Писемский Алексей Феофилактович - Люди сороковых годов

к полковнику.

  - Это madame Фатеева! - сказал он отцу.

  - Очень рад, - отвечал полковник, привставая со своего места.

  - Я давно, Михаил Поликарпович, желала быть у вас, - начала как бы совершенно искренним голосом m-me Фатеева, - и муж мой тоже, но он теперь уехал в вологодское имение свое и - как воротится, так непременно будет у вас.

  - Благодарю покорно! - говорил полковник, стоя перед нею, немного наклонившись и растопырив руки.

  - Да вы сядьте, пожалуйста, - проговорила m-me Фатеева, слегка дотрогиваясь до полковника и усаживая его, - вас, я слышала, очень тревожат раны ваши несносные.

  - Не столько, я полагаю, раны, сколько лета мои.

  - А с сыном вашим мы давно друзья, - продолжала Фатеева.

  - Слышал это, - произнес полковник с улыбкой.

  - И мы с вами - соседи весьма недальние: не больше тридцати верст.

  - Ну, будут и все сорок, - сказал полковник. По его тону весьма было заметно, что у него некоторый гвоздь сидел в голове против Фатеевой. "Барыня шалунья!" - думал он про себя.

  М-lle Прыхина, все время стоявшая перед полковником, точно солдат, навытяжке и дожидавшаяся, когда придет ее очередь рекомендоваться Михаилу Поликарповичу, воспользовавшись первой минутой молчания Фатеевой, сейчас же отнеслась к нему:

  - А мне позвольте представиться... я - Прыхина.

  - Дочь казначея, вероятно, нашего? - произнес, и перед нею склоняя голову, полковник.

  - Точно так. Отец мой тридцать лет казначеем! - проговорила она с какою-то гордостью, обращаясь к Павлу, и затем, поведя как-то носом по воздуху, прибавила: - Какой вид тут у вас прекрасный - премиленький!

  - Да, недурной, - отвечал полковник, несколько пораженный ее бойкостью.

  М-me Фатеева между тем села с Павлом несколько в стороне на диване. Он был почти в лихорадке: пожатие прелестной ручки m-me Фатеевой пронзило как бы электрическими иглами все тело его.

  - Что же, ваша история с Постеном кончилась? - спросил он ее вполголоса.

  - Давно, - отвечала она ему тоже тихо.

  - Как же вы приехали к вашему мужу?

  - Я сначала написала к нему... Я года полтора жила уже у матери и оттуда написала ему, что - если он желает, то я к нему приеду. Он отвечал мне, чтобы я приезжала, но только с тем, чтобы вперед ничего подобного не повторялось. В письмах, разумеется, я ничего не говорила против этого, но когда приехала к нему, то сказала, что с моей стороны, конечно, никогда и ничего не повторится, если только с его стороны не повторится.

  - Что же, с его стороны и не повторялось? - спросил Павел.

  - С его стороны и не прекращалось никогда, - отвечала m-me Фатеева с грустною усмешкой.

  - И пьет он также по-прежнему?

  - Еще больше, кажется; но, по крайней мере, я рада тому, что он соберет к себе разных дряней приятелей, играет, пьет с ними на своей половине, и не адресуется уж ко мне ни с разговорами, ни с нежностями.

  M-me Фатеева остановилась и вздохнула.

  - Но ведь нельзя же так жить вечно? - заметил ей Павел.

  - Да, трудно, - произнесла m-me Фатеева. - Но вы, однако, я надеюсь, заедете ко мне! - прибавила она вдруг.

  - Непременно! - отвечал Павел. - Но только как досадно: вакации мои кончаются, и мне надо будет ехать в Москву - когда же мне это сделать?

  - Но вы должны же, однакож, это сделать? - произнесла m-me Фатеева уже с укором.

  - Конечно, сделаю! Вы позволите мне, совсем уже ехавши, заехать к вам?

  - Хорошо, но скоро ли это будет: мне все-таки хочется поскорее вас видеть у себя!

  - Через два - три дня.

  - Хорошо! - проговорила m-me Фатеева и так взглянула на Павла, что он даже сконфузился немного.

  М-lle Прыхина, в это время, вздумавшая или, может быть, принявшая на себя обязанность занимать полковника, несла ему бог знает какую чушь.

  - Были у нас в городе вольтижеры, - говорила она ему, - только у них маленький этот мальчик, который прыгает сквозь обручи и сквозь бочку, как-то в середину-то бочки не попал, а в край ее головой ударился, да так как-то пришлось, что прямо теменным швом: череп-то весь и раскололся, мозг-то и вывалился!..

  - Господи помилуй! - произнес полковник.

  - Ужасно! - подтвердила и m-lle Прыхина. У них в городе никаких вольтижеров не было и никто себе не раскраивал головы. Это все она выдумала, чтоб только заинтересовать полковника.

  - А то знаете еще что, - продолжала она, расходившись, - у папаши работал плотник и какой ведь неосторожный народ! - рубил да топором себе все четыре пальца и отрубил; так и валяются пальцы-то в песке! Я сама видела.

