Крыжановская Вера Ивановна - Эликсир жизни

вязывающей их дружбы. Без сомнения, Лормейль - негодяй, но он очень услужлив и обязателен. Не следует душить его из-за суммы, которая для такого богача, как ты, составляет сущие пустяки. Ну, что же? Будешь ты добр? Дашь ты ему отсрочку до возвращения принца?

   - Я сделаю все, что ты желаешь, моя царица, и отсрочу уплату виконту на такой срок, какой ты сама назначишь,- любезно ответил Меркандье.

   Не теряя времени, Пьеретта принесла бювар и вложила перо в руку барона.

   - Твоя царица желает, чтобы ты не откладывал свое великодушное решение, - кокетливо сказала она.

   Меркандье послушно написал продиктованную ему любовницей записку следующего содержания:

   "Дорогой виконт! Не беспокойтесь о своих векселях. Я понимаю, что иногда бывают затруднительные положения и потому даю вам отсрочку до тех пор, пока вы не будете в состоянии уплатить мне, не стесняя себя".

   "Надо как можно скорей отослать виконту эту добрую весть, - подумала Пьеретта. - Несмотря на все, мне будет очень тяжело, если он сделает покушение на свою жизнь".

   Как только Меркандье уехал, Пьеретта написала следующую записку:

   "Неблагодарный шалун! Вы не заслуживаете моего участия, но я лучше вас и воспользовалась своим влиянием на Меркандье, чтобы добиться для вас отсрочки уплаты до возвращения Супрамати".

   Несмотря на поздний час, она тотчас же отослала с горничной записку виконту.

   После ухода Пьеретты Лормейль был в каком-то апатичном, полном отчаяния состоянии. Он никуда не выходил и никого не принимал у себя. Виконт не хотел, чтобы видели его исцарапанное лицо и, кроме того, его действительно преследовала мысль о самоубийстве, так как он не находил никакого выхода из своего отчаянного положения.

   Поэтому понятно, какое действие произвела на него записка Пьеретты с приложенным к ней письмом Меркандье. В одно мгновение ока к нему вернулись его наглый апломб и вся его пошлая беззаботность.

   - Она поняла, негодяйка, какое зло причинила мне, и дрожит, чтобы я не повредил ей у Супрамати. Честное слово, я погубил бы ее, не устрой она мне отсрочки.

   Когда на следующее утро радостный и веселый виконт обильно позавтракал, он стал размышлять, что следовало бы ответить Пьеретте, - как бы то ни было, она ему полезна, - и, по меньшей мере, нужно послать ей красивую бонбоньерку в знак благодарности. Но красивые бонбоньерки стоят дорого, а у виконта не было денег.

   Вдруг у него появилась блестящая идея. Он вспомнил про великолепный ящик из раковин, отделанный золотом и миниатюрами, писанными одним из современников Буше.

   Этот ящик уже служил раз бонбоньеркой. Виконт поднес его своей невесте в день их обручения; но виконтесса, покидая супружеский дом, или забыла, или добровольно оставила бонбоньерку, напоминавшую ей самый роковой день в ее жизни.

   Без малейшего угрызения совести, не сознавая даже всего цинизма своего поведения, виконт достал ящик и послал лакея за конфетами, шелковой бумагой и голубыми лентами. Убрав свою посылку, он отослал ее со следующей запиской:

   "Ваше поведение по отношению к старому другу и дворянину гнусно. Слово жестоко, но я настаиваю на нем и пусть это будет вашим наказанием. Но истинная дружба все переносит и прощает. Я ценю ваше доброе побуждение и благодарю вас. Пусть прошлое будет забыто!"

   - А теперь надо пуститься на поиски за этим негодным хитрецом Супрамати. Чтобы наказать его за неделикатное бегство, я заставлю его заплатить вдвое! - проговорил виконт.

   Пока в Париже происходило только что описанное нами, Супрамати приехал в Венецию. У входа во дворец его встретил один только управляющий, который доложил ему, что Нара проводит вечер у знакомых, и провел его в бывшие комнаты Нарайяны.

   Узнав еще, что Нара вернется, вероятно, очень поздно, Супрамати решил отложить свидание с ней до завтра и приказал подать себе ужин, а потом ушел в кабинет.

   Когда он остался один, воспоминания толпой осадили его. Он вспомнил первую ночь, проведенную им здесь, и то стеснение и нерешительность, с какими он старался играть свою роль. Теперь он привык ко всему этому. Он чувствовал себя принцем и миллионером. Скромное и бедное прошлое побледнело, перестало быть действительностью, а бесконечное будущее, расстилавшееся перед ним, наполняло его душу каким-то странным чувством двойственности: эта долгая жизнь то казалась ему драгоценным даром, то пугала его, как какая-то неизвестная опасность. Его пугало все, что он должен был узнать, изучить и победить, чтобы из ничтожного доктора с узким горизонтом превратиться в колдуна или мага.

   Он уже соприкасался с необыкновенными, удивительными тайнами, не считая самой темной, самой ужасной и скрытой от людей - тайны эликсира жизни.

   Тайну эту отвергали и осмеивали как нелепый бред, как детскую утопию средневековых алхимиков; а между тем это была действительность. Он убедился в этом на себе лично, на Нарайяне, на Наре, на Эбрамаре, на Тортозе и на многих других.

