу с крестом вверху, в которой пылало и кипело первичное вещество, почерпнутое в одном из девяти источников нового света.
   Из камня же, перед чашей, сверкнуло отливавшее всеми цветами радуги пламя, которое не должно было никогда угасать.
   После совершения первого богослужения посвященные принесли присягу - верно исполнить возложенную на них задачу, отдать все силы и любовь новой земле, которая послужит им и могилою.
   По окончанию церемонии был пропет благодарственный гимн, толпа медленно разошлась, и фосфорические знаки потухли, за исключением круга с именем Неизреченного.
  
  

Глава третья

  
   Постройка города магов продвигалась быстро. И адепты, и земляне - все работали усердно.
   Все эти строители были первоклассными художниками, а к тому же в их распоряжении находились изумительные средства, так как многие металлы и другие материалы были еще в мягком состоянии, что значительно облегчало пользование ими для скульптурных работ. И сказочный город, центр легендарного "земного рая", стал действительно чудом гармоничной красоты и утонченного художества.
   Среди обширных садов, пестревших цветами и оживленных бившими фонтанами, высились многоцветные дворцы магов, являя собою подлинные сокровища красоты как снаружи, так и внутри.
   Давние друзья наши поселились поблизости друг от друга, и дворцы их представляли нечто весьма своеобразное.
   Будущее жилище Эбрамара стояло посредине, а вокруг него, соединяясь между собой длинными крытыми колоннадами, правильным четырехугольником расположились дворцы Супрамати, Дахира, Нарайяны и Удеа; все они были разных цветов.
   Дворец Эбрамара и галереи, прилегавшие к нему словно четыре луча, были белы, как снег; дворец Супрамати казался золотым, Дахира - рубиново-красным, Нарайяны - голубоватым, как сапфир, и Удеа - изумрудно-зеленым.
   Но эти обширные сооружения не предназначались исключительно для удовлетворения скромных потребностей магов, а должны были давать приют множеству учеников, которых каждый из великих адептов брал на свое попечение, а равно и их близких, так как после открытия города должно было следовать образование семей, а потом открытие занятий как в школах посвящения, так и в низших, где будущие наставники народов обучались бы ремеслам, обработке земли и умению руководить дикими, невежественными ордами, для воспитания коих они и предназначались.
   Земляне ожидали увидать великие торжества при открытии города, но большинство с горячим нетерпением ждало обещанных свадеб. Вынужденное целомудрие в течение годов строительства не всем было по вкусу, но господствовавшая железная дисциплина исключала возможность малейшего грехопадения. Прекрасный пол, будучи отделен от мужчин, находился под особым надзором посвященных женщин и проходил обучение, готовившее их к роли супруг и хозяек, притом в условиях, совершенно отличных от тех, с какими они свыклись на Земле.
   Вообще подготовительное воспитание разнородной массы землян было трудно и сложно, прежде всего уже потому, что входившие в число их люди принадлежали к различным категориям, как по национальностям, характеру, общественному положению, так и по умственному развитию. Все они были верующими и достаточно благонамеренными для того, чтобы их стоило брать с собою; но, помимо этих достоинств, все же это были люди своей эпохи, пропитанные ложными идеями и испорченные культурой, слишком утонченной и извращенной. Независимо от этого, принятая первичная эссенция произвела странное и чудесное излечение в их организмах: увядшие, истощенные, болезненно-нервные тела их стали крепкими, и в них сила жизни била ключом; словом, они стали такими, как и следовало быть деятельным работникам будущих цивилизаций и предкам более культурных рас.
   Однажды в чудное послеобеденное время наши старые друзья собрались на обширной террасе помещения Эбрамара, во дворце, приготовленном изгнанниками для беглецов с Земли. Говорили о различных катастрофах и готовившихся бедствиях, которые надлежало использовать, чтобы теснее сблизиться с населением, оказывая ему помощь, и тем положить первую основу богопознания и религиозного культа в самой примитивной форме.
