Писемский Алексей Феофилактович - Люди сороковых годов

sp; - Я уже этого не знаю - я баба; а говорю, что в народе толкуют. Изволь-ка вот ты написать, - прибавила она Вихрову, - что в предписании мужу сказано насчет моленной; да и мужиков всех опроси, что никогда не было, чтобы брали с них!

  Такие почти повелительные распоряжения становой сделались, наконец, Вихрову досадны.

  - Все это очень хорошо - и будет сделано; но вам-то здесь быть совершенно неприлично! - сказал он.

  - Уйду, уйду, не навеки к вам пришла, - сказала она, поднимаясь, - только ты зайди ко мне потом; мне тебе нужно по этому делу сказать - понимаешь ты, по этому самому делу, чтобы ты сказал о том начальству своему.

  - Хорошо, зайду, - отвечал Вихров, чтобы только отвязаться от нее: почему становая говорила ему ты и назвала его другом сердечным - он понять не мог.

  Та между тем встала и пошла; проходя мимо мужиков, она подмигнула им.

  - Не робейте, паря, не больно поддавайтесь!

  Вихров, отобрав все допросы и написав со священником подробное постановление о захвате раскольников в моленной, хотел было сейчас же и уехать в город - и поэтому послал за земскими почтовыми лошадьми; но тех что-то долго не приводили. Он велел старосте поторопить; тот сходил и донес ему, что лошади готовы, но что они стоят у квартиры становой - и та не велела им отъезжать, потому что чиновник к ней еще зайдет. Вихров послал другой раз старосту сказать, что он не зайдет к ней, потому что ему некогда, и чтобы лошади подъехали к его избе. Староста сходил с этим приказанием и, возвратясь, объявил, что становая не отпускает лошадей и требует чиновника к себе. Вихрова взорвало это; он пошел, чтобы ругательски разругать ее.

  - Что это такое вы делаете - не даете мне лошадей! - воскликнул он, входя к ней в залу, в которой на столе были уже расставлены закуска и вина разные.

  - Ты не горлань, а лучше выпей водочки! - сказала она ему.

  - Не хочу я вашей водочки! - кричал он.

  - Ты вот погоди, постой! Не благуй! - унимала она его. - Я вот тебе дело скажу: ты начальству своему заяви, чтобы они попа этого убрали отсюда, а то у него из единоверия опять все уйдут в раскол; не по нраву он пришелся народу, потому строг - вдруг девицам причастья не дает, изобличает их перед всеми. Мужик придет к нему за требой - непременно требует, чтобы в телеге приезжал и чтобы ковер ему в телеге был: "Ты, говорит, не меня, а сан мой почитать должен!" Кто теперь на улице встретится, хоть малый ребенок, и шапки перед ним не снимет, он сейчас его в церковь - и на колени: у нас народ этого не любит!

  - Ну, только? - спросил Вихров. - Прощайте!

  - Погоди, не спеши больно!.. Что у тебя дома-то - не горит ведь! Раскольники-то ходатая к тебе прислали, сто целковых он тебе принес от них, позамни маненько дело-то!

  Вихров усмехнулся и покачал головой.

  - Что же, этот ходатай здесь, что ли? - спросил он.

  - Здесь стоит, дожидается.

  - Ну, позовите его ко мне!

  Становая пошла и привела мужика с плутоватыми, бегающими глазами.

  - Ты мне сто целковых принес? - спросил его Вихров.

  - Да-с! - отвечал мужик и торопливо полез себе за пазуху, чтобы достать, вероятно, деньги.

  - Не трудись их вынимать, а, напротив, дай мне расписку, что я их не взял у тебя! - сказал Вихров и, подойдя к столу, написал такого рода расписку. - Подпишись, - прибавил он, подвигая ее к мужику.

  Тот побледнел и недоумевал.

  - Подпишись, а не то я дело из-за этого начну и тебя потяну! - произнес Вихров явно уже сердитым голосом.

  Мужик посмотрел на становую, которая тоже стояла сконфуженная и только как-то насильственно старалась улыбнуться.

  - Подпишись уж лучше! - сказала она мужику.

  Тот дрожащею рукой подписался и затем, подобрав свою шапку, ушел с совершенно растерянным лицом.

  - Ну, паря, модник ты, я вижу, да еще и какой! - сказала Вихрову становая укоризненным голосом, когда они остались вдвоем.

  - А вы, извините меня, очень глупы! - возразил он ей.

  - Где уж нам таким умником быть, как ты! Не все такие ученые, - произнесла становая в одно и то же время насмешливым и оробевшим голосом.

  Вихров взялся снова за фуражку, чтобы уехать.

  - Не пущу, ни за что не пущу без закуски, а не то сама лягу у дверей на пороге!.. - закричала становая - и в самом деле сделала движение, что как будто бы намерена была лечь на пол.

  Вихров лучше уже решился исполнить ее желание, тем более, что и есть ему хотелось. Он сел и начал закусывать. Становая, очень довольная этим, поместилась рядом с ним и положила ему руку на плечо.

  - А что, с Фатеихой до сих пор все еще путаешься? - спросила она, заглядывая ему с какой-то нежностью в лицо.