  - Что такое? - произнес полковник, начинавший уже недоумевать.

  - А то у священника у нашего соборного, вы слышали, утонули два сына...

  - Да, слышал; но ведь это - года три тому назад.

  - Может быть, но вообразите себе: их вынули из воды и видят, что они, мертвые-то, целуются друг с другом.

  - Как целуются? - спросил с удивлением полковник:

  - Ах, нет! Что я, тьфу! - обнимаются, - поправилась m-lle Прыхина.

  Полковник наконец понял, что все это она ему врала, но так как он терпеть не мог всякой лжи, то очень был рад, когда их позвали обедать и дали ему возможность отделаться от своей собеседницы. За обедом, впрочем, его вздумала также занять и m-me Фатеева, но только сделала это гораздо поумнее, чем m-lle Прыхина.

  - Я как-то тут читала, - начала она своим тихим и скромным голосом, - одну старинную историю Кавказа и там прочла, что жена какого-то грузинского царя, непокорная нам...

  - Да, знаю-с, знаю! - подхватил лукаво Михаил Поликарпович.

  - Что когда наш полковник стал брать ее в плен, то она убила его.

  Обе дамы, как мы видим, заговаривали с полковником все о страшном: они, вероятно, его самого считали немножко за тигра кровожадного.

  - Вот-с, как это было, - начал Михаил Поликарпович, - не полковник, а майор подошел к ней, и только было наклонился, чтобы руку ей подать и отвести в карету, она выхватила из-под фартука кинжал да и пырнула им его.

  - И, говорят, тут был, - продолжала Фатеева, - какой-то еще ординарец Вихров: вы это были или нет?

  - Я-с, я самый! - отвечал полковник с самодовольством.

  - Я вот никак не могу себе представить, как это женщина может решиться на убийство? - вмешалась в разговор m-lle Прыхина.

  - Э, азиатки! - подхватил полковник. - На другое что у них ума и толку не станет, а на это - пырнуть кого-нибудь кинжалом - каждая из них, бестия, сумеет.

  - Но черкешенки, говорят, очень пылко и страстно любят, - проговорила Фатеева и при этом мельком взглянула на Павла.

  - Что они любят? - возразил полковник. - Нет, я думаю, ни одной из них, чтобы червонцев за сто ее нельзя было купить.

  - И ревнивы, наконец, ужасно! - прибавила m-me Фатеева, отламывая кусочки хлеба и продолжая взглядывать на Павла.

  - Да, вот на это они тоже мастерицы: мужу как раз глаза выцарапают, - это их дело! - подхватил полковник. Вообще он был о всех женщинах не слишком высокого понятия, а об восточных - и в особенности.

  После обеда, когда дамы вышли в задние комнаты поправить свой туалет и пораспустить несколько свои шнуровки, полковник заметил сыну:

  - Какая, брат, эта Фатеиха умная баба и собою-то какая красивая: за неволю этакая убежит от мужа, не станет ему подставлять шеи.

  - Муж ее совсем негодяй, - проговорил как бы совершенно равнодушно Павел.

  - Слышал это я... Прекрасная барыня, прекрасная! - повторил полковник. - Но зато другая-то, брат, так - полохоло, я тебе скажу.

  - Другая - дрянь!

  - Носище-то, брат, какой у нее, носище-то! Точно рулем каким-то ворочает, - говорил полковник и захохотал.

  Дамы между тем возвратились и объявили, что они желают прогуляться в поле.

  - Ступайте, бог с вами! А я покамест сосну, - разрешил им полковник.

  Выйдя на двор, гостьи и молодой хозяин сначала направились в яровое поле, прошли его, зашли в луга, прошли все луга, зашли в небольшой перелесок и тот весь прошли. В продолжение всего этого времени, m-lle Прыхина беспрестанно уходила то в одну сторону, то в другую, видимо, желая оставлять Павла с m-me Фатеевой наедине. Та вряд ли даже, в этом случае, делала ей какие-либо особенные откровенности, но она сама догадалась о многом: о, в этом случае m-lle Прыхина была преопытная и предальновидная!

  M-me Фатеева и Павел, каждоминутно взглядывавшие друг на друга, оставаясь вдвоем, почти не разговаривали между собой и только как-то (и то, должно быть, больше нечаянно) проговорили:

  - Вы, я думаю, во все время нашей разлуки и не вспомнили меня? - спросила его m-me Фатеева.

  - Напротив, беспрестанно! А вы меня вспоминали ли? - спросил ее и Павел.

  - О, как еще часто! - воскликнула m-me Фатеева.

  Когда, наконец, они прошли и перелесок, m-me Фатеева остановилась.

  - Где мы это теперь? - спросила она, поводя кругом черными глазами.

  - Довольно далеко от дома; надобно вернуться назад! - проговорил Павел.