   Постепенно тема беседы изменилась, и разговор сосредоточился на предстоящих торжествах, и прежде всего женитьбе магов (лишь посвященные высших степеней оставались холостыми), а бракосочетание должно было происходить в подземном храме, где находился таинственный кубический камень, после чего адепты с женами поселялись в своих новых жилищах. Благословение браков адептов низших степеней и землян назначено было на следующие дни.
   Удеа не принимал никакого участия в последней части разговора. С грустным, задумчивым видом облокотился он на перила, а по выражению его красивого бледного лица и мечтательных глаз видно было, что мысли его далеко.
   Наблюдавший за ним Нарайяна хлопнул вдруг его так сильно по плечу, что тот, вздрогнув, выпрямился и казался настолько ошеломленным, что все присутствовавшие рассмеялись.
   - О чем мечтаешь ты, неисправимый отшельник? Не угодно ли! Речь идет о самом интересном, что есть на свете, - о хорошеньких женщинах, вопрос одинаково важный как для мага, так и для простого смертного, - а он ворон считает и даже не слушает. Очнись, друг мой и смотри здраво на жизнь. Чего тебе недостает? Испытания кончились, прошлое вычеркнуто, перед нами развертывается безоблачное будущее, и на челе твоем горит первый луч венца мага. Разумеется, это прекрасно, но благоустроенный очаг, хорошенькая хозяйка, которая любит, балует и заботится о вкусном обеде, - все это также весьма ценно и гораздо легче достижимо, не забудь этого!
   Прочувствованная речь неисправимого Нарайяны вызвала новый взрыв смеха, которому вторил сам Удеа, заметивший при этом, что имея такого друга, как Нарайяна, он никогда не рискует забыть о реальной стороне жизни.
   Когда веселье поутихло, Эбрамар дружески сказал:
   - Несмотря на своеобразность сделанного тебе внушения, признаюсь, друг мой, что Нарайяна прав, и ты поступишь благоразумно, если выберешь себе подругу жизни. Ты слишком много думаешь о прошлом, о времени, проведенном в ссылке на этой земле, где так много страдал и работал. Тебе необходимо встряхнуться, а смягчающее чувство любви чистого и прекрасного существа - лучший бальзам для больной души.
   - Если прикажешь, я готов, - со вздохом ответил Удеа.
   - Ну как я могу приказывать тебе что-либо в подобном деле?
   - Отчего же? Ты - мой лучший друг, неустанный покровитель, сыскавший дорогу на эту далекую землю, чтобы поддерживать, облегчать, утешать отверженного в трудные минуты его изгнания. Кто же лучше тебя мог бы посоветовать мне! Поэтому я и повторяю, что если ты находишь это нужным, то выбери мне среди магинь такую, которая пожелала бы меня в мужья.
   - Это совсем нетрудно! Держу пари, что многие втайне вздыхают по такому красавцу, как Удеа. Труден только выбор, - подсказал Нарайяна.
   - Если ты так хорошо знаешь тайные думы наших молодых девушек, так пособи ему в этом деликатном деле, - чуть насмешливо заметил Эбрамар. - С твоего позволения, Удеа, я лишь укажу тебе ту, которую считаю наиболее достойною; но, понятно, что ты сам выберешь подругу, способную залечить раны прошлого.
   - Знаешь, учитель, а ведь хорошо, что у тебя нет дочери; иначе можно было бы заподозрить тебя в желании выгодно пристроить ее за нашего таинственного и молчаливого собрата, - сказал Нарайяна, смеясь и лукаво глядя в глаза Эбрамара.
   - А мне глубоко жаль, что у Эбрамара нет дочери, а то я непременно выбрал бы ее, будучи уверен, что все исходящее от нашего бесподобного друга, приносит счастье, - ответил Удеа.
   - И ты прав. Потому я и полюбил тебя с первого же взгляда, что заметил, как ты ценишь Эбрамара, - восторженно воскликнул Нарайяна, и в его больших черных глазах засветилось присущее ему увлечение. - Взгляни! Все мы, собравшиеся здесь, его духовные дети, так сказать, создания нашего не имеющего равного себе учителя. Его привязанность, ученость, неутомимое терпение сделали нас тем, чем мы теперь стали; как одна семья, должны мы сплотиться около него, объединенные любовью и признательностью.
