Хаггард Генри Райдер - Жемчужина Востока

со всеми встречными, стараясь разузнать положение дел в Иерусалиме. Прибыв сюда, он разыскал дом своей бывшей покровительницы. Ее уже не было в живых, но сын этой женщины принял его, обласкал и снабдил хорошим платьем и небольшой суммой денег, чтобы он мог подыскать себе какое-нибудь занятие. Однако Халев, как только залечилась его рана, стал ежедневно ходить к дворцу Гессия Флора римского прокуратора, ища случая поговорить с ним.

   Три дня ожидал он напрасно по четыре-пять часов кряду, и в конце концов его прогоняла дворцовая стража. Но это не смущало Халева, и на четвертый день, когда он снова явился туда, Флор, приметивший его, приказал своим приближенным спросить юношу, чего он так терпеливо ожидает. Офицер возвратился с ответом, что этот иудей имеет просьбу к благородному Флору.

   - Так пусть он выскажет ее! - сказал управитель. - Я на то и сижу здесь, чтобы чинить суд и расправу по милости и именем цезаря!

   Халев очутился перед Флором, одним из худших людей и худших правителей, каких когда-либо имела Иудея.

   - Чего ты хочешь от меня, иудей? - спросил прокуратор Халева.

   - Того, что, наверное, получу от тебя, благороднейший Флор! Справедливости! Ничего, кроме справедливости!

   - Что ж, это можно получить, но за соответствующую цену! - с усмешкой сказал правитель.

   - Я согласен заплатить надлежащую цену!

   - Если так, то расскажи свое дело!

   И Халев рассказал, как отец его был случайно убит во время бунта, и как некие иудеи-зилоты захватили все имущество, поделив между собой на том основании, что его отец был сторонником римлян. Таким образом он, Халев, единственный сын и наследник всех земель и капиталов, был оставлен нищим и воспитан из милости добрыми людьми, а те иудеи-зилоты или их наследники владеют всем его достоянием.

   Маленькие бегающие глазки Флора заискрились корыстной радостью.

   - Называй имена твоих обидчиков! - приказал он.

   Но Халев был не так прост: он предварительно настоял на формальном договоре относительно того, что достанется ему, законному наследнику, и что должно быть уступлено правителю. После долгих препирательств было наконец решено, что все земли и дворец в Тире, с прилежащими к нему складами и магазинами, а также половина доходов за истекшее время передаются ему, Халеву, все же недвижимое имущество его отца, находящееся в Иерусалиме, и другая половина доходов достанется на долю правителя или, по выражению Флора, на долю цезаря. В этом, как и во всем, Халев оказался предусмотрителен: "Дома, - думал он, - могут сгореть или быть разрушены во время какого-нибудь бунта, поместье же и земли всегда будут в цене". Потом условие было оформлено и подписано. Тогда только он назвал имена своих обидчиков и представил свои доказательства.

   Спустя неделю названные им лица были уже заключены в тюрьму, а все имущество их отобрано. Потому ли, что Флор радовался такой непредвиденной наживе, или потому, что он угадал в Халеве человека многообещающего и со временем могущего стать ему полезным, но только на этот раз, вопреки обыкновению, римский прокуратор в точности выполнил свой договор.

   Вот так, спустя несколько месяцев после бегства из селения ессеев, бездомный и униженный сирота Халев стал богатым и влиятельным человеком. Солнце счастья взошло теперь и для него.

  

   По прошествии некоторого времени Халев, теперь уже не бездомный сирота, а состоятельный молодой человек, владелец богатых поместий и земель, выезжал из Дамасских ворот Иерусалима на дорогом коне, в богатой одежде и в сопровождении нескольких слуг.

   Выехав за город и поднявшись на холмистую возвышенность, по которой лежал его путь, он оглянулся на Иерусалим и промолвил про себя:

   - Придет срок, и римляне будут изгнаны отсюда, а я стану властителем Великого города!

   Честолюбивый юноша уже не желал довольствоваться своим богатством и положением, которое оно создало ему, - теперь Халеву хотелось большего. Он направился в Тир, чтобы вступить во владение теми домами с прилежащими к ним землями, которые некогда принадлежали его отцу. Кроме того, у него была еще и другая цель: в Тире жил старый иудей Бенони, дед Мириам, о котором он слышал от нее самой, еще когда оба они были детьми. Этого-то Бенони Халев и желал повидать.

   В колоннаде портика одного из богатейших и великолепнейших дворцов Тира в послеобеденное время возлежал на роскошном ложе красивый старик. Он отдыхал после дневных трудов, прислушиваясь к монотонному рокоту синих волн Средиземного моря. Дворец его стоял в той части города, что расположена на острове, а не на материке, где расселилось большинство богатых сирийцев.

   Темные, полные жизни и энергии глаза старика, его тонкий орлиный нос, длинные, седые как лунь волосы и серебристая борода делали его положительно красивым, несмотря на его далеко уже не молодые годы. Одет он был в богатое и роскошное платье, кроме того, так как время года было зимнее и даже в Тире было довольно холодно, на нем был дорогой меховой плащ. Сам дворец был достоин своего владельца: выстроен из чистого мрамора, убран великолепно и изысканно. Драгоценная мебель, лучшие ковры, редкая утварь и художественные произведения лучших мастеров делали этот дом настоящим музеем.

