Мериме Проспер - Коломба

ю вежливостью. Из окна залы мисс Лидия видела, как брат и сестра сели на лошадей. Глаза Коломбы блестели радостью, которой мисс Лидия до сих пор не замечала. Эта высокая, сильная девушка, фанатично преданная своим варварским понятиям, с надменным челом, увозящая этого молодого человека, вооруженного как будто бы для какого-нибудь страшного дела, напомнила ей опасения Орсо, и ей казалось, что она видит его злого гения, увлекающего его к погибели. Орсо заметил ее, уже сидя на лошади. Потому ли, что он угадал ее мысль, или для того, чтобы послать ей последний прощальный привет, он взял египетский перстень, висевший у него на шнурке, и поднес его к губам. Мисс Лидия, краснея, отошла от окна, но тут же вернулась и увидела, что корсиканцы галопом мчатся на своих маленьких лошадках по направлению к горам. Полчаса спустя полковник показал ей в свою зрительную трубу, как они огибают залив, и ей видно было, что Орсо часто оборачивается. Наконец он исчез за болотами, на месте которых теперь прекрасный древесный питомник.

   Мисс Лидия, посмотрев в зеркало, нашла, что она бледна.

   - Что должен думать обо мне этот молодой человек? - сказала она. - И что я думаю о нем? И отчего я о нем думаю? Дорожное знакомство?.. Зачем я приехала на Корсику? О, я его вовсе не люблю... Нет, нет, да это и невозможно. А Коломба... Я невестка voceratrice, которая ходит с большим стилетом!

   И тут Лидия заметила, что держит в руке стилет короля Теодора. Она бросила его на свой туалетный столик.

   - Коломба в Лондоне, танцующая у Эльмака [Известные в те времена публичные балы в Лондоне. (Прим. переводчика.)] Великий боже! Это будет настоящая львица [В те времена в Англии так называли людей, отличавшихся чем-нибудь необыкновенным. (Прим. автора.)]! Он; может произвести фурор... Он любит меня, я уверена в этом... Он герой романа, и я прервала его полную приключений карьеру... Но есть ли у него действительно желание отомстить за отца по-корсикански? Он представлял собой нечто среднее между Конрадом [25] и денди... Я сделала из него чистого денди - денди, у которого корсиканский портной!..

   Она легла и хотела уснуть, но так и не заснула. Я не берусь продолжать ее длинный монолог, в котором она сотни раз повторяла себе, что делла Реббиа был, есть и будет для нее ничто.

  

   Тем временем Орсо ехал со своей сестрой. Быстрый бег лошадей сначала мешал им говорить, но когда слишком трудные подъемы заставляли их ехать шагом, они обменивались несколькими словами о только что покинутых друзьях. Коломба с восторгом говорила о красоте мисс Невиль, о ее белокурых волосах, о ее изящных манерах. Потом она спросила, действительно ли полковник так богат, как кажется, и одна ли у него дочь мисс Лидия.

   - Эта была бы хорошая партия, - говорила она. - Ее отец, кажется, очень расположен к вам...

   И так как Орсо ничего не отвечал, то она продолжала:

   - Наш род когда-то был богат; и теперь еще он один из самых почтенных на острове; все эти signori [Signori называются потомки феодальных владетелей Корсики. Они и потомки caporali соперничают между собой в знатности. (Прим. автора.)] незаконнорожденные. Если на Корсике есть еще знать, то только в капральских родах, и ведь вы знаете, Орсо, что вы происходите от первых капралов острова. Вы знаете, что наши предки родом из-за гор [То есть с восточного берега острова. Это весьма распространенное выражение, di la monti, изменяет свой смысл смотря по тому, где его употребляют. Корсика разделена горной цепью, идущей с севера на юг. (Прим. автора.)] и что войны заставили нас перейти на эту сторону. Если бы я была на вашем месте, Орсо, я не колебалась бы, я просила бы руки мисс Невиль у ее отца. - (Орсо пожал плечами.) На ее приданое я купила бы Фальсеттские леса и виноградники под ними; я построила бы прекрасный дом из тесаного камня и надстроила бы на один этаж старую башню, в которой Самбукуччо побил столько мавров во времена графа Арриго Бель Миссере.

   [Филиппики, книга II. Граф Arrigo Bel Missere умер около 1000 года; говорят, что, когда он умирал, в воздухе раздался голос, пропевший следующие пророческие слова:

   Е morte il conte Arrigo Bel Missere.

   E Corsica sara di male in peggio.

   (Умер граф Арриго Бель Миссере, и теперь Корсике придется плохо.) (Прим. автора.)]

   - Коломба, ты с ума сошла! - воскликнул Орсо, продолжая скакать.

   - Вы мужчина, Орс Антон, и вы, без сомнения, лучше женщины знаете, что вам делать. Но мне очень хотелось бы знать, что может сказать этот англичанин против вашего союза? Есть ли в Англии капралы?

   Разговаривая таким образом, после довольно длинного переезда, брат с сестрою приехали в маленькую деревню недалеко от Боконьяно, где и остановились пообедать и переночевать у одного из друзей своего дома. Их приняли с корсиканским гостеприимством, которое может оценить только испытавший его. На другой день хозяин, кум г-жи делла Реббиа, проводил их на одну милю от своего дома.