   Со слезами на глазах схватил он руку Эбрамара и поцеловал. Тот быстро отдернул руку.
   - Не дурачься, повеса, и перестань распевать мне незаслуженные похвалы. Какая заслуга со стороны отца, делающего все возможное для своих детей? Такая окрашенная своего рода эгоизмом и гордостью любовь, которая страдает, если не может помочь, вовсе не заслуживает восхваления. Но я думаю, любопытный, что затаенный смысл твоей речи заключается в желании узнать историю Удеа: какие обстоятельства наложили на него тяжкое, блестяще перенесенное им испытание.
   - Ты читаешь в моем сердце, как в открытой книге, - о, лучший и проницательнейший из отцов, - засмеялся Нарайяна. - Только любопытство мое не пустое, а является последствием моей к нему любви и убеждения, что между братьями и друзьями он может быть откровенен. Тем не менее, клянусь, друг мой, что при всем моем любопытстве я отказываюсь что-либо слышать, если только это может причинить тебе страдание, так как знаю, что тяжелые воспоминания мучительны даже для совершенного сердца мага, - прибавил он, крепко пожимая руку Удеа.
   Тот поднялся и темные глаза его с нежностью взглянули на открытое и веселое лицо Нарайяны.
   - Ты прав, брат, я не имею причин скрывать свое прошлое. Преступность моя достаточно доказана моим изгнанием и тяжким наказанием, а кому, как не вам, могу я охотно поверить историю моего падения и искупления.
   Слава Неизреченному, мудрость и милосердие Коего преступника обратили в человека полезного, дав возможность развить и использовать все сокровища, вложенные Отцом Небесным в душу его создания. Правда, борьба и страдания - ужасны, но они одни в состоянии добыть богатства духовные, таящиеся в глубине человеческого существа, развить его слабый и невежественный разум, окрылить его сознательной волей и вооружить властью над стихиями. Добавлю к тому же, что именно в горниле испытаний, при постоянной смене борьбы и победы, образуется новое существо, начинающее понимать своего Творца, поклоняться Его неизмеримой мудрости и стремиться всеми силами души стать разумным исполнителем Его воли. Но прежде чем изложить вам, друзья, превратности моей жизни, замечу, что величайшим бедствием человечества, самым тяжким для людей испытанием, которое будит в них наиболее дурные инстинкты, толкает в пропасть и надолго задерживает их на пути к совершенствованию, это - несправедливость.
   Ты прав. Но, увы, первая рождающаяся в человеке идея о справедливости имеет в виду не ту справедливость, которая обязывала бы его самого, а ту, которую он считает себя вправе требовать от других относительно себя, - с легким вздохом возразил Эбрамар.
   - Это является следствием его слабости и несовершенства. Но каждое созданное Богом существо носит в душе ясное понимание божественного, непреклонного закона справедливости, и если нарушается этот закон, то жертва несправедливости возмущается, а в сердце ее закипает желчь вражды, жестокости, желание отмщения или возмездия. Из темной пучины существа всплывают все дурные страсти и превращают человека в демона. Я допускаю, что существа, уже развившиеся умственно в высших сферах, сознают, что закон Кармы обрушивается на них же в таком случае, и потому терпят молча, но на низших ступенях восхождения дело обстоит иначе. Простой первобытный человек питает непоколебимую веру в свои человеческие права, о чем говорит ему неподкупный голос инстинкта, и нравственная порча начинается с убеждения, что закон справедливости нимало не ограждает слабого от притеснений его сильным. В несправедливости таится корень всех переворотов и смут, с нее начинается упадок народов, неизбежно вызываемый законами, тождественными с теми, которые управляют Вселенною вообще.
   Попробуйте нарушить химические или космические законы, и тотчас наступает разложение, потому что является беспорядок; а восстановить правильное соотношение составных частей, т.е. порядок, можно лишь упорной борьбой. Элементы действуют в полном согласии, и равновесие сохраняется лишь при том условии, когда каждый атом исполняет свое назначение и содержится в определенных дозах. Несправедливость же - начало враждебное; она нарушает гармонию, губит целые нации и населяет мир существами демоническими.