  - Нет, уж не путаюсь, - отвечал ей Вихров.

  - Слышала я это, слышала, - отвечала становиха. - Вот как бы ты у меня ночевал сегодня, так я тебе скажу...

  - Что же такое? - спросил Вихров.

  Становая пожала только плечами.

  - У!.. - воскликнула она. - Такую бы тебе штучку подвела - букет!

  Вихров только усмехнулся.

  - Ну, однако, прощайте! - сказал он, вставая.

  - Прощай, друг любезный, - проговорила становиха и вдруг поцеловала его в лицо.

  Вихров поспешно обтер то место, к которому она прикоснулась губами. Становиха потом проводила его до телеги, сама его подсадила в нее, велела подать свое одеяло, закрыла им его ноги и, когда он, наконец, совсем поехал, сделала ему ручкой.

XIII

ВЕЧЕР У m-me ПИКОЛОВОЙ

  То, что Вихров не был у Захаревских и даже уехал из города, не зайдя проститься с ними, - все это сильно огорчало не только Юлию, отчасти понимавшую причину тому, но и Виссариона, который поэтому даже был (в первый раз, может быть, во всю жизнь свою) в самом сквернейшем расположении духа. Судя несколько по своим собственным поступкам, он стал подозревать, что уж не было ли между сестрой и Вихровым чего-нибудь серьезного и что теперь тот отлынивает, тем более, что Юлия была на себя не похожа и проплакивала почти целые дни. Виссарион решился непременно расспросить ее об этом.

  - Интересно мне знать, - заговорил он однажды, ходя взад и вперед по комнате и как бы вовсе не желая ничего этим сказать, - говорила ли ты когда-нибудь и что-нибудь с этим господином о любви?

  - Никогда и ничего, - отвечала Юлия.

  - О, вздор какой! - воскликнул инженер.

  - Уверяю тебя! - повторила Юлия совершенно искренним голосом.

  "Ну, когда еще в таком положении дело, так это пустяки, вздор!" - успокоил себя мысленно Виссарион.

  - Так у вас, может быть, все это одним пуфом и кончится? - присовокупил он.

  - Всего вероятнее!.. - сказала Юлия, и голос ее при этом дрожал: сознавая, что она не в состоянии уже будет повторить своего признания Вихрову, она решилась сама ничего не предпринимать, а выжидать, что будет; но Виссарион был не такого характера. Он любил все и как можно скорей доводить до полной ясности. Услыхав, что Вихров вернулся со следствия, но к ним все-таки нейдет, он сказал сестре не без досады:

  - Что же этот ваш возлюбленный не жалует?

  В ответ на это Юлия устремила только на брата умоляющий взор.

  - Пошли за ним, если хочешь... - присовокупил Виссарион.

  - Если он не хочет идти, зачем же посылать за ним? - возразила Юлия.

  - Ну, так я сам пойду к нему и посмотрю, что он там делает, - произнес почти со злобою Виссарион: ему до души было жаль сестры.

  Когда Вихрову сказали, что пришел Захаревский, он, по какому-то предчувствию, как бы отгадывая причину его прихода, невольно сконфузился. У Виссариона не сорвалось это с глазу.

  "Он однако потрухивает, как видно, меня?" - подумал он про себя.

  - Что это, батюшка, вы за штуку выкинули? - произнес он затем вслух. - Уехали совсем из города и не зашли даже проститься.

  - Невозможно было: губернатор меня экстренно послал и под присмотром еще попа.

  - Что за вздор такой - экстренно послал?.. Невозможно было на две минуты забежать проститься!.. - говорил инженер и затем, сев напротив Вихрова, несколько минут смотрел ему прямо в лицо.

  Тот при этом явно покраснел.

  - Что это вы, устали, что ли, или больны? - спросил Виссарион.

  - И устал и болен! - отвечал Вихров.

  - Все это проистекает оттого-с, - продолжал инженер, - что вы ужасно какую нелепую жизнь ведете.

  - Я? - спросил Вихров, несколько уже и удивленный бесцеремонностью такого замечания.

  - Да, вы!.. Жениться вам надо непременно!

  - Но отчего же вы сами не женитесь?

  - Оттого, что я совершенно неспособен к женатой жизни: мне всякая женщина в неделю же надоедает!

  - Но, может быть, и я такой же! - проговорил Вихров.

  - Ну, нет, вы постоянны: вот вы экономке вашей сколько времени верны!

  Виссарион под именем экономки разумел Груню.

  - А вы думаете, что я в отношении ее могу быть верен и неверен?

  - Совершенно уверен в том, - подхватил Виссарион.

  - Кто же вам сказал это? - спросил Вихров.

  - Мои собственные глаза.

  - Ваши глаза совершенно вас обманывают.

  - Не шутя?

  - Не шутя обманывают!

  Вихров не хотел Виссариона посвящать ни в какую свою тайну.

  "Черт знает, ничего тут не понимаю!" - думал между тем инженер, в самом деле поставленный в недоумение: Груню он считал главной и единственною виновницею того, что Вихров не делал предложения его сестре.