   - Видите эти леса и маки! - сказал он Орсо на прощание. - Человек, с которым случилось несчастье, мирно прожил бы здесь десять лет, и жандармы и стрелки не пришли бы его искать. Эти леса доходят до Виццавонского леса, и если в Боконьяно или в окрестностях есть друзья, то у него ни в чем не будет недостатка. У вас славное ружье; оно должно далеко бить. Клянусь кровью мадонны, какой калибр! Этим можно убить что-нибудь получше кабана.

   Орсо холодно ответил, что его ружье - английское и очень хорошо бьет дробью. Они расцеловались и пустились в путь, каждый в свою сторону. Наши путешественники были уже недалеко от Пьетранеры, когда у въезда в ущелье, через которое им надо было проехать, они увидели шесть или восемь человек с ружьями; одни из них сидели на камнях, другие лежали на траве; некоторые были на ногах и, казалось, караулили. Неподалеку паслись их лошади. Коломба посмотрела на них в зрительную трубу, вынутую ею из большой кожаной сумки, - такие сумки все корсиканцы берут с собой в дорогу.

   - Это наши люди! - весело воскликнула она. - Пьеруччо хорошо исполнил поручение.

   - Какие люди? - спросил Орсо.

   - Наши пастухи, - ответила она. - Третьего дня я послала Пьеруччо собрать этих молодцов, чтобы они проводили вас до дома. Вам было бы неприлично въехать в Пьетранеру без конвоя, а, кроме того, вы должны знать, что Барричини способны на все.

   - Коломба, - сказал Орсо строгим тоном, - я; много раз просил тебя не говорить мне больше о Барричини и о твоих неосновательных подозрениях. Я, конечно, не буду так смешон, чтобы вернуться домой с этой толпой лентяев, и я очень недоволен тем, что ты собрала их, не предупредив меня.

   - Брат, вы забыли свою страну. Если вы неблагоразумно подвергаете себя опасности, то я должна вас беречь. Я должна была сделать то, что сделала.

   В это время пастухи заметили их, побежали к своим лошадям и прискакали к Коломбе и Орсо.

   - Evviva [Привет (итал.).], Орс Антон! - закричал здоровый старик с седой бородой, одетый, несмотря на жару, в дорожный плащ с капюшоном из корсиканского сукна мохнатее козьей шерсти. - Вылитый отец, только он выше и сильнее. Славное ружье! Об этом ружье еще будут разговоры, Орс Антон.

   - Evviva, Орс Антон! - повторили хором все пастухи. - Мы отлично знали, что он вернется!

   - Ах, Орс Антон! - говорил высокий малый с лицом кирпичного цвета. - Как был бы рад ваш отец, если б был здесь, на вашей встрече! Славный человек! Вы бы увидели его, если бы он верил мне, если бы он позволил мне разделаться с Джудиче... Храбрый человек! Он не поверил мне, а ведь теперь он хорошо знает, что я был прав.

   - Ладно! - вмешался старик. - Джудиче недолго будет ждать.

   - Evviva, Орс Антон!

   И вместе с этим криком раздались ружейные выстрелы.

   Рассерженный Орсо несколько времени не мог заставить слушать себя эту толпу всадников, говоривших разом и теснившихся, чтобы пожать ему руку. Наконец, приняв на себя вид, с каким, бывало, он являлся перед своим взводом, когда делал выговоры и сажал под арест, он сказал:

   - Друзья, благодарю вас за любовь ко мне, за любовь к моему отцу; но я требую, я хочу, чтобы никто не давал мне советов. Я знаю, что мне делать.

   - Он прав, он прав! - закричали пастухи. - Можете на нас рассчитывать.

   - Да, я рассчитываю на вас; но теперь мне не нужно никого, и ничто не грозит моему дому. Начните с того, что сделайте направо кругом и отправляйтесь к своим козам. Я знаю дорогу в Пьетранеру, и мне не нужно провожатых.

   - Не бойтесь ничего, Орс Антон, - сказал старик, - они не осмелятся показаться сегодня. Мышь прячется в нору, когда приходит кот.

   - Сам ты кот, старая седая борода, - сказал Орсо. - Как тебя зовут?

   - Как! Вы не знаете меня, Орс Антон? Меня, того самого, что так часто сажал вас за собой на том муле, что кусался? Вы не знаете Поло Гриффо? Как видите, он молодчина и предан делла Реббиа телом и душой. Скажите слово, и когда ваше большое ружье заговорит, этот старый мушкет, ровесник своему хозяину, не станет молчать. Рассчитывайте на это, Орс Антон.

   - Хорошо, хорошо! Но, черт возьми, уходите, Дайте дорогу.

   Пастухи наконец удалились, крупной рысью направляясь к деревне; но от времени до времени они останавливались на всех возвышенных местах, как будто для того, чтобы посмотреть, нет ли какой-нибудь скрытой засады, и все время держались недалеко от Орсо и его сестры, чтобы быть в состоянии помочь им в случае нужды. А старый Поло Гриффо говорил своим товарищам:

   - Я понимаю его, я его понимаю. Он не говорит, что хочет делать, но он сделает. Копия своего отца. Ладно! Говори, что ты ни на кого не сердишься. Ты дал обет святой Нере [Такой святой нет в католических святцах. Дать обет св. Нере - значит ни в чем не сознаваться. (Прим. автора.)]. Браво! Я не дал бы и медного гроша за шкуру мэра. Месяца не пройдет, а из нее уже нельзя будет сделать меха.