  Все повернули назад. В перелеске m-lle Прыхина опять с каким-то радостным визгом бросилась в сторону: ей, изволите видеть, надо было сорвать росший где-то вдали цветок, и она убежала за ним так далеко, что совсем скрылась из виду. M-me Фатеева и Павел, остановившись как бы затем, чтобы подождать ее, несколько времени молча стояли друг против друга; потом, вдруг Павел зачем-то, и сам уже не отдавая себе в том отчета, протянул руку и проговорил:

  - Так вот как-с, а?

  - Да, - отвечала Фатеева и тоже, неизвестно зачем, в его руку положила свою руку и крепко ее пожала.

  Павел с дрожащими губами потянул к себе и поцеловал эту руку. Затем к нему притянулось лицо m-me Фатеевой, и они поцеловались, и Павел еще было раз хотел ее поцеловать, но m-me Фатеева тихо его отстранила.

  - Наша спутница скоро вернется: я слышу шелест ее платья, - проговорила она.

  И спутница, действительно, показалась из-за кустов.

  - Какой, однако, у вас отличный слух, - проговорил Павел, обращаясь к m-me Фатеевой и задыхаясь от волнения.

  - У меня слух отличный, - отвечала она. Лицо ее тоже пылало.

  М-lle Прыхина нарочно глазела по сторонам, чтобы не оконфузить еще более молодых людей. О, она была преопытная в этом случае! Когда молодые люди возвратились домой, полковник уже проснулся. По необходимости пришлось сидеть с ним и занимать его. Павел выходил из себя и начинал уже грубо говорить с отцом, вдруг m-lle Прыхина (выдумай-ка кто-нибудь другой, не столь опытный в этом деле!) предложила в горелки побегать. Павел, разумеется, сейчас же принял это с восторгом, m-me Фатеева - с явным удовольствием: даже полковнику это было приятно.

  - Побегайте, побегайте! - произнес он и велел на кресле вынесть себя на галерею, чтобы посмотреть на бегающих.

  Чтобы больше было участвующих, позваны были и горничные девушки. Павел, разумеется, стал в пару с m-me Фатеевой. М-lle Прыхина употребляла все старания, чтобы они все время оставались в одной паре. Сама, разумеется, не ловила ни того, ни другую, и даже, когда горничные горели, она придерживала их за юбки, когда тем следовало бежать. Те, впрочем, и сами скоро догадались, что молодого барина и приезжую гостью разлучать между собою не надобно; это даже заметил и полковник.

  - Ишь, как эта пара сбегалась и разлучить их никак не могут! - проговорил он, разумея сына и Фатееву.

  Пожатие рук, между Павлом и его дамою, происходило беспрерывное. Убегая от ловящего, они стремительно кидались друг к другу почти в объятия, Павел при этом хватал ее и за кисть руки, и за локоть, а потом они, усталые и тяжело дышавшие, возвращались к бегающим и все-таки продолжали держать друг друга за руки.

  - Как мне хочется поцеловать еще раз вашу ручку, - проговорил Павел.

  - Терпенье! Вот, вы приедете ко мне, тогда можно будет, - отвечала Фатеева.

  - Непременно буду! Но вы разве не ночуете у нас? - спросил Павел.

  - Нет, вашему отцу и без того немножко странен мой приезд. Мы поедем, когда взойдет луна.

  - Но зачем же это? - возразил Павел.

  - Так нужно, а то очень бросится всем в глаза. Приезжайте лучше к нам скорее!

  Когда взошла луна, m-me Фатеева, в самом деле, велела закладывать коляску.

  - Но куда же вы? Отчего же вы не ночуете? - заметил было ей и полковник.

  - Мы уже так решили, что по холодку доедем, - объяснила ему Фатеева.

  - Ну, как знаете! - согласился полковник.

  - Вот, как я, по милости вашей, платье-то себе истрепала, - сказала бойко m-lle Прыхина Павлу, показывая ему на заброженный низ своего платья.

  - Очень жаль! - отвечал тот механически, а сам в это время не спускал глаз с m-me Фатеевой, которая, когда надела шляпку, показалась ему еще прелестнее.

  Когда они уехали, он остался в каком-то угаре и всю ночь почти не спал и метался из стороны в сторону.

XI

  

  

  

  VENIT, VIDIT, VICIT!*

  ______________

  * Пришел, увидел, победил! (лат.).

  У Павла, как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал смотреть на горесть отца от предстоящей с ним разлуки... У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три дня - и скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку раз в день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.

  - С кучером ихним разговаривал: сказывал он, как они ехали, - отвечал тот.

  - Как же они ехали? - спрашивал Павел.

  - Да через Афанасьево надо; потом - в Пустые Поля, в село Горохово и к ним уж.

  - Нет ли поворотов тут?

  - Ну, да поворотов как не быть - есть. Главная причина тут лес Зенковский, верст на пятнадцать идет; грязь там, сказывают, непроходимая.

  - Да грязь что! Проедем.

  - На Горохово не надо ехать, - вмешался стоявший тут Иван.

  - Как не надо? - возразил ему с удивлением кучер. - Горохово - приход ихний, всего в двух верстах от них.