  - Что же, вы зайдете ли когда-нибудь к нам? Осчастливите ли вашим посещением? - полушутил, полусерьезно говорил он, вставая с тем, чтобы уйти.

  - Я сегодня же вечером буду у вас, - отвечал, опять немного растерявшись, Вихров.

  - Но вечером мы с сестрой у Пиколовой будем... Там будет губернатор, и прочее, и прочее, - проговорил Виссарион.

  - А, и прекрасно, и я туда же приеду! - подхватил Вихров, очень обрадованный тем, что он встретится в первый раз с Юлией в обществе.

  - Приезжайте! - сказал инженер и ушел.

  Когда он возвратился в комнату сестры, то лицо его снова приняло недоумевающее выражение.

  - Хоть зарежь, ничего тут не понимаю! - произнес он и, усевшись на стул, почти до крови принялся кусать себе ногти, - до того ему была досадна вся эта неопределенная чепуха.

  Вихров, между тем, еще до свидания с Виссарионом, очень много и серьезно думал о своих отношениях к Юлии. Что он не любил ее совершенно, в этом он не сомневался нисколько, - точно так же, как теперь он очень хорошо понимал, что не любил и Фатееву и что не чувствовал также особой привязанности и к преданной ему Груне; но отчего же это?.. Что за причина тому была?.. Не оставалось никакого сомнения, что между ним и всеми этими женщинами стояла всегда, постоянно и неизменно Мари - и заслоняла их собой. Не сомневался уж он нисколько, что он одну только ее в жизни своей любил и любит до сих пор; но что же она к нему чувствует? Конечно, ее внезапный отъезд из Москвы, почти нежное свидание с ним в Петербурге, ее письма, дышащие нежностью, давали ему много надежды на взаимность, но все-таки это были одни только надежды - и если она не питает к нему ничего, кроме дружбы, так лучше вырвать из души и свое чувство и жениться хоть на той же Юлии, которая, как он видел очень хорошо, всю жизнь будет боготворить его!

  Когда Виссарион ушел от него, он окончательно утвердился в этом намерении - и сейчас же принялся писать письмо к Мари, в котором он изложил все, что думал перед тем, и в заключение прибавлял: "Вопрос мой, Мари, состоит в том: любите ли вы меня; и не говорите, пожалуйста, ни о каких святых обязанностях: всякая женщина, когда полюбит, так пренебрегает ими; не говорите также и о святой дружбе, которая могла бы установиться между нами. Я хочу любви вашей полной, совершенной; если нет в вас ее ко мне, так и не щадите меня - прямо мне скажите о том!"

  Отослав это письмо на почту, Вихров отправился к Пиколовым, у которых вечер застал в полном разгаре.

  Начальник губернии был уж там. Он всегда у m-me Пиколовой был очень весел и даже отчасти резов. Белобрысый муж ее с улыбающимся лицом ходил по ярко освещенным комнатам. Он всегда очень любил, когда начальник губернии бывал у них в гостях, даже когда это случалось и в его отсутствие, потому что это все-таки показывало, что тот не утратил расположения к их семейству, а расположением этим Пиколов в настоящее время дорожил больше всего на свете, так как начальник губернии обещался его представить на имеющуюся в скором времени открыться вакансию председателя уголовной палаты. Должности этой Пиколов ожидал как манны небесной - и без восторга даже не мог помыслить о том, как он, получив это звание, приедет к кому-нибудь с визитом и своим шепелявым языком велит доложить: "Председатель уголовной палаты Пиколов!" Захаревские тоже были у Пиколовых, но только Виссарион с сестрой, а прокурор не приехал: у того с каждым днем неприятности с губернатором увеличивались, а потому они не любили встречаться друг с другом в обществе - достаточно уже было и служебных столкновений.

  Виссарион Захаревский в полной мундирной форме, несмотря на смелость своего характера, как-то конфузливо держал себя перед начальником губернии и напоминал собой несколько собачку, которая ходит на задних лапках перед хозяином. Юлия, бледная, худая, но чрезвычайно тщательно причесанная и одетая, полулежала на кушетке и почти не спускала глаз с дверей: Виссарион сказал ей, что Вихров хотел приехать к Пиколовым.

  Когда герой мой вошел, начальник губернии почти с нежностью встретил его.

  - Здравствуйте, Вихров! - воскликнул он, протягивая ему ладонью вверх свою широкую руку, в которую Вихров и поспешил положить свою руку.

  - От души благодарю вас, что приехали запросто!.. - говорила хозяйка дома, делая ему ручкой из-за стола, за которым она сидела, загороженная с одной стороны Юлией, а с другой - начальником губернии. - А у меня к вам еще просьба будет - и пребольшая, - прибавила она.

  - Уж опять не театр ли? - спросил ее Вихров.

  - Ах, нет, Вихров, гораздо скучней того - дело!

  - Дело, которое madame Пиколова желает возложить на вас! - сказал полушутя и полусерьезно начальник губернии.

  - Madame Пиколова? - переспросил его Вихров.

  - Да! - подтвердил губернатор.

  Вихров на это только усмехнулся.

  - А я к вам было сегодня вечером хотел прийти, - отнесся он к Юлии.