   Таким образом, с разведчиками впереди, потомок рода делла Реббиа въехал в свою деревню и достиг древнего жилища своих предков-капралов.

   Долгое время остававшиеся без вождя реббианисты толпою вышли к нему навстречу, а все нейтральные жители деревни стояли на пороге своих домов, чтобы видеть, как он проедет. Барричинисты сидели по домам и глядели в щели ставен.

   Местечко Пьетранера построено очень неправильно, как и все корсиканские деревни; чтобы увидеть настоящую улицу, надо ехать в Карджезе, селение, построенное г-ном Марбефом [26]. Дома, рассеянные как бы случайно и без малейшей планировки, занимают вершину небольшого холма или, скорее, горное плато. Недалеко от середины местечка возвышается большой зеленый дуб; возле дуба стоит гранитное корыто; деревянная труба проводит в него воду из соседнего ключа. Это полезное сооружение было построено на общий счет делла Реббиа и Барричини, но жестоко ошибется тот, кто увидит в этом указание на некогда существовавшее согласие между двумя родами. Напротив, тут действовала взаимная зависть. Как-то раз полковник делла Реббиа послал в муниципальный совет небольшую сумму на устройство фонтана; Барричини поспешил предложить такое же пожертвование, и этой борьбе великодушия Пьетранера обязана своей водой. Вокруг зеленого дуба и фонтана - небольшое пустое пространство, называемое площадью; праздные люди собираются здесь по вечерам. Иногда тут играют в карты, а раз в год, во время карнавала, танцуют. На двух противоположных концах площади возвышаются постройки, высокие, но узкие, сделанные из гранита и шифера. Это башни двух враждующих семейств - делла Реббиа и Барричини. Они одинаковой архитектуры и равной высоты; видно, что судьба еще не решила соперничества в пользу какого-нибудь одного из враждующих родов.

   Может быть, теперь уместно объяснить, что нужно подразумевать под словами башня. Это квадратная постройка футов сорока вышины; в другой стране ее назвали бы попросту голубятней. Узкая дверь открывается на восемь футов ниже поверхности Земли; к ней ведет очень крутая лестница. Над дверью окно; перед ним что-то вроде балкона с пробитым внизу отверстием, похожим на бойницу, через которое можно безнаказанно убить нескромного гостя. Между окном и дверью видны два грубо высеченных щита. На одном когда-то был генуэзский крест, но он весь избит молотом, и только антикварий мог бы разобрать его. На другом щите высечен герб владельцев башни. Прибавьте, чтобы дополнить картину, на щитах и наличниках окна несколько следов пуль, и вы будете иметь понятие о средневековом корсиканском жилище. Я забыл сказать, что жилые постройки примыкают к башням и часто сообщаются с ними изнутри.

   Башня и дом делла Реббиа занимают северную сторону площади Пьетранеры; башня и дом Барричини - южную. От северной башни до фонтана - вот место прогулки для делла Реббиа; Барричини гуляют на другой стороне. Со времени похорон жены полковника ни разу не видели, чтобы кто-нибудь из членов двух семейств показался не на той стороне площади, которая была назначена ему каким-то молчаливым согласием. Чтобы не делать крюка, Орсо хотел проехать перед домом мэра; Коломба предостерегла его и попросила проехать к дому переулком, не пересекая площади.

   - Зачем? - сказал Орсо. - Разве площадь существует не для всех?

   И он пришпорил лошадь.

   - Храброе сердце! - сказала тихонько Коломба. - Отец, ты будешь отмщен...

   Выехав на площадь, Коломба держалась между домом Барричини и своим братом и все время зорко смотрела на вражеские окна. Она заметила, что они с недавнего времени забаррикадированы и что в них устроены archere. Так называются узкие отверстия вроде бойниц, открывающиеся между толстыми бревнами, загораживающими нижнюю часть окна. Боясь нападения, люди таким образом укрепляются; тогда можно стрелять в нападающих из-за прикрытия.

   - Трусы! - сказала Коломба. - Посмотрите, брат, они уже начинают остерегаться. Они загородились, но ведь когда-нибудь придется выйти!

   Появление Орсо на южной стороне площади произвело на Пьетранеру большое впечатление и было принято за доказательство смелости, граничащей с дерзостью. Для нейтральных жителей, собравшихся вечером около зеленого дуба, оно послужило темой для бесконечных комментариев.

   - Счастлив он, - говорили там, - что еще не вернулись сыновья Барричини; они не так терпеливы, как адвокат, и не пропустили бы врага через свою землю, не заставив его заплатить за дерзость.

   - Попомните, что я вам скажу, сосед, - прибавил старик, местный оракул. - Я приглядывался сегодня к Коломбе. У нее что-то есть на уме. В воздухе пахнет порохом. Скоро свежее мясо будет дешево в Пьетранере.