   Покончив с подсчетами и приемом товара с только что прибывшего из Египта торгового судна, старик Бенони прилег отдохнуть на своей мраморной террасе, выходившей на море. Но сон его был тревожен, скоро он вскочил на ноги и, схватившись за голову, воскликнул;

   - О, Рахиль, дитя мое! Почему ты преследуешь меня днем и ночью? Почему образ твой не покидает меня даже во сне, стоит пред глазами и укоряет меня... Пощади, Рахиль!.. Впрочем, это не ты, это мой грех преследует меня, совесть не дает мне покоя! - Присев на край ложа, старик закрыл лицо руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, громко застонал.

   Вдруг он снова вскочил и принялся ходить большими шагами взад и вперед по портику.

   - Нет, то не был грех! - бормотал он. - А только справедливость! Я принес ее в жертву Иегове, как некогда отец наш Авраам готов был принести в жертву Исаака. Но я чувствую, что проклятие этого лжепророка тяготеет надо мной, и все по вине Демаса, этого ублюдка, который вкрался в мой дом, вкрался в душу моей голубки, а я, безумец, позволил дочери взять его в мужья. Я ли виноват, если меч, который должен был пасть только на его голову, сразил их обоих! - И измученный, обессилевший старик упал на шелковые подушки своего ложа.

   В этот момент в нескольких шагах от него появился араб-привратник в богатой одежде, вооруженный громадным мечом. Убедившись, что хозяин не спит, он молча сделал низкий, почтительный салам [17].

  

   [17] - Восточное приветствие, заменяющее поклон. - Примеч. автора.

  

   - Что такое? - коротко спросил Бенони.

   - Господин, там внизу ожидает молодой человек по имени Халев, сын Гиллиэля, и желает говорить с тобою.

   - Халев, которому римский правитель, - при этом старик плюнул на пол, - возвратил его собственность. Да, я уже слышал о нем. Проводи его сюда!

   Араб снова отвесил поклон и удалился, а спустя немного времени ввел благородного вида юношу в богатой одежде. Бенони приветствовал его поклоном и просил садиться. Халев, в свою очередь, отвесил ему низкий поклон, коснувшись по восточному обычаю лба рукой. При этом хозяин заметил, что у гостя на руке не доставало пальца.

   - Я готов служить тебе, господин! - произнес старик сдержанно, но вежливо.

   - Я - твой раб, господин, и готов повиноваться тебе! - ответил Халев. - Мне говорили, что ты знавал моего отца, и я при первом удобном случае явился к тебе засвидетельствовать свое почтение. Моего отца звали Гиллиэль, и он погиб много лет тому назад в Иерусалиме, о чем ты, вероятно, слышал!

   - Да, - сказал Бенони, - я знал Гиллиэля. Умный был человек, но он попал в конце концов в ловушку... Я по тебе вижу, что ты его сын!

   - Я рад тому, что ты говоришь, господин! - отозвался Халев, и хотя по тону хозяина понял, что между ним и его покойным отцом не было большой дружбы, тем не менее, продолжал:

   - Имущество мое, как ты, господин, верно, знаешь, незаконно отнятое, теперь отчасти возвращено мне...

   - Гессием Флором, римским прокуратором, не так ли, который по этому случаю заключил многих совершенно ни в чем не повинных иудеев в тюрьму?!

   - Неужели?! Вот именно относительно этого Флора я и пришел спросить твоего мудрого совета. Он удержал в свою пользу добрую половину моей собственности. Неужели нет такого закона, который принудил бы его возвратить все, принадлежащее мне по праву? Не можешь ли ты, такой сильный и влиятельный среди нашего народа, помочь мне в этом?

   - Нет, - сказал Бенони, - ты должен почитать себя счастливым, что Флор оставил себе только половину твоего достояния, а не все. Права имеют только римские граждане, а иудеи - только то, что сумеют добыть сами. Относительно меня ты тоже ошибаешься: я не силен и не влиятелен, я - просто старый, скромный купец, не имеющий ни в чем никакого авторитета!

   - Как видно, настали тяжелые времена для нас, иудеев! - заметил Халев после некоторого молчания. - Что ж, попробую довольствоваться тем, что имею, и постараюсь простить моим врагам!

   - Лучше попробуй быть довольным, но постарайся уничтожить своих врагов! - поправил его Бенони. - Ты был голоден и наг, а теперь богат, за это должен благодарить Бога!

   Наступило молчание.

   - Что же, ты намерен поселиться здесь в доме Хезрона - то есть в твоем доме?

   - На время, быть может, пока не подыщу подходящего нанимателя. Я не привык к городам, так как вырос среди ессеев в пустыне близ Иерихона, хотя сам я не ессей и их учение ненавистно мне!

   - Почему же? Они не дурные люди. Ты, может быть, знал среди них брата моей покойной жены Итиэля? Добродушнейший старец!

   - Да, конечно, я хорошо знаю его, а также его внучатую племянницу, госпожу Мириам!

   Бенони чуть не подскочил при последних словах своего собеседника.

   - Прости меня, но я не понимаю, как может эта девушка быть ему племянницей? Я знаю, что у него другой родни, кроме покойной жены моей, не было!