  - К нам хотели?.. - И еще что-то такое сказала Юлия, устремляя на него кроткий взгляд.

  Вихров не знал - сесть ли ему около нее или нет; однако он сел, но что говорить - решительно не находился.

  - Куда же это вы в последнее время ездили? - спросила его сама Юлия.

  Вихров несказанно обрадовался этому вопросу. Он очень подробным образом стал ей рассказывать свое путешествие, как он ехал с священником, как тот наблюдал за ним, как они, подобно низамским убийцам{278}, ползли по земле, - и все это он так живописно описал, что Юлия заслушалась его; у нее глаза даже разгорелись и лицо запылало: она всегда очень любила слушать, когда Вихров начинал говорить - и особенно когда он доходил до увлечения.

  - Я готова, чтобы вы чаще от нас уезжали и рассказывали потом нам такие интересные вещи, - проговорила она.

  Чтобы разговор как-нибудь не перешел на личные отношения, Вихров принялся было рассказывать и прежнее свое путешествие в Учню, но в это время к нему подошла хозяйка дома и, тронув его легонько веером по плечу, сказала ему:

  - На два слова в кабинет, Вихров! - И они пошли. Белобрысый муж m-me Пиколовой тоже последовал за ними, как-то глупо улыбаясь своим широким ртом.

  - Вот видите ли что! - начала m-me Пиколова. - Мы с братцем после маменьки, когда она померла, наследства не приняли; долги у нее очень большие были, понимаете... но брат после того вышел в отставку; ну, и что же молодому человеку делать в деревне - скучно!.. Он и стал этим маменькиным имением управлять.

  - Опекуном, то есть, назначен был, как следует - опекой, - поправил ее муж.

  - Ну, опекуном там, что ли, очень мне нужно это! - возразила ему с досадой m-me Пиколова и продолжала: - Только вы знаете, какие нынче года были: мужики, которые побогатей были, холерой померли; пожар тоже в доме у него случился; рожь вон все сам-друг родилась... Он в опекунской-то совет и не платил... "Из чего, говорит, мне платить-то?.. У меня вон, говорит, какие все несчастия в имении".

  - И у него на все это и удостоверения есть от полиции, - пояснил опять за жену сам Пиколов.

  - Да, у него все эти и бумаги есть! - подхватила она. - И он их представил туда. Только вдруг оттуда глупую этакую бумагу пишут к Ивану Алексеевичу... что, как это там сказано... что все это неблагонамеренные действия опекуна... Хорошо, конечно, что Иван Алексеевич так расположен к нам... Он привозит ко мне эту бумагу. "Вот, говорит, напишите брату!.." Я пишу ему... Он прискакал, как сумасшедший: "Я, говорит, желаю, чтобы все это обследовали; кто, говорит, из чиновников особых поручений Ивана Алексеевича самый благородный человек?.." Я говорю: "Благородней Вихрова у него нет!" Так вот вы, monsieur Вихров, съездите, пожалуйста, к брату в деревню и поправьте все это.

  Как ни бестолково m-me Пиколова рассказывала, однако Вихров очень хорошо понял, что во всей этой истории скрывались какие-нибудь сильные плутни ее братца.

  - Вы бы гораздо лучше сделали, если бы попросили на это дело какого-нибудь другого чиновника: я в службе мнителен и могу очень повредить вашему брату, - сказал он.

  - Ни за что, ни за что!.. И слышать вас не хочу! - воскликнула m-me Пиколова, зажимая себе даже уши. - Вы добрый, милый, съездите и поправите все это, а мне уж пора к Ивану Алексеевичу, а то он, пожалуй, скучать будет!.. - заключила она и ушла из кабинета.

  Пиколов и Вихров, оставшись вдвоем, некоторое время молчали.

  - Но что за человек - брат вашей супруги? - спросил, наконец, последний.

  - Он человек умный и расчетливый, только вот, знаете, этак, любит направо и налево карточкой перекинуть! - отвечал Пиколов и представил рукой, как мечут банк.

  - Может быть, на эти карточки он все доходы с имения и проигрывал, - заметил ему Вихров.

  - Нет, нет! - возразил Пиколов, засмеявшись своим широким ртом.

  Покуда они разговаривали таким образом, в гостиной послышался сначала громкий, веселый разговор, наконец крик, визг, так что Вихров не утерпел и спросил:

  - Что это такое там?

  - Так себе, ничего, шалят! - отвечал Пиколов.

  В гостиной, в самом деле, шалили. Сначала сели играть в карты - губернатор, m-me Пиколова, инженер и Юлия - в фофаны; ну, и, как водится, фофана положили под подсвечник; m-me Пиколова фофана этого украла, начальник губернии открыл это.

  - Зачем вы это сделали, зачем?! - говорил он и ударил ее по руке.

  M-me Пиколова ударила сама его и довольно сильно; при этом одна свеча потухла от их движения.

  - Когда вы затушили свечку, так я затушу другую, - сказал начальник губернии.

  - Ах, не смейте! - кричала Пиколова.

  - Захаревский, затушите прочие свечи! - кричал начальник губернии, задувая сам свою свечу.