  

   Орсо расстался с отцом в детстве и не успел как следует узнать его. В пятнадцать лет он уехал из Пьетранеры в Пизу учиться, а затем поступил в военную школу. Гильфуччо в это время сражался в Европе под императорскими знаменами. На континенте Орсо виделся с ним редко и только в 1815 году попал в полк, которым командовал отец. Но строго соблюдавший дисциплину полковник обращался с сыном, как и со всеми остальными молодыми поручиками, то есть очень сурово. Орсо вспоминал, как в Пьетранере отец отдавал ему саблю, позволял разрядить ружье, когда возвращался с охоты, или как он в первый раз посадил его, мальчишку, за семейный стол. Потом он представлял себе полковника делла Реббиа, как он посылал его, Орсо, под арест за какой-нибудь необдуманный поступок и не называл иначе, как поручик делла Реббиа: "Поручик делла Реббиа, вы не на своем месте в строю; на трое суток под арест", "Ваши стрелки выдвинулись на пять метров за линию резерва; на пять суток под арест", "Пять минут первого, а вы еще в фуражке; на восемь суток под арест"... Один только раз, под Катр-Бра [27], он сказал ему: "Хорошо, Орсо, но будь осторожнее". Впрочем, Пьетранера возбудила в нем совсем не эти позднейшие воспоминания. Вид мест, где протекло его детство, мебель, на которой сиживала его нежно любимая мать, возбудили в его душе тихое, болезненное волнение; мрачное будущее, готовившееся ему, смутное беспокойство, внушавшееся ему сестрой, и над всем этим мысль, что мисс Невиль скоро приедет в его дом, казавшийся ему теперь таким маленьким, таким бедным, таким неподходящим для особы, привыкшей к роскоши, презрение, которое, может быть, зародится в ней от этого, - все эти мысли образовали в его голове какой-то хаос и навели на него глубокое уныние.

   Он сел ужинать в большое кресло из потемневшего дуба, на котором обыкновенно председательствовал за семейным столом его отец, и улыбнулся, видя, как Коломба колеблется, сесть ли ей за стол вместе с ним или нет. Впрочем, он был очень доволен ее молчанием во время ужина и ее быстрым уходом после него, потому что он чувствовал себя еще слишком растроганным, чтобы сопротивляться, без сомнения, готовившимся на него атакам. Но Коломба щадила его и хотела дать ему время осмотреться. Опершись головою на руку, он долго оставался неподвижным, перебирая в уме сцены последних двух недель. Он с ужасом думал о том, что все ждут от него каких-то действий по отношению к Барричини. Он уже чувствовал, что мнение Пьетранеры начинает становиться для него общественным мнением. Он должен был мстить под страхом прослыть трусом. Но кому мстить? Он не мог поверить, что Барричини виновны в убийстве. Правда, они были враги его рода, но нужно было разделять грубые предрассудки земляков, чтобы приписывать убийство Барричини. Он смотрел на талисман мисс Невиль и тихо повторял его девиз: "Жизнь есть борьба". Наконец он твердо сказал себе: "Я выйду из нее победителем!" С этой прекрасною мыслью он встал и, взяв лампу, хотел подняться в свою комнату, как вдруг кто-то постучался в дверь. Время было не такое, чтобы ждать гостей. Тотчас же явилась Коломба; за ней шла служанка.

   - Это свои, - сказала она, подбегая к двери. Однако, прежде чем отворить, она спросила, кто стучится.

   - Это я! - ответил тоненький голос.

   Поперечный деревянный засов был тотчас снят, и Коломба опять явилась в столовую, ведя за собой девочку лет десяти, босоногую, в рубище, с головой, покрытой рваным платком, из-под которого выбивались длинные космы черных, как вороново крыло, волос. Девочка была худа, бледна, обожжена солнцем, но в ее глазах сверкал живой ум. Увидя Орсо, девочка робко остановилась и по-деревенски низко поклонилась ему; потом она стала тихо говорить что-то Коломбе и подала ей только что убитого фазана.

   - Спасибо, Кили, - сказала Коломба. - Поблагодари своего дядю. Он здоров?

   - Здоров, барышня. Я не могла прийти раньше, потому что он очень опоздал. Я ждала его в маки три часа.

   - И ты не ужинала?

   - Нет, барышня, мне было некогда.

   - Тебе сейчас дадут поужинать. У твоего дяди еще есть хлеб?

   - Мало, барышня, но особенно ему нужен порох. Каштаны поспели, и теперь ему нужен только порох.

   - Я дам тебе для него хлеба и пороху. Скажи ему, чтобы он берег его: он дорог.

   - Коломба, - сказал Орсо по-французски, - кому это ты так покровительствуешь?

   - Одному бедному бандиту из нашей деревни, - отвечала Коломба на том же языке. - Эта крошка - его племянница.

   - Мне кажется, ты могла бы найти кого-нибудь более достойного. Зачем посылать порох негодяю, который употребит его на преступление? Без этой печальной слабости, которую, кажется, все питают к бандитам, они давно бы уже исчезли на Корсике.

   - Самые дурные люди нашей родины вовсе не те, что в поле [Быть в поле (alia camragna) - значит быть бандитом. Бандит не бранное слово: оно употребляется в смысле изгнанный, это outlaw английских баллад. (Прим. автора.)].

   - Давай им, если хочешь, хлеб; в нем нельзя отказывать никому, но я не хочу, чтобы их снабжали патронами.

   - Брат, - серьезно сказала Коломба, - вы, здесь хозяин и все в доме ваше; но предупреждаю вас, что я скорее отдам этой девочке свой mezzaro, чтобы она продала его, чем откажу бандиту в порохе. Отказать бандиту в порохе! Да это все равно, что выдать его жандармам! Какая у него от них защита, кроме патронов?

