Крыжановская Вера Ивановна - Месть еврея

   В. И. Крыжановская

  

   Стоял прекрасный весенний день. Щегольская карета, запряженная парой кровных лошадей, мчалась по оживленным улицам Пешта и остановилась у подъезда дома аристократической части города, а ливрейный лакей отворил дверцы экипажа. Из него проворно вышел молодой человек и, слегка кивнув головой на почтительный поклон швейцара, медленно стал подниматься по широкой лестнице с золочеными перилами в первый этаж.

   - Батюшка вас спрашивал, сударь,- сказал лакей вошедшему, снимая с него пальто.- Теперь он в конторе, но просил вас подождать его в кабинете.

   Молодой человек, не отвечая, прошел несколько комнат и вошел в кабинет отца. Это была большая комната, убранная с претензией на роскошь. Мебель с позолотой, мягкий ковер на полу, столы, уставленные драгоценными произведениями искусства,- все это гармонировало между собой. Лишь одно огромное бюро, заваленное бумагами, и большой массивный несгораемый шкаф свидетельствовали, что это кабинет делового человека.

   Пройдясь нетерпеливо несколько раз по комнате, молодой человек бросился в кресло и, откинув голову на спинку, задумался.

   Старый банкир Авраам Мейер был тип еврея, который, выйдя из ничтожества, создал себе неизвестно как огромное богатство. Родился он в жалкой лавчонке ма-ленького провинциального города и был сначала мелким торговцем. С коробом на спине исходил он всю страну вдоль и поперек, не пропуская ни одного угла. Расчетливый и неутомимый, сопутствуемый той счастливой удачей, которая неизменно связана с работой еврея, Авраам быстро сколотил себе маленький капиталец, и счастливая спекуляция сделала из него богатого человека, а время - банкира-миллионера. Хотя он сам остался евреем душой и телом, строгим блюстителем Мойсеева закона, но своему единственному сыну дал хорошее образование.

   Самуил, родившийся после двенадцатилетнего бесплодного супружества и стоивший жизни матери, был идолом старика Мейера. Для него он работал, беспрерывно накопляя богатство, для его образования он ничего не упустил из вида, и Самуил Мейер, надо сознаться, прекрасно воспользовался предоставленными ему средствами. Блистательно учился он сперва под руководством лучших профессоров, а затем в университете. По окончании курса наук он путешествовал, и это дало ему окончательную полировку. Он говорил на шести языках, хорошо рисовал и был прекрасным музыкантом.

   Богато одаренный, но гордый и страстный, Самуил ненавидел свое еврейское происхождение, которое было причиной многих его неприятностей и замыкало ему две-ри действительно аристократических кругов, куда он так жаждал проникнуть.

   Отец предоставил ему полную свободу. Он жил богато, занимался спортом, поддерживал отношения со своими старыми школьными товарищами и золотой мо-лодежью, которые охотно посещали его и еще охотнее, при случае, занимали у него деньги.

   Старые приятели Авраама Мейера выговаривали ему, что сын его никогда не посещал синагоги и открыто не исполнял предписанный закон, постоянно вращаясь в обществе христиан и следуя их обычаям.

   Старый банкир отвечал на это со сдержанным смехом:

   - Пусть веселится, пока молод! Христиане сами постараются разочаровать его в своей дружбе, а когда он отрезвится, то вернется к вере отцов, которая все же живет в его сердце. Самуилу всего 25 лет, он добросовестный работник, у него есть деловое чутье и, когда пройдут увлечения молодости, он будет моим достойным преемником.

   Довольно долгое время прошло после его приезда, но он этого не заметил, занятый своими думами. Тихо приподнялась бархатная портьера, и старик с седой бородой, худой и сгорбленный, остановился на пороге и пытливым взглядом посмотрел на сидевшего в кресле и погруженного в думы Самуила.

   В эту минуту тот встал и, запустив руки в свои густые волосы, задыхающимся от злобы и отчаяния голосом сказал:

   - О, какое проклятие принадлежать к этой презираемой расе, клеймо которой не может стереть ни образование, ни богатство!

   - Ты ошибаешься, сын мой. Золото покоряет самые застарелые предрассудки, и гордые христиане низко кланяются еврею, чтоб получить от него презренный металл, который, пройдя через наши руки, не оставляет на себе клейма. Но с каких пор,- спросил банкир, тщательно запирая за собой дверь,- тебе пришла странная мысль презирать свой народ и желать быть христианином? Или мало их бывает у нас? - заключил он с лукавой улыбкой.

   - Да, у нас бывают те, у кого дела с нами или которые тебе обязаны и потому боятся тебя обижать,- сказал Самуил.- И все-таки несмотря на наше гостеприимство, несмотря на их учтивость и мнимый тон равенства, который они принимают, в их отношении к нам звучит нота, от которой закипает моя кровь. Скольким моим старым школьным товарищам, скольким офицерам, толпящимся на наших балах, я помогал, не требуя ни гроша обратно, между тем, они, при случае, нередко давали мне чувствовать, какая пропасть разделяет нас.