  Виссарион, не задумавшись, сейчас же исполнил это приказание, задул все остальные свечи; в гостиной сделалась совершенная темнота. Начальник губернии начал ловить m-me Пиколову, а она от него бегала из угла в угол. В эту минуту в гостиную возвратились Пиколов и Вихров. Последний едва рассмотрел прижавшуюся в углу Юлию.

  - Что такое? - спросил он ее.

  - Ах, защитите меня, чтобы он на меня как-нибудь не набежал, - сказала она.

  Вихров стал около нее в защиту, начальник губернии между тем продолжал бегать за Пиколовой.

  - На диване, на диване, ваше превосходительство! - подсказывал ему инженер.

  Начальник губернии бросился на диван, но m-me Пиколова нагнулась под стул и ускользнула от него.

  - В ту комнату, ваше превосходительство, улетела, - продолжал ему подсказывать Виссарион.

  M-me Пиколова, в самом деле, убежала в одну из задних комнат.

  Начальник губернии, очень хорошо знавший расположение дома, тоже побежал за ней - и они там что-то долго оставались. Наконец сам m-r Пиколов взял загашенные свечи, сходил с ними в зало и внес их в гостиную: он знал, когда это надо было сделать.

  - Как расшалились они, ужас! - говорил он.

  Невдолге после того возвратились губернатор и m-me Пиколова, которая уже не бежала, а шла довольно тихо.

  - Вы гадкий, противный! - говорила она губернатору.

  - Вы сами деретесь, сами деретесь! - отвечал ей тот.

  - Что же это, они всегда так забавляются? - спросил Вихров Юлию.

  - Не знаю, - отвечала та, и на губах ее появилась какая-то презрительная улыбка.

XIV

ОПЕКУН

  Усадьба Козлово стоит на высокой горе, замечательной тем, что некогда, говорят, в нее ударил гром - и громовая стрела сделала в ней колодец, который до сих пор существовал и отличался необыкновенно вкусной водой. В этой-то усадьбе, в довольно большом, поместительном барском доме, взад и вперед по залу ходил m-r Клыков (брат m-me Пиколовой). Он был средних лет, с несколько лукавою и заискивающею физиономиею, и отличался, говорят, тем, что по какой бы цене ни играл и сколько бы ни проигрывал - никогда не менялся в лице, но в настоящее время он, видимо, был чем-то озабочен и беспрестанно подходил то к тому, то к другому окну и смотрел на видневшуюся из них дорогу, как бы ожидая кого-то. Наконец он вдруг проговорил: "Едет!" - и с улыбающимся лицом вышел в переднюю, чтобы принять гостя.

  Ехал это к нему Вихров.

  - Меня, однако, привезли к вам в усадьбу, а не в имение! - говорил тот, снимая шинель.

  - Это, уж извините, я так распорядился: что же вам в деревне в курной избе жить, - говорил Клыков.

  - Все это прекрасно-с, - возразил ему Вихров, - да к вам-то ехать мне не совсем благовидно.

  Они это время входили уже в гостиную и усаживались в ней.

  - Но неужели же я вас куском хлеба и чашкою чаю подкуплю - неужели? - спрашивал Клыков, глядя ему в лицо.

  - Подкупить не подкупите, но мужикам может это показаться некоторым сближением моим с вами, - возразил Вихров.

  - Никаким это сближением не может им показаться! - возразил Клыков.

  Вихров не стал с ним больше спорить и просил его, чтобы он дал ему список недоимщиков, а также велел позвать и самих мужиков. Клыков осторожно и как бы даже на цыпочках ушел в свой кабинет. Вихров стал осматриваться. Он сидел в какой-то закоптелой гостиной: закоптели ее стены, на столе лежала закоптелая салфетка, закоптели занавеси на окнах, закоптела как будто бы сама мебель даже, - и на всем были следы какого-то долгого и постоянного употребления. Вихров посмотрел в зало. Там тоже обеденный стол стоял раздвинутым, как бывает это в трактирах; у стульев спинные задки были сильно захватаны, на стене около того места, где в ней открывался буфет, было множество пятен.

  В гостиной висел портрет самого хозяина в уланском еще мундире и какой-то, весьма недурной из себя, дамы, вероятно, жены его.

  Клыков возвратился с аккуратно составленным списком недоимщиков и объявил, что и сами они дожидаются на дворе.

  Вихров не утерпел и сказал ему:

  - Какое у вас в доме убранство старинное и как бы закоптелое даже от времени.

  - Не столько от времени, сколько курят много, когда соберутся!.. - отвечал смиренно Клыков.

  - Но кто ж к вам собирается?.. Соседи, вероятно?

  - Соседи-с.

  - И что же, в карты все, конечно, все играете!

  - Нет-с, мало! - произнес невиннейшим голосом Клыков.

  Вихров, наконец, снова обратился к своему делу.

  - Потрудитесь приказать, - сказал он, - прийти вот этому первому недоимщику, Родиону Федорову, что ли?

  Клыков той же осторожной походкой сходил и привел Родиона Федорова. Оказалось, что это был хохлатый и нескладный мужик, который пришел как-то робко, стал поеживаться, почесываться, несмело на все кругом озираться. Вихров взял лист бумаги и стал записывать его показание.