   - Точно не скажу, - небрежно отозвался Халев, - но, кажется, лет девятнадцать или двадцать тому назад ее принесла в селение ессеев еще грудным младенцем ливийская рабыня по имени Нехушта. Она рассказала, что мать девочки, попав в кораблекрушение на пути в Александрию, родила младенца на разбитом судне и умерла в родах, завещав отнести ребенка к старику Итиэлю, чтобы тот вырастил и воспитал ее!

   - Так, значит, эта госпожа Мириам - последовательница учения ессеев? - спросил Бенони.

   - Нет, она - христианка, как того желала ее покойная мать, которая сама принадлежала к этой секте!

   Старик не выдержал, поднялся со своего ложа и принялся ходить взад и вперед по портику.

   - Ну, а какова эта госпожа Мириам? - продолжал расспрашивать старый Бенони.

   - О, она прекраснее всех девушек Иудеи, хотя несколько миниатюрна и худощава. Мила, кротка, приветлива и образованна, как ни одна женщина!

   - Весьма восторженные похвалы! - заметил старик.

   - Быть может, я несколько пристрастен, но мы росли вместе, и надеюсь, что когда-нибудь она станет моей женой!

   - Ты разве обручен с нею, господин? - осведомился Бенони.

   - Нет, мы еще не обручены, - сказал Халев несколько смущенно, - но я не смею злоупотреблять твоей любезностью и отнимать твое драгоценное время, господин, рассказами о своих сердечных делах! Позволь просить тебя пожаловать завтра ко мне на ужин. Если ты почтишь меня своим посещением, то я буду тебе за это крайне признателен!

   - Я буду у тебя на ужине, господин, - проговорил Бенони, - так как хотел бы знать, что теперь делается в Иерусалиме, откуда ты только что прибыл, если не ошибаюсь. А ты, я вижу, из числа тех людей, которые умеют держать глаза и уши всегда широко раскрытыми!

   - Я стараюсь и видеть, и слышать! - скромно ответил Халев. - Но еще так неопытен и несведущ, что сильно нуждаюсь в мудром руководителе, каким мог бы быть ты, господин, если бы того пожелал. А пока прощай, господин, буду ожидать тебя завтра!

   Бенони проводил глазами своего посетителя и затем снова стал ходить взад и вперед, размышляя:

   - Не доверяю я этому Халеву, но он богатый и способный юноша. Быть может, он сумеет быть полезным нашему делу... Но кто же эта госпожа Мириам?.. Неужели дочь Рахили?! Конечно, это очень возможно... Она не велела отвезти ребенка ко мне, желая, чтобы он был воспитан в ее проклятой вере! Хороша, образованна, говорил он, но христианка! Как видно, проклятие родителей падает на голову детей... Ну, что тебе еще? Разве ты не видишь, что я хочу остаться один?! - грозно прикрикнул старик на вновь появившегося араба-привратника.

   - Прости меня, господин, но римский воин Марк пришел побеседовать с тобой. Он говорит, что нынче ночью отплывает в Рим!

   - Ну, ну, впусти его, - проворчал Бенони. - Быть может, он явился уплатить свой долг!

   Под портиком послышались звучные, мерные, уверенные шаги, и молодой римский центурион подошел к Бенони.

   - Привет тебе, Бенони! - произнес он со своей обычной приятной улыбкой. - Как видишь, вопреки твоим опасениям, я еще жив, и твои деньги не пропали!

   - Очень рад это слышать!

   - Но я явился к тебе сделать новый заем!

   Бенони отрицательно покачал головой.

   - На этот раз я могу представить, друг Бенони, самые лучшие гарантии! - И Марк вручил старому иудею послание своего дяди Кая и рескрипт цезаря Нерона.

   - Что же, рад за тебя, благородный Марк, и верю, что тебя ожидает самая блестящая будущность! Но все ж Италия далеко отсюда, и все твои надежды - плохая порука за целость моих денег!

   - Неужели ты думаешь, старик, что я тебя обману?

   - Нет, господин, но возможны всякие случайности.

   - Ну, тогда покончим с этим! У меня есть к тебе более важное дело, чем презренные деньги!

   - Что же это такое? - осведомился Бенони.

   - Вот что: когда я был командирован на следствие к ессеям на берега Иордана, то близко познакомился с этими людьми и, можно сказать, даже подружился с одним из них. Это - славные люди, которые каким-то образом читают будущее, и вот они предсказывают, что случатся великие волнения, смуты, голод, чума и мор по всей вашей стране!

   - О, старая история! - произнес Бенони. - Это пророчества проклятых христиан!

   - Не называй их проклятыми, друг Бенони, - заметил Марк, - тебе менее, чем кому-либо, пристало так называть христиан. Возможно, принесенные мною вести неверны. Но то же говорят и пророчества ессеев. Я готов верить, что и те и другие не ошибаются. Итак, тот старец, с которым я подружился, говорил, что в Иудее будет великое восстание против римского владычества и что большинство иудеев, которые примут участие в этом восстании, погибнут, в том числе и ты, друг Бенони. Ты выручал меня и делил со мной свои хлеб-соль, поэтому я, хотя и римлянин по крови, заехал сюда в Тир предупредить тебя держаться в стороне от всех этих восстаний и волнений!