   Девочка в это время с жадностью ела хлеб и внимательно смотрела то на Коломбу, то на ее брата, стараясь уловить в выражении их лиц смысл их речей.

   - Но что же сделал, наконец, твой бандит? Из-за какого преступления он убежал в маки!

   - Брандолаччо не совершил никаких преступлений! - воскликнула Коломба. - Он убил Джована Опиццо, который убил его отца, когда сам он был в армии.

   Орсо отвернулся, взял лампу и, не отвечая, поднялся в свою комнату. Коломба дала девочке пороху и провизии и проводила ее до двери, повторяя:

   - Пусть твой дядя хорошенько бережет Орсо!

  

   Орсо долго не мог заснуть и поэтому проснулся очень поздно, по крайней мере для корсиканца. Как только он встал, первое, что бросилось ему в глаза, был дом его врагов и archere, которые они устроили. Он спустился и спросил, где сестра.

   - Льет на кухне пули, - отвечала ему служанка Саверия.

   Итак, он не мог сделать шага, чтобы его не преследовал образ войны.

   Он застал ее сидящей на скамейке; вокруг нее лежали только что отлитые пули. Она обрезывала их.

   - Какого черта ты тут делаешь? - спросил ее брат.

   - У вас совсем нет пуль для ружья полковника, - отвечала она своим нежным голосом. - Я нашла пулелейку такого калибра, и сегодня у вас будет двадцать пять патронов.

   - Слава богу, я не нуждаюсь в них.

   - Скверно, если вас застигнут врасплох. Вы забыли свой край и окружающих вас людей.

   - Если б я и забыл, то ты мне об этом все время напоминаешь. Скажи мне, не пришел ли несколько дней тому назад большой сундук?

   - Да, брат. Хотите, я внесу его в вашу комнату?

   - Ты внесешь? Да тебе никогда его не поднять... Нет ли здесь для этого какого-нибудь мужчины?

   - Я совсем не так слаба, как вы думаете, - сказала Коломба, засучивая рукава и открывая белые и круглые, красивые руки, показывавшие, однако, недюжинную силу. - Пойдем, Саверия, - сказала она служанке, - помоги мне.

   И она уже поднимала одна тяжелый сундук, но Орсо поспешил помочь ей.

   - В этом сундуке есть кое-что для тебя, моя милая Коломба. Прости меня за такие бедные подарки, но у поручика на половинном жалованье не слишком набит кошелек.

   Говоря это, он открыл сундук и вынул из него платья, шаль и еще кое-какие вещи, которые могли пригодиться молодой девушке.

   - Какая прелесть! - воскликнула Коломба. - Я сейчас же спрячу их. Я сберегу их к своей свадьбе, - прибавила она с печальной улыбкой, - а то ведь я теперь в трауре.

   И она поцеловала у брата руку.

   - Так долго носить траур, сестра, - это уж слишком.

   - Я поклялась в этом, - твердо сказала Коломба. - Я не сниму траура...

   И она посмотрела в окно на дом Барричини.

   - ...раньше дня своей свадьбы, - перебил ее Орсо.

   - Я выйду замуж, - сказала Коломба, - только за того, кто сделает три вещи.

   И она продолжала мрачно смотреть на дом врагов.

   - Я удивляюсь, как ты, такая хорошенькая, не вышла до сих пор замуж. Ты должна рассказать мне, кто ухаживает за тобой. Впрочем, я и сам наслушаюсь серенад. Они должны быть хороши, чтобы понравиться такой великой voceratrice, как ты.

   - Кто захочет взять бедную сироту? А кроме того, человек, который снимет траур с меня, оденет в траур вон тех женщин.

   "Это - помешательство!" - подумал Орсо. Но он не сказал ничего, чтобы избежать спора.

   - Брат, - ласково сказала Коломба, - я тоже хочу предложить вам кое-что. Ваше платье слишком хорошо для нашей страны. Ваш нарядный сюртук изорвется в клочки в два дня, если вы будете носить его в маки. Его нужно беречь для приезда мисс Невиль. - Потом, открыв шкаф, она достала оттуда полный охотничий костюм. - Я сделала вам бархатную куртку, а вот шапка, какую носят наши щеголи; я ее уже давно вышила. Хотите примерить?

   И она заставила его надеть на себя широкую куртку из зеленого бархата с огромным карманом на спине. Она надела ему на голову остроконечную черную бархатную шапку, расшитую черным стеклярусом и шелком, с чем-то вроде кисти на конце.

   - Вот carchera [Carchera - пояс, куда вкладывают патроны. С левой стороны к нему привешивают пистолет. (Прим. автора).] нашего отца, - сказала она, - его стилет в кармане вашей куртки. Сейчас я достану пистолет.

   - У меня вид настоящего разбойника из театра Амбигю Комик [28], - говорил Орсо, смотрясь в маленькое зеркальце, которое подала ему Саверия.

   - Это потому, что к вам все это так идет, Орс Антон, - говорила старая служанка, - и самый красивый pinsuto [Pinsuto (остроконечный, островерхий) зовут тех, кто еще носит остроконечную шапку, baretta pinsuta. (Прим. автора.)] из Боконьяно или из Бастелики не смотрит таким молодцом.

   Орсо завтракал в своем новом платье и за завтраком сказал сестре, что в его сундуке есть книги, что он хочет выписать еще из Франции и Италии и заставить ее учиться.