  - В сорок шестом году хлеб у вас градом выбивало? - спросил он его.

  - Выбивало-тко! - отвечал Родион очень уже бойко, как бы заранее заучив.

  - А холера в сорок восьмом году была?

  - Была-то-тко! - опять отрезал Родион.

  - А много ли у вас по селениям умерло человек от холеры?

  - О-то, много-тко извелось народу!.. Упаси бог! - почти пропел Родион.

  Вихров догадался, что Родион был глупорожденный и почти идиот.

  - А скажи, действительно ли на тебе недоимки сто рублей?

  - Ну... не знаю... может, так!.. - проговорил Родион, как бы через пни скакав языком.

  - Значит, ты признаешь ее за собой? - подтвердил Вихров.

  - Не знаю... признаю... да! - согласился Родион, взмахивая при этом глазами на Клыкова, который, с опущенной головой и тихой походкой, ходил по гостиной.

  - Ну, ступай! - сказал Вихров Родиону.

  Тот ушел.

  - Прочие так же будут показывать, как и он, а потому вам не угодно ли писать так, что такой-то вот показал согласно с Родионом Федоровым! - проговорил Клыков.

  - Там-с увидим, - отвечал ему резко Вихров, - позвольте мне следующего недоимщика, Павла Семенова.

  Пришел и тот, тоже не совсем, надо быть, складный мужик: он был длинный и все как-то старался стать боком и наклонить немного голову.

  - Была ли у вас холера в селениях? - спросил его Вихров обыкновенным голосом.

  - Что-с? - отвечал ему на это Павел, склоняя к нему еще больше свою голову.

  - Была ли моровая язва, холера у вас? - повторил Вихров погромче.

  - Ах, да, приехал! - отвечал Павел самодовольно, как бы поняв, наконец, в чем дело.

  - Что такое приехал? - спросил Вихров с удивлением.

  - Он глух немного, - вмешался, наконец, в этот разговор Клыков.

  - Была ли у вас холера? - закричал Вихров на весь дом.

  - Была, была! - поспешно отвечал Павел.

  - Бога ради, нельзя ли немножко потише этого, - сказал Клыков почти умоляющим голосом, - у меня жена в таком положении, в самом критическом теперь!

  - Что такое? - спросил Вихров.

  - В критическом, - повторил Клыков, - последние часы девяти месяцев.

  - Вот видите, это, значит, новое неудобство мне было останавливаться у вас.

  - Напротив, это большое удобство для меня, потому что я не должен отлучаться от нее.

  Вихров затем не так уже громко допросил Павла - и тот так же, как Родион, все подтвердил, что писал на него Клыков.

  В это время человек внес водку и закуску, чрезвычайно красиво выглядывавшую.

  Вихров, проголодавшийся дорогой, залпом выпил рюмку водки и закусил почти всего.

  - Не прикажете ли еще? - предложил ему хозяин, показывая на водку, но Вихров отказался и просил позвать ему нового недоимщика, но только потолковей немножко.

  - Все ведь они здесь - пренеотесанный народ, - отвечал Клыков, уходя опять на цыпочках за недоимщиком.

  Появившийся затем мужик назывался Сосипатром. В противоположность своим предшественникам, он, как видно, был не дурак, а напротив того - умница настоящая.

  - Была ли у вас холера? - спросил его Вихров.

  - Была, судырь, была!.. Это что говорить, - повторил несколько раз Сосипатр.

  - И вот все эти крупные недоимщики (Вихров пересчитал имена недоимщиков) действительно в холеру померли?

  - Да когда же, кормилец мой, когда же помереть-то им, как не в холеру! - почти воскликнул Сосипатр.

  Вихров заглянул в список, в котором увидел, что на Сосипатре недоимки показано только один рубль.

  - А на тебе недоимки всего один рубль? - спросил он его.

  - Рубль-с! - подтвердил Сосипатр.

  - Отчего же ты такой мелочи на заплатил?

  - Крестьянские-то немощи наши, батюшка, немогуты-то наши крестьянские велики! - сказал Сосипатр.

  Записывая это показание, Вихров вдруг начал чувствовать шум в голове; в глазах у него как-то темнело, тускнело, и какой-то пеленой все подергивалось.

  - Что, у вас не угарно ли здесь? - спросил он хозяина, по-прежнему ходившего взад и вперед по гостиной.

  - Может быть, и у меня что-то голова дурна; я сейчас велю открыть все вьюшки, - проговорил тот и, как бы озабоченный этим, ушел.

  - Так это, ничего; немножко из печи угаром пахнуло, - сказал он, возвратившись и совершенно успокоившимся голосом. - Прикажете следующих недоимщиков позвать - и не лучше ли их всех гуртом? Что вам каждого особняком спрашивать!

  - Нет, не нужно! И вообще никого не нужно: у меня голова очень кружится! - отвечал Вихров.

  - Ах, боже мой, так не угодно ли вам отдохнуть? - произнес как бы снова озабоченным голосом Клыков.

  - Да, немножко, а главное - позвольте мне теплой воды.