   Извините, братья, за это неожиданное отступление, но я увлекся тяжелыми воспоминаниями. Дело в том, что несправедливость послужила основанием моих преступлений и страданий, - закончил Удеа, едва сдерживая волнение.
   Родился я сыном могущественного царя по имени Пуластиа, был наследником трона, богато одарен природой, но вспыльчив, горд до крайности, строптив и чрезмерно честолюбив. Я обожал свою мать, женщину кроткую и прекрасную; ей я обязан всеми зародышами добра, заложенными в моей душе. Моя мать не была счастлива в супружестве. Раздражительный, развратный и грубый до жестокости, царь не ценил дарованное ему сокровище, ибо мать была безупречной нравственности, обаятельно хороша собою и обладала развитым умом. Я был ее единственным ребенком и нечего говорить, что она любила меня всеми силами души.
   С отцом, наоборот, я был в плохих отношениях. Он не любил меня и давал это чувствовать; за малейшую детскую шалость он меня жестоко наказывал, и зачастую я бывал просто козлом отпущения в минуты его скверного настроения. Такая несправедливость, а позже и многое другое, о чем скажу дальше, посеяли в моем сердце злое, почти враждебное чувство.
   У отца был еще побочный сын, моложе меня, от служанки из свиты моей матери, и его он слепо любил. Какими чарами Суами - так его звали - покорил сердце отца, я не мог понять, потому что был он безобразен, угрюм, скрытен и зол. Меня он ненавидел, завидуя положению наследника престола, и ухитрялся вытворять разные гадости, искусно навлекая на меня подозрения отца, что влекло за собой тяжкие наказания. Помимо этого, если Суами завидовал мне как царевичу-наследнику, то отец завидовал моей популярности среди народа, благодаря доброте моей к наиболее бедным из моих будущих подданных, оказываемой им помощи и старанию загладить зло, причиняемое многочисленными несправедливостями и беззакониями царя, для которого не существовало иного закона, как его воля или прихоть. Сам я всеми силами старался быть справедливым, потому что мать внушала мне с раннего детства, что справедливость - первая добродетель государя.
   Тяжелое положение при дворе, созданное глухой враждой отца и затаенной злобой Суами, все более обостряло мою вспыльчивость, и чтобы быть дальше от всяких неприятностей, я стал страстным охотником, посвящая вместе с тем много времени изучению оккультных наук, преподававшихся в нашем главном храме. Впоследствии я понял, что это были едва лишь азы великой науки; но эти клочки знания возбуждали во мне огромный интерес, и я жадно стремился к таинственной власти сокровенной науки, могущество которой я смутно предчувствовал. Когда мне минул уже двадцатый год, советники царя стали настаивать на моей женитьбе, и скрепя сердце отец завел переговоры с соседним владетельным домом.
   В то время я путешествовал по одной из наших отдаленных областей и развлекался охотой в горах. Будучи ловок и смел, я не знал страха и любил пускаться один в самые опасные предприятия. В тот день мне не везло; хотя я и ранил зверя, за которым гнался, но он, прежде чем околеть, собрался с силами, бросился на меня и укусил в плечо, а когтями разодрал мне руку. Я потерял много крови, лишился сознания, ослабел и заблудился, так как наступила ночь. Было положительным чудом, что хищные животные не растерзали меня; явная опасность и придала мне силы. Начинало уже светать, когда я увидел в уединенной, окруженной горами долине большое, видимо, обитаемое здание, к которому я и поплелся, напрягая последние силы.