   - Стыдно, Коломба, - прибавил он, - что такая взрослая девушка, как ты, не знаешь вещей, которые на континенте знают чуть ли не грудные дети.

   - Правда, брат, - ответила Коломба, - я хорошо знаю, чего мне недостает, и очень хочу учиться, особенно если вы будете давать мне уроки.

   Прошло несколько дней, и Коломба не произносила имени Барричини. Она ухаживала за братом и часто говорила ему о мисс Невиль. Орсо заставлял ее читать итальянские и французские книги и удивлялся то правильности и меткости ее суждений, то ее глубокому невежеству в самых простых вещах. Однажды утром после завтрака Коломба на минуту вышла и вместо того, чтобы вернуться с книгой и бумагой, явилась со своим mezzaro на голове. Она была еще серьезнее, чем обыкновенно.

   - Брат, - сказала она, - я прошу вас пойти со мною.

   - Куда тебя проводить? - спросил Орсо, предлагая ей руку.

   - Мне не нужно вашей руки, брат; возьмите с собой ваше ружье и патронную сумку. Мужчина никогда не должен выходить без оружия.

   - Ну что ж! Нужно подчиняться моде. Куда мы идем?

   Коломба, не отвечая, обмотала меццаро вокруг головы, позвала собаку и вышла. Орсо шел за нею. Быстро пройдя деревню, она пошла по дороге, извивавшейся между виноградниками, а собаку послала вперед, сделав знак, вероятно, хорошо знакомый ей, потому что пес сейчас же принялся делать зигзаги по виноградникам, шагах в пятидесяти от своей хозяйки, иногда останавливаясь посреди дороги, чтобы, виляя хвостом, посмотреть на Коломбу. Видимо, он прекрасно исполнял обязанности разведчика.

   - Если Мускетто залает, - сказала Коломба, - взведите курки и не двигайтесь с места.

   В полумиле от деревни, после многих извилин, Коломба вдруг остановилась в том месте, где дорога делала крутой поворот. Тут возвышалась небольшая пирамида из веток; некоторые были зелены, другие высохли; они были навалены кучей около трех футов вышины. На верхушке торчал конец деревянного, выкрашенного черной краской креста. Во многих корсиканских округах, особенно в горах, существует весьма древний, может быть, имеющий связь с языческими суевериями обычай - проходя мимо места, где кто-нибудь погиб насильственной смертью, бросать на него камень или ветку. В течение многих лет, пока воспоминание о трагической смерти живет еще в памяти людей, это странное жертвоприношение растет с каждым днем. Оно называется кучей, mucchio такого-то.

   Коломба остановилась перед этой кучей листвы и, оторвав ветку от куста, присоединила ее к пирамиде.

   - Орсо! - сказала она. - Здесь умер наш отец. Брат! Помолимся за его душу!

   И она стала на колени. Орсо сделал то же. В эту минуту медленно прозвонил деревенский колокол, потому что в ту ночь кто-то умер. Орсо залился слезами.

   Через несколько минут Коломба поднялась с сухими глазами, но с взволнованным лицом; она торопливо перекрестилась большим пальцем, как обыкновенно крестятся ее земляки, сопровождая этим знаком свои торжественные клятвы; потом она пошла к деревне, увлекая брата. Они молча вернулись домой. Орсо поднялся к себе в комнату. Минуту спустя за ним вошла Коломна с маленькой шкатулкой в руках и поставила ее на стол. Она открыла ее и вынула оттуда рубашку, покрытую большими кровавыми пятнами.

   - Вот рубашка вашего отца, Орсо. - И она бросила ее к нему на колени. - Вот свинец, поразивший его. - И она положила на рубашку две ржавые пули. - Орсо, брат мой! - закричала она, кидаясь к нему и сжимая его в объятиях. - Орсо, ты отомстишь за него?

   Она до боли крепко поцеловала его, коснулась губами пуль и рубашки и вышла из комнаты; брат ее словно окаменел.

   Несколько времени Орсо оставался неподвижным; он не решался убрать эти ужасные реликвии. Наконец, сделав над собой усилие, он положил их в шкатулку и, отбежав в другой конец комнаты, кинулся на свою постель и повернулся к стене, уткнувшись головой в подушку, как будто хотел спрятаться от привидения. Последние слова сестры беспрестанно раздавались в его ушах и казались ему роковым, неизбежным пророчеством, требовавшим от него крови, и невинной крови. Я не пытаюсь передать чувства несчастного молодого человека; они походили на чувства помешанного. Долго он оставался в том же положении, не смея повернуть голову. Наконец он встал, запер шкатулку, быстро вышел из дому и пошел, сам не зная куда.