  Клыков сбегал и принес ему теплой воды.

  Вихров выпил ее и, выйдя в другую комнату, стал щекотать у себя в горле. Для него уже не оставалось никакого сомнения, что Клыков закатил ему в водке дурману. Принятый им способ сейчас же подействовал - и голова его мгновенно освежилась.

  - Не угодно ли вам мятных капель? - говорил ему Клыков.

  - Что ж, вам еще раз хочется отравить меня? - сказал ему насмешливо Вихров.

  Клыков сделал вид, как будто бы и не понимает, что тот ему говорит. Вихров больше не пояснял ему, а взял фуражку и вышел на двор. Мужики-недоимщики еще стояли тут.

  - Послушайте, братцы, - начал Вихров громко, - опекун показывает на вас, что вы не платили оброков, потому что у вас были пожары, хлеб градом выбивало, холерой главные недоимщики померли. Вы не смотрите, что я у него остановился. Мне решительно все равно, он или вы; мне нужна только одна правда, и потому говорите мне совершенно откровенно: справедливо ли то, что он пишет про вас, или нет?

  Между мужиками сейчас же пошло шушуканье и переговоры.

  - Что, разве было то? Где тут, ничего того не случалось! Ты поди! Да что мне идти, ты ступай!

  - Это решительно все равно, - подхватил Вихров, - выходи кто хочет, но только один, и говори мне с толком.

  После этого к нему вышел, наконец, из толпы мужик.

  - Явка уж, судырь, от нас тебе написана! - сказал он, то поднимая глаза на Вихрова, то опуская их.

  - Ну, так подай.

  Мужик несмело подал ему бумагу, в которой было объяснено, что ни пожаров особенных, ни холеры очень большой у них не было, а также и неурожаев, что оброк они всегда опекуну платили исправно, и почему он все то пишет на них, они неизвестны.

  Вихров свернул эту бумагу, положил ее в карман и возвратился в дом, чтобы объясниться с Клыковым. У него при этом губы даже от гнева дрожали и руки невольно сжимались в кулаки.

  - Попрогулялись? - спросил его тот, опять встретив его с своей улыбкой в передней.

  - Попрогулялся и, кроме того, получил весьма важные для меня сведения, - отвечал Вихров, все более и более выходя из себя. - Скажите, пожалуйста, monsieur Клыков, - продолжал он, употребляя над собой все усилия, чтобы не сказать чего-нибудь очень уж резкого, - какого имени заслуживает тот человек, который сначала говорит, что по его делу ему ничего не нужно, кроме полной справедливости, а потом, когда к нему приезжают чиновники обследовать это дело, он их опаивает дурманом, подставляет им для расспросов идиотов?

  При этих словах Клыков побледнел.

  - Это вас смутил кто-нибудь против меня, - говорил он, растопыривая перед Вихровым руки, - это все негодяи эти, должно быть!.. Между ними есть ужасные мерзавцы!

  - Не лучше ли эти слова отнести к кому-нибудь другому, чем к мужикам!.. Дурман на меня перестал уж действовать, вам меня больше не отуманить!.. - возразил ему тот.

  - Помилуйте, да разве я могу себе позволить это, - произнес Клыков, опять разводя руками и склоняя перед Вихровым голову.

  - Видно могли себе позволить; но, во всяком случае, извольте сейчас же мне написать, что все, что вы говорили о голоде, о пожарах и холере, - все это вы лгали.

  - Не лгал, видит бог, не лгал, - проговорил Клыков со слезами уже на глазах.

  - Подите вы, как же не стыдно вам еще говорить это! Если вы не дадите мне такой расписки, все равно я сам обследую дело строжайшим образом и опишу вас.

  Клыков несколько времени стоял перед ним после этого молча; потом вдруг опустился на колени.

  - Не погубите! - начал он мелодраматическим голосом. - Я отец семейства, у меня жена теперь умирает, я сам почти помешанный какой-то, ничего не могу сообразить. Уезжайте теперь, не доканчивайте вашего дела, а потом я соображу и попрошу о чем-нибудь для себя начальника губернии.

  Вихров очень хорошо видел, что Клыков хочет от него увернуться и придумать какую-нибудь штуку; злоба против него еще более в нем забушевала.

  - Дела вашего, - начал он, - я по закону не имею права останавливать и сейчас же уезжаю в самое имение, чтобы обследовать все ваши действия, как опекуна.

  - Не по закону, а из жалости молю вас это сделать!.. Взгляните на мою жену, она не перенесет вашей строгости! - говорил Клыков и, вскочив, схватил Вихрова за руку с тем, кажется, чтобы вести его в спальню к жене.

  - Не пойду я, извините меня, - отговаривался тот.

  - Но все говорят, что вы - человек добрый, великодушный; неужели вы не сжалитесь над нами, несчастными?

  - Нет-с, не сжалюсь! - воскликнул Вихров, которому омерзительна даже стала вся эта сцена.

  Лицо Клыкова как бы мгновенно все передернулось и из плаксивого приняло какое-то ожесточенное выражение.