  - Мало ли где какой приход; не в каждое селение через приход надо ехать! - возразил ему Ванька.

  Павел убежден был, что Иван сказал это, вовсе не зная хорошенько, а так только, чтоб поумничать. Это вывело его из терпения.

  - Ты говоришь вздор и меня только вводишь в смущение, - сказал он ему.

  - Да мне что! Поезжайте, как хотите, - произнес Иван бахваловато и ушел.

  - Дурак! - проговорил ему Павел вслед.

  - Именно дурак, только барина тревожит, - повторил за ним и кучер.

  Накануне отъезда, Павел снова призвал Петра и стал его Христом богом упрашивать, чтобы он тех лошадей, на которых они поедут, сейчас бы загнал из поля, а то, обыкновенно, их ловить ходят в день отъезда и проловят целый день.

  - Ужо загоню вечером, - успокоивал его кучер.

  - Нет, ты теперь же, сейчас застань их! - настаивал Павел.

  - Да теперь пошто! Пусть еще погуляют и поедят, - возражал ему кучер.

  - Успеешь еще, братец, уедешь! - вмешался в разговор, уже обиженным голосом, полковник.

  - Я непременно к двадцать пятому числу должен быть в Москве, - сказал Павел, чтобы только на что-нибудь свернуть свое нетерпение.

  - Не в Москву тебе, кажется, надобно, шельмец ты этакий! - сказал ему полковник и погрозил пальцем. Старик, кажется, догадывался о волновавших сына чувствованиях и, как ни тяжело было с ним расстаться, однако не останавливал его.

  "Пусть себе заедет к барыне и полюбезничает с ней", - думал он.

  В день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним на козлах и любивший, как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз:

  - Это вот так, сюда надо ехать!

  И все это Иван говорил таким тоном, как будто бы и в самом деле знал дорогу. Миновали, таким образом, они Афанасьево, Пустые Поля и въехали в Зенковский лес. Название, что дорога в нем была грязная, оказалось слишком слабым: она была адски непроходимая, вся изрытая колеями, бакалдинами; ехать хоть бы легонькою рысью было по ней совершенно невозможно: надо было двигаться шаг за шагом!

  Павел выходил из себя: ему казалось, что он никак не приедет к пяти часам, как обещал это m-me Фатеевой. Она будет ждать его и рассердится, а гнев ее в эту минуту был для него страшнее смерти.

  Лесу, вместе с тем, как бы и конца не было, и, к довершению всего, они подъехали к такому месту, от которого шли две дороги, одинаково торные; куда надо было ехать, направо или налево? Кучер Петр остановил лошадей и недоумевал.

  - Что ты остановился? - спросил с ужасом Павел и уж заранее предугадывал, что тот ему ответит.

  Петр был слуга усердный и не любил без толку беспокоить бар.

  - А вот тут поглядеть надо, как ехать! - сказал он уклончиво. - Сбегай, поди-ка, - сказал он Ивану, - посмотри, где дорога побойчее идет.

  Иван тоже, как и путный, соскочил с козел и сначала пробежал по одной дороге, а потом - по другой.

  - Поезжай направо! - сказал он утвердительно и почти повелительно.

  Своим искренним голосом он даже Павла обманул на этот раз.

  - Направо надо! - повторил и тот за ним.

  Петр подумал немного и взял направо; через несколько времени, дорога пошла еще хуже: кроме грязи, там была такая теснота, что четверка едва проходила.

  - Мы сбились с дорога! - произнес отчаянным голосом Павел. - Поворачивайте назад!

  - Как тут поворотишь! И поворотить-то нельзя, - произнес мрачно Петр. - Смотрел тоже! - прибавил он Ивану укоризненно!

  - Чего смотрел! - проворчал тот, как бы ни в чем неповинный.

  - Чего смотрел! Не за кусты только посмотреть тебя посылали, подальше бы пробежал! - говорил Петр и сам продолжал ехать.

  - Куда же вы едете? Вы меня черт знает куда завезете! - воскликнул Павел.

  Петр остановил лошадей. Павел готов был расплакаться; поворотить лошадей, в самом деле, не было никакой возможности.

  - Что теперь делать, что теперь делать? - кричал он, колотя себя в грудь.

  - Да полноте, батюшка, беспокоиться; выедем как-нибудь!

  - Когда выедем, когда выедем? - кричал Павел. На часах у него было около пяти часов.

  - Поедем - и в какую-нибудь деревню выберемся, - сказал ему Петр и опять тронул лошадей.

  - Это все этот мерзавец, этот негодяй, научил направо ехать! - кричал Павел, грозя на Ивана кулаками.

  Иван, в свою очередь, струсил, присмирел и сидел воды не замутя.

  Прошло еще для Павла страшных, мучительных полчаса.

  - Надо поворотить назад! - произнес, наконец, Петр.

  - А разве возможно? - воскликнул обрадованный уже и этим Павел.