   Воспоминание о Наре дало другое направление его мыслям. Супрамати взял на бюро фотографическую карточку молодой женщины и погрузился в созерцание очаровательного личика и больших глаз, которые смотрели на него как живые.

   Его снова охватило то очарование, какое производило на него присутствие Нары, а убеждение, что это странное и чарующее создание принадлежит ему, заставило усиленно биться его сердце. Приключения двух протекших лет, даже все сомнения и страх перед будущим, - все изгладилось в чувстве гордого самодовольства и сознания, что он бессмертен и муж Нары.

   Проснулся он довольно рано. Лакей Грациозо доложил ему, что Нара ждет его к первому завтраку.

   С того времени, когда он боялся опоздать в клинику, Супрамати ни разу еще не одевался так скоро. Он был готов за одну минуту, и Грациозо повел его в комнаты Нары, которых он еще не знал.

   Он сгорал от нетерпения, совершенно позабыв, что возвращался далеко не безупречным мужем. Впрочем, что до этого! Разве не было у него в распоряжении средство мужей всех времен: лжи и надежды, что "она" не подозревает о его похождениях.

   Наконец слуга поднял тяжелую портьеру из синего бархата и скромно удалился, Супрамати вошел в будуар Нары. Это была большая комната в стиле ренессанса. Посредине комнаты, на столе с резными ножками, был сервирован завтрак на две персоны. У широкого открытого окна, выходившего на канал, сидела Нара на маленьком диване.

   На ней было надето утреннее белое батистовое платье. Она задумчиво смотрела на канал, который бороздили лодки. При входе Супрамати молодая женщина обернулась; ее большие, блестящие глаза насмешливо взглянули на него, и он сильно покраснел. Не замечая протянутой ему руки, он сел рядом с ней на диван, привлек ее в свои объятия и поцеловал в губы.

   Нара не сопротивлялась, но и поцелуя не вернула. Затем, ловко выскользнув из его объятий, она с усмешкой сказала:

   - Я вижу, дорогой доктор, что вы прошли хорошую школу, не имели недостатка в практике и научились смело обращаться с дамами.

   - Вы глубоко ошибаетесь! Напрасно вы такого дурного мнения обо мне, - пробормотал Супрамати.

   Нара встала и перешла к столу. Она взяла чашку и подала ее своему гостю.

   - Вот ваш шоколад, дорогой Супрамати! Кушая эти сандвичи, выслушайте то, что я скажу вам. Все мужчины, когда наделают глупостей, стараются прикрыть их целою сетью более или менее ловкой лжи. Это общечеловеческая слабость. Но ни одно существо на свете не лжет столько, сколько "муж", так как измена - это специальность людей этой категории. Я не стану анализировать, что побуждает их изменять, как только они не находятся на глазах женщины, будь то жена или любовница. Но факт неоспорим: никто не злоупотребляет так ложью, как эти господа, у которых рыльце всегда в пуху и которые, подобно страусу, воображают, что когда голова спрятана, то остального не видно.

   - Сравнение не очень лестно; но что касается меня... Нара перебила его.

   - Ради Бога, не лгите! Разве я спрашиваю у вас отчета в ваших поступках? Я сама дала вам свободу. Нашли ли вы хоть одно мое письмо с упреком в ящиках Нарайяны? Тогда я имела право требовать, но не пользовалась этим правом. Разве требуют то, что потеряло всякую цену? Я знаю, что есть женщины, которые со слепой настойчивостью цепляются за мужчину, хотя давно бы должны были потерять всякое уважение к нему. Я извиняю их, так как это женщины смертные, короткая жизнь которых не дает им вкусить полного отвращения к мужьям и окончательно похоронить все иллюзии и ревность.

   - Ревность - это слабость, часто ни на чем не основанная, - заметил Супрамати.

   - Вы ошибаетесь, мой друг! Ревность - это барометр любви. Когда жена перестает ревновать, хладнокровно смотрит на соперницу, которой муж отдает свое сердце и время, и не интересуется переменами, происходящими в гареме мужа, - это верный знак, что любовь умерла, и что нет надежды ее воскресить. Ревность - это боязнь потерять то, что дорого, и пока она таится под пеплом,

   любовь может еще воскреснуть; но если умерла ревность, ничто уже не оживит образ любимого существа, не окружит его ореолом и не заставит сердце биться сильней при его приближении. Равнодушие - это надгробный памятник на могиле любимого существа.

   - Нара! - вскричал смертельно побледневший Супрамати.- Неужели вы уже до такой степени презираете меня, что перестали любить?

   Легкая улыбка скользнула по лицу молодой женщины. Она покачала головой и ответила:

   - В ваших словах сквозит все мужское тщеславие. Но успокойтесь, Супрамати, я не могу перестать вас любить, так как я еще не любила вас.

   Человека любят не за одну его красоту. Внешность предрасполагает, правда, но она далеко не талисман, создающий любовь. Истинную привязанность надо приобрести и чем-нибудь заслужить; только у животных инстинкт заменяет качества сердца и ума и удовлетворяет обе стороны. Признаюсь, настоящее общество почти подходит под это определение, и ему достаточно инстинкта для удовлетворения своих требований в деле любви. На добродетель уже не смотрят как на основу счастья. Мужчины считают ее смешной, присущей только маньякам, а для женщины добродетель обязательна только до тех пор, пока она удовлетворяет животной ревности мужчины, но ее вовсе не ценят, и на добродетельную женщину смотрят, как на глубоко ограниченную натуру.