   Мало-помалу чистый воздух освежил его; он успокоился и уже хладнокровнее взглянул на свое положение и на средства выйти из него. Как известно, он совсем не подозревал в убийстве Барричини, но он обвинял их в подделке письма бандита Агостини и думал, что это было причиной смерти его отца. Он сознавал, что невозможно преследовать их за подлог. Когда предрассудки или инстинкты родной страны овладевали им и напоминали ему о легкой мести из-за угла, он с ужасом отгонял от себя эту мысль и вспоминал о своих полковых товарищах, о парижских знакомствах и особенно о мисс Невиль. Потом он думал об упреках сестры и, то, что осталось в его природе корсиканского, оправдывало эти упреки и делало их больнее. У него оставалась одна надежда в этой борьбе между совестью и предрассудками: начать под каким-нибудь предлогом ссору с одним из сыновей адвоката и драться с ним на дуэли. Убить его пулей или ударом кинжала - это примиряло корсиканские и французские понятия Орсо. Найдя средство и думая о его выполнении, он уже чувствовал себя избавленным от тяжелой обузы, а от других, более светлых мыслей успокаивалось его лихорадочное волнение. Цицерон, будучи в отчаянии от смерти своей дочери Туллии, забыл свое горе, перебирая в уме все прекрасные слова, какие он мог сказать по этому поводу. Шенди [29], потеряв сына, тоже нашел утешение в красноречии. Орсо охладил свою кровь, подумав о том, как он изобразит мисс Невиль свое душевное состояние и какое глубокое участие примет в нем эта прекрасная девушка.

   Он уже приближался к деревне, от которой незаметно отошел очень далеко, как вдруг услышал на дорожке, на опушке маки, голос девочки, певшей что-то и, без сомнения, думавшей, что она одна. Это был медленный, монотонный похоронный напев.

   "Моему сыну, моему сыну в далекой стране сберегите мой крест и окровавленную рубашку..." - пела девочка.

   - Что ты поешь, девочка? - гневно спросил внезапно появившийся перед ней Орсо.

   - Это вы, Орс Антон? - вскрикнула немного испуганная девочка. - Это песня синьоры Коломбы...

   - Я запрещаю тебе петь ее, - грозно сказал Орсо.

   Девочка, поворачивая голову то вправо, то влево, казалось, искала, куда бы ей скрыться; она, без сомнения, убежала бы, если бы не забота о довольно большом свертке, лежавшем у ее ног.

   Орсо устыдился своей свирепости.

   - Что ты несешь, малютка? - спросил он, стараясь говорить как можно ласковее.

   И так как Килина колебалась, ответить или нет, то он развернул тряпку и увидел хлеб и другую провизию.

   - Кому несешь хлеб, милая? - спросил он.

   - Вы сами знаете: моему дяде.

   - Да ведь твой дядя бандит!

   - Он ваш слуга, Орс Антон.

   - Если жандармы встретят тебя, они спросят, куда ты идешь.

   - Я скажу им, - не колеблясь ответила девочка, - что несу поесть луккским дровосекам в маки.

   - А если ты встретишь какого-нибудь голодного охотника, который захочет пообедать на твой счет и отберет у тебя провизию?

   - Никто не посмеет. Я скажу, что это моему Дяде.

   - Это верно, он не такой человек, чтобы позволить отнять у себя обед... Он тебя очень любит?

   - О да, Орс Антон! С тех пор как мой папа умер, он заботится о нашей семье: о маме, обо мне и о маленькой сестренке. Перед маминой болезнью он говорил богатым, чтобы они давали ей работу. Мэр каждый год дарит мне платья, а священник учит меня читать и закону божию, с тех пор как дядя попросил их об этом. Но особенно добра к нам ваша сестра.

   В это время на дорожке показалась собака. Девочка поднесла ко рту два пальца и резко свистнула: собака сейчас же подбежала к ней и приласкалась; потом она быстро исчезла в маки. Вскоре два плохо одетых, но хорошо вооруженных человека выросли за деревом в нескольких шагах от Орсо. Можно было подумать, что они приблизились ползком, как ящерицы, в чаще ладанников и миртов.

   - А! Орс Антон! Добро пожаловать! - сказал старший. - Как, вы не узнаете меня?

   - Нет, - сказал Орсо, всматриваясь в него.

   - Потеха просто, как борода и островерхая шапка меняют человека! Ну, поручик, посмотрите-ка хорошенько. Или вы забыли старых ватерлооских товарищей? Разве вы не помните Брандо Савелли? Не один патрон скусил он около вас в этот несчастный день.

   - Как! Это ты? - сказал Орсо. - Ты ведь дезертировал в тысяча восемьсот шестнадцатом году?

   - Так точно, поручик. Надоедает, знаете, служба; ну и счет один мне нужно было свести в этой стране. А, Кили! Ты молодец, девчонка. Давай скорее; мы есть хотим. Вы, поручик, понятия не имеете, какой бывает аппетит в маки. Кто нам это прислал, синьора Коломба или мэр?

   - Нет, дядя, это мельничиха дала мне для вас вот это, а для мамы одеяло.

   - Чего ей от меня нужно?

   - Она говорит, что луккские дровосеки, которых она наняла расчищать участок, просят с нее тридцать пять су на ее каштанах, потому что в Пьетранере лихорадка.

   - Лентяи! Я проверю... Не церемоньтесь, поручик; не хотите ли пообедать с нами? Мы обедывали вместе и похуже во времена нашего бедного земляка, которому дали отставку.

   - Спасибо. Мне тоже дали отставку.

   - Да, я слышал об этом; но бьюсь об заклад, что вы не очень этим огорчены... Ну, патер, - сказал бандит товарищу, - за стол. Синьор Орсо, позвольте представить вам патера; то есть я не знаю наверно, патер ли он, но он ученый, как патер:

   - Бедный студент-богослов, которому помешали следовать своему призванию, - сказал другой бандит. - Как знать, Брандолаччо? Я мог бы быть папой...

   - Какая же причина лишила церковь ваших познаний? - спросил Орсо.