  - Поворотим как-нибудь, - ответил Петр и начал поворачивать лошадей; но при этом одна из пристяжных забежала за куст и оборвала постромки. Коляску так качнуло, что Иван даже не удержался на козлах и полусвалился-полусоскочил с них.

  - Ну, не стыдно ли тебе, не стыдно ли - куда завез нас! - стыдил его Павел.

  - Кто ж ее знает! - отвечал Иван, в самом деле, устыдившимся голосом и усаживаясь снова на козлы.

  Проехали почти половину до того места, от которого они сбились. Вдруг послышался треск и как бы шлепанье лошадиных ног, и в то же время между кустами показался ехавший верхом мужик.

  - Стой, стой! - закричал ему Павел.

  Мужик остановился.

  - Ты дорогу в Перцово знаешь? - спросил Павел с первого же слова.

  - Знаю, - отвечал мужик.

  - Я тебе дам десять рублей - брось свое дело и провожай нас в эту усадьбу.

  - Десять рублей? - повторил мужик как бы с удивлением.

  - Да, десять! - повторил Павел. - Веди только нас, как надо ехать.

  - Ехать - что за хитрость! - сказал мужик и через несколько минут вывел их совсем из лесу. - А вот тут все прямо, - сказал он, показывая на дорогу.

  - Веди нас до самой усадьбы, тогда десять рублей и получишь, - сказал ему Павел.

  Мужик не очень охотно поехал; он, кажется, не совсем доверял, что ему отдадут обещанные деньги.

  - Скачите теперь! Марш-марш, валяйте! - закричал Павел.

  Петр погнал лошадей. Мужичок поскакал на своей лошаденке. Иван едва удерживался на козлах.

  - Скорей! Скорей! - кричал Павел.

  Береженые лошадки полковника, я думаю, во всю жизнь свою не видали такой гоньбы.

  - Вот и Перцово! - сказал мужик, безбожно припрыгивая на своей лошади и показывая снятою им шляпой на видневшуюся невдалеке усадьбу.

  Павел поуспокоился и захотел привесть несколько в порядок свой туалет. Он велел остановиться, вышел из экипажа и приказал Ивану себя почистить, а сам отдал мужику обещанную ему красненькую; тот, взяв ее в руки, все еще как бы недоумевал, что не сон ли это какой-нибудь: три-четыре версты проводив, он получил десять рублей! Он вовсе не понимал того огня, которым сгорал мой герой. Когда Павел снова уселся в коляску и стал уже совсем подъезжать к усадьбе, им снова овладели опасения: ну, если m-me Фатеева куда-нибудь уехала или больна, или муж ее приехал и не велел его принимать, - любовь пуглива и мнительна!

  Наконец, он подъехал к крыльцу. Мелькнувшее в окне лицо m-me Фатеевой успокоило Павла - она дома. С замирающим сердцем он начал взбираться по лестнице. Хозяйка встретила его в передней.

  - Здравствуйте! - проговорила она приветливым и тихим голосом и в то же время была как бы немного оконфужена.

  В следующей комнате Вихров слышал чьи-то женские голоса. Клеопатра Петровна провела его в гостиную.

  - Никак уж, вероятно, не ожидали меня встретить, никак! - оприветствовала его там толстая становая, вставая перед ним и потрясая головой.

  "О, черт бы тебя подрал! - подумал Павел. - Как это она тут очутилась?"

  - И как это случилось, - продолжала становая, видимо, думавшая заинтересовать своим рассказом Павла, - вы этого совершенно ничего не знаете и не угадываете! - прибавила она, грозя ему своим толстым пальцем. - Вчерашнего числа (она от мужа заимствовала этот несколько деловой способ выражения)... вчерашнего числа к нам в село прибежал ваш крестьянский мальчик - вот этакий крошечка!.. - и становая, при этом, показала своею рукою не более как на аршин от земли, - звать священника на крестины к брату и, остановившись что-то такое перед нашим домом, разговаривает с мальчиками. Я говорю: "Душенька, что ты такое это рассказываешь?" - "А наш молодой балин, - говорит, - завтла едет в гости в Пелцово. Пелцовские бали к нам плиезжали и звали его". Дай-ка, я думаю, нашего молодого соседа удивлю и съезжу тоже! - заключила становая и треснула при этом рукой по столу.

  "Что же это такое?" - думал Павел, стоя перед ней и решительно не находя - что отвечать ей.

  А m-lle Прыхина, молча подавшая при его приходе ему руку, во все это время смотрела на него с таким выражением, которым как бы ясно говорила: "О, голубчик! Знаю я тебя; знаю, зачем ты сюда приехал!"

  Павел решительно не знал куда девать себя; Клеопатра Петровна тоже как будто бы пряталась и, совершенно как бы не хозяйка, села, с плутоватым, впрочем, выражением в лице, на довольно отдаленный стул и посматривала на все это. Павел поместился наконец рядом с становою; та приняла это прямо за изъявление внимания к ней.

  - Так так-то-с, молодой сосед! - воскликнула она и ударила уже Павла рукою по ноге, так что он поотстранился даже от нее несколько. - Когда же вы к нам опять приедете? Мальчик ваш сказал, что вы совсем уже от нас уезжаете.