   - Это высокомерные и неблагодарные глупцы, как все гои,- сказал старый банкир, садясь в кресло.- Ты вот понимаешь, что эти люди приходят к нам лишь из-за материальных интересов, а между тем, сам хочешь быть членом их общества. Но ты не прав перед богом отцов наших, Самуил. Не дал ли он тебе все, чтобы быть счастливым и даже возбуждать зависть? Ты молод, здоров телом и духом, богат. Берегись, Самуил, провиниться перед Богом, вступая в слишком дружеские сношения с нашими врагами; они будут тебя ласкать, пока им это нужно, и оттолкнут, как нечистую собаку, как только будут в силах обойтись без тебя.

   Но раз мы заговорили на эту тему, я хочу спросить тебя, сын мой, что с тобой? Вот уже несколько месяцев я с прискорбием замечаю в тебе перемену: ты бледен, рассеян, нервен и плохо занимаешься делами. Скажи, что волнует тебя?

   - Можешь ли ты снисходительно выслушать меня, отец? Я знаю, мое признание покажется тебе ужасным, а между тем я погибну, если, если...

   Самуил снова опустился в кресло и провел платком по своему разгоряченному лицу.

   - В чем бы ты ни признался, я хочу знать истину. Ты не раз мог убедиться в моем отцовском к тебе снисхождении.

   - Это правда, отец. Слушай же меня терпеливо. Около семи месяцев тому назад я был, как ты знаешь, в нашем Рюденгорфском поместье и раз утром поехал в лес, который тянется до владений графа Маркош. Вдруг я слышу крик и призыв на помощь. Я кинулся в ту сторону и увидел лошадь, лежавшую на земле вместе со всадницей. Когда я подбежал, лошадь поднялась и бросилась на меня, волоча за собой амазонку, нога которой оставалась в стремени. Я быстро схватил лошадь за повод и вынул из стремени ногу бедняжки. Испуганная лошадь кинулась в сторону, вырвалась у меня из рук и умчалась. Я наклонился к всаднице, еще лежавшей на земле, и поднял ее. Это была молодая и совершенно незнакомая мне девушка. Она была так дивно хороша, что я стоял очарованный. Шляпа ее упала, и две густые косы пепельного цвета лежали в беспорядке на ее плечах. Вдруг я увидел капли крови на ее лбу.

   - Вы поранились при падении? - спросил я взволнованно.

   Она подняла на меня испуганные глаза, но ничего не ответила. Полагая, что от испуга она не может говорить, я нашел необходимым освежить ей голову и перевязать ее рану. Неподалеку был ручей; я поспешил к нему и, смочив в воде мой платок, бегом вернулся обратно, но нашел молодую девушку без чувств. Я смочил ей виски, перевязал рану, которая, впрочем, была незначительной, но ничто не помогало: она не приходила в себя, и это ставило меня в большое затруднение. Я не знал, кто она и где живет, а оставить ее одну боялся. Наконец, подняв ее на руки, я бережно понес ее к нашему дому и не мог налюбоваться прелестным созданием. Когда я, запыхавшись, подошел к дому и прислуга наша увидела в моих руках бесчувственную девушку, мне помогли положить ее на диван. Вдруг мой камердинер Стефан, принесший подушку, сказал:

   - Да это молодая графиня Маркош, сестра графа Рудольфа; я знаю ее камеристку Марту, да не раз видел и графиню.

   - Если так,- сказал я ему,- то пошли скорей верхового известить графа, что сестра его спасена и находится здесь.

   - Граф Рудольф не гусарский ли офицер, который часто бывает у тебя? - спросил старый Мейер.- Его отец камергер двора?

   - Да, это он.

   - А ты даже не знал, что у него есть сестра? - сказал Авраам с насмешливой улыбкой.- Ты, может, тоже не знаешь, что оба запутались в долгах, и в моем портфеле немало векселей отца и сына. Но продолжай.

   - Наконец Валерия, так зовут графиню, открыла глаза и искренне благодарила меня за спасение жизни.

   - Вы преувеличиваете, графиня,- сказал я смеясь.- Вся моя заслуга заключается в том, что я пришел вовремя.

   Узнав, что я уведомил домашних, она протянула мне руку с такой добротой, улыбаясь, что я совсем был очарован. Затем она приняла мое предложение выпить что-нибудь прохладительное и рассказала, что получила образование в Швейцарии, провела затем целый год в Италии, недавно приехала в деревню и надеется, что мы будем добрыми соседями. Я с восторгом слушал ее, и когда ее лазурные глаза, ясные и радостные, взглянули на меня, то сердце мое забилось тревожно: я был околдован.

   Приезд графа Рудольфа прервал нашу беседу. Он поцеловал сестру, дружески поблагодарил меня за оказанную помощь и присланное мною уведомление, которое их успокоило, так как лошадь Валерии прибежала вся в пене и с окровавленными коленями. Затем он сказал, что надо скорей успокоить отца, и подал руку сестре. Я проводил их до крыльца, и Валерия, прощаясь со мной, сказала:

   - Надеюсь, мы будем часто видеться с вами. Папа будет счастлив выразить вам свою благодарность; без вашей помощи я разбила бы себе голову о камни и корни деревьев.

   Тут я заметил, что граф с удивлением посмотрел на сестру и ни одним словом не подтвердил ее приглашения.

   - Валерия!-сказал он, покручивая усы.- Вероятно, ты еще не знаешь, кто был твоим спасителем. Так позволь же мне представить тебе Самуила Мейера.