   Старик молча слушал своего гостя и, когда тот кончил, отвечал спокойно и наставительно:

   - Все, что ты говоришь, быть может, правда, но если мое имя написано на скрижалях смерти, то мне не избежать разящего меча Господня. К тому же, я стар и, право, лучше умереть, сражаясь с врагами отечества, чем хилым старцем в постели. С этим, вероятно, согласишься и ты! Но вот что странно, - прибавил Бенони, немного помолчав, - ты говорил сейчас о пророчествах ессеев, а часом раньше у меня был гость, который вырос среди ессеев, хотя сам не ессей. Он говорил мне, что в их селении живет красавица девушка, зовущаяся "царицей ессеев". Правда ли это?

   - Да, правда, я сам видел ее, она прекраснее и образованнее всех женщин, каких я когда-либо знал. Кроме того, она такой скульптор, с которым могут сравниться только величайшие мастера нашего времени! Если пожелаешь последовать за мной на корабль, я открою ящик и покажу тебе ее работу, большой мраморный бюст, сделанный с меня. Но прежде скажи, не заметил ли ты, что на правой руке твоего посетителя недостает одного пальца?

   - Да, заметил!

   - Его зовут Халев! Я сам отсек этот палец, конечно, в честном бою. Это молодой негодяй, готовый на убийство и на всякое зло, но ловкий и способный. Я раскаиваюсь, что сохранил тогда ему жизнь!

   - А-а, - сказал Бенони, - как видно, я еще не утратил способности различать людей. Именно такое впечатление и произвел на меня этот юноша. Но что тебе известно о девушке?

   - Мне многое известно - в некотором роде я помолвлен с ней!

   - Как? Неужели и ты? То же самое говорил мне Халев!

   - Он лжет! - воскликнул Марк, вскочив со своего ложа. - Она отвергла его, это мне хорошо известно через Нехушту, кроме того, есть еще и другие доказательства!

   - Иначе говоря, девушка дала слово быть твоей женой, благородный Марк?

   - Нет, друг Бенони, не совсем так, - грустно возразил молодой центурион, - но я знаю, что она любит меня, и если бы я был христианином, то была бы вскоре моей женой!

   - Вот как! Но Халев, как будто, сомневался в ее любви к тебе, господин!

   - Он лжет! - воскликнул с негодованием римлянин. - И я говорю тебе, друг Бенони: остерегайся, не доверяй ему.

   - Мне-то почему его остерегаться? - спросил старик.

   - Я говорю это потому, что госпожа Мириам, которую я люблю и которая любит меня, - твоя родная внучка, Бенони, и наследница всего твоего состояния. Я говорю тебе это, так как ты все равно узнал бы от Халева...

   Старик на мгновение закрыл лицо руками, и когда, немного погодя, отнял руки, лицо его было взволнованно, хотя говорил он совершенно спокойно.

   - Я так и подозревал, а теперь уверен! Но прошу заметить, благородный Марк, что если кровь этой девушки - моя кровь, то мое состояние - моя собственность!

   - Без сомнения, и делай ты с ним, что тебе угодно, оставляй его, кому вздумаешь! Мне же нужна только Мириам, денег мне совсем не нужно!

   - Ну, а Халев, полагаю, хотел бы получить и ее, и мои деньги, как человек предусмотрительный. И почему бы мне не отдать ему и то, и другое? Он - иудей хорошего, знатного происхождения и, кажется, пойдет далеко!

   - А я - римлянин более знатного рода и пойду дальше, чем он!

   - Да, ты - римлянин, а я, дед этой девушки, - иудей, который не любит римлян!

   - Но Мириам - не иудейка и не римлянка, а христианка, воспитанная не вами, а ессеями! И она любит меня, хотя и не соглашается стать моей женой, потому что я - не христианин!

   Бенони пожал плечами.

   - Да, все это такая сложная задача, над которой надо хорошенько подумать, а затем уже решить!

   - Не тебе, Бенони, решать и не Халеву, а только ей самой! - воскликнул Марк, и глаза его сверкнули угрозой. - Понимаешь?

   - Ты как будто угрожаешь мне!

   - Да, и в известном случае сумею привести свои угрозы в исполнение. Мириам достигла теперь совершеннолетия и должна покинуть селение ессеев. Вероятно, ты пожелаешь взять ее к себе, на что, конечно, имеешь право. Но смотри, друг, как ты будешь обращаться с ней! Если она пожелает по доброй воле стать женой Халева, пусть будет ему женой, но если ты принудишь ее к тому или позволишь заставить ее, то клянусь твоим Богом, моими богами и ее Богом, я вернусь и так отомщу и ему, и тебе, Бенони, и всему твоему народу, что об этом будут помнить сыны, внуки и правнуки ваши. Веришь мне?

   Бенони посмотрел на молодого римлянина, стоявшего перед ним во всей красе силы и молодости, с глазами, искрившимися благородным гневом, с лицом открытым и честным, и невольно отступил на шаг, но не от страха, а от удивления: он никогда не думал, чтобы этот пустой, как ему казалось, и легкомысленный римлянин мог обладать такой стойкостью намерений, такой нравственной мощью. Теперь он впервые понял, что это - истинный сын того грозного народа, который покорил половину вселенной.