  - Не знаю-с! - ответил ей сухо Павел и, повернувшись к хозяйке, спросил ее:

  - А ваш супруг?

  - Он завтра вечером или послезавтра приедет, - отвечала та каким-то ровным голосом.

  "Так, значит, сегодня вечером только и много завтра утром можно будет пробыть у ней!" - подумал Павел и с грустью склонил голову. Встретиться с самим господином Фатеевым он как бы даже побаивался немного.

  Подали чай. M-me Фатеева, видимо, не совладела уже более с собой и вдруг отнеслась к Павлу:

  - Monsieur Вихров, вы, кажется, охотник до музыки; у меня довольно недурное фортепьяно, - в зале оно, - прибавила она, показывая головой на залу.

  - Ах, сделайте одолжение, - сказал Павел и сейчас же пошел в залу.

  - Сыграйте, пожалуйста, monsieur Вихров; мне сказывали, что вы отлично играете!.. - кричала ему вслед m-lle Прыхина, напирая при этом преимущественно на слово сказывали.

  - Ему трудно, может быть, будет отворить фортепьяно, - сказала Фатеева и вышла вслед за Павлом.

  Он уже сидел за инструментом и перелистывал ноты. Она потихоньку подошла к нему и села сбоку фортепьян.

  - Вы каких-нибудь нот ищете? - спросила она его.

  - Я ничего не ищу, - отвечал ей Павел. - По милости ваших гостей, мне не только что ручки вашей не удастся поцеловать, но даже и сказать с вами двух слов.

  - Становая эта приехала; я никак ее не ожидала! - проговорила m-me Фатеева. - Прыхина, та - ничего; при той стесняться особенно нечего.

  - Та - ничего! - согласился и Павел, ударяя слегка по клавишам. - И что же, они у вас и завтра все утро пробудут?

  - Может быть!

  - А завтра я должен буду уехать.

  M-me Фатеева сначала на это ничего не сказала, но потом, помолчав немного, проговорила:

  - Разве вот что: приходите после ужина, когда все улягутся, посидеть в чайную; я буду там.

  - А где же эта чайная? - спросил, наклоняя свое лицо к нотам, Павел.

  - Я, в продолжение вечера, постараюсь вам как-нибудь показать ее, - отвечала, тоже не глядя на него, m-me Фатеева.

  В гостиной, в это время, просто происходила борьба: становая так и рвалась в залу.

  - Что же он не играет? Пойду и заставлю его! - говорила она.

  - Ах, нет! Погодите, посидите, он сейчас будет играть! - уговаривала и останавливала ее m-lle Прыхина.

  - Но, однакож, он не играет! - возразила становая, подождав еще немного и обращая почти сердитое лицо к m-lle Прыхиной.

  - Заиграет, погодите! - успокоивала ее та и при этом чему-то усмехнулась.

  - Нет, я пойду! - воскликнула становая и поднялась было с дивана.

  - Нет, посидите со мной! - останавливала ее m-lle Прыхина и, взяв ее за руку, почти насильно посадила ее на прежнее место.

  - Да что же мне сидеть с вами, зачем я вам нужна? - спрашивала становая удивленным голосом.

  - Нужны! У вас есть очень хороший жених, и мне за него замуж хочется, - убеждала ее m-lle Прыхина.

  - Ах, какие вы глупости говорите! Никаких у меня женихов нет, - продолжала становая, уже рассердясь.

  Но Павел в это время заиграл.

  - Ну, вот вам - он и заиграл, - сказала ей m-lle Прыхина.

  - Да, но он все не то играет, что я люблю; я люблю больше русские песни! - воскликнула становая и, вскочив с дивана, выбежала в залу.

  - Нет, нет! Не то извольте играть, а нашу - русскую! - кричала она Павлу.

  Хорошо, что m-me Фатеева, смотревшая почти страстно на Павла, услыша ее медвежью походку, успела мгновенно опустить глаза в землю.

  - Русскую, русскую извольте сыграть! - продолжала становая и оперлась при этом на стул, на котором сидел Павел.

  Какой-то неприятной теплотой так и обдало его при этом.

  - Вы задавите меня совсем, - сказал он, почти готовый встать с своего места.

  - Ах, какой неженка, скажите, пожалуйста! - воскликнула становая и села на стул, но все-таки напротив него.

  Зачем эта г-жа становая так яростно кидалась в этот вечер на моего героя - объяснить трудно: понравился ли он ей очень, или она только хотела показать ему, что умеет обращаться с столичными мужчинами...

  М-lle Прыхина тоже, делать нечего, вышла в залу и села около хозяйки.

  - Какая несносная женщина! - сказала она, показывая глазами на становую.

  - А что же? - спросила ее, как бы совершенно невинным голосом, Клеопатра Петровна.

  - Ты видишь! - сказала Прыхина с обычным своим ударением.

  - Ничего не вижу, - произнесла с улыбкой Фатеева.