  - Не раскайтесь, не раскайтесь! - заговорил он совсем другим тоном и начал при этом счищать приставшую к коленкам его пыль. - Начальник губернии будет за меня, - прибавил он язвительно.

  - Тем более я сделаю не по вас, что господин начальник губернии будет за вас! - проговорил Вихров и снова вышел на двор. - Нет ли у вас, братцы, у кого-нибудь тележки довезти меня до вашей деревни; я там докончу ваше дело.

  - Есть, батюшка, - отозвался ему один мужик, - у меня есть тележка.

  - Ну, так подъезжай!

  Мужик подъехал в грязной тележке, на какой-то неопределенного цвета и сверх того курчавой лошаденке.

  Вихров полез в телегу.

  - Не замарайся, родимый, - сказал мужик, - дай, я тебе хоть свой кафтанишко постелю.

  - Не нужно! - сказал Вихров. - Только уезжай поскорее отсюда.

  Мужик поехал. Прочие мужики пошли рядом с ним и, крупно шагая, не отставали от маленькой лошаденки. Вихров между тем жадно стал вдыхать в себя свежий осенний воздух. Влияние дурмана на него не совсем еще кончилось. Уехать со всякого следствия в дорогу было для него всегда величайшим наслаждением. После всех гадостей и мерзостей, которые обыкновенно обнаруживались при каждом почти исследовании деяний человеческих, он видел тихий, мирный лес, цветущие луга, желтеющие нивы, - о, как тогда казалась ему природа лучше людей! Проезжаемая на этот раз местность тоже была довольно приятна и успокоительна: небольшие холмы, поля, речка, мостик, опять холмы, поля...

  Вихров принялся толковать с мужиками.

  - В самой деле жена у вашего опекуна родит? - спросил он, предполагая, что Клыков и это солгал ему.

  - Выкинула, сказывали, - отвечал шедший рядом с его телегой мужик, должно быть, староста.

  - За неволю выкинула; бают, бил, бил ее, приехавши из города-то, - подхватил другой мужик из толпы.

  - Как, бил? За что? - воскликнул Вихров.

  - А ни за што, ни про што, - отвечал опять староста, - нехорошо, очень несогласно живут!

  - А она-то что же, дурная тоже женщина?

  - Нет, она-то ничего, не богатая только, вот за это и срывает на ней свой гнев. Бумагу-то, говорят, как по этому делу получил, злой-презлой стал и все привязывался к ней: "Все, говорит, я на семейство проживаюсь!"

  Понятно, что Клыков был один из отъявленнейших негодяев, и Вихров дал себе слово так повести его дело, чтобы подвергнуть его не только денежному взысканию, но даже уголовной ответственности.

  - Скажите, пожалуйста, как же он вами управлял и в какой мере вас обижал?.. - спрашивал он мужиков.

  За всех за них стал отвечать староста: народ в этих местах был хлебопашествующий, а потому - очень простой.

  - Вот видишь, батюшка ты мой, - объяснил староста, - слух был такой попервоначалу... Чиновники тоже кой-какие маленькие нам сказывали, что мы вольные будем, что молодой барин наш имение маменьки своей не взял, побрезговал им. Однако же вот слышим-прослышим, что молодой барин в опекуны к нам прислан; так он и правил нами и до сей поры.

  - И вы на него, как на помещика своего, работали?

  - Все едино! - отвечал мужик. - Что ни есть, кормилиц к детям, и тех все из нашей вотчины брал без всякой платы; нашьет им тоже сначала ситцевых сарафанов, а как откормят, так и отберет назад.

  Все это, как самый придирчивый подьячий, Вихров запоминал и хотел ввести в дело.

  - То нам, ваше высокородие, теперь оченно сумнительно, - продолжал староста, - что аки бы от нашей вотчины прошение есть, чтобы господину опекуну еще под наше имение денег выдали, и что мы беремся их платить, но мы николи такого прошения не подавали.

  Вихров и это все записал и, приехав в одну из деревень, отбирал от мужиков показания - день, два, три, опросил даже мужиков соседних деревень в подтверждение того что ни пожаров, ни неурожаев особенных за последнее время не было. Он вытребовал также и самое дело из опеки по этому имению; оказалось, что такое прошение от мужиков действительно было там; поименованные в нем мужики наотрез объявили, что они такого прошения не подавали и подписавшегося за них какого-то Емельяна Крестова совсем не знают, да его, вероятно, совсем и на свете не существует. Вихров потирал только руки от удовольствия: это явно уж отзывалось уголовщиной. Мужики потом рассказали ему, что опекун в ту же ночь, как Вихров уехал от него, созывал их всех к себе, приказывал им, чтобы они ничего против него не показывали, требовал от них оброки, и когда они сказали ему, что до решения дела они оброка ему не дадут, он грозился их пересечь и велел было уж своим людям дворовым розги принести, но они не дались ему и ушли.

  - И хорошо сделали! - одобрил их Вихров.

  Вслед за тем мужики ему объявили, что опекун уехал в губернский город жаловаться на них и на чиновника.

  - Ничего, пусть себе жалуется, - сказал им Вихров.

XV

ТУЧИ НАЧИНАЮТ СОБИРАТЬСЯ