   - Пустяки. Счет, который нужно было свести, как говорит мой друг Брандолаччо: одна моя сестра наделала глупостей, покуда я зубрил в Пизанском университете. Мне нужно было возвратиться на родину, чтобы выдать ее замуж, но жених поспешил умереть за три дня до моего приезда. Я обратился тогда, как вы бы и сами сделали на моем месте, к брату умершего. Мне говорят, что он женат. Что делать?

   - В самом деле, затруднительное положение. Как же вы поступили?

   - В таких случаях нужно прибегать к ружейному кремню [La scaglia - очень употребительное выражение. (Прим. автора.)].

   - То есть вы...

   - Я влепил ему пулю в лоб, - холодно сказал бандит.

   Орсо содрогнулся. Однако любопытство, а также, может быть, желание оттянуть время возвращения домой заставили его остаться на месте и продолжать разговор с этими двумя людьми, у каждого из которых было по крайней мере по убийству на совести.

   Пока товарищ говорил, Брандолаччо положил перед ним кусок хлеба и мяса; потом он взял сам; потом оделил своего пса Бруско, которого он отрекомендовал как существо, одаренное удивительным инстинктом узнавать стрелков, как бы они ни переоделись. Наконец он отрезал ломтик хлеба и кусочек сырой ветчины и дал племяннице.

   - Хороша жизнь бандита! - воскликнул студент-богослов, съев несколько кусков. - Вы, милостивый государь, может быть, когда-нибудь изведаете ее, и тогда вы увидите, как отрадно не знать над собой иной власти, кроме своей прихоти. - Тут бандит, говоривший до сих пор по-итальянски, продолжал по-французски: - Корсика для молодого человека страна не очень веселая, но для бандита - совсем другое дело! Женщины от нас с ума сходят. У меня, например, три любовницы в трех разных кантонах. Я везде у себя дома. И одна из них - жена жандарма.

   - Вы хорошо знаете языки, милостивый государь, - серьезно сказал Орсо.

   - Если я заговорил по-французски, то это, видите ли, потому, что maxima debetur pueris reverentia [30] [При детях надо вести себя особенно прилично (лит.).]. Мы с Брандолаччо хотим, чтобы девочка вела себя хорошо и шла прямой дорогой.

   - Когда ей будет пятнадцать лет, я выдам ее замуж, - сказал дядя Килины. - У меня есть уже в виду и жених.

   - Ты сам будешь сватать? - спросил Орсо.

   - Конечно. Вы думаете, что если я скажу какому-нибудь здешнему богачу: мне, Брандо Савелли, было бы приятно видеть Микелину Савелли за вашим сыном, - вы думаете, что он заставит тащить себя за уши?

   - Я бы ему этого не посоветовал, - сказал другой бандит. - У товарища рука тяжеленька: он сумеет заставить себя слушаться.

   - Если бы я был, - продолжал Брандолаччо, - плутом, канальей, вымогателем, мне стоило бы только открыть свою сумку, и пятифранковики посыпались бы дождем.

   - В твоей сумке есть что-нибудь привлекающее их? - спросил Орсо.

   - Ничего нет; но напиши я какому-нибудь богачу, как делают некоторые: мне нужно сто франков, - он сейчас же пришлет мне их. Но я честный человек, поручик.

   - Знаете ли, синьор делла Реббиа, - сказал бандит, которого товарищ называл патером, - знаете ли вы, что в этой стране, где живут простодушные люди, все-таки есть мерзавцы, извлекающие выгоду из того уважения, которое мы внушаем нашими паспортами (он указал на свое ружье), и добывающие векселя, подделывая нашу подпись?

   - Я это знаю, - отрывисто сказал Орсо, - но какие векселя?

   - Полгода тому назад я прогуливался недалеко от Ореццы; подходит ко мне какой-то мужик, издали снимает шапку и говорит: "Ах, господин патер, - они все меня так зовут, - простите меня. Дайте мне срок: я мог найти только пятьдесят пять франков, но, право, это все, что я мог собрать". Я в совершенном изумлении говорю ему: "Что это значит, бездельник? Какие пятьдесят пять франков?" "Я хочу сказать, шестьдесят пять, - ответил он мне, - но дать сто, как вы просите невозможно". "Как, негодяй? Я прошу у тебя сто франков? Да я тебя не знаю!" Тогда он подает мне письмо или, скорее, грязный клочок, в котором ему предлагают положить в указанном месте сто франков, грозя, что в противном случае Джоканто Кастрикони - это мое имя - сожжет его дом и перебьет у него коров. И имели наглость подделать мою подпись! Что меня взбесило больше всего, так это то, что письмо было полно орфографических ошибок; я - и орфографические ошибки! Я, получавший в университете все награды! Я начал с того, что дал мужику такую затрещину, что он два раза перевернулся. "А, ты считаешь меня за вора, мерзавец этакий!" - говорю ему и даю здорового пинка ногой... знаете куда. Сорвал зло и говорю ему: "Когда ты должен отнести эти деньги в назначенное место?" "Сегодня же". "Ладно, неси!" Положить надо было под сосной; место было точно указано. Он несет деньги, зарывает их под деревом и возвращается ко мне. Я засел неподалеку. Я провел с этим человеком шесть томительных часов. Синьор делла Реббиа, если бы было нужно, я просидел бы там трое суток. Через шесть часов является bastiaccio [К