   Оказалось, что в этом убежище, затерянном в горах, проживала небольшая женская община, посвятившая себя богине, культ которой напоминал культ Весты. Все они дали обет непорочного девства, поддерживая священный огонь, а остальное время посвящали молитве и оккультным наукам. В соседней пещере жил ученый старец, руководивший их занятиями. Здесь меня радушно приютили и ухаживали за мной, не спросив даже, кто я; а старый ученый оказался прекрасным врачом, и раны мои быстро залечились. Женщины общины большею частью были стары, но попадались молодые и хорошенькие, а одна из них, Вайкхари, была ослепительной красавицей. Я безумно влюбился в нее и, несмотря на ее сдержанность, решил жениться на ней. Поспешно вернулся я домой и объявил отцу, что женюсь только на Вайкхари и ни на ком другом.
   Сначала он рассмеялся мне в лицо; но, слушая мое восторженное описание красоты молодой девушки, задумался, а потом объявил, что отправится вместе со мною в общину просить Вайкхари мне в супружество. Я был совсем счастлив, и мы выступили в поход в сопровождении многочисленной свиты и большого отряда войск.
   Мы расположились станом неподалеку от общины, и отец отправил одного из советников с предложением. Старый жрец-врач сам явился сказать царю, что юная жрица дала обет служения божеству и должна оставаться при храме, но отец был не таков, чтобы подчиняться чужим доводам, и потребовал личного ответа от Вайкхари. Она пришла, расстроенная и встревоженная, умолять царя не вынуждать нарушать клятву, данную богине, но тот решительно ответил, что если она откажется быть моей женой, он уничтожит храм со всеми его постройками, а жителей всех обезглавит.
   Тогда перепуганная Вайкхари побежала в храм молить богиню освободить ее и спасти сестер. Говорили впоследствии, будто в то время, как жрица приносила жертву на престоле богини и совершала воскурения, вознося мольбы к божеству, из пламени появилась белая голубка, на минуту присела на плечо молодой девы и затем упорхнула; вместе с тем железный браслет, носимый жрицею на руке в знак посвящения, отстегнулся и упал на землю в доказательство того, что богиня ее освободила.
   Затем Вайкхари последовала за нами в город, и я был наверху блаженства, но, увы, не знал, что моя и матери гибель была решена уже в жестоком сердце отца, который страстно влюбился в мою невесту.
   Добрая мать приняла Вайкхари как дочь, шли спешные приготовления к торжественному празднованию моей свадьбы, как вдруг накануне дня бракосочетания меня поразил страшный удар: мать нашли мертвой в постели. Ее ужалила змея, притаившаяся, как полагали, в цветах, принесенных для украшения комнаты. Я был в отчаянии, и свадьбу отложили до окончания траура, т.е. месяца на три. Тяжелое это было для меня время, но я еще сильнее привязывался к Вайкхари, которая разделяла мое горе, утешала и, по-видимому, проникалась ко мне любовью. Отец был мрачен, задумчив, мало говорил со мной и развлекался уединенными охотами, приказывая иногда и мне сопровождать его. Суами же, наоборот, положительно не отставал от меня и невесты; я сознавал, что он нас выслеживал, и его ни перед чем не останавливавшееся упорство бесило меня.
   Приближался конец траура, и мне пришлось однажды опять сопровождать отца на охоту; он был мрачнее и молчаливее обычного, явно выбирал наиболее уединенные дороги и самые крутые, опасные тропинки.
   Я молча следовал за ним, как вдруг заметил стоявшую на обрыве дикую козу. Я указал на нее отцу, а сам, подойдя к краю тропинки, натянул лук, но в ту же минуту получил сильный удар в спину, зашатался, потерял равновесие и полетел вниз, затем уже ничего не помнил...
   Очнувшись, я увидел, что лежу в расщелине, окруженной скалами; земля вокруг была покрыта густым мхом, что, вероятно, и ослабило силу удара при падении. Тем не менее, я разорвал одежду о камни, тело было покрыто синяками и царапинами, а в спине ощущалась страшная боль.