   Тон был спокойный и равнодушный, а между тем, в нем звучало нечто, поразившее и меня, и молодую девушку. Она пристально взглянула на брата и, не сказав больше ни слова, прыгнула в экипаж. Рудольф сел проворно вслед за нею, приложив руку к козырьку и хлестнув лошадей. Я вернулся домой унылый: я понял тонкое внушение брата и угадал его результат. Рассудок и гордость заставили меня забыть этот случай, но воспоминание о Валерии лишило меня покоя; день и ночь мне виделось ее прелестное лицо, ее очаровательная улыбка. Движимый неодолимой силой влечения, я отправился на виллу Маркош. Мне сказали, что оба графа уехали в город, а графиня никого не принимает, так как не совсем здорова, что, впрочем, не мешало ей в тот же вечер поехать на прогулку. Было ясно, что меня не хотят принять, но я решился поехать еще раз, и... опять не был принят. Мне ничего более не оставалось, как молча снести незаслуженное оскорбление.

   Но знаешь ли, отец, несмотря на обиду, я не мог побороть овладевшее мною чувство, с жадностью искал случая видеть Валерию и часто встречал ее на катании, прогулках или в театре. Рудольф бывал у меня иногда как ни в чем не бывало, но никогда не говорил о сестре. Вчера вечером у барона Кирхберга мы неожиданно встретились. Она покраснела и избегала моего взгляда, но я не хотел упустить случая объясниться. Воспользовавшись минутой, когда она была одна в зимнем саду, я подошел к ней.

   - Простите, графиня, что я вас беспокою,- сказал я, кланяясь ей,- но мне бы хотелось знать причину вашей перемены ко мне. Почему, после того, как вы отнеслись так приветливо ко мне и пригласили к себе, меня не принимают, когда я к вам являюсь.

   Она побледнела и смерила меня презрительным взглядом.

   - Вы желаете объяснения, хотя было бы лучше избежать его,- сказала она таким надменным, ледяным голосом, которого я не предполагал даже возможным в ее устах.- Я ценю оказанную вами услугу и, уважая ее, извиняю, что вы позволили тогда себе фамильярное обращение со мной, которое заставило меня предположить, что вы один из наших соседей-дворян. Узнав, что я ошиблась, я поступила как должна была поступить. Круг нашего общества отличается строгой замкнутостью, господин Мейер; я обязана щадить щепетильность тех, кто посещает дом моего отца, и не могу заставить их встречаться с лицами, с которыми их разделяют расовые предрассудки.

   При этих словах, на которых она сделала ударение, ясно доказывавших мне, что я не был ей парой в глазах боготворимой мной девушки и всей ее гордой касты, вся кровь бросилась мне в голову и потемнело в глазах. Она, конечно, заметила, так как изменив тотчас тон, дотронулась до моей руки и сказала с участием!

   - Как вы бледны, господин Мейер, не больны ли вы?

   Я отступил как ужаленный змеей.

   - Вы увлеклись, графиня, и замарали себя прикосновением к человеку, который так неизмеримо ниже вас. Позвольте мне извиниться и выразить вам сожаление в том, что я спас вас из-под копыт лошади, не подумав, что человек моей расы оскорбляет людей высшего сословия, оказывая им услугу. Это послужит мне уроком, который я никогда не забуду. Еще один вопрос, и я вас оставлю в покое,- сказал я, заметив ее досаду.- Вы от вашего брата узнали о щепетильности вашего общества и о различии между людьми, создаваемом предрассудками расы?

   -- Да, Рудольф заметил мне, что я поступила бестактно.

   - А известно ли вам, в каких отношениях он сам находится со мной?

   Валерия покраснела и бросила на меня негодующий взгляд.

   - Брат сказал мне, что знает вас и ездит к вам потому, что имеет дела с вашим банком, и что мужчине вообще можно не быть столь требовательным, как женщине, в своих знакомствах.

   Между тем, я вынул из бумажника письмо, полученное от Рудольфа недели две тому назад, в котором он просил у меня крупную сумму денег для уплаты карточного долга, умоляя вытащить его из этого критического положения, и называл меня своим другом.

   - Не угодно ли вам убедиться, графиня, что ваш брат широко пользуется этой привилегией мужчины и что его сословные предрассудки не простираются на золото.

   Покраснев до ушей, Валерия схватила письмо и пробежала его глазами. Прочитав подпись: "Преданный и признательный вам", она молча, кусая губы, подала мне листок, но я отстранил ее руку.

   - Оставьте у себя это письмо, оно лучше всего скажет вам, заслуживаю ли я презрения за то, что спас жизнь сестре и помог брату в трудную минуту, не думая о своей личной выгоде, так как граф не возвратит мне этой суммы, его дела мне известны.

   Не дав времени что-либо ответить, я ушел, но поехал не прямо сюда, а в нашу загородную виллу. Чтобы прийти в себя, мне необходимы были воздух и движение.

   Самуил замолчал в изнеможении и отбросил рукой свои черные кудри. Старый банкир слушал его, не прерывая. Поглаживая рукой свою седую бороду, он взглядывал время от времени на сына с чувством сострадания и затаенной радости.

   - Что же ты хочешь теперь делать? Желаешь, полагаю, истребить это отродье? - спросил он после некоторого молчания.

   - Да, отец, но иначе, чем ты полагаешь. В настоящую минуту я желал бы только иметь в руках все обязательства и векселя обоих графов. Поможешь ли ты мне в этом?

   - Отчего же, желание справедливое. Ведь ты мой единственный наследник. Позвони Леви, и мы устроим это дело к полному твоему удовольствию.

   Минут десять спустя в кабинет вошел пожилой еврей, то был Иозеф Леви, главный уполномоченный банкирского дома.

   - Любезный Леви,- сказал банкир, отвечая легким кивком головы на глубокий поклон своего поверенного,- я желаю приобрести все долговые обязательства и векселя графов Маркош, отца и сына. Переговорите со всеми, у кого могут быть такие бумаги. Даю вам шесть недель сроку для этой операции и вознагражу вас за труд.

   - Вы знаете, господин Мейер, что ценность этих документов весьма сомнительна,- заметил агент.- Оба графа игроки; земли их заложены, и я считаю их почти несостоятельными.

   - Это не меняет моего решения. Достаньте эти бумаги, хотя бы это стоило нам больших убытков. Когда все документы будут собраны, вы передадите их моему сыну, так как это дело касается собственно его.

   - Теперь,- обратился он к Самуилу,- пойди, мой друг, отдохни. Ты сегодня не в силах заниматься, не правда ли? А я буду работать за двоих.

   Недели через три после приведенного нами разговора Валерия Маркош сидела с подругой графиней Антуанеттой фон Эберштейн в своем прелестном будуаре, обтянутом голубым атласом и украшенном множеством самых редких цветов.

   Молодые девушки представляли полнейший контраст. Стройная, нежная, грациозная Валерия, с ослепительно белой кожей и пепельными волосами, прозванная "феей", казалась ребенком возле высокой, величественной Антуанетты с густыми черными косами, огненными глазами и энергичным лицом.

   Подруги с детства, воспитанные в одном пансионе, они искренне любили друг друга и проводили вместе целые недели, так как в доме графа на Антуанетту смотрели как на близкую родственницу.

   Антуанетта казалась озабоченной. Перелистывая художественный журнал, она бросала время от времени пытливый взгляд на свою подругу, лежащую на маленьком диване и задумчиво устремившую глаза в пространство. Хотя было около двенадцати часов, но Валерия была еще в белом пеньюаре, и ее маленькая ручка рассеянно играла кистями кушака, охватывавшего ее талию. Вдруг Антуанетта отбросила журнал и порывисто встала.

   - Нет, это невозможно! Что с тобой, Валерия? Не без причины ты бледна, грустна и постоянно задумчива. Скажи мне правду. Ведь мы клялись не иметь тайн друг от друга.

   Валерия вздрогнула.

   - Какая ты порывистая,- проговорила она, приподнимаясь и привлекая подругу к себе на диван.- Впрочем, ты права, я ничего не должна скрывать от тебя. Но поклянись сперва сохранить в тайне то, что я тебе скажу, так как мое горе вызвано беспокойством о делах Рудольфа.

   Густая краска покрыла щеки Антуанетты, но поглощенная своими собственными мыслями, Валерия ничего не заметила и продолжала:

   - Да, я скажу тебе все, но должна начать с происшествия, случившегося со мною в конце прошедшего сентября, за три недели до твоего возвращения.

   - Я знаю, ты упала с лошади. Твой брат говорил мне об этом. Но в этом падении не было ничего опасного, и оно не имело влияния на твое здоровье.

   - Ты ошибаешься, я рисковала жизнью. Но ты не знаешь, кому я обязана тем, что все кончилось так счастливо. Я никогда не называла имени этого человека, так как оно неприятно отцу и брату.

   - Вот странно! А между тем, это правда: никто не произнес имени того, кто тебе оказал помощь.

   - Я расскажу тебе все подробно,- проговорила Валерия нерешительно.- Когда Феб споткнулся, я упала и так сильно ударилась головой о землю, что у меня потемнело в глазах. Смутно чувствовала я, что лошадь поднялась на ноги и волочила меня, так как нога моя застряла в стремени, а, очнувшись, увидела себя в объятиях красивого молодого человека, который усаживал меня под деревом, но тут я лишилась чувств. Когда я окончательно пришла в себя, то лежала уже на диване, возле меня на коленях стоял тот же молодой человек и давал мне нюхать спирт; по другую сторону стояла почтенная старушка, вероятно, ключница. Тут я заметила, что мой спаситель красив, но цвет и форма его лица обличали в нем иностранца.

   Он предложил мне пить, занимая меня, и я, не стесняясь, отдавалась той симпатии, которую он мне внушал, так как, судя по его манерам и богатству меблировки, я думала, что имею дело с равным. В знак благодарности я протянула ему руку, и он поцеловал ее восторженно, что заставило меня покраснеть. Вскоре приехал извещенный обо всем случившемся Рудольф, и я, прощаясь с незнакомцем, спасшим мне жизнь, просила его бывать у нас, но вообрази себе мое смущение, когда Рудольф, взглянув на меня - ты знаешь этот взгляд - представил мне моего спасителя: это был Самуил Мейер.

   - Как! Самуил Мейер, сын еврея-миллионера,- воскликнула Антуанетта и с хохотом упала на диван. - Бедная Валерия! Понимаю, в каком ты была положении: он тебя нес на руках. Фи! Твоя хорошенькая головка лежала на его груди или плече! Конечно, это возмутительно.

   - Это еще ничего. Но возмутительнее всего было узнать, что человек с такой наружностью и отличными манерами был чистокровный еврей, даже некрещенный,- сказала Валерия нетвердым голосом.

   Антуанетта с удивлением взглянула на разгоряченное и взволнованное лицо подруги.

   - Неужели, Валерия, ты действительно думаешь, что крещением можно уничтожить происхождение человека?.. Однако я все еще не вижу причины твоего горя.

   - Дай мне кончить. Два раза Мейер приезжал к нам, но по приказанию отца и Рудольфа его не приняли.

   - Надеюсь, ты ничего не находишь против такой благоразумной меры? - перебила ее Антуанетта.- Благодарю за удовольствие встречать в вашем салоне человека, который, конечно, распространяет неприятный аромат, свойственный его расе! Не гляди на меня с таким удивлением, наследственность этого запаха - факт.

   - Нет, нет,- возразила Валерия, смеясь от души.- Мейер не распространяет никакого дурного запаха. Он был слегка надушен, как каждый из нас, и прекрасно одет.

   - Смотри, Валерия, ты что-то очень защищаешь этого еврея, и я начинаю подозревать тебя кое в чем,- заметила Антуанетта с притворным беспокойством.

   - Не бойся, пожалуйста, и выслушай самое главное. Недели три тому назад я неожиданно встретила Мейера у барона Кирхберга. Поверишь ли, что он крайне развязно стал требовать от меня объяснения, отчего, пригласив его, я ни разу его не принимала?

   - Это слишком. И как в этом виден еврей, особенно, если он не подозревал причины отказа.

   - Представь, милая Антуанетта, мне кажется, что он не подозревал. Я была тем более взбешена этой настойчивостью, что он заставил меня краснеть за мою неблагодарность, так как, действительно, стыдно указать на дверь человеку, который спас тебе жизнь.

   - А как иначе, когда это еврей! - возразила Антуанетта.

   - Конечно, но тем не менее, я была раздражена и дала понять ясно, что ему не место в нашем доме. Он был оскорблен. Смертельная бледность покрыла его лицо; я думала, что он упадет, и мне хотелось успокоить его словом участия. Он говорил об уважении, которое внушает еврейское золото, а глаза его пылали презрением и злобой, когда он подал мне письмо Рудольфа, в котором тот просил у него в долг крупную сумму денег и называл своим другом. В заключение он намекнул, что наши дела очень плохи, и ушел прежде, чем я успела прийти в себя.

   Валерия быстро встала, подошла к письменному столу.

   - Я не решилась отдать это письмо Рудольфу, хотя знаю, что он не уплатил долг.

   Дрожащей рукой Антуанетта схватила листок и, пробежав его глазами, спросила:

   - Почему ты знаешь, что этот долг не погашен?

   - Ты не заметила,-сказала Валерия.- Вот читай:

   "Дорогой Самуил, это письмо будет ручательством,

   что я уплачу вам долг при первой возможности. Тогда вы возвратите мне эту записку, которая, я знаю, остается в надежных руках".

   - Это надо узнать! Может быть, твой брат заплатил свой долг этому наглому ростовщику, а письмо позабыл взять: молодые люди так неосторожны! - говорила Антуанетта, видимо, принимавшая самое живое участие в делах молодого графа.

   - Какой важный вопрос волнует вас? - спросил звучный голос, и Рудольф, весело улыбаясь, подошел к собеседницам, которые поглощены были своими разговорами, а потому не заметили его появления.- Не могу ли я быть судьей в вашем споре? Щеки твои горят, Валерия, а вы...- он вдруг замолчал, вспыхнув до ушей, и выхватил листок из рук Антуанетты.- Каким образом это письмо попало в ваши руки? - глухим голосом спросил граф.- Неужели Мейер имел дерзость обратиться со своими требованиями к Валерии?

   - Нет, нет, он дал мне это письмо по иному поводу. Слушай...

   И молодая девушка передала брату свой разговор с банкиром на вечере у барона Кирхберга.

   Рудольф слушал ее, опустив голову и покручивая свой тонкий ус.

   - Все же, Валерия, ты напрасно так явно выказала пренебрежение этому человеку. Конечно, это-еврей, но он миллионер, а ты не знаешь и понять не можешь, как много он может сделать нам зла,- заметил, вздыхая, молодой человек.

   - Он не стесняясь дал мне понять, что дела наши расстроены. Отдал ли ты ему, по крайней мере, ту сумму, о которой говорится в этой записке? - спросила с беспокойством Валерия.

   Рудольф ответил не вдруг.

   - Надеюсь скоро уплатить.

   - Не скоро, а сегодня же надо расплатиться с этим ростовщиком! - вскричала, горячась, Антуанетта и, схватив за руку графа, продолжала:

   - Рудольф, вы мой друг детства, и если сохранили хоть каплю привязанности ко мне, то позвольте избавить вас от этого гнусного обязательства. Я имею в настоящую минуту достаточную сумму денег, возьмите ее и расплатитесь с Мейером и, когда будет можно, вы возвратите мне эту безделицу. Скажите скорей, что вы согласны, в память всех тех сладостей, которыми мы, бывало, так часто делились между собой.

   В ее глазах было столько горячей мольбы, что Рудольф, вполне побежденный, прижал к своим губам ее ручку.

   - Можно ли отказаться от того, что предлагается таким образом? Принимаю с благодарностью, так как я предан вам душой и телом.

   - Благодарю, благодарю вас, я понимаю, Рудольф, чем вы жертвуете в эту минуту,- сказала молодая девушка, краснея.- Теперь до свидания, друзья мои, карета ждет меня, я поеду и вернусь назад. Успокойся, моя маленькая фея, все устроится.

   В эту минуту лакей приподнял шелковую портьеру и доложил:

   - Иозеф Леви, агент банкирской конторы "Мейер и сын", пришел к его сиятельству, но узнав, что графа нет дома, просит вас принять его, так как дело не терпит отлагательства.

   - Хорошо, проведите его в мой кабинет. Пусть подождет. Я приду.

  

   Посадив Антуанетту в карету, Рудольф поспешно направился в свой кабинет. Остаток пережитого волнения докипал еще в нем, и на лице разлито было холодное надменное выражение. Он едва ответил на глубокий поклон Леви и, бросив на стол свою записку к Самуилу, сказал глухо:

   - Ваш хозяин, вероятно, желает напомнить мне содержание этого письма, с которым он поступил довольно опрометчиво? Успокойте его и сообщите, что сумма, означенная в записке, будет ему сегодня уплачена сполна.

   Он сел и взял книгу, показывая тем, что аудиенция окончена, но так как еврей не уходил, Рудольф взглянул с удивлением.

   - Прощайте, господин Леви... Я очень занят.

   - Мне весьма жаль, граф, что беспокою вас так не вовремя,- сказал агент, почтительно кланяясь,- я не премину передать то, что вам угодно было мне сказать, но явился я сюда по другому делу. Наш банкирский дом поручил передать его сиятельству, вашему батюшке, и вам, граф, различные долговые документы, находящиеся во владении господина Мейера, и предупредить вас, что уплата должна быть произведена в течение десяти дней.

   Он вынул из своего объемистого портфеля и развернул перед изумленным молодым графом длинный список обязательств и векселей, выданных им и его отцом разным лицам в городе; сумма представляла такую крупную цифру, что у Рудольфа закружилась голова.

   - Каким образом все эти бумаги попали в ваши руки?

   - Они были предложены нам в уплату и приняты без затруднений нашим банком, который не сомневается в том, что долги будут погашены. Позволю себе еще заметить вам, граф, что большая часть этих бумаг просрочена и что десятидневная отсрочка делается только из уважения к его сиятельству. Честь имею вам кланяться, граф.

   - Подождите!

   Рудольф поспешно написал несколько строк, в которых холодно просил Самуила приехать к нему, чтобы объясниться по поводу возникновения недоразумения.

   - Забыл я вам заявить, что патрон болен,- сказал Леви, принимая письмо.- Господин Мейер-сын ведет все дела, а для переговоров вы потрудитесь обратиться к нему,- и раскланявшись, еврей ушел.

   Оставшись один, Рудольф в отчаянии схватился за голову. Уплатить такую сумму было немыслимо, а не заплатить - значило разорение и бесчестие. Он решил сказать все отцу.

   Как только старый граф вернулся домой, Рудольф тотчас вошел к нему в кабинет и выслал из комнаты камердинера.

   Удивление старика сменилось отчаянием, когда он узнал, в чем дело. В полном изнеможении он опустился в кресло; в первый раз он почувствовал угрызения совести за свою расточительность. Но некогда было предаваться бесплодному раскаянию, надлежало придумать, как отвратить угрожающий удар.

   Отец и сын высчитали все свои ресурсы, но и продажа серебра, фамильных драгоценностей, конюшен, экипажей и земли не дала бы надлежащей цифры, не говоря уже о неблагоприятных шансах, неизбежных при спешной продаже. Конечно, еврей бы мог выручить свое, продав все с аукциона, но что их ждет после такого скандала? Нищета и бесславие, а для Рудольфа неизбежность отставки.

   Они обратились к ростовщикам, но безуспешно, мрачное отчаяние овладело ими, тем более, что ответа на письмо молодого графа не последовало.

   Через день после того в городе распространилась неожиданная весть; Авраам Мейер внезапно умер от апоплексического удара. Через два дня после погребения старого банкира Рудольф получил лаконическую запис

   ку, в который Самуил извещал, что если граф желает с ним переговорить, то найдет его от 11 до 3 часов дня в конторе.

   Скрепя сердце, отправился молодой граф к Мейеру.

   Его тотчас провели в кабинет банкира, который встая ему навстречу и церемонно предложил стул. Оставшись одни, молодые люди с минуту молчали. Смерть отца, по-видимому, сильно подействовала на Самуила, он побледнел, похудел, и глубокая складка легла между бровей, выражение лица было угрюмо.

   - Мне очень тяжело, господин Мейер,- начал Рудольф с глухим раздражением,- говорить о деле, по которому я пришел, и позвольте вам сказать, что я знаю причины, заставляющие вас так действовать. Нехорошо с вашей стороны из мести к такой девочке, как моя сестра, разорять семью, чтобы заставить ее нищетой и бесславием заплатить за оскорбительные слова.

   - Вы забываете,- перебил холодно банкир,- что эти слова вашей сестры были внушены ей братом.

   - Ну да, сознаюсь, я причина оскорбления, нанесенного вам Валерией, но, господин Мейер, я не первый и не последний из нашего общества следую предрассудкам, к которым издавна евреи дают повод.

   - От вас, граф, зависит покончить дело миром, и я полагаю, что до сего дня не давал вам повода жаловаться на неприятные свойства, которые вы приписываете нашему племени.

   - О, если вы предлагаете дружелюбное соглашение,- оживляясь, сказал граф,- то я от всего сердца извиняюсь за причиненное вам оскорбление. Дайте нам годовую отсрочку, мы переменим образ жизни, продадим, что можем, без большого убытка и тогда уплатим вам все сполна.

   Презрительная усмешка скользнула по лицу Самуила.

   - Вы ошибаетесь, граф, -речь идет не об извинении между нами, я не даю вам ни часа отсрочки и, если через три дня вы не заплатите, наложу запрещение на все ваше имущество. Но есть еще третий выход, и от вас зависит к нему прибегнуть. Тогда я сожгу все документы и ничего не потребую от вас.

   Рудольф глядел на него в недоумении.

   - Я вас не понимаю,- проговорил он.- Что же вы от нас потребуете?

   Самуил нервно оттолкнул груду бумаг, лежавших перед ним на столе, и глаза его странно вспыхнули.

   - Выслушайте, граф, вот мои условия: согласитесь выдать за меня графиню Валерию, и я уничтожу все тяготеющие на вас обязательства.

   Кровь бросилась Рудольфу в голову.

   - Вы или с ума сошли, Мейер, или издеваетесь над нашим несчастьем! Валерия - ваша жена! Вы забываете, что вы...- он остановился.

   - Еврей,- докончил Самуил дрогнувшим голосом.- Но я перестану быть евреем и скоро сделаюсь христианином, я намерен креститься; сверх того, я уже начал действовать, чтобы купить угасшее баронство и получить от правительства право носить титул барона. Конечно, я предпочел бы иначе получить вашу сестру; но зная, каким препятствием тому служит мое происхож-дение, хватаюсь за всякое средство, чтобы овладеть женщиной, которая внушила мне несчастную, безумную, гибельную страсть, доводящую человека до преступления. То, что я вам сказал, было причиной смерти моего отца. Когда он узнал о моем намерении принять христианство, с ним сделался апоплексический удар, который его убил. Но вы понимаете, что если даже такое несчастье не могло поколебать моей решимости, следовательно, никакие дальнейшие препятствия меня не остановят. Итак, я повторяю: рука вашей сестры или бесчестие. Вы имеете три дня выбора между мной и разорением. Взвесьте все хладнокровно, и мое предложение не покажется вам таким нелепым.

   В эту минуту Рудольф был положительно неспособен хладнокровно обсуждать подобное предложение. Смерив банкира презрительным взглядом, он отвечал глухим и дрожащим от волнения голосом:

   - Надо быть ростовщиком, чтобы взвешивать хладнокровно шансы подобной комбинации. Предположив даже, что мы настолько подлы, чтобы решиться на такую постыдную сделку, сама Валерия никогда не согласится на это... И знайте, если вы этого не знали до сих пор, что овладеть сердцем женщины можно, но купить его нельзя.

   Не дожидаясь ответа, Рудольф вышел из комнаты. Он не видел, как вспыхнуло лицо Самуила и каким мрачным огнем сверкнули его глаза.

   - Овладеть сердцем женщины? - подумал он с горечью.- Я попытаюсь и какой бы то ни было ценой, но когда мне будет открыт доступ к ней...

   Старый граф Маркош подумал, что лишится рассудка, когда Рудольф, вернувшись, сообщил ему о результате свидания. Чувство отвращения и оскорбленной гордости поднимались в нем при одной мысли отдать свою дочь, свою Валерию этому наглому ростовщику.

   - Ах,- проговорил он наконец,- целые века это презренное отродье упивается христианской кровью, и этот нечистый пес, несмотря на лоск цивилизации, точно Шейлок хочет, чтобы ему заплатили человеческим мясом. У меня никогда не станет духу сказать несчастной девочке, что нам осмеливаются предлагать. Требовать от нее такой жертвы, это все равно, что требовать ее смерти. И подобный исход такое же бесчестие, как и разорение.

   - Я того же мнения, отец, и тоже не могу сказать правду Валерии. Я полагаю, что пуля более честным образом положит конец всем затруднениям.

   Старик беспомощно поник головой. Как он проклинал в эту минуту увлечения молодости, все безрассудства зрелого возраста и дурной пример, которым вовлек своего сына в водоворот беспутной жизни и расточительности.

   А предмет всех этих волнений - Валерия - не знала еще, какая гроза собирается над ними, тем не менее, волнение и мрачная задумчивость отца и Рудольфа не ускользнули от ее внимания. Какой-то неопределенный страх, не то предчувствие беды овладели ее душой, и только присутствие подруги поддерживало ее, но когда в день рокового свидания Рудольфа с Мейером оба графа не вышли к обеду, мучительная тревога Валерии возросла до крайних пределов.