   - Я думаю, что сам ты веришь сейчас своим словам, но останешься ли тверд в намерениях после того, как прибудешь в Рим, где немало женщин, столь же прекрасных и образованных, как эта воспитанница ессеев, - вот в чем дело!

   - Это касается только меня!

   - Совершенно верно. Теперь скажи, что ты хочешь еще прибавить к тем требованиям, которые возложил на смиренного слугу твоего и заимодавца, купца Бенони?

   - Вот что: во-первых, скажу тебе, что когда я уйду отсюда, ты уже не будешь более моим заимодавцем, а я - твоим должником. Я привез с собой достаточно денег, чтобы уплатить тебе всю сумму с надлежащими процентами, а речь о новом займе повел только для того, чтобы перейти к разговору о Мириам. Во-вторых, скажу тебе еще вот что: Мириам - христианка, и ты не посягай на ее веру, я сам не христианин, но требую, чтобы ты не притеснял ее веры, не насиловал убеждений. Я знаю, что отца ее и мать ты предал на страшную и позорную смерть в амфитеатре! Посмей только поднять на нее палец, и сам будешь растерзан львами в римском амфитеатре. За это я тебе ручаюсь. Хотя меня не будет здесь, но я все узнаю: у меня тут остаются друзья и соглядатаи. Кроме того, я и сам вернусь вскоре. А теперь я спрашиваю тебя, Бенони, согласен ли ты дать торжественную клятву именем Бога, которому служишь и поклоняешься, исполнить мои требования?

   - Нет, римлянин, я не согласен! - воскликнул взбешенный Бенони, вскочив на ноги. - Кто ты такой, что смеешь диктовать в моем собственном доме предписания, как мне действовать и поступать с моей собственной внучкой? Уплати долг и не затемняй более собой света, входящего в мою дверь!

   - А-а... - проговорил Марк. - Как видно, тебе пришло время пуститься в путь, Бенони, - люди, побывавшие в чужих странах, всегда становятся более терпимыми к другим и более свободомыслящими! Вот, прочти эту бумагу! - И он выложил на стол перед стариком какой-то документ.

   Бенони взял пергамент и прочел:

  

   Марку, сыну Эмилия, привет! Сим повелеваем тебе, если найдешь нужным, по своему усмотрению, схватить иудейского купца Бенони, пребывающего в Тире, и препроводить в качестве пленника в Рим для суда перед Римским Трибуналом по обвинениям, возводимым на него как на участника тайного заговора, мечтающего свергнуть владычество всемогущего римского цезаря в подвластной ему провинции иудейской.

  

   Далее следовала подпись: Гессий Флор, Прокуратор. Бенони так и обмер от страха, но в следующий момент схватил со стола бумагу и изорвал ее в клочья.

   - Ну, римлянин, где теперь твои полномочия? - воскликнул он.

   - В кармане! - спокойно ответил Марк. - Это была только копия. Не зови своих слуг, не трудись. Видишь этот серебряный свисток? Стоит мне поднести его к губам - и те пятьдесят воинов, что стоят у ворот твоего дома, ворвутся сюда!

   - Не делай этого, я готов дать клятву, которую ты от меня требуешь, хотя, право, она бесполезна. Зачем бы мне принуждать внучку к замужеству или причинять ей какое-либо зло за ее веру и убеждения?

   -Зачем? Затем, что ты - фанатик и ненавидишь меня, как и всех римлян! Потому клянись!

   Старик поднял руку и произнес требуемую от него клятву.

   - Этого не достаточно, - сказал Марк, - теперь напиши все собственной рукой и подпишись полным именем!

   Не возразив ни слова, Бенони подчинился, Марк подписался вслед за ним в качестве свидетеля.

   - А теперь, Бенони, выслушай меня: мне предоставляется право, как ты сам видел, отвезти тебя в Рим и поставить перед судом. Но я могу сказать, что не нашел достаточных причин. Тем не менее, помни, что эта бумага у меня в руках и она пока что не теряет своей силы! Помни также, что за тобой неотступно следят, и чтобы пророчество ессеев не сбылось, откажись от участия в заговорах и волнениях. Это - мой тебе добрый совет! Теперь прикажи позвать сюда моего слугу, который ждет внизу с мешками золота, и возьми их все, а затем прощай! Где и когда мы с тобой снова встретимся, не знаю, но будь уверен - мы еще встретимся с тобой!

   Марк встал и тем же твердым, уверенным шагом вышел из дома Бенони. Старый иудей посмотрел ему вслед, и в глазах его зажегся недобрый огонек.

   - Теперь - твой час, но придет и мой, и тогда мы посмотрим, благородный Марк! Клятву же свою я должен исполнить, да и зачем мне причинять зло бедной девочке? Зачем отдавать ее в жены Халеву, который даже хуже римлянина? Этот, по крайне мере, смел и отважен, честен и не лжив. Но я хочу видеть эту девушку, я немедленно отправляюсь в Иерихон! - решил старик и, призвав слугу, приказал проводить к себе казначея центуриона Марка.

  

   Весь совет ессеев собрался для обсуждения вопроса об удалении их воспитанницы Мириам за пределы селения. После долгих споров решено было призвать ее саму в зал совета и услышать из ее уст, чего бы, собственно, желала она для себя.