  - Ну, не видишь, так и прекрасно! - проговорила обиженная этим m-lle Прыхина, - и, в самом деле, досадно: за все участие ее хоть бы малою откровенностью ее вознаградили!

  Павел, под влиянием мысли о назначенном ему свидании, начал одну из самых страстных арий, какую только он знал, и весь огонь, которым горела душа его, как бы перешел у него в пальцы: он играл очень хорошо! M-me Фатеева, забыв всякую осторожность, впилась в него своими жгучими глазами, а m-lle Прыхина, закинув голову назад, только восклицала:

  - Чудно, бесподобно!

  - Да, недурно! - одобрила и становая. Ей все больше хотелось русского.

  Окончив играть, Павел встал и, осмотревшись кругом, сказал:

  - Какой дом, однако, у вас оригинальный!

  - Ах! Он очень старинный! Вы, однако, не видали его всего. Хотите взглянуть? - подхватила m-me Фатеева, понявшая его мысль.

  - Очень рад-с!

  M-me Фатеева пошла показывать ему дом.

  - Вот это - зала, это - гостиная!

  - А это - портрет ваш?

  - Да, это - в первый год, как я вышла замуж!

  Она нарочно говорила громко, чтобы ее слышали в зале.

  - А это вот - угольная, или чайная, как ее прежде называли, - продолжала хозяйка, проводя Павла через коридор в очень уютную и совершенно в стороне находящуюся комнату. - Смотрите, какие славные диваны идут кругом. Это любимая комната была покойного отца мужа. Я здесь буду вас ожидать! - прибавила она совершенно тихо и скороговоркой.

  - А когда же мне приходить сюда? - спросил ее замирающим от восторга голосом Павел.

  - Когда все улягутся. Вот это окошечко выходит в залу; на него я поставлю свечу: это будет знаком, что я здесь, - продолжала она по-прежнему тихо и скороговоркой. - А вот-с это - библиотека мужа! - произнесла она опять полным голосом.

  Когда они проходили маленький коридор, Павел не утерпел и, взяв за талию m-me Фатееву, проговорил:

  - Милая моя, бесценная!

  M-me Фатеева обернула к нему свое лицо, сияющее счастьем и страстью.

  Павел поцеловал ее.

  - Тсс! Нельзя этого! - проговорила она, погрозив ему пальчиком.

  После такого осмотра дома, Павел возвратился в залу в очень веселом расположении духа и вздумал немного пошутить над становой за все те мучения, которые она заставила его терпеть.

  - Скажите вы мне, моя почтенная соседка, - начал он в тон ей, - в кого вы влюблены?

  - Я? - спросила она, уставив на него немного сердитые глаза.

  Она такого вопроса при всех никак не ожидала от него.

  - Да, вот mademoiselle Прыхина и Клеопатра Петровна сказали мне - в кого они влюблены, и вы мне должны сказать то же самое.

  - Им - как угодно, а я не скажу, - ответила становая.

  - Отчего же?

  - А оттого, что, может быть, я в вас влюблена, - отвечала приставша и уставила на него пристальный взгляд.

  - Ну, полноте, зачем я вам?.. - возразил Павел (он чувствовал, что от переживаемого счастия начинает говорить совершенно какие-то глупости). - Зачем я вам?.. Я человек заезжий, а вам нужно кого-нибудь поближе к вам, с кем бы вы могли говорить о чувствах.

  Становая вдруг вспыхнула и обиделась.

  Павел попал прямо в цель. Приставша действительно любила очень близкого к ней человека - молодого письмоводителя мужа, но только о чувствах с ним не говорила, а больше водкой его поила.

  - Пожалуйста, без насмешек!.. Пожалуйста!.. Сама умею отсмеяться, - проговорила она.

  - Господь с вами, кто над вами смеется; с вами говорить после этого нельзя! - возразил Павел и, отойдя от становой, сел около Прыхиной.

  - А с вами так вот, вероятно, мы будем друзьями, настоящими, - проговорил он уже не шутя.

  - Надеюсь! - произнесла та многознаменательно.

  Хозяйка между тем встала, вышла на минуту и, возвратясь, объявила, что "le souper est servi"*.

  ______________

  * "ужин подан" (франц.).

  Все пошли за ней, и - чем ужин более приближался к концу, тем Павел более начинал чувствовать волнение и даже какой-то страх, так что он почти не рад был, когда встали из-за стола и начали прощаться.

  - До свидания, - сказала ему хозяйка не совсем тоже спокойным голосом и крепко пожимая его руку.

  - До свидания, - пробормотал он ей.

  - Вам приготовлено в кабинете, рядом с залой, - прибавила она.