   Трудно описать мое душевное состояние при сознании, что родной отец хотел убить меня! В ту минуту я подумал, что он хлопотал о короне для Суами, и в душе зародилась ненависть к обоим. Однако я не умер, и чувство самосохранения вынудило меня искать спасения. Прежде всего я убедился, что кинжал остался в ране, и не хотел вынимать его, чтобы не истощить свои силы еще большей потерей крови. Ползая вокруг небольшой площадки, на которой лежал, я открыл тропинку, зигзагами поднимавшуюся на вершину. Не пытаюсь и описать, с какими усилиями и мучениями взбирался я по ней; минутами я ослабевал, потом карабкался снова. Наконец я добрался до другой, более просторной площадки и с великой радостью увидел журчавший родник, вытекавший из скалы. Меня мучила жажда, и я с наслаждением напился хрустальной, холодной воды, но силы мои истощались, и я потерял сознание.
   Открыв глаза, я увидел, что нахожусь в обширной пещере, слабо освещенной приделанным к стене факелом. Лежал я на постели из мха и листьев, прикрытых шерстяной тканью; какой-то старец, стоя около меня на коленях, растирал мои виски и лоб живительной ароматической эссенцией. Я чувствовал себя относительно лучше. Рана моя была перевязана, и я не так страдал; но все тело горело, а голова словно готова была расколоться. Только впоследствии узнал я, что жизнь моя несколько недель висела на волоске. Когда опасность наконец миновала, слабость была так велика и силы настолько истощены, что я не мог шевельнуть пальцем, и выздоровление шло очень медленно.
   Добрый старик, по имени Павака, продолжал ухаживать за мною, как нежный и любящий отец. Часто и подолгу рассматривал я его, дивясь, что несмотря на белоснежную голову и бороду, на его бронзовом лице не было морщин, а глаза горели, как у юноши.
   Разумеется, меня более всего заботила моя собственная судьба. Я представил себе, какой переполох вызовет мое появление, так как меня считали, конечно, погибшим. Намерением моим было отправиться в ближайший от столицы город, собрать жителей и рассказать всю правду. Я был уверен, что народ восстанет на мой призыв свергнуть отца и осудить его. Но, помимо жажды мщения, меня пожирало и желание увидать Вайкхари. Однако силы и здоровье не возвращались, и я кашлял кровью, испытывая вместе с тем мучительную острую боль в спине и груди.
   Однажды, совершив при помощи Паваки небольшую прогулку и вернувшись в пещеру совершенно обессиленный, я спросил своего спасителя, когда же, наконец, я выздоровею, так как сгораю от нетерпения поскорее уехать.
   Павака покачал головой, дал мне выпить чего-то прохладительного и сказал:
   - Друг мой, ты - мужчина, и я полагаю, что настало время тебе открыть истину. Ты не выздоровеешь никогда, потому что повреждены внутренние органы и по естественному ходу недуга твоего осталось тебе жить месяца два-три, не более.
   Увидав мой ужас и кровь, выступившую от потрясения у меня на губах, он прибавил, пожимая мою руку:
   - Не отчаивайся. Существует средство излечить тебя, вернуть прежнее здоровье и дать очень долгую жизнь, но средство это можно получить только путем жертв.

Другие авторы
  • Билибин Виктор Викторович
  • Спейт Томас Уилкинсон
  • Кукольник Павел Васильевич
  • Ильф Илья, Петров Евгений
  • Шапир Ольга Андреевна
  • Добролюбов Николай Александрович
  • Телешов Николай Дмитриевич
  • Рашильд
  • Кигн-Дедлов Владимир Людвигович
  • Морозова Ксения Алексеевна
  • Другие произведения
  • Радищев Александр Николаевич - Беседа о том, что есть сын Отечества
  • Гагедорн Фридрих - Фридрих Гагедорн: краткая справка
  • Неизвестные Авторы - Запасные магазины
  • Сухово-Кобылин Александр Васильевич - Философия духа или социология (учение Всемира)
  • Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Коротенькая жизнь
  • Андреев Леонид Николаевич - Молчание
  • Чулков Георгий Иванович - Под гласным надзором
  • Илличевский Алексей Дамианович - Письма к Фуссу
  • Парнок София Яковлевна - Литературно-критические статьи (рецензии)
  • Андерсен Ганс Христиан - Скверный мальчишка
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (27.11.2012)
    Просмотров: 465 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа