Грин Александр - Джесси и Моргиана

   - Помо... - вырвалось из-под ее пальцев.

   - Ты хочешь скандала? - шепотом крикнула Моргиана. - Знаешь ли ты, что может получиться? Тебя не спасут тогда!

   - Пусти, я уйду, - сказала Джесси, отталкивая ее руку. - Отойди, открой дверь. За что же это мне все, боже мой! Спаси и помилуй нас!

   Она встала, порываясь выйти, но Моргиана, силой удерживая сестру, сказала:

   - Слушай, клянусь тебе, ты немедленно поедешь домой! Но только не выходи из комнаты. Сейчас будет автомобиль. Я пойду и распоряжусь, и я тебя отвезу!

   - Кто бы ни был, но только не ты!

   - Это буду я, так как я не виновата, а ты теперь невменяема!

   - Ложь! - сказала Джесси, продолжая плакать с открытыми глазами, полными безысходного отчаяния и бреда. - Ложь, Моргиана, палачиха моя. Ты все и обо всем лжешь. Если ты хотела наследства, тогда что? Но пусть, где автомобиль? Я уеду.

   Она села, а Моргиана вышла. "Надо лгать, - сказала она, - единственно, - одна ложь до конца; бежать, значит, - признаться. Она уверилась, но не донесет. Я ее знаю. Она лучше умрет. Она умрет после этого разговора. Она может выбежать, пока я хожу".

   Моргиана осторожно повернула ключ в двери, но, как ни тихо было движение, Джесси услышала, что ключ тронулся. Тогда ей представилось, что в соседней комнате сидит темный сообщник, который должен войти и доделать то страшное, что задумала Моргиана. Слыша по шагам, что Моргиана ушла, Джесси попыталась открыть дверь, но, видя ее запертой, подбежала к окну. От страха и горя вернулись к ней силы с тем болезненным исступлением, какое уже не рассчитывает препятствий. Соскользнув с подоконника, девушка очутилась в саду и, подбежав к стене, поднялась на дерево по приставленной у стены тачке. Дерево это находилось в небольшом расстоянии от стены, так что переступить с ветвей на ее гребень было бы не трудно здоровому человеку. Джесси отделилась от дерева в тот момент, когда верхний край стены приходился ей под мышкой; упав руками на стену до самых плеч, девушка, отталкиваясь ногами от ствола дерева, проползла все дальше через гребень стены и, потеряв равновесие, свалилась по ту сторону, в сухую траву.

   "Это сделано, - подумала она, - и я полежу немного, чтобы идти, не падая. Но нет, надо идти или они поймают меня". Она встала, шатаясь и придерживаясь за стену, наказывая себе: "Все, только не обморок!" Наконец, ей удалось двинуться прямо через кустарник; она плохо соображала и думала, что выберется на дорогу, меж тем как шла по направлению к морю. "Это лес, - сказала Джесси, - но я не боюсь. Лес не так страшен, как быть с сестрой. Она не сестра мне; такая сестра не может быть у меня. Кто же она?" И в помрачненном рассудке девушки началось действие сказки, убедительной как самая настоящая правда. "Сестру мою подменили, когда она была маленькой; ту украли, а положили вот эту. А та, которая любит сухарики и так на меня похожа, - та моя родная сестра. Да, это она, и я пойду к ней. Она сказала, что живет тут где-то, неподалеку. О, я знаю где! Мне надо пройти лес, потом я ее позову".

   Она шла как слепая. Пасмурное небо являло ту же тьму, что земля и стволы внизу. По лицу Джесси скользили листья, она оступалась и останавливалась, стараясь заметить где-нибудь луч света. Но лишь сырая ночь стояла вокруг и, благодаря сырости, делавшейся тем более резкой, чем дальше она погружалась в лес, ее слабость перестала угрожать обмороком. Джесси дрожала; ее ноги были расшиблены, но ясное представление о где-то недалеко находящейся дороге, которая ведет к неизвестной сестре, было таким упорным, что Джесси ежеминутно ожидала появления этой дороги, - широкой, полной садов и огней.

   Ее больная фантазия была полна теней и загадочных слов, неясно утешавших ее, в то время как страх умереть одной среди леса уступил более высокому чувству - печальному и презрительному мужеству. Ее пылкое, разрывающее сердце отчаяние прошло; хотя кончилась та жизнь, которую она любила и берегла, и настала жизнь, ею никогда не изведанная, - с отравленной душой и с сердцем, испытавшим худшее из проклятий, - она уже не горевала так сильно, как слыша ложь Моргианы. Ее отчаяние достигло полноты безразличия. Наплакавшись, она брела теперь с сухими глазами, протягивая руки, чтобы не наскочить на сук, и прислушиваясь, не гонятся ли за ней тени "Зеленой флейты". Хотя лес и мрак защищали ее от воображаемого преследователя, Джесси не смела кричать, боясь, что ее настигнут по голосу. Она шла теперь в направлении, параллельном береговой линии, и ушла бы далеко, если бы не припадки головокружения, во время которых она долго стояла на месте, держась за деревья. Несмотря на сырость и холод, ее так мучила жажда, что Джесси лизала покрытые росой листья, но от этого лишь еще сильнее хотелось пить.

   "Неужели же я заблудилась и погибаю? - сказала девушка. - Как страшен такой конец! Не могу больше идти, нет у меня сил. Сяду и буду дожидаться рассвета".

   Когда она так решила, во тьме, перед ней, засветились листья огненными и черными бликами. Из последних сил Джесси побежала на свет и увидела жаркий костер, возле которого, пошатываясь, ходил старик с небритым, нездоровым лицом. На его плечи был накинут пиджак: у костра лежали шляпа, хлеб и бутылка. Вторая бутылка стояла рядом с узлом, из которого торчала третья бутылка. Старик ломал хворост о колено, подбрасывая его в огонь.

   Этот человек стоял к Джесси спиной, согнувшись над хворостом. Добравшись до костра, девушка сказала:

   - Если можете, спасите меня! Мне так худо, что не могу уже ни идти, ни стоять. Можно ли мне сесть у костра?

   Заслышав так изумительно раздавшийся женский голос, старик повернул голову, оставаясь в том положении, при каком ломал хворост. Наконец, его направленные вниз и назад глаза заметили разорванный шелковый чулок Джесси. Он оставил хворост, повернулся и провел грязной рукой по спутанным на лбу волосам, смотря, как силится стоять прямо эта тяжело дышащая неизвестная девушка с распухшим от слез лицом, вздрагивая от холода и усталости.

   - Садитесь, - сказал он задумчиво, с печальным, весьма поверхностным интересом рассматривая Джесси. - Кто бы вы ни были, вам необходимо согреться. Места хватит.

   Он бросил пиджак к костру и указал на него рукой, а сам отошел к противоположной стороне и сел, поставив локти на поднятые колени. Погрузив спокойное лицо в заскорузлые ладони свои, как в чашу, неизвестный увидел, что девушка прилегла, беспомощно опустившись на локоть.

   Волна жара падала на плечи и лицо Джесси, согревая ее. Широко раскрыв глаза, с вопросом, но без страха смотрела она на хозяина лесного огня, в то время как тот сидел и размышлял о ней без какого-нибудь заметного удивления. Обеспокоенная его страшным видом, Джесси сказала:

   - Вы не должны сердиться на то, что я, может быть, помешала вам лечь спать. Я заблудилась. А утром, когда вы поможете мне выбраться из этого леса, я сделаю для вас все, что вы хотите!

   - Отлично, - сказал неизвестный. - Я не любопытен, крошка, и не жаден. Огонь огнем, и я вас выведу, если только вам есть куда идти. Но не хотите ли вы поесть?

   - Нет. Я хочу пить, только пить! Нет ли у вас воды?

   - Вы больны?

   - Я очень больна. Пожалуйста, дайте мне хоть глоток воды! Видя, как жадно смотрит она на бутылки, старик подошел к ней и сел рядом. Он ничего не говорил, а только смотрел на девушку, пытаясь правильно оценить ее появление. Наконец, ему стало жаль ее, и сквозь крепчайший спиртной заряд, настолько привычный для него, что даже опытный глаз не сразу бы определил принятую им порцию, старик почувствовал, что видит совершенно живого человека, а не нечто среднее между действительностью и воображением.

   - Глаза ваши не хороши, а сама бледная и дрожите, - сказал он. - Значит, больная. Но только, дитя мое, в той бутылке вода не для детей. О воде этой уже сто лет пишут книги, что она вредная, и чем больше пишут, тем больше ее пьют. Не знаю, можете ли вы ее пить.

   - Что же это такое?

   - Виски, друг мой.

   - О, дайте мне виски! - взмолилась Джесси, приподнявшись и прикладывая руку к груди, - я не пила виски, но я читала, что оно освежает. А мне плохо! Я согреюсь тогда! Хотя бы только стакан!

   - Освежает, - усмехнулся старик. - Вам случалось пить водку?

   - Нет, никогда!

   - Все-таки я рискну дать вам стакан. У вас лихорадка, а при ней полезна водка с хиной. Хина у меня есть.

   - Не лихорадка, нет, - сказала Джесси. - Я отравлена и, может быть, должна умереть. Хина не поможет мне победить яд.

   - Раз вы это говорите, значит, у вас сильный жар. От этого мысли мешаются. Я сам десять лет страдал лихорадкой. Возьмите стакан. Держите крепче! А это хина. Держите другой рукой!

   Говоря так, старик совал в ее ладонь облатку, столь затасканную по тряпочкам и бумажкам его карманов, что она больше напоминала игральную фишку какого-нибудь притона, чем знаменитое лекарство графини Цинхоны. Джесси тоскливо рассматривала облатку, но ей почему-то хотелось слушаться.

   - Но только напрасно, - сказала девушка, глотая хину и прижимая ко рту конец шарфа. - Теперь я буду пить, чтобы согреться.

   С твердостью, хотя покраснев от непривычного питья, сотрясающего тело и разум, Джесси осушила стакан так счастливо, что даже не поперхнулась.

   - Да, вы никогда не пили виски, - сказал старик, смотря на ее изменившееся, с закрытыми глазами лицо, по которому прошла судорога. - Ничего, так будет хорошо!

   Джесси перестала дрожать. Ее истерзанная душа затихла, тело согрелось. Особая, заманчивая теплота алкоголя, при ее горе и страхе, напоминала временное прекращение мучительных болей, и, глубоко вздохнув, она прислонилась к камню, отражавшему вокруг нее жар костра. Костер слегка летал перед ней, в то время как старик то приближался, то отдалялся.

   - Отвратительное снадобье! - сказала Джесси, получив дар слова. - Но жажды у меня теперь нет. Лишь голова кружится. Благодарю вас; но как же вас зовут и кто вы такой?

   Старик налил себе стакан и, выпив, задумчиво погладил усы.

   - Мое имя Сайлас Шенк. Я был бродячий фотограф. Что зарабатывал, то проживал; жил один и умру один. Для работы уже не гожусь; виски хочет, чтобы ему платили по счету, а счет большой. И я увидел, что жизнь кончена. Теперь я направляюсь к одному приятелю в Лисс; ему тоже шестьдесят лет. Мы вместе с ним проживем конец жизни, смотря, как живут другие.

   - До восьмидесяти лет не надо сдаваться! - возразила Джесси. - За двадцать лет может много случиться нового! Я убеждена в этом!

   - Самомнение молодости! - сказал Шенк, бросая сучья в костер. - А куда вы идете?

   - Я скоро пойду к сестре, - ответила Джесси, смотря на драгоценные камни костра. - Ее тоже зовут Джесси. Она живет на красивой дороге, - там, внизу, где лес висит над морем. Она меня спасет. Одна женщина отравила меня.

   Джесси прилегла, а Шенк смотрел на нее, размышляя, как много девушек, брошенных своими возлюбленными. Некоторые умирают, другие сходят с ума...

   - Та женщина считалась моей сестрой, - говорила Джесси, и ей чудилось, что она лежит у пылающего камина. - На красивой дороге, в том доме, где синие стекла и золотая крыша, живет моя сестра, Джесси. Но ту женщину уличили, она призналась сама. Та была привезена с севера. Я сейчас пойду к Джесси. Не правда ли, странно, что одно имя? Этого еще нигде не бывало, но так вышло. Я сразу узнала ее, а она меня. Моргиана сделала так, что у меня теперь старая душа. А мне всего двадцать лет! Да, силы вернулись, я могу скоро идти...

   Ее глаза закрылись, и лицо Джесси стало глухим. Темный конь сна мчал ее к горизонту, за которым нет ничего, кроме полного ничего. От костра вылетел уголек и упал на ее волосы. Шенк вытащил уголек.

   - Не надо снимать шарф, - неясно пробормотала Джесси. - Детрей! - вдруг закричала она, все вспомнив, вскочив и дико глядя вокруг. - Детрей, я вас умоляю! Ведь вы стали мой друг! О, увезите меня отсюда!

   Это была последняя вспышка. Шенк с трудом усадил ее, порывавшуюся встать на ноги, и силой заставил лечь снова. Она вначале оттолкнула его, но тут конь сна перелетел пропасть, и Джесси потеряла сознание, уснув при свете костра, в лесу, совершенно охмелевшая, в расстоянии не более полукилометра от "Зеленой флейты".

   Было два часа ночи.

  

  

   Приехав к Еве Страттон, Детрей увидел молодую женщину готовой отправиться. Она была в дорожной шляпе, в пальто и, говоря с Детреем, поспешно засовывала в сумку различные мелочи. Ее лицо выражало нежелание вступать в предположения и объяснения, пока еще надо двигаться самой ради ускорения дела. Она кивнула Детрею и сбежала по лестнице, значительно опередив офицера, который догнал ее, только-только успев раскрыть дверцу гоночного автомобиля Готорна. Они сели один против другого. Машина сверкнула, вызвав страшный ветер в лицо Еве и заставляя глаза схватывать мелькание уличного движения, проносящегося вокруг с быстротой падающих огненных декораций. За те десять минут, пока автомобиль сокращал город, десять полицейских отметили его номер в записной книжке, потому что были нарушены все правила уличного движения, с неизбежным бегством врассыпную встречных и поперечных.

   Заметив одобрительную улыбку Детрея, Ева сказала:

   - Отец подсчитает штрафы. Я ненавижу экстравагантность, но никак нельзя сегодня поступать иначе. Я беспокою вас этой поездкой? Совершенно некого было пригласить помочь, кроме вас. Я просила отца ехать со мной. В это время вы стали говорить. Он мне сказал: "Если, по счастью, у телефона Детрей, попроси его, а меня уволь". Он находит, что в столь тревожных обстоятельствах вы более отвечаете положению.

   Устранив, таким образом, подозрение в "перемене ветра", Ева продолжала:

   - Она не была в бреду. Я говорила с сиделкой и Гердой. Джесси получила какое-то письмо, уловкой отослала сиделку, оделась и исчезла.

   - Верно ли, что она поехала к своей сестре? Быть может, она в городе?!

   - Нет, чувство говорит мне, что это так. Она у сестры. При их отношениях! Я хочу сказать, что между ними нет близости. Между тем, девушка, больная, срывается ночью и уходит из дома! Только Джесси способна к таким вещам. Она

   - там, но я ничего не понимаю.

   - Предположим, - сказал Детрей, - что случилось несчастье, - там, у сестры.

   - Тогда не пишут писем, потому что у Моргианы есть автомобиль.

   - Это верно.

   - Вот видите. Но какое мученье! Мы еще едва отъехали от города.

   Быстрота и ветер заставили их говорить с напряжением, отчего разговор смолк.

   - У нас нет никаких серьезных догадок? - спросил Детрей. - Что может означать эта история?

   - Я ничего не скрываю! - прокричала Ева, - я боюсь и хочу ее разыскать! Все дело в письме! Теряю голову!

   Немногочисленные вопросы Детрея, с виду совершенно спокойного, рассердили ее. Так как он теперь умолк, смотря в сторону, Ева подумала, что он, вероятно, не очень благодарен ей за эту поездку, нарушившую, быть может, более приятный план поздних часов. Она сказала:

   - Теперь скоро. Я начинаю думать спокойнее. Джесси должна быть там. Жаль, что вы мало знаете ее. Тогда вы простили бы меня за то, что я вас похитила.

   - Я ее знаю, - сказал Детрей.

   - Да?.. Как скоро..

   Детрей помолчал, обдумывая ответ:

   - Некоторых узнаешь скоро, - задумчиво сообщил он своей, слегка потешающейся про себя, компаньонке. - Все главное о них узнаешь сразу; а затем - целую жизнь - узнаешь какую-то мелочь, которая дает тон всему, вместе взятому.

   - Значит, мелочь важнее?

   - Должно быть, так.

   - Ну, вы в противоречиях!

   - Может быть, - согласился Детрей, не любивший никаких препирательств.

   - Если вы знаете Джесси, скажите мне, какая она?

   - Такая, какой вы ее знаете за время, более значительное, чем две мои встречи.

   - Не увиливайте. Так какой же я ее знаю?

   - Да именно той, такой.

   - Какой такой?

   - Какая она известна вам.

   - Значит, не знаете!

   - Отлично знаю!

   - Самоуверенность!

   - Нет, уверенность.

   Неуязвимый с этой стороны, Детрей попался на коварное обещание:

   - Если вы скажете, как определяете Джесси, я вам скажу, что она сказала о вас!

   - А что?

   - То, что вы знаете о себе.

   - Однако, - сказал Детрей с тревогой, вызванной ее обещанием, - во-первых, вы явно подражаете мне. А, во-вторых, я уверен и знаю, что нет на свете лучшей девушки, как Джермена Тренган. Об этом говорит ее дыхание, весь ее вид, и я считаю большой честью для себя помогать вам в цели этой поездки.

   - Большая речь, - сказала Ева, задумавшись. - Но я ваг обманула, Детрей. Джесси ничего не сказала.

   Детрей остался в уверенности, что Ева, из сожаления к нему, умалчивает о каком-нибудь маленьком издевательстве. Особенного внимания он на это не обратил, но легкомысленная пытливость Евы ему была неприятна. И все же - говорить о Джесси, произносить ее имя - было для него утешением. Его начала грызть тоска; но уже приехали, и второй раз за эту ночь у ворот "Зеленой флейты" остановился автомобиль, заявив о себе криком кларнета.

   Гобсон, лежа в постели возле жены, размышлял вслух о причинах внезапного появления Джесси Тренган; ему не спалось.

   - Не наше дело; потуши, наконец, огонь, - сказала ему жена. - Вот бьет три часа, и я не могу уснуть, так как ты то встаешь и куришь, то опять ворочаешься на кровати.

   - Помолчи, кажется, кто-то еще приехал? - сказал Гобсон. В этот момент раздался автомобильный сигнал. Гобсон встал. оделся и пошел к двери.

   - Что-то серьезное, - сказал он. - Если хочешь, туши огонь; мне теперь не уснуть.

   Жена выбранила его за то, что он накликал своим бдением так много автомобилей, а Гобсон, с зажатым в руке ключом, прошел к воротам и отомкнул решетчатую дверь. Заглушая звон ключа, Ева крикнула:

   - Мы ищем Джесси Тренган! Она здесь?

   - Приехала часа три назад, - сказал Гобсон, распахивая дверь и придерживая рукой поднятый воротник пиджака.

   Услыхав это, Детрей сразу устал. Слова Гобсона произвели впечатление лихорадочно распечатанной телеграммы, которая прекращает тревогу, после чего, вздохнув, хочется смеясь сесть.

   - Фу, даже голова закружилась! - сказала Ева Страттон. - Я довольна. Они спят?

   Гобсон прошел в глубь двора и заглянул по окнам бокового фасада. Два окна наверху были освещены.

   - Есть свет, - сообщил он. - Но свет часто бывает ночью за последние дни. Наша горничная Нетти говорила, что барышня страдает бессонницей.

   - Во всяком случае, мы войдем, - решила Ева. - Будьте добры похлопотать, чтобы нас приняли - Еву Страттон и Финеаса Детрея.

   - Мне кажется, - сказал Детрей, - что вам приятнее будет пойти одной. Я подожду.

   - Пожалуй. Но тут холодно и темно.

   - Не желаете ли посидеть у огня? - сказал Гобсон. Детрей согласился. Гобсон отвел его в комнату, где спали дети. Теперь они все проснулись и, подняв головы со сбитых кроватей, широкими глазами изучали посетителя. Детрей уперся руками в бедра и подмигнул. Раздался подлый смех толпы, польщенной выходкой актера. Тогда вошла жена управляющего и пригласила гостя в столовую. Любопытство освежило ее грузное, недоспавшее тело, как умывание холодной водой. Убедившись из короткого ответа Детрея на ее замечание о погоде (он сказал: "двадцать минут четвертого"), что настаивать далее неделикатно, она со скорбью пошла к детям и накричала на них, чтобы те спали. Детрей сидел на стуле у покрытого клеенкой стола и курил. Хозяйка была поражена, когда, опять зайдя в столовую, услышала его, запоздавший минут на десять, ответ:

   - Это верно: после заката солнца делается свежо. "Муж прав, будет торжествовать, что прав. У них что-то произошло, - подумала жена Гобсона. - Этот человек даже не видит, что я хожу здесь, перед самым его носом".

   Между тем Гобсон проводил Еву в дом и, когда Нетти закрыла за ней дверь, вернулся к своей встревоженной семье, а Ева, как только вошла, увидала поджидавшую ее Моргиану. Она стояла в двери гостиной.

   - Четвертый час ночи, - сказала Моргиана. - Нетти, вы не нужны. Итак, дорогая Ева, что значит этот скандал?

   Ева, у которой захватило дыхание, слегка побледнела.

   - Джесси нужно быть дома, - сказала она с твердостью. - Вы знаете, что она больна. Я хочу ее видеть, чтобы отвезти в город.

   - Вы за этим приехали?

   - Единственное мое оправдание.

   - Со мной вам не о чем говорить?

   - Нет, Моргиана. Я все сказала вчера.

   - Пройдите, Ева. Я вас простила. Так Джесси вас надула, исчезла, да?

   - Моргиана, проведите меня к Джесси. Разговор становится странен, - поймите это! Где Джесси!

   - Как же я могу знать наверное? Вы, Ева, очень настойчивы. Что же вы подозреваете, что я ее прячу?

   - Не знаю. Я знаю, что она здесь.

   - Была здесь, - хотите вы сказать. Да, Джесси приехала сюда в двенадцатом часу, точно не помню. Пять минут назад я вышла; когда вернулась, ее уже не было. Я думаю, что она дома и спокойно спит, в то время как вы будите моих служащих.

   - Постойте, я испугалась! - воскликнула Ева. - Джесси ушла?

   - Вероятно, уехала. Но еще вернее, что она прячется где-нибудь неподалеку от дома, чтобы вызвать переполох. О, я не такова! Пусть выкидывает свои штуки. Пойдемте в гостиную.

   - Гобсон сказал, что она здесь. Как же она ушла? Почему ушла? Почему она явилась сюда?

   - Мне очень неприятно видеть вас, Ева, особенно после вчерашнего вашего нравоучения. На все ваши вопросы вам может ответить сама Джесси, а я вам говорю еще раз, что она воспользовалась моим отсутствием и убежала через окно, так как дверь была заперта. Окно выходит в сад; я обошла сад, сделав эту уступку ее дикой фантазии.

   - О! Я мало вас знаю! - сказала Ева, отступая перед ее угрюмым взглядом.

   - Если вы можете так говорить теперь, когда Джесси неизвестно где, - я имею право подумать многое. Но я узнаю, какое и от кого она получила письмо. Стыдитесь, Моргиана! Нельзя вымещать злобу против меня на ребенке! Конечно, вы ее выгнали.

   - Остановитесь! Я не позволю вам клеветать! - крикнула Моргиана. - Это вы стали между мной и сестрой! Вы шпионка, праведная Ева Страттон! Я не знаю, о каком письме идет речь. Посещение Джесси объясняется очень просто, но я не доставлю вам удовольствия и не удостою вас объяснением. Довольно бредней; я иду спать, а вы можете расположиться с вашим штабом в гостиной и сочинять диверсии.

   - Как же вы допустили больного человека уйти? Ведь это хуже убийства!

   - Все равно, что бы вы ни подумали, - заявила Моргиана, всматриваясь в Еву и убедясь, что та говорит так только с отчаяния. - Должны понять, что сестре было не так уж худо, если она смогла приехать сюда. Ну, с вами сойдешь с ума. Но я требую, чтобы вы, по крайней мере, сегодня, оставили меня в покое!

   - Так вы отказываетесь помочь мне найти Джесси?

   - Туда или сюда? - тихо спросила Моргиана, водя рукой от гостиной к выходной двери.

   Ева посмотрела на нее и бросилась прочь, на двор. Холод пробежал по ее спине, когда дверь захлопывалась за нею, - так страшно было лицо старшей сестры, - все в темных рубцах ненависти и воспаленной мысли, запертой блеском глаз. Задыхаясь, Ева прибежала к Гобсону и повалила спокойное ожидание Детрея одним толчком.

   - Гобсон, видели ли вы, как Джесси ушла? - вскричала Ева, мельком взглянув на Детрея и тревожно кивнув ему.

   Гобсон растерялся, объяснив, что не видел ничего, ничего не слышал с того времени, как проводил Джесси к сестре. Жена Гобсона села от удивления.

   - Что случилось? - спросил Детрей.

   - Возник секрет, о котором, я уверена, Гобсон будет молчать.

   - Не сомневайтесь, - сказал Гобсон, - я и жена не причиним никаких неприятностей.

   - Насчет нас можете быть спокойны, - подхватила толстая женщина. - Если что нужно, мы сделаем все.

   - Джесси скрылась через окно в сад, а потом, вероятно, перелезла через стену, - сказала Ева, обращаясь к Детрею. - Она совсем больна и действовала в бреду. Необходимо ее найти. Времени терять, конечно, нельзя. Тяжелая история! Ну, Детрей, я не могу идти с вами, но, вероятно, Гобсон не откажется сопровождать вас?!

   Гобсоны переглянулись. Детрей тоже не понимал, почему сестра Джесси спокойно отнеслась к исчезновению девушки, но у него не было времени для расспросов.

   - Вы знаете местность? - спросил Гобсона Детрей.

   - Да, - сказал тот, обдумывая положение. - Мы возьмем собаку. Это еще лучше.

   - О! Если она годится, то половина дела сделана! - с облегчением воскликнул Детрей.

   - Дай фонарь, - обратился Гобсон к жене.

   Та, вытирая слезы волнения, отправилась разыскать фонарь, а Гобсон вышел в соседнюю комнату, надел сапоги, свитер и, открыв дверь, свистнул. "Кук!" - негромко позвал Гобсон. О его ноги толкнулся хвост, и раздалось быстрое дыхание животного. По-прежнему светилось верхнее окно Моргианы; с подозрением взглянув на него, Гобсон прикрепил к ошейнику Кука цепь, затем ввел черную, с блестящим, сухим взглядом, собаку в комнату, но увидел шедшего навстречу Детрея.

   - Всегда говорят о своей собаке, что она умна и понятлива, - сказал Гобсон, - так вот и я скажу то же. Моя ищейка прибегала отсюда в город и там находила меня! Вот вы увидите.

   Жена Гобсона принесла фонарь с зажженной свечой, а Ева, вышедшая с ней, положила руку на плечо Детрея. Ее лицо было печальным, и Детрей понял, что она примирилась с его отношением к Джесси, - не только ради Джесси.

   - Я сделаю все, - сказал он. - Вы ждите здесь. После того он вышел с Гобсоном через ворота и повернул влево, вокруг стены. Свет фонаря шел по траве и низу стены, озаряя никелированную цепь, туго натягиваемую собакой. Они прошли к тому месту ограды, где протянулись через нее длинные ветви, помогшие Джесси выбраться из сада сестры. Хотя Гобсон выражал сожаление, что нет предмета, принадлежащею Джесси, и несколько сомневался, - поведение ищейки ободрило Детрея. Обрыскав носом траву, она подняла голову, тявкнула и стала махать хвостом.

   - Ищи, ищи, - сказал ей Гобсон, - ворота были заперты, понимаешь? Если она спрыгнула здесь, ты должен это знать.

   Раздался короткий лай. Своим путем, нам мало известным, собака понимала тревогу хозяина. Фонарь означал поиски, цепь означала, что искать назначено Куку, но возникало сомнение, тот ли это след, который нужен Гобсону. След начинался от стены и был ясен собаке; решив, что дальнейшее покажет, - этот ли след интересует людей, Кук крепко почесался задней ногой и побежал, опустив нос, к лесу.

   - Не волнуйтесь, - сказал Детрею Гобсон, - собака знает, куда идти.

   Удерживая собаку, торопившуюся доказать пустяшность возложенной на нее задачи, они стали бродить в лесу, тщательно осматривая все места, где Кук задерживался, следуя неровному пути девушки и часто тревожа их краткими возвращениями - для точной проверки. Одно время он метался среди кустов, под листвой тесно стоящих деревьев, тем самым указывал состояние Джесси, в каком спешила она скрыться от Моргианы.

   - Она далеко зашла, - сказал Детрей, - неизвестно, что с ней и как она себя чувствует. Пусть она увидит собаку и догадается, что помощь близка. Отвяжите пса! А мы пойдем на его лай.

   - Лучше не делать так, - возразил Гобсон, - его недостаток тот, что он отыщет и возвратится: уведомить. Тогда мы зря потеряем время.

   Детрей хотел спорить, но заметил огонь и побежал к нему с сжавшимся от острой тревоги сердцем. Ветви исхлестали его лицо. Огонь был дальше, чем показалось вначале; оставив Гобсона далеко позади себя, Детрей увидел, наконец, костер и Шенка, отошедшего от огня вглядеться в тьму, где слышал он голоса и лай.

   - Вы ее ищете? - сказал Шенк задохнувшемуся Детрею, указывая на скорченную фигуру с темными волосами, спящую и укрытую пиджаком.

   - Она пришла сама?

   - Да, но едва дошла.

   Гобсон вышел на свет, и Кук, все осмотрев, обнюхал подошву девушки, решительно заворчав, так как доказал правильность своего поступка.

   Все трое подошли к спящей. Ее лицо было в поту, руки прижаты к груди.

   - Кто вы? - спросил Шенка Детрей.

   - Вышедший в тираж, - хмуро ответил тот, считая, что перед ним виновник несчастья. - Я с ней говорил; дал ей хины, потом водки; она очень хотела водки, потому что ее сильно трясло. Она то говорила, то бредила.

   - Что говорила?

   - Вам лучше знать это.

   - Не хотите сказать?

   - Нет. Потом, когда вы с ней объяснитесь, она повторит все, если это не бред.

   - Вы вышли в тираж и стали ошибаться поэтому, - заметил Детрей. - Вы подумали не то, что надо думать. Слышите? Шенк внимательно рассмотрел Детрея.

   - Да, я ошибся, - сказал он, несколько прояснев.

   - Благодарю вас! - искренне отозвался Детрей, пожимая его руку. - Но, может быть, ее бред кое-что объяснит.

   Шенк взглянул на Гобсона, правильно учитывая второстепенную роль пожилого и главную - Детрея; затем подойдя к Детрею, сказал на ухо несколько слов. Детрей растерянно оглянулся.

   - Неужели не бред? - сказал он, вставая на колени около Джесси и рассматривая ее лицо. - Надо нести. Я надеюсь сделать это один.

   Он снял пиджак, прикрывавший Джесси, и легко поднял ее, одной рукой обхватив под колени, другой - за плечи. Теперь, когда эта маленькая уснувшая голова лежала у его плеча, он понял, как долго может нести Джесси, и, тепло кивнув Шенку, начал шагать прочь, смотря более на закрывшиеся глаза девушки, чем следя за светом Гобсонова фонаря, двигавшимся впереди его. Он нес ее, удивляясь, что совершенно не чувствует тяжести, и боясь сделать Джесси неловко лежать у него на руках. Неоднократно Гобсон предлагал ему свою помощь, говоря: "Передайте теперь мне, не то у вас отнимутся руки"; Детрей кивал ему и продолжал быстро идти. Наконец, острая боль в плечах заставила его вздрогнуть, и он толкнулся о дерево.

   Глаза Джесси открылись, но он этого не заметил. Потом глаза закрылись опять, но висевшая доселе рука ее легла на ноющее плечо Детрея, возле шеи, и боль в плечах прекратилась. Желая убедиться, точно ли Детрей не пересиливает себя, Гобсон осветил фонарем его лицо и увидел, что хранитель ноши улыбается, а его глаза влажны и бессмысленны. "В таком случае - донесет", - подумал Гобсон.

   Так выбрались они из леса и пришли в комнату, где ожидали их Ева и жена Гобсона, тихо разговаривая о посторонних вещах. Стук ворот заставил их вскочить, и они бросились к двери, где Джесси тихо, но настойчиво сползла из объятий Детрея, заставив того усомниться, точно ли она все время была без сознания.

   Ее положили; тогда она попросила Еву побыть с ней наедине. Дверь закрылась за ними, и Джесси призналась Еве во всем, умоляя скорее отвезти себя в город, а также позвать истинную сестру и сказать Детрею, что она виновата во всем, но что он был ей другом и она этого не забудет.

  

  

   "Что же, сдаваться?" - сказала Моргиана, заперев Джесси и пройдя в столовую. Она села, но сидеть не могла; встала, начала ходить, но скоро остановилась. "Вот он, - обратный удар! Это Гервак. Она предусмотрительно заготовила письмо. Но Джесси не может уехать; не уедет, она уличила меня".

   Выход из положения, о котором она думала в эти минуты, был так жесток, что даже ее злорадно прищуренное сознание запнулось при обсуждении. "Но я пошла на все, - сказала Моргиана, - не отступлю и теперь. На охоте добивают раненых птиц. Разницы я не вижу. Настал момент умертвить ее простыми словами".

   Она задумала возвратиться к сестре, спокойно признаться, без раскаяния открыть все и пожелать смерти . Та правда, какую уже знала Джесси, пока была правдой трагической; еще правдивее должна бы стать она - правдой холодной расправы. Такая мысль напоминала белые глаза на черном лице; их взгляда не могла бы перенести девушка, едва начавшая жить; беспамятство или безумие, может быть, сама смерть, единственно вытекали из решения Моргианы. Она обдумала это и направилась добивать сестру.

   Легко, почти весело, как с приветом и цветами в руках входят прогнать дурное настроение близкого человека, Моргиана отперла дверь, но пока дверь распахивалась, за ней еще не могла быть видна Джесси; думая, что она здесь, Моргиана сказала: "Сестричка! Это все - правда. Я клюнула тебя в сердце. Я от..."

   Моргиана закрыла дверь и подбежала к окну. Сад дышал ветром, ничего не было видно во тьме, скрывшей Джесси, но Моргиана подумала, что девушка здесь, в саду, и тихо позвала: "Джесси, автомобиль подан!" Снова пахнул ветер; сад молчал, и Моргиана спустилась в него с террасы, тщательно заперев комнату, как будто из нее могли уйти те чувства и слова, которых она боялась. Она стала ходить между деревьев и клумб, всматриваясь в очертания темноты. Молчание и тоска ночи убедили ее, что Джесси в саду нет, но еще раз обошла она кругом небольшой сад и остановилась у дерева, где наткнулась на упавшую тачку. "Странно, что собака не лаяла, - подумала Моргиана. - Тачка стояла у стены. Джесси вскочила на тачку. Тогда ее здесь нет. В таком случае я всю ночь не должна спать; неизвестно, что произойдет, если ей удастся приехать в город. Но, может быть, силы ее оставят, разум померкнет?! Ночь холодная; она одета легко. А может быть, она лежит рядом, в траве, за стеной, лишившись сознания?"

   Моргиана возвратилась, взяла ключ и отомкнула дверь сада, выходящую к тропинке в кустарник. Тогда у ее ног стала вертеться черная собака Гобсона. Моргиана обошла вокруг всей "Зеленой флейты", а собака рыскала у ее ног, иногда пропадая во тьме; затем она возвращалась и ждала, но ни разу не залаяла. Как только Моргиана пришла к тому месту, где Джесси перелезла через стену, собака сунулась в траву, замерла там и стала ворчать. "Джесси!" - позвала Моргиана, наклонясь к траве. Никто ей не ответил; она прошла по тому месту, а затем стала следить, что будет делать собака. "Ищи", - сказала она ей и хотела ее погладить, но, выскользнув из-под ее руки, животное побежало к лесу. Его уже не было видно; отбежав, оно остановилось, ожидая, что привлечет человека к поискам. Моргиана повернула обратно, и собака снова пришла к ней, молча спрашивая: "Почему не надо искать?" После того она исчезла, а Моргиана, все зная теперь, стала придумывать, как объяснить безучастие к побегу сестры, если та заблудится и умрет где-нибудь в диком углу. Тогда она решила сказать то, что сказала Еве Страттон: "Джесси исчезла не более пяти минут тому назад". И она возвратилась через садовую дверь. Горничная уже спала. Ей захотелось есть; она стала есть у буфета, стоя, - сыр, хлеб и масло, запивая еду белым вином. Наверху, в своей спальне, Моргиана оставила свет, а внизу потушила его. Взойдя наверх, она снесла в спальню все, что думала взять с собой, и стала укладываться на случай побега. Все ценное поместилось в небольшой саквояж, не вызывающий никаких догадок. У нее были деньги, и, кроме того, она могла получить от ювелира деньги за драгоценности. Все сделав, ничего не упустив при сборах, мысленно проверив подробности и заперев саквояж, Моргиана надела теплую шаль и села слушать у приоткрытого окна. Не более как через час произошло вторжение Евы, но, как ни презирала Моргиана эту молодую женщину разговор с ней менее ожесточил ее, чем прибытие Детрея, объявленное Гобсоном; оно опечалило и оскорбило ее; оно сказало ей о сильной любви.

   Снова войдя в спальню, она села и задремала; и так было ей нехорошо, смутно, что она не сопротивлялась дремоте, но зорко стерегла сон, стоящий над ней с поднятой рукой, и немедленно раскрывала глаза, как только угадывала приближение забытья. Так прошло более часа, и в полночной тишине слышала она скрип флюгера наверху дома, вникая в его железные жалобы тем странным чувством, какое при бессоннице склонно наделять предметы жизнью.

   Вдруг она услышала шаги двух людей; Нетти коротко постучала, и, встав, Моргиана крадучись подошла к двери, удерживая дыхание. Одной рукой она взялась за ключ, другой погасила огонь, но ничего не сказала на стук, продолжая молча стоять и слушать, как будто промедление должно было ей помочь. Второй стук, напоминающий тихое приказание, вызвал у нее внезапную злобу. Стиснув зубы, Моргиана быстро открыла дверь и увидела Еву Страттон. За ней, в слезах, с растерянной улыбкой стояла Нетти.

   Ева видела фигуру старшей сестры, стоявшую неподалеку от дверей, в темной комнате, но не различала ее лица.

   - Опять явились? - спросила Моргиана. - Что нужно?

   - Джесси нашлась, - сказала Ева, вглядываясь с горем и негодованием в темноту, окружающую убийцу. - Я везу ее; теперь она будет бороться с последствиями ваших забот.

   - Вы бы лучше ушли, - сказала Моргиана. - Вам место в пожарном обозе, Ева.

   - Отошлите Нетти! Я скажу очень немного; затем уйду и оставлю вас. Я вас оставлю, но другие вас не оставят.

   - Мне уйти? - сказала Нетти, прислушиваясь к странному разговору с тупым страхом.

   - Да. Джесси в сознании?

   - В сознании, но Нетти еще не ушла. Теперь она ушла... Так это вы отравили вашу сестру?

   Моргиана молчала. Она шагнула вперед, и Ева увидела ее лицо. Моргиана стояла выпрямившись, с руками за спиной. Такого лица Ева не видела никогда. Она вскрикнула.

   - Вот я, - произнесла Моргиана, - вы меня видите. Я невинна. Ева закрыла лицо руками и разрыдалась.

   - Плачь, гордая, - сказала Моргиана, - настал день слез и для подобных тебе.

   - Я надеюсь, - ответила Ева, отходя с усталым жестом от безобразного и мучительного видения, - что вы душевно больны. Только это может примирить меня с тем, что произошло. Как вам поступить, вы знаете; должны знать. Пусть вас помилует суд, но я - простить не могу!

   Спускаясь по лестнице, она услышала резкий хохот.

   - Ева! Я вас пугала! - кричала ей Моргиана, перегибаясь через перила. - Уходите? Везете девочку? Будьте вы обе прокляты!

   Все время, пока тешилась она так мстительно и черно, подобно концу хлыста, бьющего вокруг, повинуясь бессмысленно жестокой руке, - молчал ее страх; лишь теперь услышала она его голос и немного опомнилась.

   "Так что же я теперь сделаю?" - сказала Моргиана. Совершенно уверенная, что Ева ее не пощадит, она спросила себя: "способна ли умереть?". Но ничего не ответила. На этот вопрос не было ответа в ее душе. Между тем, приближалось утро; и, по мере того, как в темной ее спальне обозначались предметы, мысль о смерти, вначале вынужденная и неприятная, начала доставлять ей некое утешение. То была дверь, скрывающая от любой погони.

   "Как нелепо я собиралась скрыться! - размышляла Моргиана, - но это было бы возможно..." И так как обстоятельства, ею же подтвержденные в момент мстительности, в сцене с Евой Страттон, обратились против нее, она поверила своему желанию умереть! Вращение волчка оканчивалось. Видимая неподвижность его перешла в заметную быстроту, и, уже вздрагивая, теряя устойчивость, он стал ходить и раскачиваться, готовясь свалиться. Подобной волчку была теперь Моргиана; мысль и намерение заменили ей силу, как заменяют волчку его стойкую быстроту последние безнадежные обороты - на границе падения.

   Как пробило восемь часов, ее размышления кончились. С интересом рассматривала она мрачное лицо Нетти, но не пыталась выведать от нее что-либо, касающееся происшествий ночи; также было ей все равно, какие догадки бродят во дворе и что о ней думают.

   Она пила кофе, но не могла есть. Значительным, как прощание навсегда, стало вокруг нее все, что видела она в это яркое, горячее утро: красивые комнаты, смятение горнич