   - Я тебе говорю, готовится что-то ужасное, нам грозит какое-то несчастье,- говорила она приятельнице.- Сегодня я видела с балкона, как Рудольф выходил из коляски, таким я его никогда не видела. Он шатался, как пьяный, потом я хотела идти к отцу, и меня не приняли, а теперь они оба не вышли к обеду. Боже мой! Боже мой! Что-то будет!

   Сердце Антуанетты сжалось. Рудольф был для нее дороже, чем она позволяла себе сознаться, и неведомая опасность, угрожавшая любимому человеку, лишала ее покоя, но более энергичная, чем ее подруга, она решилась положить конец этой неизвестности.

   - Успокойся, Валерия, я напишу сейчас несколько

   слов твоему брату, попрошу его прийти поговорить со мной, он скажет мне правду.

   Отослав записку, она вернулась к подруге, тревога которой дошла до болезненного состояния. Она уговорила ее лечь на диван, распустила ей волосы, чтобы облегчить головную боль, и прикрыла пледом ноги. Едва она это кончила, как лакей пришел ей доложить, что молодой граф ждет ее на террасе.

   Рудольф стоял, скрестив руки и прислонясь к колонне. Он поднял голову лишь тогда, когда Антуанетта коснулась слегка его руки. Увидя, как он бледен, как изменился в лице, молодая девушка вскрикнула:

   - Что с вами случилось, Рудольф, скажите мне,

   умоляю вас.- Будьте откровенны, друг мой. То, что вас волнует, не может вечно оставаться тайной, потому доверьте ее преданному вам сердцу.

   - Я не достоин вашей дружбы, Антуанетта,- прошептал он сквозь зубы.- Я негодяй, так как содействовал несчастью, которое разразилось над нами. Лишь пуля может спасти меня. Но не покиньте в несчастьи бедную Валерию, эту невинную жертву.

   Молодая девушка глухо вскрикнула.

   - Рудольф, то, что вы сказали, недостойно вас как честного человека. Вы говорите, что виноваты, но разве вину поправляют преступлением? Поклянитесь мне, что отказываетесь от этой мысли, и помните, что пуля, которая поразит ваше сердце, сразит и мое.

   Граф вздрогнул, и луч радости озарил его лицо.

   - Дорогая моя, вы не можете понять, что я чувствую в эту минуту. Я бы желал посвятить всю мою жизнь, чтобы составить ваше счастье, а между тем, не могу даже предложить вам честное имя, но теперь, когда вы знаете, что я вас люблю, я скажу все. Теперь вы не только подруга детства, вы половина моей души и имеете право на мое полное доверие.

   Он привлек ее к себе и тихим голосом вкратце изложил ей положение дел, сообщил все перипетии последних дней, а равно и неслыханное предложение еврея.

   - Вы понимаете, Антуанетта,- заключил он,- что мы не можем решиться говорить Валерии о жертве, которая равна для нее смертному приговору, но и понимаете, что трудно жить после такого бесчестия.

   Молодая девушка слушала его молча и при последних словах графа побледнела.

   - Нет, нет, Рудольф, повторяю вам: вину не заглаживают преступлением. Ах, будь я совершеннолетняя, я бы тотчас выручила вас, но я не могу просить у моего опекуна, хотя он и очень добр, половину моего состояния.

   - Разве вы думаете, я принял бы такую жертву,- перебил ее с жаром Рудольф.

   - Не сердитесь мой милый, и будем говорить спокойно.

   Она провела рукой по его влажному лбу и сказала:

   - Во всяком случае, ничто на свете не помешает нам соединиться, так как мы любим друг друга; но кроме того, мне кажется, мы должны все сказать Валерии, прежде чем допустим ваше разорение; словом, не отчаивайтесь. Я чувствую, что все устроится, и бог сжалится над нами.

   - Мой добрый ангел,- прошептал Рудольф, прижимая ее к своему сердцу.- Бог милосерд, коли ему угодно было соединить мою жизнь с вашей в эту минуту жестоких душевных мучений. Пойдите же и сообщите об этом бедной Валерии.

   - Выйти замуж за Мейера?! Но ведь это уже не жертва, а бесконечная пытка. Если бы речь шла лишь о том, чтобы умереть... но жить с противным, ненавистным человеком!..

   Она быстрыми шагами ходила по будуару, то задыхаясь от рыданий, то ломая себе руки в безмолвном отчаянии. Наконец, она остановилась перед Антуанеттой, которая тихо плакала.

   - Послушай,- сказала она с лихорадочным блеском в глазах.- Я не имею ни права, ни силы допустить гибель отца и брата, но каждый приговоренный к смерти может просить помилования. Я тоже хочу сделать эту попытку и сама пойду просить Мейера дать нам отсрочку, не требуя моей руки, которая не доставит ему счастья. Я сделаю это сегодня же.

   - Валерия,- воскликнула в испуге Антуанетта, схватив ее за руки.- Ты хочешь решиться на такое безумие. Где и как можешь ты увидеть его?

   - Я уже все обдумала,- нетерпеливо перебила ее Валерия.- Дом банкира недалеко от нашего и при нем большой сад, окруженный оградой; в переулке, который идет вдоль этой ограды, есть калитка в сад, которую запирают только после полуночи. Не гляди на меня с таким удивлением, все эти подробности рассказал мне Рудольф, не предвидя, что они мне пригодятся. Итак, я пойду туда. Самуил живет в первом этаже, и его комнаты, кажется, выходят в сад. Я встречу его