   Мириам вошла в сопровождении Нехушты, и при ее появлении седые, белобородые старцы встали и приветствовали девушку низким поклоном, после чего председатель совета взял ее за руку и проводил к специально приготовленному почетному месту. Только когда она заняла свое место, сели и все присутствующие.

   В словах старшего из братьев-ессеев, обращенных к общей любимице, звучала глубокая печаль от неизбежной близкой разлуки. В конце своей речи председатель объяснил, что они из своих скромных доходов определили на ее содержание некоторую сумму, которая обеспечит ей возможность безбедного существования.

   Мириам, в свою очередь, от всего сердца благодарила собрание, своих любимых наставников и опекунов за все, что они делали для нее с самого раннего ее детства и по сей час, и выразила желание поселиться в одном из приморских городов, где найдутся добрые люди, известные кому-нибудь из ессеев, или родственные им семейства. Ведь в Иерусалиме слишком часто происходят волнения, смуты и беспорядки, грозящие бедой всем, даже и самым скромным обитателям города.

   Некоторые из братьев тотчас же пожелали письменно снестись со своими родственниками и друзьями, и предложение каждого обсуждалось всем советом.

   Вдруг кто-то постучал в дверь зала собрания, и когда - после предварительного опроса - послушник получил разрешение войти, то объявил, что прибыл с большим караваном богатый иудей Бенони, купец из Тира, и желает говорить с кураторами о внучке своей Мириам, которая, как ему известно, находится на их попечении.

   С общего согласия решено было просить Бенони в зал совета. Спустя несколько минут старый иудей, в богатой шелковой одежде, расшитой серебром и золотом, в драгоценных мехах, вошел и поклонился председателю собрания. Тот ответил ему и ждал, пока гость заговорит.

   - Уважаемые, - сказал Бенони, прерывая молчание, - я явился сюда потребовать девушку, которую имею основание считать своей внучкой и о существовании которой недавно случайно узнал от посторонних людей, но о которой вы заботились с самых ранних лет. Скажите мне, здесь ли еще эта девушка?

   - Госпожа Мириам сидит среди нас, - ответил председатель совета. - Она действительно твоя внучка, и все мы знали об этом с тех пор, как она здесь!

   - В таком случае почему же мне не было известно об этом до сих пор? - спросил Бенони.

   - Мы не считали нужным выдать ребенка, который был поручен нашим попечениям умирающей матерью, человеку, предавшему ее родителей на смерть и муки! - При этом почтенный старец негодующе посмотрел на надменного, богатого иудея.

   То же сделало и все собрание, так что смущенный Бенони невольно опустил голову под этим немым укором. Но вскоре к нему вернулось обычное самообладание и, гордо выпрямясь, он сказал:

   - Я здесь не за тем, чтобы держать ответ за свои поступки, а для того только, чтобы потребовать мою внучку. Она теперь, как вижу, уже вполне взрослая, да и естественным опекуном ее являюсь я!

   - Это так, но прежде чем принять это во внимание, мы, бывшие все эти годы ее защитниками, требуем от тебя некоторых гарантий и обязательств!

   - Каких гарантий? Каких обязательств?

   - Во-первых, ей должна быть завещана достаточная сумма, обеспечивающая безбедное существование в случае твоей смерти; во-вторых, предоставлена полная свобода веры и выбора супруга в случае, если бы она пожелала выйти замуж!

   - А если я отвергну эти условия?

   - Тогда ты видишь внучку твою Мириам последний раз в жизни! - твердо и смело ответил председатель совета ессеев. - Мы - люди смирные, но знай, купец, что мы не бессильны, и хотя по правилам нашим госпожа Мириам не может более оставаться среди нас, но где бы она ни была, до последней минуты жизни наше попечение о ней не прекратится, и наша власть будет всегда охранять ее. Какое бы зло ни приключилось с ней, мы тотчас же узнаем и отомстим! Ты свободен принять или отвергнуть наши требования, но в последнем случае она исчезнет для тебя навсегда, и никто и ничто на свете не поможет тебе разыскать ее. Мы сказали!

   - Мы сказали! - подтвердили в один голос все сто старцев и смолкли.

   - Ты слышал их слова, господин, - сказала Нехушта среди воцарившегося молчания, - и я, которая знаю этих людей, говорю тебе, что они сдержат свое слово!

   - Пусть моя внучка решит, прилично ли ставить мне такие обидные условия?

   - Высокочтимый господин, - сказала девушка, - я не могу восставать против того, что делается для моего блага! Деньги меня не прельщают, я боюсь потерять свободу и не хочу для себя участи, постигшей моих родителей. Я говорю и думаю, как эти люди, которые любят меня и которых я с детства привыкла уважать.

   - Гордый ум! - пробормотал старик и с минуту молчал, поглаживая свою седую бороду.

   - Дай нам ответ, господин, время близится к закату. А мы должны все решить прежде, чем настанет час молитвы! - сказал председатель собрания. - Не понимаю, что смущает тебя в наших условиях? Ведь мы не требуем от тебя ничего иного, кроме того, в чем ты уже дал клятву и расписку римскому центуриону, благородному Марку!

   Вздрогнув, Мириам удивленно перевела глаза с деда на собрание белобородых старцев.

   Бенони побледнел от злобы и разразился желчным смехом:

   - Да-а... теперь я понял...