  - Слушаю-с, - произнес Павел и затем, проходя залу, он взглянул на маленькое окошечко, и оно неизгладимыми чертами врезалось у него в памяти. Пришедшего его раздевать Ивана он сейчас же отослал, сказав ему, что он сам разденется, а что теперь еще будет читать. Тот ушел с большим удовольствием, потому что ему с дороги давным-давно хотелось спать. Оставшись один, Павел почти в лихорадке стал прислушиваться к раздававшемуся - то тут, то там - шуму в доме; наконец терпения у него уж больше недостало: он выглянул в залу - там никого не было, а в окошечке чайной светился уже огонек. "Она там", - подумал Павел и с помутившейся почти совсем головою прошел залу, коридор и вошел в чайную. Там он увидел m-me Фатееву - уже в блузе, а не в платье.

  - Ах, это вы, - сказала она, как бы не ожидая его и как бы даже несколько испугавшись его прихода.

  - Я, - отвечал Павел дрожащим голосом; потом они сели на диван и молчали; Павел почти что глупо смотрел на Фатееву, а она держала глаза опущенными вниз.

  - Послушайте! - начала наконец Фатеева. - Я давно хотела вас спросить: Мари вы видаете в Москве?

  - Один раз всего видел, - отвечал неторопливо Павел.

  - И что же, любовь ваша к ней прошла в вас совершенно? - продолжала Фатеева.

  - Прошла, - отвечал Павел искренним тоном. - Однако послушайте, - прибавил он, помолчав, - сюда никто не взойдет из людей?..

  - Нет, никто; все преспокойно спят!.. - отвечала протяжно m-me Фатеева.

  На другой день, Павел проснулся довольно поздно и спросил Ивана: встали ли все?

  - Давно уж все в столовой чай кушают! - объяснил тот.

  Павел оделся и пошел туда. Окошечко - из залы в блаженнейшую чайную - опять на минуту промелькнуло перед ним; когда он вошел в столовую, сидевшая там становая вдруг вскрикнула и закрыла обеими руками грудь свою. Она, изволите видеть, была несколько в утреннем дезабилье и поэтому очень устыдилась Павла.

  "Дрянь этакая, - подумал он. - Я обладаю прелестнейшею женщиною, а она воображает, что я на нее взгляну..."

  М-me Фатеева, при появлении Павла, заметно сконфузилась. Она стала ему наливать чай.

  - Как бы я желала каждое утро разливать вам чай, - шепнула она ему.

  - Может быть, это когда-нибудь и будет, - ответил ей тихо Павел.

  - Может быть!.. Однако, я вижу, ваших лошадей хотят закладывать, - прибавила она вслух и взглянув в окно.

  - Да, уж мне позвольте!

  - Только я вас попрошу - в Москве одно поручение мое исполнить.

  - Сделайте милость, приказывайте!

  - Мне это надобно по секрету вам передать. Угодно вам уделить мне две минуты? - проговорила Клеопатра Петровна и пошла.

  - Хоть десять! - отвечал Павел, идя за нею.

  В гостиной они остановились.

  - Послушайте, - начала Фатеева (на глазах ее появились слезы), - вы можете теперь меня не уважать, но я, клянусь вам богом, полюбила вас первого еще настоящим образом. В прежнем моем несчастном увлечении я больше обманывала самое себя, чем истинно что-нибудь чувствовала.

  - Ангел мой, как же мне вас не уважать! - говорил Павел.

  - И поверьте мне, - продолжала Фатеева, как бы не слушая его, - я несчастная, но не потерянная женщина. Тогда вы не хотели замечать меня...

  - Но когда же мы увидимся, чудо мое, сокровище мое?

  - Я употреблю все силы - приехать в Москву, но когда это будет - не могу сказать теперь.

  - По крайней мере, будете ли вы писать ко мне? - спрашивал Павел.

  - Писать я буду к вам часто, и вы пишите ко мне; но только - не на мое имя.

  - А на чье?

  - На Катишь Прыхину. Она хоть и недальняя, но чрезвычайно мне предана; а теперь я вас не задерживаю. Может быть, что к обеду приедет муж.

  - Так я сейчас же и поеду.

  - Сейчас же и поезжайте!

  Они еще раз поцеловались и возвратились в столовую.

  Через полчаса Павел уехал из Перцова.

XII

ЖОРЖ-ЗАНДИЗМ

  Никакое сильное чувство в душе героя моего не могло оставаться одиночным явлением. По самой натуре своей он всегда стремился возвести его к чему-нибудь общему. Оно всегда порождало в нем целый цикл понятий и, воспринятое в плоть и кровь, делалось его убеждением. М-me Фатеева, когда он сблизился с ней, напомнила ему некоторыми чертами жизни своей героинь из романов Жорж Занд, которые, впрочем, он и прежде еще читал с большим интересом; а тут, как бы в самой жизни, своим собственным опытом, встретил подтверждение им и стал отчаянным Жорж-3андистом. Со всею горячностью юноши он понял всю справедливость и законность ее протестов. "Женщина в нашем обществе угнетена, женщина лишена прав, женщина бог знает за что обвиняется!" - думал он всю дорогу, возвращаясь из деревни в Москву и припоминая на эту тему различные случаи из русской жизни.

  Жить в Москве Вихров снова начал с Неведомовым и в тех же номерах m-me Гартунг. Почтенная особа эта, как жертва мужского