   Однако ходячее мнение не может быть приложимо к вам, человеку развитому и стоящему на пороге посвящения. Вы не ослеплены, как Нарайяна, роскошью и тщеславием. Вы должны понимать, что два развитых существа не могут любить друг друга только потому, что их толкает на это инстинкт, но должны основывать свою привязанность на взаимном уважении.

   Я хотела бы вас любить и уважать, но только не таким, каким вы вышли из школы Пьеретты.

   Видя, что яркая краска залила лицо Супрамати, Нара прибавила:

   - Вам, конечно, не понравилось то, что я сказала. Мужчинам противны женщины, которые позволяют себе судить их, анализировать их качества и ясным, равнодушным взглядом видят их слабости. Я испытывала это с Нарайяной, который, несмотря на свое бессмертие и обрывки приобретенного знания, был ограниченный, себялюбивый, чувственный и пропитанный тщеславием. Ему нравилась его таинственная роль, и вместо того чтобы развивать свой ум и обострять чувства, он питал в себе только человеческого "зверя", который, в конце концов, и пожрал его.

   Супрамати опустил голову, и яркий румянец залил его лицо. Ему было стыдно перед этой умной и наблюдательной женщиной за сказанную им фразу, которой он так наивно выдал свое тщеславие.

   Он действительно ничем не заслужил любви Нары, напротив, своим небрежным промедлением он мог пробудить в ней злобу и оскорбить ее самолюбие.

   - Вы, Нара, строгий судья, и ваши слова острее бритвы, - сказал он после минутного молчания. - Я не отрицаю, что ваша отповедь заслужена мной, и я глупо употребил свое время. Я не любил; но, как вы выразились, позволил заговорить "инстинкту" - и меня удовлетворяло общество и любовь такого животного, как Пьеретта...

   - Я не сужу вас строго, Супрамати, и не имею никакого желания обидеть вас. Я только научилась наблюдать людей и события. Время и размышление были моими учителями, и я не могла слепо и равнодушно пройти мимо окружающих меня тайн. Я изучала свойства первоначальной материи, научилась дисциплинировать свою волю и прошла посвящение.

   Супрамати быстро выпрямился и с удивлением посмотрел на умное лицо молодой женщины.

   - Отчего вы не сказали мне, что посвящены? Я бы выбрал вас своим наставником.

   - Нет, вы сделали хорошо, выбрав Дахира. Женщина только несовершенно может наставить мужчину. Но если вы хотите, я буду сопровождать вас, стану помогать вам и буду вашим испытанием,

   - Вы? Я не понимаю этого.

   - Ну да,- я! В моем присутствии вы научитесь побеждать плоть и любить духовно. В данную минуту мои слова для вас темны, но настанет час, когда вы поймете меня и, надеюсь, по-

   любите меня другим чувством, чем Пьеретту, - закончила она с лукавым взглядом.

   Нара встала и прошла в соседний кабинет, куда за ней последовал и Супрамати.

   - Вы, Нара, существо загадочное, - сказал он, садясь рядом с ней и целуя ее руку. - Расскажите мне свое прошлое или я прежде должен заслужить и приобресть ваше доверие? - Молодая женщина на минуту задумалась.

   - В день нашей свадьбы я расскажу вам историю моей жизни, а также подробности смерти Нарайяны. Это будет страшный пример для вас.

   - А когда вы назначите этот счастливый день? - спросил он, умоляюще глядя на Нару.

   - По-настоящему, мне бы следовало отплатить вам долгой отсрочкой за то, что вы так медленно спешили соединиться со мной. До сих пор вы, кажется, вовсе не торопились скорей отпраздновать этот "счастливый" день, - с насмешкой ответила Нара.

   Заметив смущение и огорчение Супрамати, она прибавила: К счастью, я не злопамятна. Теперь, когда отдана должная честь памяти Нарайяны, мы вправе подумать о нашем будущем, и я считаю возможным назначить день нашей свадьбы через две недели. Кстати о браке: подумали вы, как устроить это дело? Вас все считают буддистом, а между тем вы, без сомнения, желаете, чтобы наш союз был освящен церковью.

   - Признаюсь, мне было бы очень тяжело ограничиться одним только гражданским обрядом. Я до глубины души христианин.

   - Я подумала об этом и распространила слух, что Нарайяна крестился и меня обратил в протестантизм! Это-то обращение и было будто бы причиной охлаждения между вами и вашим братом; но вы настолько уважаете мои христианские убеждения, что согласны, чтобы христианская церковь освятила наш брак. Итак, один протестантский священник, принадлежащий к свободной церкви, может обвенчать нас. Я знакома с ним и знаю, что он не откажет мне. Еще одно слово: сегодня вечером я приглашу к себе нескольких друзей и представлю им вас как своего жениха. Согласны?

   - О, конечно! - ответил сияющий Супрамати.