   - Что руки ессеев достаточно длинны, раз могут дотянуться до Рима? - докончил фразу старейший из кураторов.

   - Берегитесь, чтобы римские мечи не оказались еще длиннее ваших рук и не достали из Рима до ваших голов! - заметил Бенони. - А теперь выслушайте мой ответ. Я готов был бы вернуться домой, предоставив вам делать с вашей воспитанницей все, что вздумается, но она - единственное существо, в котором течет моя кровь, другой родни у меня нет. Я уже стар и потому соглашаюсь на все ваши требования и беру Мириам с собой в Тир в надежде, что она когда-нибудь сумеет полюбить меня!

   - Хорошо, - сказал председатель собрания, - завтра все бумаги будут готовы, ты подпишешь их, а до тех пор будь нашим гостем!

   На следующий день вечером все бумаги были оформлены, все условия подписаны, и старый Бенони не только назначил Мириам известную сумму на случай своей смерти, но еще и определил ей некоторый ежегодный доход при своей жизни, обеспечив таким образом ее полную материальную независимость.

   Спустя три дня Мириам простилась со своими добрыми покровителями, которые в полном своем составе проводили ее за селение. На вершине холма, в минуту расставания, девушка не выдержала и залилась горючими слезами.

   - Не плачь, дорогое дитя, - проговорил Итиэль, - мы расстаемся здесь телесно, но духовно все неразлучно будем с тобой и в этой жизни, и за ее пределами!

   - Не бойся за воспитанницу, Итиэль! - сказал Бенони. - Ваши обязательства и гарантии надежны, но еще надежнее любовь деда к внучке!

   - Если так, - воскликнула Мириам, - то и внучка не останется в долгу, высокочтимый господин! - Затем она снова стала прощаться с ессеями.

   Прощание вышло самым трогательным. Когда караван Бенони двинулся дальше по дороге к Иерихону, ессеи печально возвратились в свое селение, но Итиэль утверждал, что они не только в будущей, но еще и в этой жизни свидятся с Мириам.

   Путешествуя не спеша, Бенони, его внучка, Нехушта и весь караван под вечер на второй день пути разбили свои шатры вблизи Дамасских ворот Иерусалима, вне новой городской стены, воздвигнутой Агриппой. Бенони опасался, что караван будет ограблен римскими солдатами, если войдет в самый город.

   Пока рабы готовили ужин, Нехушта взяла Мириам за руку и указала ей на скалистую гору, довольно крутую, но не особенно высокую:

   - Там, на горе, был распят Господь!

   Услыхав эти слова, девушка благоговейно опустилась на колени и склонилась в тихой молитве. Вдруг за ее спиной раздался голос деда приказывавший ей подняться с колен.

   - Дитя, - сказал он, - Нехушта сказала правду. Этот ложный Мессия умер там, на кресте, смертью злодея между злодеями. И хотя я обещал, что не буду препятствовать тебе следовать учению и обрядам твоей веры, но все же прошу: не молись так, на глазах у всех, этому твоему Богу. Посторонние люди могут оказаться менее терпимыми, чем я, и предать тебя на страшную смерть и муки!

   Мириам кивнула головой и вместе со стариком вернулась в шатер, где их ожидал ужин.

   Через четыре дня путешественники благополучно прибыли в Тир, этот богатый, цветущий и великолепный город. Мириам увидела то море, на котором родилась. До сих пор оно представлялось ей похожим на Мертвое море, на берегах которого прошли все ее детство и ранняя молодость. При виде же искрящихся и пенящихся волн Средиземного моря сердце ее дрогнуло от восторга, и с этого момента она полюбила его всей душой.

   Еще из Иерусалима Бенони отправил гонцов в Тир, чтобы предупредить своих слуг и управляющего, что он прибудет с почетной гостьей, и потому к приезду Мириам весь дом принял праздничный вид, а стол был приготовлен, как для брачного пира.

   Этот роскошный дворец, служивший в течение многих веков жилищем для царственных особ, своим изысканным и богатым убранством восхитил девушку. Старый Бенони внимательно наблюдал за внучкой, следуя за ней по пятам.

   - Довольна ли ты, дочь моя, своим новым домом? - спросил он наконец.

   - Ах, дедушка, это просто великолепно! - ответила Мириам. - Мне никогда даже не снился такой дворец, такая сказочная роскошь и богатство. Но скажи, позволишь ли ты мне заниматься моим искусством в одном из этих больших залов?

   - Отныне, Мириам, ты - хозяйка в этом доме, а со временем станешь его владелицей. Дитя мое, не было надобности стольким посторонним думать о том, как обеспечить тебя всем необходимым! Все, что у меня есть, - твое! Но я был бы счастлив, если бы ты и мне уделила хоть малую долю своей любви, мне, бездетному и одинокому!

   - И я готова... но...

   - Не говори! - прервал ее старик. - Не говори, я знаю, что ты хочешь сказать. Я горько каюсь в том, что для меня твоя вера - ничто и твой Бог - посрамление, но еще горше мысль, что посылать за веру на смерть и муку жестоко и несправедливо. Мало того, я прибегну даже к одной из заповедей Распятого. Он, кажется, учит прощать обиды?

   - Да, так нас учит Христос, и потому христиане любят все человечество!