   - А теперь до свидания, до обеда! Мне еще нужно кое-куда съездить, - сказала Нара, протягивая ему руку,

   Супрамати задумчиво вернулся к себе и стал размышлять о своем разговоре с Нарой. До сих пор при их свиданиях говорилось мало о любви, но много горьких истин, а между тем эта странная и умная женщина неудержимо влекла его к себе. Все, что она говорила, была горькая истина. Разве поколение, среди которого он жил, не было действительно лишено всяких идеалов и принципов? Семья, основанная на личной выгоде, расшатанная эгоизмом и распущенностью, не могла помочь такому положению дел. Живя среди родителей, вечно воюющих, или до такой степени равнодушных друг к другу, что они казались чужими, где же почерпнуть несчастным детям чувство любви и взаимного самоотречения, которое облагораживает человека и руководит им в жизни, внушая ему сознание долга и уважения к закону - не тому закону, который написан в "Своде", ибо человек всегда будет презирать "букву", безнаказанно воруя или распутничая, - а к закону совести.

   Деморализация семьи всегда влекла за собой падение народов.

   Ему невольно вспомнились слова Эбрамара о медленном, но неизбежном разрушении планеты, истощенной и разграбленной жадным человечеством.

   Со смешанным чувством счастья и страха спрашивал он себя, какова будет его жизнь с выдающейся женщиной, дарованной ему судьбой, женщиной, которая изучила тайны и читала мысли? Минутами он почти боялся ее, до такой степени та казалась ему выше него. И еще раз он поклялся с жаром приняться за учение. Он не хотел, подобно Нарайяне, пасть жертвой законов, которые он мог вызвать, не будучи в состоянии управлять ими.

   Вечером в салоне Нары собралось небольшое общество, принадлежавшее к высшему кругу Венеции, и хозяйка представила своим гостям Супрамати как своего жениха. Весть об их обручении никого не удивила. Всякий понимал, что молодая и красивая женщина не могла вечно оставаться вдовой, а ее брак с братом покойного мужа гарантировал ей все преимущества положения и состояния, которыми она пользовалась. Кроме того, он был достаточно красив, любезен и симпатичен, чтобы быть любимым. Что же касается Супрамати, то было вполне естественно, что он влюбился в такую очаровательную женщину.

   Поэтому все почти искренно поздравляли помолвленных и желали им всяких благ. Затем было подано шампанское, и Нара пригласила присутствующих на свадьбу, назначенную через две недели.

   - Только очень скромную, в самом интимном кругу, - прибавила молодая женщина. - Мой первый брак сопровождался шумом и помпой; повторение же такой торжественной церемонии пробудило бы во мне слишком грустные воспоминания.

  

  

  

   Две недели промелькнули как во сне, и настал, наконец, день свадьбы.

   Супрамати с часу на час становился все влюбленнее. Ум и красота Нары покоряли и опьяняли его; он даже не замечал того, что молодая женщина приобретала над ним все большее и большее влияние.

   По желанию Нары, старый протестантский священник должен был освятить их брак перед алтарем, устроенным в большом зале и обставленным экзотическими растениями.

   С волнующимся сердцем Супрамати преклонил колени на пурпурной подушке, рядом со своей невестой, которая никогда еще не казалась ему такой очаровательной.

   И действительно, Нара была похожа на чудное видение, со своей длинной фатой и с гирляндой неизвестных цветов, похожих на лилии, только меньших размеров и с фосфоресцирующими чашечками. Лицо ее было серьезно и сосредоточенно. Супрамати показалось, что она с жаром молилась.

   Вечер прошел весело. Гости, не подозревавшие, конечно, что сочетались двое "бессмертных", горячо желали новобрачным дожить до бриллиантовой свадьбы.

   В десять часов приглашенные разъехались и молодые супруги разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться. Час спустя счастливый Супрамати шел в общую спальню, которую отделал с царской роскошью.

   Это была большая комната, обитая белым атласом. Когда Супрамати вошел, Нара еще сидела перед кружевным туалетом. На ней был надет пеньюар из индийской ткани, с широкими открытыми рукавами, и камеристка кончала причесывать ее роскошные волосы, которые, подобно заблудившемуся лунному лучу, рассыпались шелковистой массой даже по ковру.

   При входе мужа Нара встала, отпустила служанку и, сев на диван, с улыбкой протянула ему руку. Супрамати опустился на колени и страстно поцеловал молодую жену.

   Нара возвратила поцелуй, а затем спросила с лукавым видом:

   - Теперь, когда мы вторично обвенчаны, не желаете ли вы, чтобы я рассказала историю моей жизни, которая так интересует вас?

   - Прежде всего, я не желаю больше слышать из твоих уст церемонного "вы". А затем, если говорить откровенно, сколь ни интересно мне твое прошлое, но я предпочитаю ему настоящее, и час любви - часу откровенности, - полусмеясь, страстно ответил он.

   - Вот они, мужчины, во всем своем наивном эгоизме: удовлетворение своего личного "я" - всегда на первом месте, - ответила Нара, слегка краснея, что придало особенную прелесть ее всегда бледному и прозрачному лицу.

   Супрамати хотел ответить, но вдруг задрожал и побледнел. Ему показалось, что из-за драпировки высунулась голова, и черные глаза Нарайяны с дьявольской злобой глядят на него.

   - Успокойся, Супрамати! Вид Нарайяны не должен пугать тебя, и в моем присутствии тебе нечего бояться, - сказала Нара, привлекая его к себе на диван.

   Затем она встала и сделала в воздухе знак рукой. Тотчас же перед пораженным взором Супрамати появился, подобно лунному лучу, сияющий крест.

   - Смотри! Вот знак белой магии, который служит непреодолимой преградой для всякого нечистого духа. Чтобы вызвать его, надо пройти, по крайней мере, первую степень высшего посвящения, - сказала Нара, садясь обратно на диван. - Колдун может создать только пентаграмму, которую маг носит на груди как видимый знак своей абсолютной власти над черной магией, побежденной крестом.

   - Этот крест, говоришь ты, служит преградой для нечистых духов; но неужели же Нарайяна до такой степени нечист? И как ты узнала, что он явился мне? - пробормотал Супрамати, проведя рукой по своему влажному лбу.

   - Я оккультно почувствовала его присутствие. Нарайяна был отъявленный преступник. С точки зрения науки, - он был колдун средней руки, но важный для подчиненных ему элементарных духов, так как он обладал драгоценной эссенцией, которая могла оживлять их, давать им жизненность без телесного воплощения.

   Нарайяна злоупотреблял телесной жизнью. Он не подчинялся ни посту, ни воздержанию, ни отдыху, необходимому для того, кто хочет покорить фаланги низших существ; он же хо-

   тел без перерыва жить и наслаждаться и мог это делать, так как ему нечего было бояться утомления, а его неистощимый жизненный сок восполнял все потери, производимые излишествами и неумеренным возбуждением всех жизненных функций. Он мог смело расходовать жизненные силы, не боясь их истощения; но подобный избыток сил привлекал и возбуждал ларвов и страждущих духов, которых он привел в соприкосновение с собой вызываниями.

   У Нарайяны физическая сила заменяла духовную, которой должен обладать даже колдун, если хочет покорить нечистую, тесно окружающую его свору. Таким образом, он уже одним своим присутствием возбуждал в низших и неочищенных духах все дурные инстинкты и неудовлетворенные страсти, которые еще звучат в их астральном теле.

   Исходившие из него могущественные жизненные токи в некотором роде материализовали их, создавая вокруг него грозную армию, которая по пятам следовала за ним, цеплялась за него и увлекала его на всевозможные безумства, желая наслаждаться с ним и через него. Так как у Нарайяны не хватило энергии и терпения пройти суровую школу воздержания, которая сделала бы его господином этих дурных духов, то он стал их рабом и был доведен до невозможности бороться с ними. Чтобы избавиться от своих преследователей, он должен был умереть, приняв вторично жизненную эссенцию в смеси с разлагающейся кровью. И все-таки, вполне он умер только тогда, когда магический меч старейшего из братьев "Круглого стола вечности" окончательно пресек узы, приковывавшие его к телу.

   - В таком случае и я, так же приняв эссенцию жизни, рискую подвергнуться такой же опасности? - со страхом спросил Супрамати.

   - Да, если будешь вести такую же жизнь, как Нарайяна. Эссенция жизни, видишь ли, это - обоюдоострое оружие. Этот таинственный сок, одухотворенный воздержанием и дисциплиною чувств и воли, приобретает страшное могущество и может привести в действие силы и законы, о существовании которых ты даже не подозреваешь. Смешиваемый же постоянно с грубой материей, этот сок приобретает могущество грубое и тираническое, которое кончает тем, что уничтожает того, кто не сумел его подчинить себе.

   Ты не понимаешь еще ясно того, что я сказала, так как не знаешь существ, скрывающихся от человеческого взора в эфире, который кажется таким прозрачным и чистым; но вспомни, что ты видел в старом замке на Рейне, когда так неосторожно ударил в медный диск в лаборатории Нарайяны. Когда видение исчезло, ты увидел, как вокруг магического, начерченного на полу круга ползали отвратительные существа, которые уничтожили бы тебя, если бы ты находился в обыкновенных условиях существования.

   Нарайяна забавлялся вызыванием существ такого рода или других, более возвышенных, но колеблющихся и несовершенных, и устраивал с ними оргии, неизвестные смертным. Одаренная ясновидением, я видела эти отвратительные существа, которые питались могущественною жизненностью этого человека, вдохновляли его, наталкивали на преступления и наслаждались при его посредничестве.

   Часто в одной из пустых зал своего дворца он собирал общество, состоявшее не из живых, а из мертвых; а иногда с присущим ему цинизмом он отправлялся ночью на одно из уединенных кладбищ. Там он зажигал на треножнике известные ароматы, смешанные с каплей таинственной эссенции, и забавлялся созерцанием того, как из-под могильных камней появлялись существа, которых он одарял мнимой жизненностью. Существа эти с последним веянием аромата рассеивались в пространстве и впадали в прежнее состояние блуждающих духов, но в душе их Нарайяна вызывал этим неутолимую жажду жизни.

   Тщетно умоляла я его бросить эту ужасную и преступную игру; он смеялся над моими советами и находил очень пикантным иметь возможность обладать всякой женщиной, живой или умершей, которая имела несчастье ему понравиться.

   Нет, если бы я рассказала обо всех преступных фантазиях, которые он изобретал, ты подумал бы, что слышишь сказку из "Тысячи и одной ночи". Так, в прошлом века в Неаполе жила одна известная певица, пение которой Нарайяна очень любил слушать. Не знаю, от чего умерла эта женщина; но я думала, что его увлечение ею кончилось. Однако Нарайяна судил иначе. Он достал тело девицы и положил его в тайник, которые имел повсюду. Когда у него являлась фантазия, он зажигал на всегда готовом треножнике смесь ароматов и первоначальной эссенции, материализовывал несчастное создание и заставлял ее забавлять себя пением.

   Однажды Нарайяна был в отсутствии. Я случайно попала в ту тайную комнату, еще насыщенную ужасными ароматами, где в невероятных страданиях билось существо - полудух, полуживой человек, которого адская сила приковывала к разлагающемуся телу.

   - Я не могу ни жить, ни избавиться от этого отвратительного тела,- жаловалась несчастная.

   Я тотчас же приняла все меры для ее освобождения. Прежде всего я открыла окна, чтобы уничтожить всякий аромат. Когда же от соприкосновения со свежим воздухом труп принял свою ледяную неподвижность, я уничтожила его электрическим огнем, которым располагаю и умею пользоваться. Пепел я положила в капелле, а на том месте, где нашла труп, начертала астральный крест, чтобы помешать Нарайяне опять преследовать душу этой бедной женщины.

   Этот мой поступок стоил мне самой бурной супружеской сцены, но я уже привыкла к ним.

   Я не знаю, Супрамати, хорошо ли ты понял то, что я рассказала? Все эти странные законы и свойства первичной материи так трудно рассказать, но когда ты начнешь свое посвящение, Дахир шаг за шагом объяснит тебе все это.

   - Да, Нара, я понял тебя! Если я не совсем ясно объясняю себе, каким образом совершаются все эти оккультные явления, то все-таки достаточно читал о ларвах, вампирах и привидениях, чтобы знать, какие странные и ужасные тайны таятся в загробном мире. Путь, на который я вступил, и тяжелые испытания, какими я должен буду заплатить за предательский дар Нарайяны, навевают на меня ужас. Одно остается для меня непроницаемой тайной - это причина, побудившая Нарайяну избрать своим наследником меня, бедного и неизвестного врача.

   Загадочная улыбка скользнула по розовым губам Нары.

   - Не одна причина повлияла на такой выбор. Ища себе заместителя, Нарайяна хотел прежде всего, чтобы это был человек честный, стремящийся к оккультным знаниям; кроме того, ему нужно было, чтобы это был человек больной, кровь которого могла бы служить проводником смерти. Ты отвечал всем этим условиям. Одаренный, благодаря жизненному эликсиру, даром ясновидения, Нарайяна с первого же взгляда, увидев тебя в театре, убедился, что ты мыслитель и труженик, так как над твоей головой в виде огненной стрелы пылал астральный свет.

   Все это вместе с другими причинами, перечислять которые было бы слишком долго, решило его выбор.

   - Ты знала, что он хочет умереть? - спросил Супрамати.

   - Я знала, что он должен умереть! Время же, какое он выберет для этого, мало интересовало меня. Я нисколько не жалела преступного человека, который целые века расточал свой жизненный сок на удовлетворение самых пошлых аппетитов, и который употреблял дар бессмертия не для того, чтобы возвышать, очищать и развивать свою душу, а на прозябание в отвратительном обществе, которое он обогащал своим золотом. Он, посвященный, находил удовольствие в обществе продажных тварей и, наконец, дошел до того, что убил свою любовницу и отравил сигарой соперника...

   - Ты сказала, Нара, что жизненный эликсир дает ясновидение. Почему же я не пользуюсь этим даром? - задумчиво спросил Супрамати.

   - Потому что ты не развил еще все таящиеся в тебе способности. Сегодняшний разговор наш - это первый урок посвящения, первый шаг по крутой, усеянной чудесами тропинке, которую предстоит тебе пройти. Но ты страшно бледен и совсем расстроен, мой бедный друг! Оставим же пока оккультный мир с его тайнами и сделаемся простыми смертными, любящими друг друга и жаждущими счастья, как и все скоро проходящие земные существа, окружающие нас, - с любящим взглядом прибавила Нара, опуская головку на плечо мужа.

   Объятый очарованием, Супрамати сразу забыл все свои сомнения, страхи и тысячу вопросов, мучивших его. Теперь он ничего не видел, кроме бархатных глаз Нары, с любовью смотревших на него, и ее улыбающихся пурпурных уст. Страстно прижав ее к себе, Супрамати пробормотал:

   - Я люблю тебя, Нара, и клянусь всегда любить только одну тебя и не иметь другой руководительницы, кроме тебя, на долгом жизненном пути, который предстоит мне пройти...

   Несколько дней прошли, как в очарованном сне. Нара была так добра и нежна, что Супрамати все больше и больше боготворил ее. Каждый час, который он проводил вдали от нее, казался ему кражей его собственного счастья.

   Нара сама, казалось, была счастлива. Ее забавлял любовный экстаз ее молодого мужа, когда Супрамати говорил, целуя ее:

   - Забудь прошлое, Нара, забудь свое знание! Не говори мне ни о тайнах, ни о посвящении. В настоящую минуту я хочу только любить тебя и говорить о любви.

   Несмотря на это, впечатление, произведенное разговором в день свадьбы, было слишком глубоко, а видение Нарайяны и все, что он слышал о нем, слишком сильно поразило Супрамати, чтобы он мог совершенно забыть об этом. Нередко он невольно начинал расспрашивать жену относительно различных случаев, оставшихся для него невыясненными.

   Однажды, говоря о своем посещении ледников, он вспомнил про Агни и спросил, кто такой этот странный служитель?

   - Это один из низших духов, материализованный одним из твоих предшественников, тоже "Нарайяной Супрамати", - ответила Нара. - Я должна сказать тебе, что целая серия людей, носивших это имя, были кутилы, но, несмотря на это, - хорошие администраторы и финансисты, тщательно заботившиеся, чтобы сокровища, которые они любили расточать, никогда не истощались.

   Один из первых "Нарайян" был особенно изобретателен в этом отношении. Будучи выдающимся колдуном, он пользовался повиновавшимися ему элементарными духами, чтобы вырыть и наполнить золотом колодезь, который ты видел. С этою целью он разыскивал сокровища, которыми полон мир, и завладевал ими.

   Не знаю, известно ли тебе, что всякое спрятанное сокровище имеет стражей - несовершенных и жадных духов, которые ревниво охраняют и защищают его, потому ли, что оно положено им при жизни, или по другим причинам, которые в настоящую минуту было бы долго перечислять. При одном таком весьма значительном сокровище сторожевым духом был Агни. Увлеченный алчностью, он убил своего господина, владельца золота и драгоценных камней, которые позже зарыл в землю. Но его преступление приковало его к месту, где хранилось роковое богатство.

   Когда тот "Нарайяна" хотел перенести в свой тайник это сокровище, Агни с такой яростью и энергией защищал свое добро, что тому пришлось употребить все свое могущество, чтобы победить его. Тем не менее Агни последовал за золотом и поселился в ледниках.

   "Нарайяна", который был таким же злым шутником, как и тот, которому ты наследовал, счел очень удобным сохранить у себя такого усердного стража и слугу.

   С этою целью он зажег под тайником ароматы, смешанные с эссенцией, о которых я уже раньше говорила тебе. Под влиянием этого жизненного тока, Агни сделался видимым, осязаемым и достаточно живым, чтобы наслаждаться частью привилегий воплощенного. Одним словом, это было двойственное существо: ни вполне человек, ни свободный дух. Вот он и живет в ледниках, оберегая сокровище, так как жадность приковывает его к этому золоту, один вид которого делает его счастливым.

   Он скромен и верен, страшась могущества своих хозяев. Меня же он ненавидит, воображая, - не знаю почему, - что я воспользуюсь своей властью и уничтожу его призрачное существование, но страх его совершенно напрасен. Какое мне дело до него? Если ему нравится жалкая жизнь, то пусть прозябает сколько ему угодно.

   Подобные разговоры, открывавшие перед Супрамати все новые бездны, сильно его волновали и озабочивали. Фигура Нарайяны, освещенная странными рассказами Нары, начала принимать фантастические и ужасающие размеры. Как только Супрамати оставался один, его с болезненною настойчивостью преследовало воспоминание о человеке, которого он так мало знал, а между тем сделался его наследником.

   Однажды вечером, когда Нара была занята с дамой, приехавшей навестить ее, Супрамати удалился в библиотеку. Перебирая один из ящиков, который был наполнен письмами, счетами и пр.

   вперемешку с древними и драгоценными манускриптами, он нашел большой медальон с портретом Нарайяны на слоновой кости. Тот был изображен в богатом и изящном костюме девятнадцатого века.

   С любопытством и участием Супрамати стал рассматривать это лицо классической красоты. В больших, черных, как ночь, глазах таилось что-то демоническое, что вполне соответствовало страшному образу, который мало-помалу сложился в его уме на основании всего слышанного о Нарайяне.

   Сколько злоупотреблений совершил он? Сколько причинил страданий? Какую непозволительно легкомысленную игру с ужасными доверенными ему силами позволил себе этот красавец-юноша, казавшийся ожившей статуей Фидия? И что он чувствует теперь? Тяжело ли ему было умирать после такой долгой жизни? Раскаялся ли он в последний час?...

   Вдруг Супрамати почувствовал странное ощущение, как будто из всего его тела исходили порывы теплого воздуха. Дыхание его сделалось горячим, как огонь, а от рук повалил красноватый пар.

   В ту же минуту раскат смеха окончательно оторвал его от размышлений. От этого оглушительного хохота ледяная дрожь пробежала по телу Супрамати. Он страшно побледнел, выпрямился и боязливо оглянулся кругом.

   Прямо напротив него, вдоль полок с книгами, шевелились какая-то тень. Тень эта расширялась, сгущалась и волновалась, как клуб дыма. Затем она вдруг приняла ясные контуры, - и глаза Супрамати с понятным ужасом точно приросли к высокой фигуре Нарайяны, который как живой стоял в нескольких шагах от него.

   Он казался выше и худощавее прежнего; лицо его было мертвенно бледно и оживляли его только глаза, сверкавшие, как два горящих угля, и смотревшие на Супрамати ужасающим взглядом.

   - Дай мне твою руку, Морган! Дай мне немного тепла! Я умираю от холода! - ясно произнес он, приближаясь и протягивая свою бледную руку с синими ногтями.

   Несмотря на невольный ужас, внушаемый ему этим странным призраком, реальным и плотным, как живой человек, Супрамати поднял уже было руку; воля его была парализована устремленным на него светящимся взглядом, который давил его и подчинял себе.

   Рука Супрамати прикоснулась бы к руке призрака, но в эту минуту на пороге комнаты появилась Нара.

   В одной руке она держала жезл с несколькими узлами, а в другой небольшой серебряный поднос, который поспешно поставила на стол.

   Она быстро встала между мужем и Нарайяной и подняла свой жезл. Призрак тотчас же зашатался и отступил назад, испустив свист, похожий на шипение змеи. Зеленоватое пламя брызнуло из его широко открытых глаз, а лицо его исказилось отвратительной судорогой.

   - Не марай его своим прикосновением! - суровым тоном сказала Нара.- Ты получил только то, что заслужил. Иди и насыться!

   Молодая женщина указала на принесенный ею поднос, на котором стоял большой стакан вина и лежал хлеб с куском сырой говядины.

   Морган с ужасом смотрел, как Нарайяна бросился к столу, опорожнил стакан вина и с поразительной быстротой проглотил хлеб и говядину.

   Едва исчезла пища, как призрак стал бледнеть и расплылся в струю дыма, которая скрылась в камине, наполнив комнату удушливым трупным запахом.

   - Великий Боже! Но ведь он жив! - вскричал Супрамати, молча с удивлением смотревший на это странное зрелище.

   Нара отрицательно покачала головой.

   - Нет. Он сделался теперь вампирическим существом, питающимся жизненным соком других и чувствующим голод и холод. Его надо кормить известное время, иначе он станет еще опаснее. Но пойдем скорей! Надо открыть здесь окна и очистить воздух. А ты прими скорей ванну, чтобы удалить нечистые флюиды и эманации разложения, которыми ты дышал, и которые будут волновать тебя.

   И действительно, Супрамати чувствовал головокружение и свинцовую тяжесть во всем теле. Бледный и расстроенный, он прислонился к стене.

   - Не бойся ничего! - сказала Нара, проводя своей ароматной ручкой по влажному лбу мужа.- Тебе он не может повредить. Его приближение я чувствую издали и в силах сдержать его злобу. Когда ты примешь ванну, мы погуляем при луне, чтобы рассеять это тяжелое впечатление.

   Супрамати поспешил последовать совету жены, но перенесенное им впечатление было так сильно, что в течение нескольких дней его настойчиво преследовало воспоминание об искаженном и отвратительном лице Нарайяны. Ему казалось, что он всюду видит его тень. Тем не менее ужасные последствия беспорядочной жизни его предшественника внушили ему чувство жалости и ужаса к несчастному грешнику.

   Нара дружески подшучивала над его нервностью и всячески старалась развлечь его. Чтобы изгладить тяжелое впечатление, они чаще обыкновенного бывали в обществе. Когда же они оставались одни, она рассказывала ему столько интересных вещей из своей долгой жизни, что Супрамати забывал все и с восхищением слушал ее. Однако она всегда шуткой отделывалась от рассказа истории своей жизни.

   Однажды вечером, когда они находились в особенно веселом расположении духа, Нара вдруг сказала с лукавой усмешкой:

   - Однако ты нехорошо поступил в отношении своего друга, виконта Лормейля.

   - Вовсе нет! Я дал ему большую сумму денег для уплаты его долгов.

   - Эти пустяки он проиграл в клубе, а твой лукавый неожиданный отъезд причинил ему ужасные хлопоты. Смеясь от всего сердца, она подробно рассказала ему уморительную историю с убором и про рукопашный бой между Лормейлем и Пьереттой.

   Супрамати хохотал, как помешанный, и объявил, что если бы он предвидел такую трагикомедию, то, конечно, помог бы виконту.

   - Еще ничего не потеряно. Виконт твердо решил тебя найти и заставить заплатить за твое предательское исчезновение. Советую тебе написать ему и сообщить о твоей женитьбе и объявить, что, уезжая на несколько лет, ты хочешь в последний раз уплатить его долги, на том условии, чтобы он устроился, но в будущем не рассчитывал бы уже на твою помощь.

   - Твоя мысль хороша, мой друг, и я исполню ее. Только, если ты позволишь, я пошлю виконту наши портреты.

   Нара потянула его за ухо.

   - Злой мальчишка! Ты хочешь поразить ревностью сердце бедной Пьеретты, которая уже заранее хвасталась, что будет принцессой,- насмешливо сказала она.

   Супрамати покраснел и поцеловал руку жены.

   - Я и не думал об этом глупом животном! Но скажи мне, Нара, как ты знаешь все, что делается? С досадой и стыдом думаю я о том, что ты могла бы увидеть, если бы захотела следить за моей жизнью.

   - Успокойся! Я - сама скромность и никогда не злоупотребляла возможностью вызывать в магическом зеркале картины прошлого и настоящего; но знать немного, что поделывает мой ветреный муж,- это мое неоспоримое право. Полно! Не впадай в отчаяние: я забыла все, что видела. Завтра же мы пойдем к фотографу и снимемся вместе.

   У виконта собрался небольшой кружок близких знакомых; в числе других была и Пьеретта, но без Меркандье. Праздновалось примирение воюющих сторон, и на актрисе был надет пресловутый убор - причина битвы. На столе был уже десерт, когда лакей подал хозяину большой пакет, полученный с почты, и виконт с удивлением вскрыл его. Пакет заключал в себе большой фотографический портрет и письмо. Едва виконт пробежал письмо и взглянул на портрет, как громко и восторженно вскрикнул:

   - О, несравненный друг! Какая чудная женщина! Какая божественная красота!

   Все поспешили узнать, что так восхищает виконта, но когда узнали, что Супрамати женился и что он оплатит долги своего друга, раздалось троекратное "ура" в честь новобрачных. Одна Пьеретта, с самого начала болтавшая о своем