   - Так внеси же это учение в стены этого дома и люби меня, нанесшего тебе обиду в лице родителей твоих, обиду, в которой я теперь горько каюсь!

   Вместо ответа Мириам впервые обвила шею старика руками и одарила его поцелуем.

   С этого времени старый Бенони с каждым днем все больше привязывался к внучке, ревнуя ее ко всем и каждому, особенно к Нехуште, которую девушка любила, как мать.

  

   Мириам жилось хорошо и спокойно в Тире, в доме деда, который не отказывал ей ни в чем, даже не запрещал общаться с другими христианами, жившими в Тире. Впрочем тогда христиане подвергались сравнительно меньшей опасности, чем иудеи, ненавидимые сирийцами и греками за их богатства и жившие под непрестанной угрозой убийства и ограбления. Среди великих волнений и смут того времени скромные, разноплеменные и сравнительно немногочисленные христиане оставались мало замечаемыми.

   Дни проходили однообразно и несколько тоскливо, так как Мириам редко показывалась на улице, сидя почти безвыходно дома. Несмотря на усердные занятия излюбленным искусством, у нее оставалось много времени для размышлений и воспоминаний о прошлом, и среди этих дорогих воспоминаний наряду с добрыми старцами-ессеями ярко выступала в каком-то лучезарном блеске фигура молодого римского воина Марка.

   О, как страстно ждала она вести о нем!

   Тоскуя взаперти в роскошном дворце Бенони и желая хоть сколько-нибудь рассеяться, Мириам выпросила у деда разрешение посетить принадлежавшие ему в северной части города великолепные сады и в сопровождении Нехушты и многочисленных слуг отправилась туда.

   Обойдя богатые владения Бенони, девушка присела отдохнуть на обломок мраморной колонны, остаток древнего храма, некогда стоявшего на этом месте. Вдруг послышались чьи-то торопливые шаги, и Мириам увидела перед собой римского воина в полном походном снаряжении, в сопровождении одного из слуг Бенони.

   - Госпожа, - произнес он, склоняясь перед нею, - меня зовут Галл. У меня к тебе поручение! - С этими словами он достал из-под дорожного плаща пергамент, перевязанный шелковой нитью и запечатанный большой печатью, и небольшой сверток, которые вручил Мириам.

   - Кто и откуда прислал мне это? - спросила девушка.

   - То и другое я привез из Рима, а посылает это тебе благородный Марк, прозванный теперь Фортунатом (Счастливым)!

   - Ах, - воскликнула Мириам, - скажи мне, господин, здоров ли он и хорошо ли ему живется?

   - Я оставил его в добром здравии, госпожа, но божественный Нерон возлюбил его так сильно, что не может обойтись без него. А любимцы цезаря часто бывают недолговечны. Впрочем, не печалься, госпожа! Мне думается, что пока благородному Марку не грозит никакая опасность. А теперь поручение мое исполнено, госпожа, и я должен спешить, ты же все узнаешь из послания! - И Галл откланялся и удалился так же поспешно, как пришел.

   - Перережь скорей эту нитку, Ноу! - воскликнула Мириам, протягивая свиток Нехуште. - Скорее, дорогая, у меня не хватает терпения!

   Нехушта улыбаясь поспешила исполнить приказание молодой госпожи, и та, развернув свиток, принялась читать.

   Марк писал, что благополучно прибыл в Рим, где застал своего дядюшку Кая на смертном одре, уже готового в отсутствие племянника завещать все свои богатства императору Нерону. "Тем не менее, - писал Марк, - я пришелся дядюшке по вкусу, и он сделал меня своим наследником, а спустя месяц после его смерти, я стал одним из богатейших людей в Риме. Конечно, Нерон не знал о намерении Кая, не то я лишился бы не только своего наследства, но и головы под каким-нибудь пустым предлогом. Я собирался вернуться в Иудею немедленно, но случилось нечто, чего я никак не мог предвидеть".

   Оказалось, что, вступив во владение домом Кая, Марк поставил на самом видном месте в вестибюле свой бюст работы Мириам и пригласил друга Главка и некоторых других знаменитых скульпторов Рима полюбоваться им. Художники пришли в неописуемый восторг и в последующие дни не говорили ни о чем другом, как только об этом бюсте.

   Слава этого произведения дошла до самого Нерона, и однажды, не предупредив никого о своем посещении, император явился в дом Марка. Долгое время он стоял, безмолвно любуясь мраморным бюстом, затем воскликнул:

   - Какая страна имела несказанное счастье породить того гения, который создал это произведение?

   Узнав, что то была Иудея, император поклялся сделать художника правителем Иудеи. Когда ему сказали, что художник - женщина, он сказал, что все равно заставит всю Иудею и весь Рим поклоняться ей. Но прежде автора нужно разыскать и доставить ко дворцу.

   Услыхав эти слова, Марк так и обмер и поспешил уверить императора, что гениальной художницы уже нет в живых. Тогда император разразился слезами, но все еще не уходил. Один из его приближенных шепотом посоветовал хозяину преподнести мраморный бюст императору в подарок, дружески предупредив: "Иначе не пройдет и нескольких дней, как ты лишишься своего сокровища, а может быть и состояния и даже головы". После этого Марк поднес бюст Нерону который сперва з